неокультурология

тэён не замечает, как его отчисляют из университета. стена, уткнувшись в которую он лежит, свернувшись калачиком на жёстком матрасе на полу общежития, сменяется стеной цвета мокрого асфальта в квартире доёна. тэёну кажется, что его от мокрого асфальта отскребли и наскоро склеили пластилином, мол, и так сойдёт. но так не сойдёт. тэён не помнит, когда это началось, если честно, хотя он совсем не глупый, и память у него хорошая: он помнит дату имдинской войны и год основания когурё. тэён сидит на жёстком матрасе на полу общежития и безучастно смотрит на то, как юно помогает доёну собрать его вещи. мятые футболки, тетради и спутанные наушники отправляются внутрь спортивной сумки. юно собирается положить пару кед сверху кучи уже уложенного барахла, но получает подзатыльник от доёна, мол, куда ж ты обувь с бельём и конспектами по истории советского союза кладёшь? доён отыскивает где-то пакет с пакетами и протягивает его юно. он убирает кеды и завязывает полиэтиленовые ручки бантиком. юта сидит на подоконнике и смотрит на тэёна как-то сочувствующе. — жаль, что ты съезжаешь. — я съезжаю? — тэён обнимает колени. юта обречённо вздыхает. тэён пытается встать, цепляется за стену, и едва не опрокидывает тумбочку, заваленную сочинениями мураками. выглядит это довольно-таки жалко, и юно помогает ему подняться. от него пахнет сладкими духами, которые щекочут тэёну ноздри. доён в длинном пальто прячет пальцы в карманы. — я съезжаю? — на всякий случай переспрашивает тэён. — тебя из универа выгнали, — джехён держит спортивную сумку и пакет с кедами в одной руке, а качающегося тэёна в другой. — остаёшься без общаги. тэён думает, кому же не повезёт следующим делить комнату с ютой и привыкать к его навязчивым идеям самурайства. юта в третий раз заваривает один несчастный пакетик зелёного чая и думает о том, кому же не повезёт делить жилплощадь с тэёном и привыкать к его постоянной апатии и навязчивому желанию проделать взглядом дыру в стене. когда юно выводит тэёна в коридор, юта говорит доёну что-то про то, что тэёна стоило бы сводить к врачу. тэён их слышит и мысленно соглашается: определённо стоило бы. вообще, депрессия — интересная штука. тэён это понимает, когда сидит на заднем сидении машины джехёна, пока юно и доён ссорятся на улице. в салоне пахнет теми же сладкими духами, которые щекочут ноздри. ссору не слышно из-за автомобильного оконного стекла, и тэён читает по губам. получается у него паршиво, потому что в какой-то момент на реплику доёна о том, что у тэёна, чёрт возьми, депрессия, юно отвечает, что в такой ситуации поможет лишь японское порно и чокопай. хотя, зная джехёна, эта фраза могла быть произнесена на самом деле. тэён делил с ютой общежитие на протяжении трёх курсов. он уверен, японское порно в борьбе с депрессией не помогает совсем. в квартире доёна пахнет леденцами от кашля, стиральным порошком и немного — сладкими духами юно. доён звенит ключами и тут же идёт открывать окна, чтобы проветрить. джехён ставит спортивную сумку и пакет с кедами на кафель. по дороге от общежития до квартиры они заехали в супермаркет и купили коробку чокопая. тэён чокопай не любит — тэён предпочитает депрессию. простите, весельчаки. — всё окей? — юно обращается к тэёну, но смотрит на доёна в длинном пальто. — до завтра? — до завтра, — доён как-то безэмоционально целует его куда-то мимо губ и бормочет что-то, слабо напоминающее «спасибо». джехён хлопает дверью, и доён разворачивается к тэёну на пятках, шурша подолом пальто. — будешь чай? тэён хочет слиться со стеной цвета мокрого асфальта. почти ничего не меняется: доён кладёт в своей спальне матрас, чуть мягче, чем тот, что был в общежитии, тэён лежит, уткнувшись в стену носом, а доён продолжает ходить на лекции. он тэёна не дёргает и не пытается с ним говорить, лишь оставляет для него три тарелки риса на кухонном столе: на завтрак, обед и ужин. тэён почти с пола не поднимается, лишь изредка, когда переполненный мочевой пузырь заставляет корчиться от боли, или голод кажется совсем невыносимым. вообще, депрессия — интересная штука. единственная штука, которая тэёну интересна. тэён не помнит, когда это началось, если честно, хотя он совсем не глупый, и память у него хорошая. просто однажды он проснулся и не смог встать с матраса, и вместо энергии на продолжение существования в организме появился нездоровый интерес к рассказам юты про харакири. — он передаёт тебе привет, — доён ковыряется палочками в тарелке белого и липкого риса. — кто «он»? — тэён сидит за кухонным столом, и ему больно, потому что кости слишком выпирают для того, чтобы сидеть на стульях без обивки. он вышел из спальни впервые за полторы недели. — накамото, — у доёна