Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, — кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе — еще меньше. © В. Высоцкий
У Марьи было стойкое ощущение, что Ханс Хоффманн очень рад ее появлению, точнее, появлению русской, извините за выражение, делегации. Но это была странная, очень недобрая радость. Наверное, как-то так радуется долго изводившийся ревностью муж, не имеющий однозначных доказательств измены, наконец-то застав жену с любовником. Может, это у него ПТСР так проявляется — ох уж эта скучная и серая мирная жизнь, экзистенциальные страдания от бессмысленности существования, хоть бы русские напали… а вот и они. Можно сказать, действительно напали — Разбойников тот еще боец информационного фронта, хотя она знала про него довольно мало. Но зачем он притащился, Марья не поняла. Еще и Гунтер откуда-то появился, неужели ее ждал? Вряд ли, выглядел удивленным. Марья с тоской вспомнила о Гудрун. Когда-то они, можно сказать дружили, но из-за расстояния общение сошло на нет — Марья много училась, у Гудрун появился парень, Зигфрид, кажется, с которым она стала проводить почти все свое время. Гудрун ей нравилась — она была умной и, как бы это получше сформулировать, гордой. На ее отношение к себе и другим не влияла колдовская сила. Марья знала, что Гудрун как волшебница слабее, чем они с Хэлом, но та вела себя так, что об этом можно было забыть. И глаза у нее были такие же зеленые. Сейчас Марья чувствовала вину и запоздалую утрату: если бы она была рядом с Гудрун, она, возможно, сумела бы ее защитить. И у нее так и не появилось других подруг. Марья хотела бы получить возможность просто поговорить с Гудрун, сказать, что должна была больше беречь их отношения. Но это невозможно, мертвые уходят навсегда. Марья знала, потому что ее способностью была некромантия. А вот насчет Гунтера Марье было и вспомнить-то нечего, и она не понимала, чего ему от нее понадобилось. Внутри здание «Гримм» казалось каким-то пряничным, словно домик ведьмы. Марья усмехнулась про себя, подумав, что стоило братца стащить с дивана по такому случаю. Аккуратная отделка под старину и слащавые картины с заснеженными домиками и пухлощекими ангелочками совершенно не вязались с полицейским управлением. Хоффманн с издевательской вежливостью поклонился, приглашая Марью пройти в кабинет. Ей показалось, что одетая, на взгляд Марьи, несколько излишне гламурно для работы темноволосая секретарша при виде босса испуганно втянула голову в плечи, и искренне обрадовалась, что он занят с гостьей. Первое, что бросилось Марье в глаза в кабинете — щит Тевтонского ордена. «Еще один реконструктор!» — подумала она с тоской, вспомнив Рунова. Что же их всех так тянет в прошлое? Хоть она и сама занималась археологией, ее, скорее, вел поиск знаний, а подобная фиксация казалась несколько нездоровой: как будто эти люди ненавидят будущее и стремятся не просто вернуться в архаику, но и затянуть туда других. Впрочем, конечно, рыцарская символика еще не означает, что он режет головы собакам, да и не надо судить всех по одному. «Он воевал, — напомнила себе Марья. — Может, он и не убивал собак, но он убивал людей. Рунов, впрочем, тоже — он воевал в 2014 и в Сирии». — Итак, — проговорил Хоффманн человечьим голосом, когда она присела. Сначала ей показалось, что лицо у него, откровенно говоря, довольно невыразительное, если бы не шрамы, но сейчас в нем чувствовалось море экспрессии, делающее его запоминающимся. — Я сразу же считаю своим долгом предупредить: я не собираюсь сотрудничать с вашим отцом. Так ему и передайте. И мне нет разницы, есть ли у вас при себе оружие, и сколько еще пропагандистов вы подошлете, чтобы надавить на меня. Я думал, что ясно сформулировал свой отказ, когда люди вашего отца предлагали мне деньги и поддержку, если я начну проводить собственную политическую компанию в ультраправом ключе, но, видимо, русские действительно не сдаются. Даже то, что ваши опричники выгнали из Белорусской психушки того сумасшедшего волшебника и помогли ему пересечь границу ЕС просто для того, чтобы наказать меня за отказ, и, похоже, не собираются останавливаться на этом, пугает меня меньше, чем то беззаконие и бесправие, которое наступает везде, где Россия ставит свой немытый кирзач. Марья почувствовала, что ее брови ползут куда-то к волосам. Хоффманн имел репутацию хмурого и немногословного человека, и она абсолютно не ожидала от него такого эмоционального спича. Но, это многое меняет. Она-то думала, что Хоффманн игнорирует ее запросы просто потому, что у него скверный характер, а он, оказывается, все это время полагал, что она ищет предлог, чтобы предложить ему сотрудничество с ее отцом. Но она-то действительно не собиралась лезть в эти политические дрязги и даже не знала о них! — Если вы не заметили, я — цветная, — Марья постаралась мягко улыбнуться. Конечно, не заметил, бывший нацист-то! — Почему вы думаете, что меня интересует правая повестка? — Потому что она интересует вашего отца? — Хоффманн передернул рот кривой усмешкой. — Он же наследник монголов, больший имперец, чем сами русские имперцы, разве нет? Или, возможно, потому что он думал, что меня будет легко соблазнить духовными скрепами и ненавистью к ЛГБТ и цветным? Правые и левые — упрощение, мы же волшебники, и именно это делает нас особенными, а не цвет кожи, разве нет? — нравится ему это «разве нет», видимо. — Ваш отец