***
— Спок, не надо так смотреть, он спит, а не умер. Спок, через прозрачное стекло рассматривающий спящего Джима, отреагировал на слова Маккоя поднятием брови и спросил: — Когда я смогу увидеться с ним? Маккой нахмурился и покачал головой. — Пока не знаю. В ближайшее время вряд ли. Он разговаривает-то пока с трудом, дополнительный стресс ему сейчас ни к чему. Лицо Спока осталось непроницаемым, но Маккой понимал, что за этой внешней непроницаемостью кроется непрекращающаяся внутренняя борьба. — Каково его состояние? — спросил Спок, по-прежнему не сводя с Джима пристального взгляда. — Удовлетворительно, — брякнул Маккой, но тут же мысленно обругал себя и примирительно добавил: — Если регенерация продолжится в том же темпе, что и сейчас, через две недели кости срастутся и внутренние повреждения окончательно затянутся. Раньше вряд ли, поскольку поддерживающую терапию мы применяем по максимуму уже сейчас. Это не так просто, Спок после того, как все потроха в кашу, знаешь ли… Спок глянул на него столь красноречиво, что Маккой прикусил язык, и после секундной паузы спросил. — Как он себя чувствует? — Я же тебе сказал… — Вы представили формальные данные о его физическом состоянии и прогноз на ближайшее время, но меня интересует не это, — Спок вновь посмотрел на Джима. — Меня интересует его субъективное восприятие ситуации и самочувствие. — Господи, я верю, что когда-нибудь этот день настанет, и ты начнёшь разговаривать как нормальный человек, — Маккой потёр лицо ладонями и устало взглянул на него. — Да, ему больно, Спок. Очень больно. Полное медицинское заключение будет готово утром, и до этого момента я просто не имею права увеличить дозировку обезболивающих. Дальше видно будет, но риск слишком велик. Может возникнуть привыкание, анафилактический шок, что угодно, с таким количеством противопоказаний, как у него, даже то, что сейчас вливаем, подобрать было сложно. Организм может просто не выдержать такой нагрузки, а ещё одна кома… — он осёкся и, покачав головой, резюмировал: — Ему придётся терпеть. Нечто, мелькнувшее в глазах Спока, Маккой мог с уверенностью охарактеризовать как «лучше бы на его месте был я». Чёрт возьми, да как же он задолбался! Ему хотелось орать на Спока и трясти его за грудки по одной простой причине: ну почему, почему нельзя было делать то, что он сейчас делает, когда всё было в порядке? Почему нужно было переломать Джима, себя, всех вокруг, заставить страдать и испытывать такую боль?! Умом он понимал, что лезть в это не нужно: в проблемах двоих виноваты двое, и решать их должны тоже только двое. Но как можно сдержаться, когда на его глазах творится такое?! В подобные моменты он ненавидел обоих и одновременно жалел их, понимая, что врагу не пожелает испытать то, что сейчас испытывали Джим и Спок. И он не взялся бы утверждать наверняка, чья боль была сильнее. Рано или поздно у всех наступает точка кипения. Кульминация, предел, пик перенапряжения, за которым следует закономерный взрыв, после чего всё возвращается на круги своя, но уже в изменённом состоянии. Люди ломаются так же легко, как вещи, главное — целенаправленное рассчитанное усилие и удар по нужному месту. Усилие и удар чаще всего применяются и наносятся неосознанно, под влиянием эмоций, но случается и иное. Порой, как бы хорошо ни осознавал, что делаешь другому больно, но переступаешь эту черту, руководствуясь не эмоциями — логикой и думая, что так будет лучше для всех. Принцип меньшего зла, интересы большинства и прочая подобная ересь, обычно приводимая в оправдание… и очень редко, как правило, тогда, когда уже слишком поздно, приходящее осознание, что на это всё нужно было наплевать и позволить себе главное — просто быть рядом. Временами, когда Маккой смотрел на Спока, он не мог поверить своим глазам. Он не мог поверить в то, что безэмоциональный и хладнокровный вулканец, по его мнению, в принципе не способный ни на какие чувства, будет с невозмутимым выражением лица бросаться в такие невозможные эмоциональные крайности, что впору было оглядываться по сторонам и проверять, не рушится ли мир вокруг. Эгоизм и самопожертвование, любовь и