Мы дошли до моего дома, обсудив завтрашний день, который, скорее всего, я проведу дома. На удивление, от Сунёна не чувствовалось ни капли напряжения или обиды, хотя часом ранее я послал его куда подальше. Наша беседа проходила без напряга и не было колкой атмосферы, из-за чего, стоя около собственной входной двери, попрощавшись с парнями, я прибывал в хорошем расположении духа. Даже боль практически не волновала сейчас.
В квартире стояла тишина, и я, подобно ей, разделся, отправившись в собственную комнату, где уже переоделся в домашнее, презрительно оглядев своё тело. Мне действительно не приходилось никогда бывать в драках, поэтому я не совсем понимал, что сейчас должен сделать, чтобы облегчить боль, поэтому отправился в мамину комнату, где должна находиться аптечка.
Открыв дверь, моему взору пришла странная и до боли в сердце колючая картина. Мама сидела на полу рядом с кроватью, держа в руках какой-то лист, тихо плача, уткнувшись в колени.
– М-мам? – тихо зову, стараясь не напугать её, и подхожу поближе, смотря на её поднимающуюся голову и заплаканные глаза. На её щеках была растёкшаяся тушь, а щёки горели.
– Джихун… Джихун, – лепетала она своими дрожащими губами. – Твой отец… нет… этот подонок! – она сжала в руке лист. Я не до конца понимал происходящего, нежно гладя маму по спине. В голову забралась мысль о том, что отец ходил сегодня в суд и, видимо, она уже знает об этом. – За что? За что он так со мной?! – она рыдала, хватаясь свободной рукой за волосы.
– Что случилось, мам? – стараюсь сделать вид, что совсем не понимаю происходящего, пытаясь перехватить её руку и сплести с ней пальцы. – Не делай себе больно, расскажи, что случилось.
– Он заявился сегодня ко мне на работу и отдал эту гадкую бумагу, это гадкое заявление! – мама всё не могла успокоиться, и я буквально слышал её быстро стучащее сердце. – Ты понимаешь, понимаешь чего он хочет? Он хочет забрать тебя у меня. Он хочет забрать всё, что у меня осталось. – она берёт меня за лицо своими дрожащими руками. – Он заявил, что у меня психологическая болезнь и он без проигрыша заберет тебя у меня. Ты понимаешь это, малышка моя? – моё сердце начинало биться в унисон с маминым. – Это он. Он психопат, а не я! – отбросив бумажку в сторону, она вновь схватилась за волосы, плача навзрыд. Я не знал, что делать, обдумывая данную ситуацию. У отца действительно есть все шансы для выигрыша дела, а у мамы… ни денег, ни полезных знакомых, ни даже здоровья. Какие у неё вообще есть шансы на победу? Кажется, что даже при том, что моё мнение будет рассматриваться, оно не будет принято всерьёз, ведь главная загвоздка в том, что мама действительно больна.
– Мам… успокойся сейчас, – вновь пытаюсь убрать её руки. – Давай ты поспишь, а потом мы решим эту проблему? На когда назначено первое заседание?
– Через… через месяц. Они заберут, заберут тебя у меня.
– Не бойся, они не смогут этого сделать, – вру, сражаясь с внутренней болью, – просто поспи сейчас.
По итогу лишь спустя минут пять я смог уложить её в кровать, где она практически сразу уснула, оставляя теперь меня одного наедине со столь неприятными мыслями. Я знал, что всё таким образом произойдёт. Это всё из-за этого грёбанного заявления и решения отца. Такая помощь мне также не нужна к чёрту! Они могут так довести её до болезни пострашнее, чем есть у неё сейчас.
Забрав всё же аптечку, за которой изначально шёл, и, аккуратно прикрыв дверь, я ушёл в свою комнату, чтобы в кои-то веки обработать себе синяк, что болел с каждой секундой всё больше. Хотя это всё равно не сравнится с той болью, что я чувствую сейчас морально. Отец действительно готов отдать маму на растерзание страданиям, чтобы забрать меня? Я не желаю этого всем своим сердцем, но он никогда не послушает меня. Даже мой брат не достучится до него. Это просто невозможно.
Не обдумав свой поступок, как следует, а также последующие слова, я схватился за телефон, набирая номер человека, на которого сейчас хочется вылить все чувства и мысли.
Как только гудки прекращаются, меня словно с петель сносит.
