Лишние цифры

      Парень буквально выпал прямо из открывшейся двери технического лифта. Беллами едва успел поймать и удержать его тяжелое, почти безвольное тело с подгибающимися ногами. Может, и уронил бы, если бы тот не вцепился в его форменную куртку обеими руками — Беллами бросилось в глаза, сколько крови на этих руках. А потом он понял, что в крови не только руки, кровью залита вся грудь парня, просто с первого взгляда пятна и потеки сливались с темной тканью. И теперь в его крови были и руки Беллами, и одежда, и, кажется, левая щека.       — Они убьют его, — вдруг четко и ясно проговорил раненый, все так же, не разжимая судорожно сжатых пальцев. Лихорадочно горящий взгляд шарил по лицу Беллами, явно не различая, кто перед ним.       — Кого? — только и смог выдавить тот.       — Канцлера. Они... убьют канцлера. Неделя... всего неделя...       Парень закашлялся, брызги крови полетели на Беллами, но тот даже отшатнуться не мог. Голос раненого становился все тише, требовалось срочно вызывать медиков, но Беллами только и успел крикнуть по рации сержанту: «Картер в восьмом лифте, идет на меня, беру!», — когда лифт с подозреваемым остановился на его уровне. А сейчас обе руки были заняты, и странное оцепенение мешало высвободить хоть одну, чтобы включить рацию и связаться с лазаретом.       Беллами опустился на пол, продолжая поддерживать раненого, но разжать руки так и не смог.       — Кто? — В голове все путалось, но что-то подсказывало, что парень умирает, и если последние его мысли о покушении — надо успеть узнать от него как можно больше, ведь медики могут и не спасти его. Потом Шамвей разберется, насколько эта угроза реальна.       — Дакс... из Верхнего сектора, — прошептал раненый, так тихо, что Беллами пришлось почти прижаться ухом к его губам. Упустить хоть слово казалось ужасным. — У вас их крот... Но Дакс сам не скажет... надо осторожно...       Он вдруг хрипло вздохнул, с неудержимой силой выгнулся дугой в руках Беллами, тот рефлекторно сжал крепче руки, пытаясь не дать ему вывернуться, — и замер. Дыхания больше не было слышно.       В наступившей тишине послышался топот шагов по коридору — не прошло и года с тех пор, как он сообщил о том, что пытается задержать подозреваемого.       — Кадет Блейк!       — Он мертв, — сам пугаясь собственного словно замороженного голоса, сказал Беллами подбежавшему сержанту. — Мне нужно поговорить с Шамвеем. Отчет потом сдам.       Он наконец выпустил тело из рук, поднялся на ноги и пошел прочь, не ожидая ответа-разрешения сержанта. Наверное, лицо его выражало слишком много — или наоборот, слишком мало, — потому что ребята беспрекословно расступились, пропуская, а сержант только сказал вслед:       — Оружие сдать не забудь вместе с отчетом… и к Джексону загляни, ты в кровище весь!       — Это не моя, — отозвался он, не обернувшись.              На руках кадета Службы Безопасности Ковчега Беллами Блейка не так часто умирали люди. Собственно, это был первый. И привыкнуть к этому Беллами за три минуты общения с умирающим так и не успел. Поэтому прежде чем пойти к лейтенанту Шамвею, он зашел в ближайший сортир и несколько минут с остервенением отмывал трясущиеся руки в мойке, где тугая воздушная струя с распыленной в ней водой заляпала весь защитный прозрачный кожух розовыми каплями изнутри. Только когда струя иссякла, он сообразил, что использовал чуть ли не весь свой суточный запас воды. Но зато собственные пальцы перестали его пугать. Окровавленную куртку пришлось снять и отложить для чистки, а с лица кровавые брызги так до конца и не стерлись — влаги на ладонях не хватило. Так что первое, что сказал ему Шамвей, едва за спиной Беллами закрылась дверь его кабинета, было:       — Блейк, в лазарет заходил?       