ненависть, к себе и к другим — до Маккоя постепенно начинало доходить, что было бы, если бы вулканцы не приняли учение Сурака. Поубивали бы друг друга нахрен, а потом и всю галактику к чертям собачьим повзрывали. Пусть уж лучше так… — Доктор Маккой, — тревожный голос Спока заставил его прервать поток этих яростных мысленных рассуждений. — Джим... — Чёрт! — Маккой метнулся мимо Спока в реанимацию, забыв закрыть дверь, и склонился с трикодером над судорожно задёргавшимся во сне Джимом. Спок, помедлив, вошёл следом за ним. Остаться снаружи было просто выше его сил. — Спок, выйди, — не оборачиваясь, прошипел Маккой. Спок сделал ещё шаг вперёд и твёрдо ответил: — Нет. — Выйди немедленно, или больше вообще сюда не зайдёшь! — рявкнул Маккой и развернулся к нему. Спок посмотрел на Джима. Его глаза были закрыты, дыхание вновь выровнялось, судя по всему, Маккой смог стабилизировать его состояние. Но, как предполагал Спок — а ошибался он чрезвычайно редко — это было ненадолго. — Он спит? — осведомился Спок, словно не замечая того, что Маккой от бешенства, казалось, бы готов взорваться. — Пошёл вон, — угрожающим шёпотом повторил Маккой. — Ты ходячий рассадник бактерий, какого хрена ты здесь забыл? Он проспит ещё пару часов, дай ты ему отдохнуть, в конце концов. — Я здесь не для того, чтобы мешать ему, — ответил Спок. — Разрешите напомнить, что я сегодня уже посещал камеру дезинфекции, поэтому назвать меня «рассадником бактерий» вы можете не больше, чем себя. Я здесь, поскольку хочу и могу помочь. — Так, пошли-ка, — Маккой бесцеремонно схватил его за локоть и вытащил в коридор. — Какого хрена, Спок? Почему вы, блядь, когда не надо, ведёте себя как малые дети? — Доктор Маккой, я правильно понимаю, что на сегодня дозировку снотворного и обезболивающего вы уже превысили? За что Маккой ненавидел его больше всего, так это за умение задавать правильные вопросы. — Не превысил, — сквозь зубы прошипел он. — Я, по-твоему, идиот или плохо знаю своё дело? — Подобная экспрессивность свидетельствует о том, что норму препаратов вы таки выбрали? — Спок упорно стоял на своём, сверля его взглядом, от которого, будь в Маккое хоть на йоту меньше злости, ему могло бы стать по-настоящему нехорошо. Он закатил глаза, пробормотал ругательство, но спорить было бесполезно — чёртов остроухий телепат был прав. — Да, — выдавил из себя Маккой, ненавидя в этот момент Спока так, как, пожалуй, никто и никогда. — То есть, когда через два часа Джим очнётся… — Спок внимательно посмотрел ему в глаза, и Маккой отрывисто кивнул: — Да. Для нас всех начнётся ад. Они одновременно посмотрели на Джима через разделяющее палату реанимации и коридор идеально чистое оргстекло. Маккой не знал, о чём в этот момент думал Спок, но у него самого в голове крутилась одна-единственная мысль. Мысль малодушная и недостойная, но ведь и он тоже был просто человеком — и потому хотел оказаться подальше от этого места в тот момент, когда действие обезболивающего закончится. Вскрывать лучшего друга, когда он находится в бессознательном состоянии — одно, а наблюдать его мучения и не иметь возможности помочь ничем, кроме слов поддержки — совсем другое. — Доктор Маккой, — голос Спока донёсся до него как будто из подземелья. С удивлением посмотрев на него, Маккой обнаружил, что и без того тёмные глаза Спока стали почти чёрными. — У меня есть определённые соображения по поводу того, как помочь Джиму. — Это какие ещё? — саркастически поинтересовался Маккой. — В ситуациях, подобных этой, вулканцы могут компенсировать любые болезненные ощущения и направить силы организма на восстановление путём погружения в целебный транс, — туманно ответил Спок, не глядя на него. — Не понял, — Маккой нахмурился. — А Джиму что с того? — Транс является эффективной заменой медикаментозной терапии так же в случае, если, помимо непосредственного оператора, в процесс вовлечён иной объект. — Спок сегодня, по-видимому, решил довести его до белого каления, выдавая одну мутную формулировку за другой. Однако Маккой дураком отнюдь не был. Что конкретно имеется в виду, он понял сразу. И вслед за этим его пронзило смутное