Страдабрь

      Вечерний воздух был желт. Не как ясные солнечные лучи, прошедшие сквозь нежный шелк или яркие гроздья соцветий, а как мутный серный дым, горький, горячий, удушающий. Только вот пахло в Степи не серой. Даниил открыл бы окна, хоть бы на втором этаже, понадеявшись, что туда донесется слабый ветерок с реки, но один раз он эту ошибку уже совершил и повторять не собирался.       Плотный воздух наваливался на него, словно ватное одеяло, и ночная прохлада не спешила приносить облегчение.       Сзади неслышно подошел Бурах, остановился в одном шаге.       — Возьми, ойнон.       Даниил жадно выхватил протянутую бутылку, но сделал только один маленький глоток — прополоскать рот, смочить пересохшее горло. Он уже знал, как пить правильно, и почти привык к этому.       Вода горчила, как твирин, и Даниил с подозрением уставился на Гаруспика:       — Добавил настойки?       Тот скрестил руки на груди.       — Не стану я лечить тебя, не спросясь. Да твирин тебе и не поможет.       — Верно, — невесело улыбнулся Даниил. — Мне бы новокаина… но есть только мерадорм — бутылок двадцать, и ни одной из них я не покупал. Право, иногда мне кажется, что это не Ольгинский изъял лекарства у горожан, а детишки.       — Наши детишки такие, — серьезно подтвердил Артемий. — Иди спать, ты уже на ногах не стоишь. И на стуле сидишь неуверенно.       — Мне надо еще… — собирался было солгать Даниил, но махнул рукой. — Не могу спать. Вымотался и не могу даже с лекарством. Дай я еще раз записки твоего отца перечитаю.       — Тогда точно не заснешь, а с утра у нас много дел. Пей свой мерадорм и ложись, сам не заметишь, как заснешь.       Артемий, конечно, врал.       — Без толку, — Даниил устало потер виски. — Лучше уж буду читать.       — Надорвешься. Тебе не говорили, что в это время года осторожнее надо быть, сердце беречь?       Даниил расхохотался.       — Беречь!       Артемий не улыбнулся: так издевательски звучал этот его верный, в общем, совет. Только, мгновение поколебавшись, опустил тяжелую ладонь на затылок Даниила, легко помассировал.       Даниил сдался.       — Ладно. Лягу.       Он осушил пузырек лекарства, скривился и запил водой, а когда поднялся — пошатнулся, но ухватился не за стол — за Гаруспика. Тот казался крепче. И помог добраться до кровати. Только уходить не торопился, словно проверяя, чтобы Даниил в самом деле разделся и улегся, а не бросился к микроскопу, стоит Артемию ступить за порог.       — Когда я умру, — позвал его Даниил, не размыкая век, — сожги меня, собери пепел в жестянку, запечатай и выбрось… выбрось в реку. Пусть хоть вода унесет меня из этой проклятой степи.       — Если хочешь, — пообещал Гаруспик, — но позже. А пока мне твое сердце нужно.       — Не отдам, — сонно пробормотал Даниил. — Самому пригодится.       — Ну ладно, — со смешком согласился Артемий, — значит, поменяемся. Ты мне свое и я тебе свое. И будем беречь.       Спорить не хотелось. Мерадорм и усталость все же подействовали, реальность начала медленно уплывать. Даниил еще услышал, как Артемий желает ему крепкого сна — и чтобы сновидения не запомнились, а потом ощутил прикосновение его губ и лениво отвечал на поцелуй, пока окончательно не соскользнул в темноту.       А утром он чувствовал себя почти здоровым.