Шамвей сам санкционировал эту операцию по задержанию подозреваемого в убийстве, которого выслеживали несколько дней по всем станциям и вот, наконец, нашли. Он сам выдал их отряду разрешение на применение оружия, а потому не стал задавать глупых вопросов «где кадет-стажер на Ковчеге умудрился влезть в кровавую драку».       — Это не моя кровь, — повторил Беллами. — Лейтенант Шамвей, задержанный был ранен до встречи со мной, похоже на ножевое. Он на меня из лифта выпал и почти сразу умер...       — То есть, героических усилий по задержанию тебе предпринимать не пришлось.       Беллами подавил истеричный смешок, а лейтенант не сводил с него выжидающего взгляда.       — Картер успел мне сказать несколько слов, — неуверенно сказал Беллами, которому внезапно показалось, что все это чушь, не имеющая под собой никаких оснований. — Он сказал, что на канцлера готовится покушение.       Шамвей вздохнул, помотал головой и как-то устало спросил:       — И, конечно, сдал всех своих подельников, время и место?       Он замялся, прежде чем ответить:       — Лейтенант, все случилось довольно быстро, и он говорил так путано...       Шамвей резко поднялся из-за стола, заставив Беллами умолкнуть, подошел ближе и положил руку ему на плечо.       — Блейк, он умер у тебя на руках, заливая тебя своей кровью. Понятно, что ты впервые с таким столкнулся, и понятно, что все, услышанное в тот момент, тебе кажется очень важным. Особенно если он и правда что-то связное сказал.       Беллами закусил губу. Судя по смягчившемуся обеспокоенному тону, Шамвей считает, что он нервная истеричка, которая выдает свои фантазии за серьезную информацию. Но неужели не стоит хотя бы дослушать его рапорт до конца? А если это не нервы, а правда, вдруг надо проверить?       — Лейтенант, он говорил мне, что они хотят убить...       — Стажер, Картер несколько дней назад совершил убийство техника. В его медицинской карте значится психическое расстройство. Ты слышал его предсмертный бред. Как ты думаешь, стоит доверять его словам?       Может и не стоит. А может...       — А кто его ранил? — вдруг осенило Беллами. — Если он псих-одиночка, из-за совершенного случайного убийства скрывающийся от охраны и СБ, зачем кому-то...       — Зачем кому-то хотеть его смерти? — приподнял левую бровь Шамвей. — А ты не думаешь, что после техника он мог еще на кого-то напасть и напороться на самозащиту?       Да, конечно. Но если все так просто, почему не было сообщений о таком нападении?       — Я займусь этой версией, кстати, — словно прочитал его мысли Шамвей. — Мы найдем того, на кого еще Картер напал перед смертью, и выясним, как ему нанесли эту рану. И если выявится что-то подозрительное, будем копать дальше.       Беллами хотел вяло возразить, что подозрительное вроде как уже есть, но рта раскрыть ему не дали.       — А ты свою работу выполнил. Спасибо, что помог нам обезвредить опасного преступника. Теперь иди отдыхай, завтра можешь взять выходной, я сообщу твоему сержанту.       Шамвей говорил так убедительно, что Беллами почти поверил: угроза Картера была липовой. Конечно, он же конченый псих, убивающий людей, и конечно, он бредил. Кому может прийти в голову покушаться на канцлера Ковчега, ведь всегда можно убрать его на выборах, которые, кстати, всего через полгода. У любого есть шанс сместить Джаху, все это знают.       — И все же зайди к медикам, тебе бы успокоительного принять... — А вот теперь Шамвей говорил совсем по-домашнему, заботливо, будто и правда беспокоился о состоянии нервного кадета. И рука его на плече Беллами лежала уверенно, непривычно даря обнадеживающее тепло и силу, успокаивая. Редко кто прикасался к Беллами так по-дружески. Мамины объятия не в счет, это другое, а Октавия сама постоянно нуждалась в такой поддержке — в прикосновении его руки, руки старшего брата.       — Спасибо, лейтенант, — наконец отозвался он, отогнав лишние эмоции. — Я сдам отчет сержанту.       — Только постарайся не разводить в отчете филиал психиатрического отделения. Я тебя услышал, я все понял и учту полученную информацию. А ты в отчете можешь упомянуть бессвязный бред умирающего, без подробностей. Иначе, сам понимаешь, с таким заявлением тебя затаскают по комиссиям и замучают дурацкими вопросами о том, чего ты не знаешь и не понимаешь... С тебя достаточно, дальше я сам разберусь. Отдыхай.       Выйдя в коридор, Беллами вспомнил, что не сказал Шамвею о заключенном из тюремного сектора, которого так настойчиво поминал Картер, и забыл о таинственном «у вас их крот». Однако возвращаться ему не хотелось. Зачем, чтобы уже самому получить запись в личное дело о психической неуравновешенности и повышенной внушаемости? Шамвей ясно дал понять, что и так не уверен в его стабильности, а прощает только на первый раз и из-за обстоятельств. Так что в отчете, через полчаса сданном своему сержанту, Беллами ни словом не упомянул о безумных откровениях погибшего Картера, зато упомянул о выходном, который ему предоставил лейтенант Шамвей, и с относительно чистой совестью, но совершенно не успокоенными нервами отправился домой.              Совесть дала о себе знать ночью. И не она одна.       Лежа без сна, прислушиваясь к ровному дыханию сестры и матери, Беллами снова и снова прокручивал в голове слова умирающего и разговор с лейтенантом. И чем яснее звучал голос Картера, тем больше сомнений вызывала убежденность Шамвея в бессмысленности угрозы. Картер был слишком конкретен для бреда. Конкретное имя, конкретный срок, конкретные обвинения крота... Слово «крот» Беллами знал. Так называли в старых шпионских книгах врага, работающего среди положительных героев и выдающего себя за своего. «Крот» — вредитель и предатель. А что если Картер прав, и среди сотрудников СБ есть такой крот? Что, если он работает на тех, кто хочет смерти канцлеру... Зачем? А кто их знает. Захватить власть и воспользоваться ею в своих целях. Или просто тепленькое место получить, для себя и своих... кротов. Фантазия на то, что можно сделать с властью, убив канцлера, у Беллами оказалась слабовата, но он и не обязан был выдумывать причины. Причины надо узнавать, раскрывать и расследовать, а не придумывать за преступников. А начать можно с того заключенного, Дакса. Хоть узнать, есть ли такой на самом деле в Верхнем секторе, и если есть — с кем снаружи тюрьмы он может быть связан.       Идти снова к Шамвею со всеми этими соображениями не стоило. В этот раз повезло — лейтенант пребывал в неплохом настроении, раз с порога к сержанту не прогнал, плюс Беллами ему принес новость о задержании и ликвидации преступника... В другой раз он не будет так благосклонен, и Беллами может потерять свою должность стажера и вообще вылететь из кадетов. А если он начнет с главного, что в прошлый раз не сообщил — имена и сроки, — так и вообще можно загреметь под трибунал за сокрытие важных сведений, и всем будет плевать, что Шамвей мастерски затыкал ему рот, всем, включая самого Шамвея. Он же первый и вызверится за то, что дурак-кадет пытается его подставить... А Беллами нельзя терять работу. Мама с таким трудом выбила для него это место.       Мысли потекли в другом направлении. Думать снова о том, каким именно трудом ей удалось получить это его назначение в кадетское отделение СБ, он не хотел, но обычно чем больше стараешься не думать, тем отчетливее мысли.              Хотя Беллами шел двадцать третий год, но его сексуальный опыт ограничивался потными обжиманиями с какой-то девицей в раздевалке кадетов, — которую тогда через несколько минут увел более наглый и опытный Дэн Уоррен, оставив Беллами наедине с совершенно неприличным стояком, — да единственным торопливым сексом в подсобном помещении с одной из девочек Найджел, отработавшей с ним за праздничный паек кадета и, по ее выражению, «за красивые шоколадные глаза и шикарные кудри». Тогда Октавии не достались редкие для Ковчега кусочки сладостей, а Беллами совершенно буднично и не особо приятно лишился девственности, взамен приобретя осознание, что за секс женщины могли получать не только пайки, но и места в кадетском отделении СБ для своих сыновей.       