ощущение, что кого-то тут пытаются обмануть — ну, по крайней мере, точно чего-то не договаривают. — То есть, ты хочешь сказать, что можешь нейтрализовать его боль? — подозрительно разглядывая Спок, уточнил он. — Да, — бесстрастно кивнул тот. Смутное ощущение превратилось в девяностодевятипроцентную уверенность. — Но ты ведь будешь чувствовать всё вместо него, так? — с нажимом спросил Маккой, которого от этих порывов к самопожертвованию уже начало подташнивать. — Извини, но это дерьмовый вариант, Спок. Я против. — Я смогу полностью блокировать боль…— Спок замялся буквально на долю секунды, но это не укрылось от внимания Маккоя, — на какое-то время. Для восстановления сил мне потребуется медитация, после чего я смогу продолжить. Поверьте, доктор, это наиболее приемлемый вариант из всех теоретически возможных, — он проникновенно посмотрел на Маккоя, и тот окончательно убедился в том, что его пытаются надуть. Подобные темы он чувствовал за пару парсеков, иначе в его послужном списке было бы гораздо больше фамилий с сухими формулировками в графе «причина смерти». — Что-то не верю я тебе, — напрямую заявил он, сверля Спока взглядом профессионального психотерапевта. — Где здесь подвох, объясни? — Никакого подвоха нет, доктор, — ровно ответил Спок. — Я действительно могу сделать это. Помимо всего прочего хочу напомнить, что первый опыт взаимодействия наших разумов был успешен. Нет никаких причин полагать, что во второй раз результат будет негативным. — Гладко стелешь, Спок. Слишком даже, — отрезал Маккой и через перегородку снова бросил взгляд на Джима. Согласиться значило фактически обречь Спока на продолжительную пытку адской болью — россказням о том, что он сможет блокировать всё, Маккой не верил. Но с другой стороны, он прекрасно знал, что в том случае, если он откажет Споку, Джим сам долго не продержится. Оставался вариант забыть о врачебном долге и колоть ему анальгетики, но последствия могла быть крайне… нежелательными. У вулканцев болевой порог гораздо выше... Кстати говоря, что-то (Интересно, что бы это могло быть, в самом деле?.. Боже, идиоты, какие же они оба идиоты!) ему подсказывало, что Спок даже в случае отказа вряд ли его послушает. Ещё не хватало ловить этого придурка в окнах реанимации по ночам… — В общем так, — решившись наконец, Маккой рубанул рукой воздух. — Самыми хреновыми для Джима будут первые дней пять-шесть. Сегодня попробуем твою «методику», — он скептически изобразил рукой в воздухе «кавычки». — В том случае, если я буду видеть, что груз тебе не по зубам — а я увижу, поверь, я прекрасно понимаю, что ты не можешь одновременно контролировать процесс и выражение своего лица, — мы прекратим и забудем об этом, понял? Мне не нужно тут два живых трупа вместо одного. — Да, доктор, — с готовностью кивнул Спок. — Когда я смогу приступить? — Лекарства будут действовать ещё в среднем часа полтора, — ответил Маккой. — Так что пока испарись и не мельтеши перед глазами, ясно? А то я и передумать могу. — Уверяю, это не входило в мои планы, — сухо ответил Спок и сцепил руки за спиной. — Я бы хотел подготовиться, но для этого мне необходима медитация. — Вали ко мне в кабинет, — Маккой вытащил из кармана ключи и отдал ему. — И это… — он сдвинул брови и буркнул: — Ты бы поел, что ли. Торчишь здесь с утра. Многого предложить не могу, но там в холодильнике есть овощи, хлеб и сыр. Репликатор на первом этаже, но лично я предпочитаю таскать еду с собой, чем давиться синтетической. Так что не стесняйся, в общем… — и, окончательно смутившись, в конце концов рявкнул: — И чтоб я эти полтора часа тебя не видел, понял? Без тебя тошно. — Я понимаю, — Спок чуть склонил голову набок: — Благодарю вас, доктор. — Сочтёмся ещё, — махнул рукой Маккой. — Давай, двигай уже.***