чёрные волосы и фарфоровая кожа. он похож на картинку из энциклопедии мировой художественной культуры. тэён похож на человека с депрессией. — у него какая-то новая навязчивая идея про переезд в хоккайдо. тэён не отвечает, хотя знает, что юта собирается охотиться на овец — они всё же общежитие на протяжении трёх курсов делили. тэён не задумывается, почему доён разрешает ему жить у себя: они никогда близкими друзьями не были, познакомились через юту и за годы учёбы в университете лишь парой фраз перебросились: «привет», «пока» и «пожалуйста, не давай юте пиво». тэён помнит, как на втором курсе доён спросил у него, какие цветы любит юно, и тэён ткнул пальцем в небо, мол, шоколадный космос или чёрная космея по-умному, — это лайк, но, видимо, попал. тэён не знает, что после новости о его отчислении, у юты, доёна и юно был серьёзный разговор о том, к кому тэёна можно подселить: из друзей с недвижимостью только доён, ёнхо, у которого своих проблем в лице минхёна хватает, и тэиль-хён, который за собой-то уследить не может, не то что за тэёном. доён оказывается единственным подходящим вариантом, а ещё юта ему доверяет из троих больше всего, потому что доён учит японский и читал юкио мисиму. по утрам доён шуршит подолом длинного пальто и бродит по квартире приведением, собирая тетради с конспектами в сумку. тэён обычно не спит. он вообще мало спит, только лежит, отвернувшись к стене цвета мокрого асфальта и изредка скулит или кричит в подушку. доён всегда едет в университет к первой паре, даже если ему ко второй, возвращается после пятой, снова шуршит подолом пальто, готовит что-то на кухне с открытыми окнами, сидит на кровати с ноутбуком на коленях, опрыскивает листья папоротников в горшках на полу возле матраса тэёна, принимает душ и ложится спать. тэёну иногда кажется, что его не существует вовсе: так искусно его доён не замечает или только делает вид, что не замечает. тарелки с рисом на кухонном столе его выдают, конечно, и, если бы тэён заглядывал в кухонный шкаф, нашёл бы коробку чокопая с наклейкой «для тэёна», а в ванной на полочке у душевой кабины стоит специально купленный для него шампунь для окрашенных волос, но тэён этого не замечает из-за ощущения дереализации, висящего над ним облаком, которое даже вечно открытые окна не помогают выветрить.  иногда к доёну заходит джехён, но тэёну кажется, что он появляется в квартире всё реже. доён часто ссорится с кем-то по телефону и мнёт блестящие обёртки от леденцов от кашля в карманах пальто, пока бродит по квартире приведением. сладкими духами с каждым днём пахнет всё слабее. иногда ради приличия тэён заставляет себя сходить в душ, хотя доён никогда ничего не говорит. от него пахнет леденцами от кашля и стиральным порошком, и пальцы у него длинные, тонкие и розовые возле ногтей и костяшек — тэён замечает это, когда следит за тем, как он печатает какую-то университетскую работу перед сном. доён носит белые рубашки, в которых тонет, и совсем не носит кольца. он часто опрокидывает кружки с зелёным чаем и никогда не закрывает окна. тэён думает, что ему всё равно, где лежать: уткнувшись в стену общежития или квартиры доёна. юта громкий, конечно, любит читать мураками вслух и приводит сычёна в комнату почти каждый вечер. тэёну совсем не всё равно. доён молчаливый, читает коэльо про себя и никого в квартиру не водит. сложно водить к себе кого-то, когда на полу у стены цвета мокрого асфальта лежит бывший одногруппник. тэён о своём присутствии не задумывается: он уже давно грегор замза. — сделать тебе чай, может? — тэён скулит, уткнувшись в стену носом. доён опрыскивает листья папоротников. — я так устал. я так устал. я так устал. я ничего не чувствую. совсем. чёрт. чёрт. чёрт. — если бы я пошёл на факультет психологии, как хотел, я, наверное, смог бы тебе помочь, — доён садится на пол рядом с матрасом. — но я культуролог, к сожалению, — тэён сжимает ткань наволочки — он тоже культуролог. — я где-то когда-то вычитал, что серотонин надо получать из маленьких окружающих тебя штук. ты любишь что-нибудь маленькое и незначительное? мне вот шоколадное печенье в любых формах и проявлениях нравится. тэён ничего не отвечает. доён гладит его по грязным волосам своими длинными, тонкими и розовыми возле ногтей и костяшек пальцами. в какой-то момент тэёну кажется, что он превращается в один из папоротников в горшках на полу: доён его случайно опрыскивает. юта заваливается в квартиру через полчаса после того, как доён уходит в университет, и закрывает все окна. тэён не знает, откуда у него запасные ключи, и почему он не на парах, но предпочитает не спрашивать. — ты живой. — я живой, — тэён переворачивается на спину. — дерьмово, да? — грёбаный ты