– Вы...Джунук, ты вообще понимаешь, что ты творишь с отцом?! – стараюсь не кричать слишком громко, чтобы не разбудить маму. – Вы вообще понимаете до чего доведёте мою маму? У неё уже случился нервный срыв из-за одного только заявления, а что будет после судебного заседания?!
– Джихун…
– Ты понимаешь, что я буду вас ненавидеть всю свою жизнь, если с ней что-то случится? Вы и так довели её до болезни и этих идиотских галлюцинаций, а теперь хотите и вовсе её довести до гроба?! Вы нелюди, что ли? Какого хера вам не живётся без нас нормально?! – сжимаю свою вторую руку в кулак, кусая нижнюю губу. – Или вас совесть замучила, что вы решили таким образом помочь мне? Мне ваша помощь к чёрту не нужна! Вы доведёте и меня и маму до чего-то страшного, этого хотите?!
На последнем слове из моих глаз хлынули слёз, что, кажется, набрались за весь этот тяжёлый день. Нападение Гымхёка, заявление отца, слёзы мамы. За что мне это всё дерьмо?
– Как же я вас ненавижу… – шепчу в трубку, скатываясь на пол, не вынося одновременно морального стресса и физической боли.
– Джихун, пожалуйста, успокойся сейчас, – отвечает мне с того конца трубки. – Давай поговорим вживую? Я могу сейчас подъехать и спокойно поговорить с тобой.
– Нет! – отвечаю резко, хныкая в трубку. – Не смей даже на шаг приближаться ко мне и к моей семье и передай то же самое отцу! – сжимаю простынь в руках, не понимая, почему они просто не могут понять меня, и то, что мне и так достаточно хорошо живётся. – У нас в семье всё замечательно и ваша помощь не требуется! Заберите своё заявление и тогда и вам и нам будет хорошо. Забудем про друг друга и всё!
– Да никому от этого хорошо не будет. Ты понимаешь, что жить так, как ты сейчас, ненормально?
– А я ненормальный и меня всё устраивает! Ты понимаешь, что лезешь не в своё дело? Не появляйтесь больше в моей жизни!
– Айщ… какой же ты упёртый всё же, – слышу презрение с конца трубки, от которого становится только дурнее. Ну, пусть и думает, что я идиот каких поискать только, но свою маму я не собираюсь оставлять, тем более делать ей больно. – От твоего решения здесь мало, что зависит. Мы хотим дать тебе жизнь, которую ты заслуживаешь и вылечить твою мать, а ты противишься этому.
– А как бы ты себя вёл, если бы тебя пытались оторвать от родной матери, которой может стать хуже, чем есть?
Задаю этот вопрос и сразу же скидываю трубку, кидая телефон куда-то на постель, прикрывая одной рукой свои глаза, стараясь не разрыдаться больше. Они делают только то, что сами считают лучше и не слушают меня. Разве не я сам должен выбирать, что для меня лучше? Я, чёрт возьми, не 10-летний парнишка, за которого можно решить всё!
ㅤㅤ
Под вечер просыпается мама, которой я подготовил успокоительное, которое и сам выпил пару часов назад. Ей нужно разумно и не на эмоциях всё обдумать, не теряя головы. Сколько же теперь проблем навалится на нас… поиск адвоката чего только стоит.
За столом она сидит, словно мёртвая кукла, особенно это подчёркивает её бледное лицо, хрупкие на вид плечики, на которых висит ночнушка и глаза, в которых, казалось бы, не было блеска.
– Даже не знаю, что нам теперь делать, – как бы в пустоту говорит она, глядя на чашку чая, – у нас с тобой ни денег, ничего нет, чтобы нанять надежного адвоката, а с его-то денежками он уж точно сможет это сделать.
– Может, нам достанется от государства хороший адвокат? – с надеждой говорю, понимая, что такое мало вероятно.
– Если бы… – тихим и без доли энтузиазма голосом произносит мама, понимая очевидный проигрыш. – Как же гадко от того, что я ничего не могу для тебя сделать. Даже защитить. – на её глазах наворачиваются слёзы, из-за чего моё сердце вновь начинает болеть, а руки непроизвольно сжимаются. Как жаль, что я сам не могу защитить нас, мама.
– Не говори так, пожалуйста, – смотрю на неё наверняка с самым жалким лицом на свете, беря её в ладонь в свою, – мы справимся с этим. Хотя бы попробуем.