У него был другой выход? Вряд ли. Даже зная, что ему предстоит, Спок всё равно шёл на это, поскольку понимал — так будет правильно. Он понимал, что Джиму не справиться в одиночку — и поэтому без тени сомнения шаг за шагом приближался к палате реанимации, на ближайшие несколько часов (а возможно, и дней) обещавшей стать его персональной пыточной камерой. Спок прекрасно осознавал, что блокировать болевые ощущения полностью невозможно, но стоять и смотреть на мучения Джима, зная, что может облегчить их, было бы просто предательством. — Ну что намедитировался? — Маккой, тщательно пытавшийся скрыть волнение, грозно посмотрел на него. — Да, доктор, — Спок кивнул и бросил быстрый взгляд на Джима. — Это маловероятно, но в том случае, если он проснётся в то время, когда я буду осуществлять необходимые манипуляции… — Да уж догадаюсь, что делать, — Маккой потряс гипошприцем и мотнул головой в сторону дверей. — Иди, давай. Я здесь останусь. Буду наблюдать. И если что — ты знаешь. — Но я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться от грубого вмешательства в процесс до его окончания, — предупредил Спок. — Последствия могут быть самыми нежелательными — как для Джима, так и для меня. — Разберусь, — проворчал Маккой и закрыл за ним дверь. Seether feat. Amy Lee. Broken http://pleer.com/tracks/5941817cfIw Однажды отец сказал ему, что женитьба на землянке была логичной. Спок прекрасно осознавал все плюсы подобной мотивации и рассматривал данный пример в качестве показательного. Единственное, чего он не мог понять — почему из сотен, тысяч, миллионов земных женщин, среди которых с позиции соответствия высокому социальному статусу его отца, были гораздо более приемлемые партии, Сарек выбрал именно Аманду. Но сейчас, глядя на Джима, на разливавшийся по его щекам лихорадочный болезненный румянец, на пролёгшие под глазами тени, на то, как он хмурит брови и кусает губы во сне — знакомо до рези в глазах, ведь Спок часто, просыпаясь по утрам раньше Джима, наблюдал за ним, крепко спящим рядом и не подозревающим о том, что стал объектом столь пристального внимания, — сейчас Спок понимал. Он понимал, что ни миллионы, ни миллиарды самых достойных не смогут заменить одного, пусть не идеального, но вдруг ставшего центром мира и смыслом жизни. Осознание очень часто приходит слишком поздно. Теперь Спок был готов посмотреть правде в глаза: его отец выбрал его мать, потому что полюбил. Всё сразу встаёт на свои места, как только перестаёшь лгать себе. Спок не хотел больше лгать. Он вновь сжимал руку Джима в своей, морально готовясь к новому рывку. Они должны были пройти этот путь. Вместе. И только сейчас он начинал понимать, какую ошибку совершил, позволив себе решать за двоих. Спок сел на стул рядом с биокроватью и обхватил ладонь Джима обеими руками. Глубоко вдохнув и выдохнув, он закрыл глаза и начал медленно погружать себя в транс. Постепенно маячившие перед внутренним зрением очертания окружающих предметов размылись, рецепторы перестали реагировать на звуки и запахи, и только кожа в месте соприкосновения их ладоней горела огнём, но это не отвлекало, а напротив, словно подстёгивало действовать быстрее. Спок ощущал неровную пульсацию чужого сознания, сбивавшуюся при каждом рывке стремившейся вырваться наружу, но пока сдерживаемой медикаментозно боли, чувствовал тело Джима как своё и временами видел его прямо перед собой, несмотря на то, что намеренно не визуализировал. Это не было похоже на слияние разумов. Всё происходило быстрее и жёстче, потому что сейчас его интересовала только боль. Она вспыхивала чёрно-красными всполохами по всему телу Джима, но Спок усилием воли гасил их и перетягивал на себя до тех пор, пока не все попавшиеся в поле его внутреннего зрения очаги не сошли на нет. Теперь боль был в нём, скручивая рассудок в жгуты, заставляя его тело где-то в миллионах световых лет отсюда судорожно сжимать зубы. Спок мог блокировать её частично, но львиная доля усилий уходила на то, чтобы не дать ей прорваться обратно. Она накатывала приливными волнами, не давая передохнуть или отстраниться, атакуя броню самоконтроля и держа в постоянном напряжении. Но выбора у него не было и поэтому оставалось терпеть, напоминая себе, что в том случае, если он не справится, Джима ждёт настоящее пыточное безумие. Спок не знал, сколько провёл времени вот так, зависнув в пустоте и не решаясь даже двинуться, чтобы не провоцировать новые мучительно-яркие вспышки. Он одновременно был в своём теле и в теле