Он и раньше подозревал, что у мамы какие-то не совсем обычные отношения с сержантом Яворски. Ему не нравилось смотреть, как тот прикасался к ней — а она позволяла, — не нравились его мерзкие намеки... Но, только сам впервые заплатив за секс, он понял, что Яворски и его мать занимались тем же самым, и наверняка это было нечто большее, чем пятиминутная возня в подсобке. Соразмерно оплате. Ему пришлось это принять и смириться, и даже пересекаться по работе с Яворски без стычек, — однако как же он был благодарен, что тот не захотел видеть ублюдка своей пассии в своем отряде, и у Беллами оказался другой сержант.       Маму он не винил и не осуждал. Как он мог, ведь все детство и юность прожил за ее счет, в том числе и за такой вот. Каждый на Ковчеге выживает, как может. А у них жизнь дополнительно усложнялась их тайной. Октавия.       Точно так же, как и о цене, уплаченной за его устройство в кадетский отряд, Беллами не хотел думать об отце своей сестры. И заодно о своем. Хотя мама и говорила, что его отец любил ее и любил бы своего сына, если бы не был казнен еще до его рождения, но то, что она никогда не называла имени, заставляло Беллами сомневаться в ее словах все сильнее по мере того, как он взрослел и начинал разбираться в таких вещах, как устройство семьи и всего общества на Ковчеге.       Имени отца Октавии мама тоже никогда не называла, и Беллами уже всерьез думал, что она могла и не знать, кто он. Одно точно: Октавия никогда не должна была родиться. По законам Ковчега, каждая женщина могла получить разрешение на рождение только одного ребенка, и то не обязательно. Авроре Блейк повезло с первенцем. Может, ей дали разрешение в виде компенсации за казнь ее мужчины. А может, его отца вовсе и не казнили, а был он кем-то вроде сержанта Яворски и сделал женщине, зачавшей от него, такой подарок — разрешение на это зачатие. Тут начинались сомнения, что его отец может быть до сих пор жив и где-то рядом, но вот над этим размышлять точно не имело смысла. Лучше считать, что отец мертв, чем думать, что он просто бросил их с матерью, ни разу не вспомнив ни о ней, ни о своем сыне за почти двадцать три года.       Отец Октавии, кем бы он ни был, такой подарок Авроре сделать не мог. Тут даже канцлер лично не имел бы права что-то изменить: разрешение на второго ребенка просто не предусматривалось законом. Иметь больше одного запрещалось категорически и без исключений. Почему мама не пошла к медикам и не сделала аборт, Беллами не знал и узнавать не стремился, ему было бы жутко спрашивать «мама, почему ты не убила Октавию» — ведь именно так звучал бы вопрос, какими словами-метафорами его ни формулируй. Он просто принял свою сестру как дар свыше, с первых мгновений ее жизни осознав, как сильно любит это крошечное создание, которое на его глазах из бессмысленного кусочка, буквально оторванного от их общей матери на его глазах, постепенно превращалось в красивую умную девушку, самого близкого человека для Беллами. Человека, которого необходимо было скрывать от всех. Если хоть кто-нибудь узнает, что у Авроры Блейк есть второй ребенок, будет беда. Маму наверняка казнят, да и Октавии вряд ли поздоровится. Что будет с ним самим в таком случае, Беллами никогда не задумывался, он просто не должен был допустить, чтобы это случилось, и все.       Раньше мама одна обеспечивала их с сестрой защитой и едой. Беллами видел, как она весь день сидит над шитьем, перелицовывая одежду для других — иногда по заказу от Службы обеспечения Ковчега, чаще — простым людям, расплачивающихся каким-нибудь полезным барахлом или едой. Ночами она могла исчезать, как теперь понимал Беллами, на своей второй работе, о которой они никогда не говорили. Чем дальше, тем реже случались эти «ночные смены», но теперь Беллами и сам мог обеспечивать их полулегальную семью, и был только рад избавить маму от такой жизни. А еще он очень надеялся, что Яворски отстал от нее сам, когда ему надоело.       