привержен идеи исключительности волшебников, даже ваш брат расплачивается за его пристрастия! — Вы меня неверно поняли, — сама Марья поняла, что начинает путаться в «пятидесяти оттенках имперской исключительности» из речи Хоффманна, и вообще тему нужно срочно менять! — Я не питаю планов вас каким-либо образом завербовать, и вообще, моя единственная цель — расшифровать рунную вязь. Вы сказали об исключительности волшебников, но сила накладывает ответственность, разве нет? — вот же прицепилось! — Это заклинание может нести опасность для обычных людей, возможно, его не стоило тревожить. Я думала, что сама могу расшифровать любые рунические заклинания, но ошиблась. Если я же я буду писать научную статью по этой табличке, обязательно укажу вас как соавтора… — Соавтора? — Хоффманн рассмеялся. Это был веселый смех, но только карие глаза — волосы у него тоже были каштановыми, хотя сейчас почти поседели, так что образу «белокурого арийца» он не соответствовал — оставались совершенно серьезными. Он вскинул руку в предупреждающем жесте, и Марья заметила, что дизайн протеза у него под рыцарские латы. — Я знаю, что вы охотитесь за могуществом прошлого, и не стану помогать вам в получении потенциального оружия. Впрочем, я могу посмотреть ваши руны, и если они представляют лишь исторический интерес, дам свою оценку. «Да тебе самому надо статьи писать, — подумала Марья. — Как бороться с русским имперством, не привлекая внимания санитаров». — Красивый кукольный домик, — заметила она вслух вместо этого, обратив внимание на украшение его кабинета. — Вы все-таки любите историю, разве нет? От кружащихся в бальном зале кукол — дам в пышных платьях и офицеров в золотых эполетах — так и веяло хрустом французской булки. Прекрасный рейх прошлого, хорошо, что Второй. — Благодарю за высокую оценку моего труда, — Хоффманн не выглядел польщенным. — Если вы хотите, чтобы я посмотрел вашу руническую вязь, передайте мне копии, но решение, стоит ли вам отвечать, я оставлю за собой. — Тогда и я подумаю, не опасно ли передавать ее вам, — не удержалась Марья. — Говорят, Харденберг сбежал, вдруг вы в сговоре с ним? И еще вы так и не нашли убийцу Гудрун Кёниг, может быть, потому что не искали? Хоффманн сощурился. Кажется, она его серьезно задела. — Райнхард фон Харденберг сошел с ума по одной простой причине, — прошипел он с презрением. — Потому что поверил в свою вину, в нашу общую вину, о которой так упорно рассказывали вы, так называемые победители. Только мы не делали ничего такого, в чем нас бы не превзошли ваши русские или британские родичи. Мы были солдатами и защищали свой дом от вас… — Да, бедные немецкие мальчики в трусиках, в порядке самозащиты разбомбили Лондон и Ковентри, перебили множество людей, выморили голодом Ленинград. — Марья встала. — Простите за беспокойство. Разберусь сама. — Кстати, в следующий раз оставляйте оружие за пределами «Гримм», — бросил Хоффманн насмешливо. Марья не сразу сообразила, о чем он, а вспомнив о пистолете, готова была провалиться сквозь землю. И все же, похоже, Хоффманн псих — пригласить к себе в кабинет человека с оружием, чтобы прочитать лекцию «почему ты отстой». Нет, договариваться с ним бесполезно! — Я не собираюсь больше вас беспокоить. Auf Wiedersehen!***
Розенрот искренне сожалела, что не может подслушать разговор жабы с гадюкой, в смысле, дочки Лебедя с главой «Гримм» — она была уверена, что оба поведут себя максимально забавно. Хоть какое-то было бы развлечение… Ей было очень тоскливо сейчас, потому что она не понимала, куда ей двигаться и с чего начать поиски. Выполнять волю Крысиного Короля ей надоело, но как от него избавиться, она не понимала. Если бы она вспомнила хоть кого-то из своей семьи, хотя бы знала, что у нее есть близкие… но слишком много лет прошло, возможно, все, кто знал уже мертвы. Даже, быть может, сын. Вот бы знать, что на всем свете хоть одно живое существо ее любит и ждет… Ей показалось, что она даже не начинала вспоминать прошлое, а просто придумала себе образ «пряничного дома», которого никогда не было. Прекрасное воображаемое прошлое. Возможно, она действительно сходит с ума? Еще старик этот… но, по крайней мере, его совет был выполним. Волос полуоборотня Зигфрида она на всякий случай украла еще в стрип-баре Elefant, и теперь могла создать следящее заклинание. Данную модификацию она придумала сама, заклинание было довольно энергоемким, но зато очень надежным. Зигфрид Вальц как раз о чем-то спорил со своим другом, за которым старик тоже советовал проследить (по крайней мере, других друзей она у Вальца не заметила). — Она стала еще красивее, — доказывал друг, видимо, имея в виду дочку Лебедя. — Пойми, мы для этой девушки… — Вальц сделал лицо кирпичом. Он явно был недоволен. — Унтерменшы. В России вообще плохо с правами вервольфов, — интересно, к чему это он. Друг-то, в отличии от него, не вервольф. — Мне Лиана рассказывала. — Кто такая Лиана, Розенрот не знала, но знала русских, и потому не сомневалась в ее правоте. — Ее отец наверняка уже заключил помолвку с каким-нибудь крутым волшебником. — Поскольку вряд ли Владимир Лебедь собрался бы заключить однополый брак, вероятно, имелась в виду помолвка Марьи. — Лучше забудь о ней. Ладно, мне пора, узнаю, что с девочкой. Судя по лицу друга, слова Вальца его сильно задели. Розенрот подумала, что эта мелодрама может иметь непредсказуемые последствия.