Джима, чувствовал его и себя, осознавал себя как часть той, оставшейся за границей реальности, и отдавал контроль над ситуацией на откуп своему подсознанию. Но потом он почувствовал, как что-то изменилось. Ощущения перестали быть такими давящими, громыхающая в висках кровь начала постепенно успокаиваться, и откуда-то издалека донёсся голос Маккоя: — Вставай, герой. Утро уже. Спок, напоследок убедившись, что опостылевшее красно-чёрное полыхание исчезло — как он догадывался, путём введения новой допустимой дозы обезболивающего, — осторожно покинул сознание Джима и открыл глаза. — Живой? — Маккой навис над ним с гипошприцем наизготовку. Спок в ответ кивнул и деревянным голосом сообщил: — Мой состояние удовлетворительно, доктор. Собственные слова отозвались в голове спазмом, больше похожим на взрыв фотонной торпеды, и Спок поспешно поднялся со стула, на ходу восстанавливая контроль над телом. — Что-то непохоже, — Маккой смерил его подозрительным взглядом. — Точно всё нормально? А то смотри, могу помочь, — он внушительно потряс гипо. — Благодарю, это излишне, — сухо ответил Спок и, кинув взгляд на всё ещё спящего Джима, направился к выходу. — Вечером не приезжай, — догнав его уже в коридоре, сказал Маккой. — Поезжай домой и отсыпайся, мы тут и без тебя справимся. — В отличие от людей, вулканцы не нуждаются в столь продолжительном отдыхе, — отчеканил Спок. — Сейчас 8.22. Я приеду после окончания лекций, то есть, ориентировочно через 8.5 часа, и в случае необходимости буду готов возобновить процедуру. — Спок, я тебе как лечащий врач Джима говорю: вали домой! — отрубил Маккой. — Потому что ещё и твоим лечащим врачом мне становиться неохота! — Уверен, этого не потребуется, — невозмутимо отозвался Спок и, кивнув ему, пошёл к турболифту. Маккой посмотрел ему вслед и, пробормотав себе под нос, что остроухие предполагают, а располагает врачебный консилиум, устало поплёлся обратно. Джим всё ещё спал. Маккой понятия не имел, что с ним всё это время делал Спок, но когда пятнадцать минут назад он с замиранием сердца зашёл в палату, у него создалось впечатление, что эти двое поменялись местами. Спок до того, как оторвался от Джима, выглядел — краше в гроб кладут, несмотря на последующие заверения в эпичной вулканской выносливости. Джим же, напротив, словно помолодел лет на пять, дышал ровно и глубоко, а от бешеного румянца на щеках не осталось и следа. Маккою оставалось только догадываться о возможных причинах таких метаморфоз. Впрочем, недолго. Буквально через несколько часов ситуация изменилась в корне. — Какого хрена вы ему вкололи?! — в ярости орал Маккой на медсестёр, тщетно пытаясь справиться с мечущимся по кровати Джимом. Того трясло и буквально подкидывало в воздух, он весь покрылся холодным потом, задыхался и не мог сказать ни слова из-за распухшего во рту языка. — Анэтрезин, доктор Маккой, согласно назначенному вами лечению, дозировка осталась та же. Никто не подозревал, что у него разовьётся анафилаксия, — отчеканила одна из ассистенток, Кристина Чепэл, пожалуй, самая профессиональная из всех. — Подготовить интубационную трубку! — Маккой с трудом затянул ремни на запястьях и лодыжках Джима, привязывая к кровати и стараясь не смотреть ему в лицо. — Десять милиграммов хироналина внутривенно, инъекцию дексалина, живо! — Десять милиграммов, внутривенно, струйно или капельно? — невозмутимо уточнила Чепэл, чётко выполняя указания. — Струйно, — прошипел Маккой, всаживая гипошприц в вену Джиму. Через несколько минут, когда отёк слизистой спал, и Джима перестало трясти, Маккой, наказав Чепэл поставить капельницу и не отходить от его кровати, уже набирал номер Спока. — Я не знаю, какого хрена происходит, но ты был прав! — орал он в трубку, уже не сдерживая отчаянного, бессильного гнева и нисколько не заботясь о том, что на другом конце кое-кто может оглохнуть. — Блядь, Спок, видит бог, я делаю всё, что в моих силах, но я не могу вытащить стопроцентно безопасный анальгетик из задницы, прямо сейчас точно не могу! — Я понял, — Спок был предельно лаконичен — и Маккой никогда не любил его так, как в этот момент. Ни до, ни после. — Я приеду.