И именно поэтому он не имел права просто так рисковать своим местом в охране. Заговоры заговорами, кроты кротами, а оставаться без работы Беллами сейчас нельзя. И что делать в сложившейся ситуации, он никак не мог сообразить. Сон не шел, хотя от усталости и переживаний в голове стоял плотный туман, так что его слегка даже мутило. А может, мутило от голода... Растущая Октавия постоянно хотела есть, и двух пайков, даже с учетом его расширенного, на троих хватало с трудом. Работа швеи «для своих» иногда тоже приносила еду, но ее все равно было маловато. Вот, еще один повод держаться за эту работу — если бы он работал каким-нибудь уборщиком с минимальным рабочим пайком, они вообще загнулись бы.       Несмотря на все смятение и понимание, что он может совершить роковую ошибку, убийство канцлера не выходило у Беллами из головы.       Любить ему Телониуса Джаху особо было не за что. Ореол императорского величия, окружавший фигуру канцлера для него в детстве, испарился много лет назад, и роль руководителя Ковчега Беллами давно понимал, не маленький. Это еще в школе разжевывают, а в кадетском отделении регулярно повторяют для особо тупых, чтобы в голову вбивалось намертво. Канцлер — высшее должностное лицо на Ковчеге, руководитель их объединенного космического государства, Глава Совета, органа высшей исполнительной власти... Бла, бла, бла. Должность выборная, то есть, любой может стать канцлером. Правда, по факту это реализуемо только для советников, только у них достаточно возможностей и сил для проведения предвыборной кампании, но по закону — любой гражданин может стать канцлером. Так что никакой человеческой исключительности в Джахе не наблюдалось.       Но все же государственный переворот на Ковчеге грозил большими проблемами, это Беллами ясно понимал. Этому кадетов тоже учили. Беспорядки и даже кровопролития были более чем вероятны после такого преступления. А чем опасны подобные события в замкнутом пространстве космической станции, которая и без того на ладан дышит, понял бы любой школьник и без кадетского образования. И то, что всего этого не опасается Шамвей, казалось странным и очень тревожило, хотя Беллами не мог сформулировать, чем именно. Что-то неправильное происходило с того момента, как ему на руки упал раненый Барт Картер.              Утром не выспавшийся, но полный жажды действия Беллами быстро ответил на пару вопросов Октавии, которые она непременно задавала с утра — каждый раз вопросы возникали новые: или про Землю, или про историю, или про работу Беллами в охране... Сегодня, к большому его облегчению, работу она не трогала. Отвечать про слонов и жизнь на других планетах было значительно проще, хотя ни того, ни другого Беллами никогда не видел. Потом быстро поцеловал маму и выбежал из каюты. Он так и не сказал им про выходной, потому избежал еще одного вопроса — «ты куда?»       Доступ к базе данных тюремного сектора у него имелся. Правда, самого низкого уровня. Однако и такой позволял найти заключенного, ознакомиться со статьей, по которой его арестовали, отчетами о поведении и результатами медицинских обследований. Чем Беллами и воспользовался. Поиск сработал быстро: заключенный из «бреда» Картера существовал в реальности.       Джейсон Дакс, арестован полгода назад, статья — убийство с отягчающими обстоятельствами. Восемнадцать лет исполнится через... ого. Ему осталось три дня. Меньше, чем до предполагаемого покушения. Если он что-то знает, допрашивать его нужно как можно скорее, потому что в пересмотре дела ему отказано превентивно. Для его статьи пересмотр не назначается. В тот же день, как ему исполнится восемнадцать, его казнят выходом в открытый шлюз в соответствии с законом Ковчега в отношении взрослых преступников. Такой вот подарок на день рождения. Не то чтобы Беллами его жалел, тот сам во всем виноват, но все равно стало как-то не по себе.       