– Я так не хочу тебя отдавать, солнце, – мягким голосом лепечет, улыбаясь так странно, но так приятно, по-домашнему, по родному, – я так тебя люблю.
– Я тоже. – её рука слегка трясётся, а в глазах такое горе читается. Почему же ты должна так страдать, мама?
Утром вторника, мягко сказать, я чувствовал себя разбито. Голова гудела, а глаза никак не хотели привыкать к свету, показывая мне расплывчатое изображение. Почему-то в такие моменты мне кажется, что моё зрение падает. Раньше мои глаза не так долго привыкали к реальной картинке, а сейчас... Но не думаю, что сейчас есть время задумываться о таких «мелочах». Если зрение у меня и падает, то это ничего, по сравнению с тем, что происходит в жизни. Моя возможная потеря не стоит вровень с болезнью мамы. Ничего в моей жизни не стоит вровень с этим.
Первым делом я зашёл на кухню, включив чайник, который по какой-то причине не включился с первого раза, но после того, как я его слегка покрутил, он зажёгся. Вот же проклятие… придётся скоро покупать вновь новый. Дальше по обычному маршруту я иду в ванную комнату, у которой по странной причине была приоткрыта дверь. Обычно мы всегда закрываем её, но… может мама забыла закрыть?
Я подхожу ко входу и сглатываю. Зрачки расширяются, и я пытаюсь понять то, что сам вижу. Мама стоит возле раковины, смотря в зеркало на себя, держась руками за волосы… волосы, которые, чёрт возьми, стали значительно короче, чем это было вечером. Она их, чёрт возьми, отрезала! А доказательства этому всему лежат на полу. Волосы хаотично разбросаны на полу, а рядом с ногами мамы лежат ножницы.
– Ты…, – у меня не хватает слов, чтобы вымолвить хоть что-то. – Мама, зачем ты это сделала?
– Разве некрасиво? – она чуть смеётся, смотря в своё отражение, играясь с остатками своих волос. – Уродство, да? – она оборачивается лицом ко мне, улыбаясь как-то безжизненно.
«Почему это уже началось?»
– Н-нет… Мама, ты красивая, очень, но зачем ты обрезала волосы? – осторожно захожу в помещение, боясь почему-то её спугнуть.
– А ты не помнишь? Твоему отцу же так нравились женщины с короткими волосами.
Во рту пересыхает, а слова никак не лезут никакие из меня. Что мне сейчас следует сказать?
– Может он станет добрее к нам, если вновь влюбится в меня, – говорит мама, вновь смотря на своё отражение. – Тогда-то он отстанет от нас и никаких судов не будет.
– Мам, ты же не пойдёшь сегодня на работу? – беру её за предплечье, стараясь вывести из круга из волосы, ведя к выходу. – Давай ты сейчас пойдёшь спать?
– Моя малышка, – она берет меня за лицо, нежно улыбаясь и целуя в лоб, – ты так волнуешься за меня, но у меня сегодня работа. Я не могу пропустить.
– Нет, мам, тебе лучше остаться дома.
Она продолжает улыбаться, а после убирает свои руки с меня, удаляясь в свою комнату. Я слышу, как она начинает рыться в шкафу, видимо собираясь одеться.
– Мам, послушай меня, пожалуйста, – вновь молю её, опираясь о дверной косяк, – тебе нужно остаться себя дома и отдохнуть.
– Назови мне более вескую причину, чтобы остаться дома. Если я стану безработной, то твоему отцу это будет лишь на руку.
«Твою ж…»
«Как же мне оставить тебя дома?»
– Я… мне нужна твоя помощь. Я не смогу справиться сам, – мои кулаки сжимаются, а в голове куча сомнений, но больше ни единого варианта, как её можно оставить дома. Она смотрит на меня с вопросом. Мне ничего не остаётся, кроме как поднять свою футболку, открывая вид на огромный синяк, что разлился на моём животу ярким фиолетовым цветом. Мамины глаза сразу становятся по пять копеек, а лицо вытягивается.
– Откуда? – она встаёт, направляясь ко мне. – Кто и как?!
Должен ли я сделать вид, что мне страшно и сыграть роль испуганной девчонки? Чёрт, если это не сработает…
– П-пожалуйста, – я смотрю на неё с жалостью и болью, мягко беря за руку, – помоги мне, пожалуйста, прошу. Мне оч-чень больно… – специально заикаюсь, глотая слова, что работает в мою пользу. На лице мамы сразу же читается волнение, и она бегает по комнате в поиске аптечки, которую я вернул ей в комнату вчера ночью.