мудак, — юта пинает матрас. — доён не рассказывает ни черта, а ты на сообщения не отвечаешь, и я начал переживать, что ты умер, и он просто скрывает твоё мёртвое тело. — технически, так и есть, — тэён безучастно смотрит на накамото. — как университет? — дерьмово, — юта разочарованно вздыхает. — хотя, на самом деле, всё так же, как всегда. только на парах истории никто не может вспомнить год основания когурё без тебя. — а доён? — он не ходит на историю. сменил учебный план, чтобы реже с юно видеться. — почему? они же встречаются. — расстались месяц назад. ты совсем, что ли, ничего вокруг себя не замечаешь? тэён даже того, что у доёна дольше месяца живёт, не замечает. и того, что на кухонном столе стоит три тарелки риса. и того, что за открытыми окнами небо серое, почти как мокрый асфальт, от которого тэёна отскребли и наскоро склеили пластилином. — из-за чего? — тэён заставляет себя сесть. юта отводит взгляд куда-то в стену. — ну, как тебе сказать, — юта запускает пальцы в отросшие волосы. тэён думает, что теперь он может заплетать их в хвостики. — в общем, юно не рад тому, что у доёна, — юта зачем-то ещё раз пинает матрас. — живёшь ты. но это всё неважно, они и так бы расстались. всё к этому шло. как там говорится? — юта старается не смотреть тэёну в глаза, и его взгляд путается в листьях папоротников. — у каждого исторического события есть причины и повод. так вот, ты повод. но это неважно, правда, забей, — носки юты торчат из-под ботинок, которые он не снял в коридоре. на них вышиты овечки. —  ты можешь меня покормить? ты был единственным, кто мог испечь печенье, не спалив кухню. без тебя в общаге никто ничего съедобного не готовит, и я голодаю. они выползают на кухню, и юта каким-то образом находит в шкафу коробку чокопая, сдирает с неё наклейку «для тэёна» и смотрит осуждающе. — что? — ничего. — ты лицо такое скукурузил, будто бы я враг народа. — это моё обычное лицо, — юта рвёт красно-белую упаковку и хмурится. — хотя, нет, вообще-то, ты прав, не обычное. ты враг народа. у доёна вся жизнь к чёрту из-за тебя идёт, а тебе лишь бы хны. хотя тебе, конечно, очень хны, и ты не виноват вообще, но, — накамото запрыгивает на край разделочного стола и взглядом натыкается на три тарелки риса, оставленные доёном для тэёна: на завтрак, обед и ужин. — не знаю, как сказать так, чтобы не прослыть эйблистом, но ты мудак. — я знаю. — нет, не знаешь, — юта кусает чокопай и морщится. крошки сыпятся ему в ботинки, из которых торчат носки с вышитыми на них овечками. — сколько ему лет? на вкус как прах деда, — он кидает чокопай в мусорное ведро и попадает, не задевая стенки — сразу видно, физкультуру не прогуливает. — доён же интеллигент, он никогда не скажет, что ты ему жизнь портишь. он тебя, даже когда дже распсиховался, не выгнал. с ним расстался, а тебя не выгнал, — юта ещё раз хмурится. — ты мудак, но он тебя, кажется, — он не договаривает, и тэён делает вид, что не понимает, что он имеет в виду, хотя, на самом деле, понимает и думает о шоколадном печенье в любых формах и проявлениях. — откуда у тебя запасные ключи? — юно дал после того, как они расстались. попросил их доёну передать, но у меня, как видишь, всегда были проблемы с выполнением поручений, — коробка с оставшимися упаковками чокопая отправляется в мусорное ведро вслед за надкусанным ютой печеньем. — я уже говорил, что хочу переехать в хоккайдо? когда доён возвращается после пятой пары, юта уже уходит, оставляя запасные ключи тэёну. он бродит по квартире приведением и находит на полочке у душевой кабины в ванной специально купленный для него шампунь для окрашенных волос. а потом замечает три тарелки риса на кухонном столе: на завтрак, обед и ужин. и серое небо за окном, которое зачем-то открывает, и почти свешивается с подоконника, балансируя между мокрым асфальтом, от которого его отскребли и наскоро склеили пластилином, и небом того же цвета. он опрыскивает листья папоротников в горшках на полу у матраса и находит муку и шоколад в кухонном шкафу. —  помнишь, ты говорил, что где-то когда-то вычитал, что надо получать серотонин из маленьких окружающих тебя штук, и спросил, люблю ли я что-нибудь маленькое и незначительное? так вот, ты не маленький и не незначительный, но я, кажется, — тэён не договаривает и думает о шоколадном печенье в любых формах и проявлениях. он не помнит, когда это началось, если честно, хотя он совсем не глупый, и память у него хорошая: он помнит дату имдинской войны, год основания когурё, тонкие, длинные и розовые возле ногтей и костяшек пальцы в своих грязных волосах и запах леденцов от кашля и стирального порошка. когда доён возвращается в квартиру после пятой пары, на столе стоит тарелка шоколадного печенья.