Фотография Дакса не удивила. Низкий лоб, небольшие, самые обыкновенные глаза невыразительного цвета, вытянутое лицо, чуть выпирающая вперед нижняя челюсть — интеллектом не блещет, но и не такой невменяемый мордоворот, каким мог бы показаться по описаниям. Фраза «Нанесение тяжких телесных повреждений с особой жестокостью, повлекшие за собой смерть жертвы» наводила на мысли о тупом, но мощном неандертальце, звереющем по любому поводу до потери контроля и способном забить человека просто так, кулаками, насмерть. Но нет, выглядит обыкновенно, хоть и не сильно привлекательно. Отчеты о поведении, состоянии здоровья и прочем особой пользы тоже не принесли. Агрессивен, конфликтен, на контакт идет плохо, с охраной постоянные стычки, друзей нет, содержится не в одиночке, но стоит особняком от всех сокамерников... Хотя вот, одна заметка, буквально пара слов — замечен в неоднократном контакте с одним из старожилов Сектора. Даже не драки и не выяснения отношений, просто редкое общение, буквально пару раз в неделю. Друг? Вряд ли, они с разных станций, а за полгода с таким, как Дакс, не подружишься, даже сидя в одной камере. Так, кто это у них такой общительный? Джон Мерфи, семнадцать лет, попал в Верхний сектор почти четыре года назад. Арестован за поджог... Ууу. Поджог каюты лейтенанта Шамвея. В пересмотре дела по достижении совершеннолетия, правда, не отказано. Интересно, почему.       Из-за чего Беллами заинтересовался этим парнем, он сам сформулировать не смог бы. Может, зацепило имя Шамвея, может — то, что Мерфи, по наблюдениям надзирателей, единственный подошел относительно близко к Даксу. Что из этого можно было получить, пока неясно, но полный текст личного файла для более полного изучения он открыл.       Дело Мерфи казалось совсем небольшим, по объему меньше дела Дакса, — что странно, старожил Сектора, все-таки. Нарушений серьезных не числится, хотя характер обозначен как трудный. Занятное примечание от куратора, сделанное не по форме: «серый кардинал». Причем сделанное почти три года назад. Получается, едва Мерфи попал в Верхний сектор, в тринадцать лет, как нашел себе неплохое место и за какие-то полгода поставил себя почти на вершину местной подростковой иерархии. Не лидер — но тот, кто может лидером управлять... интересная характеристика. С недавно, судя по дате, снятой фотографии на Беллами смотрел парень с таким пугающим взглядом, что Беллами скорее в нем заподозрил бы убийцу «с особой жестокостью», чем в абсолютно ничем не примечательном Джейсоне Даксе. Мерфи чуть исподлобья глядел прямо в объектив холодным светлым взглядом, точно две льдышки из морозильника под длинной челкой прятал, однако в этих льдышках читался такой же ясный и холодный ум... впрочем, это уже влияние того примечания от куратора, ведь что там можно по фотографии понять, про ум. Чуть сжатые, но четко очерченные губы искривлены в еле заметной усмешке, как будто он насмехается над тем, кто будет смотреть на снимок. Неприятное, какое-то не совсем человеческое лицо из-за этого жутковатого взгляда. Но оторваться от него оказалось сложнее, чем от примитивной физиономии Дакса.       