Я знаю отличный способ...

В доме Рэнсома слишком много стекла. Марте неуютно – кажется, будто сотни злых глаз смотрят сквозь эти огромные окна, примеряясь для атаки, как акулы, почувствовавшие кровь в воде. Ее кровь. Она все еще немного пьяна, но алкоголь не притупляет тревоги – наоборот, усиливает. Марта чувствует, как сердце в груди бьется отчаянно часто и громко, и Рэнсом наверняка слышит. Трудно не услышать. Ей стоило отказаться, когда он предложил подвезти ее до дома – своего дома – чтобы она могла привести себя в порядок. Стоило подумать, что учитывая все произошедшее, не так уж и важно, что она перепугает мать и сестру, появившись встрепанной и нервной в грязной одежде, кисло пахнущей рвотой. В конце концов, уже, наверное, весь мир знает, что Марта Кабрера паталогически не умеет лгать. За это особенно горько обидно. Надо было солгать, а не признаваться. Не делиться с Рэнсомом неприглядно-горькой правдой, не влипать в эту странную зависимость, где от его непривычной доброты зависит все. Тогда Марта не сидела бы здесь, до боли сжимая в руках бутылку уже теплого пива, и не чувствовала бы эти несуществующие акульи взгляды. Может, ей было бы не так страшно. Может. – Эй, – теплая рука касается ее запястья. – Марта. Кажется, Рэнсом что-то сказал, но она все пропустила. Марта поднимает взгляд – и смотрит, наверное, как потерявшийся домашний котенок, потому что в глазах Рэнсома мелькает что-то странное – не совсем жалость, не совсем интерес – что-то… Что-то… – Можешь принять душ, если хочешь, – повторяет он. – Ванная в конце коридора. Марта отстраненно кивает. Акульи взгляды, стеклянные стены… Ее чуть-чуть пошатывает – то ли от усталости, то ли от нервов и алкоголя. Душевая кабина в доме Драйсдейла, как и следовало ожидать, навороченная и совершенно прозрачная. «Что за любовь к стеклу?» – хочется спросить Марте, но спрашивать некого. Из зеркала смотрит лишь собственное лицо – бледное, с искусанными губами и темнющими синяками под глазами. Испуганное. Кажется, никогда прежде Марте не приходилось так концентрированно бояться. Акульи взгляды… Она с трудом заставляет себя раздеться. От воды станет легче – Марта это точно знает – может быть, наконец перестанет кружиться голова и не будет так штормить. Может быть… Устало прислонившись головой к стеклянной стенке, она замирает под теплыми струями. На мгновение, как ей кажется. Дверь открывается бесшумно, но Марта видит само движение. Створки, человека… Сердце нервно замирает – акульи взгляды – но это Рэнсом. Руки сами собой взмывают вверх в слабой попытке прикрыть наготу. – Все нормально? – его голос звучит мягко и тихо. Вкрадчиво. Марта бы задумалась, с чего бы, если бы у нее еще оставались силы думать. – Ты очень долго. – Извини, я… – Я принес чистую футболку. Положу здесь. Марта кивает. – Спасибо. Их взгляды встречаются через чуть запотевшее стекло душевой кабины. Все внутри отчего-то застывает, словно предчувствуя, что будет дальше. Что последует за этим долгим взглядом. Что будет сказано… – Помочь? …и сделано. Она не отвечает. Не отказывается. Это ошибка, быть может, или просто неправильное решение, подсказанное страхом, алкоголем и непривычной благодарностью к неожиданному человеку. К Рэнсому. К тому, кого она сегодня увидела будто бы впервые. Он шагает ближе. – Ты хочешь, чтобы я тебе помог? Она должна сказать «нет». Отказаться. Она должна отказаться, но от одной только мысли об этом внутри поднимается горькая волна тошноты. Марта, Марта, Марта… Она никогда не задумывалась, почему же иногда ее взгляд задерживался на Рэнсоме Драйсдейле. Почему она слушала чуть внимательнее, когда Харлан говорил о нем, и почему так отчаянно доверилась сегодня, когда весь мир, казалось, рассыпался прямо под ее ногами. Марта привыкла не замечать свой интерес. Игнорировать. Отрицать, не отрицая – чтобы не спровоцировать острую реакцию собственного тела на откровенную ложь. – Хочешь? – его голос звучит низко и хрипло. Искушающе. Он будто бы читает ее, будто бы знает ее потаенные мысли. Будто бы замечал те долгие – случайные – взгляды, замечал ее. Рэнсом будто бы чувствует ее слабость – как акулы чувствуют кровь в воде. Слабость к нему… – Не… – Марта не может лгать. Это провал – полный, совершенный и окончательный. Капитуляция здравого смысла перед воплощением в жизнь сладкой сказки о наследнике огромного состояния и мигрантке из Латинской Америки. – Рэнсом… Это не «да», но он, должно быть, считает это за согласие. Створка душевой кабины открывается так легко, словно бы только этого и ждала. Как и Марта… Капельки воды блестят на его свитере фальшивыми бриллиантами. – Ты промокнешь, – вяло протестует Марта. – Не стоит… Это правда – он действительно промокнет, если сделает еще хоть один шаг. – Мне раздеться? – бровь Рэнсома взмывает вверх. – Хочешь, чтобы я разделся? – Не… – желудок сжимается. – Да. Он делает это медленно. Нарочито-медленно, будто специально дает ей возможность полюбоваться. И любоваться есть чем… Рот Марты наполняется вязкой слюной, низ живота тянет предвкушающим сладким спазмом. Рэнсом красив. Не только лицо, но и тело – эти тугие жгуты мышц, мощная грудь, кубики пресса. Он красив – и явно знает об этом – потому что уголок его губ приподнимается в насмешливой полуулыбке, когда он замечает интерес Марты. – Можешь потрогать. Я не кусаюсь. Шаг – и он уже совсем рядом, под теплыми струями воды. Марта застывает – это слишком нереально, это не должно происходить, это… – Давай, Марта. …как сон. Как во сне она ведет рукой по горячему телу Рэнсома, ладонью смазывая, растирая капельки воды. Как во сне шагает ближе, запрокидывая голову, чтобы смотреть на него, забывая о страхе, о стекле, о непривычной открытости и акульих взглядах. Сейчас ничто другое не имеет значения. Рэнсом наклоняется. – Я же говорил, я знаю отличный способ сбросить напряжение, – он чуть прикусывает ее нижнюю губу. Это не поцелуй – именно укус, чувственный и дразнящий – и тело Марты откликается. На слабую боль, на дурманящую близость красивого обнаженного мужчины рядом… Рэнсома… Она решается посмотреть вниз. Преодолеть неожиданное смущение, стереть последний внутренний барьер в собственной голове. Узнать, правда ли… Правда. Мужское тело не лжет – Рэнсом возбужден. Жар приливает к щекам Марты – и в то же мгновение она оказывается прижата к стене душевой кабины, оба запястья перехвачены сильной ладонью. – Бл… я всего-то хотел помочь тебе вымыться, – голос Рэнсома совершенно шальной, а пальцы… Ловкие пальцы скользят по ее телу вниз, от чувствительного изгиба шеи, по выступающим косточкам ключиц к темнеющим затвердевшим соскам и плоскому животу. И ниже. Марта чуть разводит ноги – она хочет, чтобы он ей помог. Вот так, да… От одного касания к напряженному, набухшему клитору нервно-болезненное удовольствие пронзает все тело. От одного, второго… Марта стонет, не скрывая, как ей нереально хорошо, как ей нравится… В конце концов, она никогда не умела лгать. В конце концов, она всегда была открытой книгой. И ему это нравится. – Какая же ты чувствительная, – шепчет он, прикусывая мочку ее уха. – Отзывчивая… Марта трется о его пальцы течной мартовской кошкой. Стыд? К черту… Весь ее мир рухнул неделю назад со смертью Харлана, превратив всю ее жизнь в какое-то дурное фантасмагорическое посмертие, так почему же она не может… Почему нет… Ведь если быть до конца честной с собой, она всегда этого хотела. Фантазировала об этом, закрывая глаза и выпадая из реальности. Хотела… * – Эй, – теплая рука касается ее запястья. – Марта. Она растеряно поднимает глаза, с трудом осознавая, что от усталости и нервов, должно быть, слишком глубоко задумалась. В полутьме бара глаза Рэнсома кажутся совершенно темными. И еще… На них смотрят. Косятся. Вон та пара за соседним столиком – и взгляды у них ну чисто акульи. Будто чувствуют кровь в воде. Или предательский жар на щеках Марты. – Нам лучше уйти, – мягко произносит Рэнсом. – Да… Он протягивает ей руку, чтобы помочь подняться, и, должно быть, чувствует, как дрожат пальцы Марты. – Все будет хорошо. Я тебе помогу… Я знаю отличный способ сбросить напряжение.