– Сейчас, сейчас. Потерпи немного, я помогу тебе, – она находит в кои-то веки нужную вещь. – Почему же ты молчал? Ты тоже сегодня остаёшься дома, я никуда тебя не отпущу.
На её слова я лишь киваю, и мы вместе идём к кровати, где она помогает мне с побоями. Пока она занимается этим, я поспешно думаю, что же такого сказать маме, ведь правду сказать нельзя, иначе начнётся что-то неистовое.
– Что же случилось? – никак не уймётся она, смотря на моё слегка потерянное лицо. – Кто тебя избил? Кто-то из школы?
– Нет, – я сразу же махаю головой, тяжело вздыхая. Врать так тяжело. – Я не знаю, кто это был. Когда…когда я шёл домой, за мной увязался какой-то парень, я не запомнил его лица.
– Парень? – почему-то эта мелочь её взволновала больше всего. Она взяла в свои руки мои, нежно поглаживая. – Он больше ничего тебе не сделал? – аккуратно спрашивает она, боясь будто меня испугать, что до моего мозга не сразу доходит. Она думает, что меня…?
– Нет! – я резко мотаю головой, мягко сжимая её руки. – Нет, как ты о таком подумала, нет. Меня просто немного побили.
– Прости, я просто так сильно волнуюсь за тебя, – она печально улыбнулась, складывая медикаменты в аптечку. – Вечером я снова позабочусь о твоих ранах.
Целый день мы провели вместе с мамой, стараясь не взаимодействовать с внешним миром. Лишь с утра я написал Сынгвану и Сокмину, что пропущу один день, обещая всё рассказать позже. Мы посмотрели вместе два фильма, а после я после долгих усилий уговорил маму, чтобы помочь ей сделать более менее опрятную причёску. В течение, наверное, получаса я ровнял маме кончики волос, стараясь изо всех сил. На работе у неё нужный опрятный, идеальный вид, а если она заявится в таком виде туда, то я даже не знаю, что произойдёт. После стрижки мы решили, что стоит еще покрасить волосы, чтобы спрятать седину.
– Я у тебя уже такая старая, – смеётся мама, смотря в зеркало, пока я разбавляю краску бальзамом.
– Не говори ерунды, – хмуро смотрю на неё, – ты не старая и выглядишь молодо.
Она мило на меня смотрит через зеркало, заставляя меня улыбнуться.
– Люблю тебя.
– И я тебя, мам.
К счастью, мне удаётся уложить маму пораньше. После столь беззаботного дня мне приходится идти в комнату, а после узнавать у домашнее задание у Вону. Как же это было неловко… Но мне стало еще неловче, когда он начал спрашивать об моём самочувствии. Разве он не помнит, как я его прогнал? Я бы такого, как я, давно стал игнорировать.
Никогда не пойму людей вокруг меня. Я грубый, не сильно отзывчивый, в принципе не сильно любящий общество, но почему-то меня не сторонятся. Да и почему мне прощают мою грубость? Надеюсь, что не из жалости. Её я ненавижу больше всего на свете.
Всю домашнюю работу я заканчиваю лишь в 10 часов вечера. К этому времени мне уже успевает надоесть, кажется, всё. Часы, которые постоянно тикали, свет от лампы на столе, что ужасно светил в глаза, из-за того, что 2 года назад по своей глупости я разбил защитное стекло, что скрывало часть света, мусор на столе, который я который уже день не могу убрать. В принципе, начало бесить почему-то освещение. Мне его не хватало. Включив настольную лампу и основной свет, мне всё равно было мало. А когда я жил в другой комнате, где была солнечная сторона, было в разы лучше…
«Нытьё Сынгвана»
Бубубулочка:
«Хён, ты точно придёшь завтра?»
Сокминище:
«или лучше посидишь завтра дома?»
Вы:
«Предлагаете пропустить мне завтрашнюю контрольную по истории?»
«я, конечно, тот еще идиот, но явно не суицидник ￣へ￣»
Бубубулочка:
«после твоих рассказов я чот не хочу переходить в следующий класс»
Сокминище:
«+»
«ну, нафиг такую историчку»
«она там у вас поехавшая»
Вы:
«скоро она станет наша)»
Бубубулочка:
«(┬┬﹏┬┬)»