Что ж, Беллами выяснил главное: Дакс существует, его скоро казнят, но сам Беллами, со своим детским уровнем доступа, ничего больше выяснить и раскопать не сможет, тем более не сможет получить разрешение на допрос заключенного. К Шамвею со всем этим идти глупо, тот его уже развернул однажды. Ниже лейтенанта — обратно к своему сержанту — спускаться еще глупее: отчет о задержании преступника уже сдан, по указанию Шамвея данные искажены, и сейчас все переигрывать значит, во-первых, нарушить приказ лейтенанта, во-вторых, поставить сержанта перед фактом, что ему предоставили липовый отчет, а настоящие полные сведения под запретом вышестоящего офицера, которого эти сведения достигли в обход самого сержанта, и что ему делать, черт знает... как бы ни поступил в такой ситуации сержант, Беллами в любом случае вылетит со своего места, хорошо, если не под трибунал, опять же, и в шлюз следом за Даксом.       Выход из этой, запутанной вконец, опасной ситуации оставался один: идти к тому, кто выше Шамвея. Будь вопрос менее важным, это сочли бы еще одним нарушением субординации и непозволительным прыжком через головы двух своих командиров, но вопрос стоял государственной важности.       Кейн должен понять.       Советник Маркус Кейн, шеф СБ и по совместительству член Совета, был известен как личность крайне неприятная в своей упертости в закон, принципиальный и бесчувственный цербер, умный и рациональный до мозга костей. Но он же считался первым человеком на Ковчеге после канцлера, он же — едва ли не его личный телохранитель и личный же советник. Некоторые называли их друзьями, насколько в высших кругах люди вообще могли дружить. В общем, Кейн и по долгу службы, и по личным мотивам вряд ли отмахнется от сообщения об угрозе заговора против главы Ковчега и, может быть, не станет убивать гонца, принесшего плохие вести.              Как назло, в этот день состоялось очередное собрание Совета, и Кейн оказался недоступен почти до полудня. Беллами изучил доступные ему части дела Дакса и Мерфи вдоль и поперек, но никаких новых мыслей у него не появилось, зато та, что случайно зародилась во время этого изучения, крепла и обрастала деталями. Риск существовал, но, в случае удачи, этот вариант был вернее прямого давления на Дакса. У Беллами даже из обгрызенного его куцым доступом дела имелось достаточно сведений, включая то, что сказал Картер, чтобы понять, что разговорами, угрозами, обещаниями и даже пытками за три оставшихся Даксу дня ничего не выбьешь, просто потому, что ему ничего не нужно, а угрозы и боль, которых тот и так никогда не боялся, как следовало из того же дела, для него уже вовсе не имеют значения. Раскапывать же контакты Дакса снаружи в поисках нужного можно, но вряд ли это быстро приведет к результату, ведь у них всего одна неполная неделя, и то — не факт. А потому способ, как видел Беллами, оставался только один. И исполнитель для этого способа тоже только один. Тот, кто может за этот короткий срок на месте осторожно и незаметно вызнать у Дакса все нужное. Что хитрости там не занимать, Беллами был уверен. Оставалось найти, чем купить эту хитрость. И ему казалось, что он нашел.       К полудню, когда советники покинули Зал Совета, Беллами уже слонялся неподалеку. Кейна на выходе он так и не дождался, а потому нахально, сверкнув охраннику у двери значком Службы Безопасности, сам вошел внутрь. Охранник молча последовал за ним.       До этого момента Зал Беллами посетил всего раз, в самом начале, когда их, совсем еще зеленых свежеиспеченных кадетов нулевого уровня, водили на экскурсию по ранее для них недоступным помещениям станции. Тут с тех пор мало что изменилось, все так же аскетично-строго, одинокий круглый стол с семью сиденьями вокруг него и пустота вокруг. Ну, разве что освещение стало тусклее, горели лишь пара светильников на потолке в центре. Наверное, свет полностью включали только во время важных событий, или лампы перегорали быстрее, чем их могли починить.       Кейн сидел за столом, такой гладко выбритый и аккуратно причесанный, словно обработанный утюжком, которым мама гладила одежду особо важным заказчикам. Сложив руки перед собой, он мрачным взглядом сверлил противоположную стену. Прерывать его размышления Беллами показалось неправильным ходом, а потому он встал так, чтобы Кейн смог его заметить боковым зрением, и замер в ожидании. Наконец советник обратил внимание на присутствие в Зале посторонних и резко развернулся к Беллами, окинув его подозрительно-недовольным взглядом темных глаз, словно горячим воздухом после санобработки окатил.       — Кадет? — безошибочно определил он звание. — Что тебе нужно и как ты сюда вошел?       — Стажер Службы Безопасности Беллами Блейк, третий отряд, — отрапортовал Беллами, вытянувшись по стойке «смирно», как полагалось. — Вошел через дверь по значку, — на тон ниже добавил он зачем-то. Ну, наверное, чтобы ответить на все вопросы сразу и наиболее полно.       Кейн неожиданно усмехнулся этой добавке, едва заметно расслабился, откинулся на стуле и изучил Беллами уже более пристально, но не так раздраженно, как в первый момент.       — И что же у тебя за дело, стажер Блейк?       Беллами вздохнул поглубже и понизил голос:       — Вопрос государственной безопасности.       Кейн снова подобрался, бросил взгляд на охранника у дверей, качнул головой, и тот понятливо ретировался из зала. Дверь за ним закрылась.       — Говори.       Беллами, слегка запинаясь на пересказе своей беседы с Шамвеем, рассказал все, начиная с того, как их отряд получил наводку на задержание Бартоломью Картера — он заметил, как изменилось лицо советника от прозвучавшего имени, — и закончил тем, что Дакса он действительно нашел и успел изучить его дело достаточно, чтобы понять, что простым допросом тут ничего не добьешься.       Когда он умолк, по лицу Кейна сложно было сказать, что он сейчас думает сделать: выставить Беллами за дверь просто так, как дурачка, выставить его с обещанием сдать под трибунал, вызвать охрану, чтобы арестовать сразу, вызвать медиков, чтобы усмирили психа, или...       — Я знал, что Барт погиб, но не знал, что он успел что-то сказать перед смертью, — медленно сказал Кейн совсем не то, чего ожидал Беллами, и продолжил еще более неожиданным: — Присядь.       Бартоломью Картер оказался информатором, о задании которого знал только сам Кейн, который его и завербовал. Задача Картера состояла в сборе и анализе слухов и сплетней везде, куда дотянется, чем дальше от высших кругов — тем лучше. Запись в медкарте о неопасном психическом заболевании сделали липовую, ведь с психа спрос меньше, всерьез никто его не воспримет, угрозы не почувствует, при отсталом можно и о важном говорить, не замечая его присутствия. Сведения от Картера, остающимся для всех в Службе безопасности просто «источником Кейна», часто помогали предотвратить мелкие беспорядки и преступления до их свершения, но настолько важных сообщений он не приносил еще никогда. Убийцей же Картер никогда не был, а почему он убил техника Нолла несколько дней назад, Кейн узнать не успел, тот ушел в режим молчания и сам на Кейна так больше и не вышел — должно быть, скрывался, не имел возможности прийти лично, а свой коммуникатор потерял или сломал и больше не смог найти передатчик для связи.       — Однако если Барт сказал о покушении, значит, угроза реальна, — твердо закончил Кейн. — И угроза измены тоже.       Он снова задумался, а Беллами, неловко сидя на краешке стула, терпеливо ждал продолжения. У него имелся свой план действий, но лимит наглости он на сегодня уже исчерпал, надо подождать, пока его спросят или попытаются снова отправить на отдых. Хорошо хоть, в отличие от Шамвея Кейн принял угрозу всерьез, значит, не будет говорить, что это ерунда и надо забыть...       — То, что лейтенант Шамвей твои сведения проигнорировал, — его непростительная ошибка, — словно прочитав его мысли, произнес советник. — Но я попрошу тебя пока не поднимать эту тему и вообще больше ни с кем это не обсуждать. Как много народу видели, что ты вошел в этот зал?       — Только охранник, — подумав, отозвался Беллами. — Я дождался, пока все уйдут.       — Тейту можно доверять, — кивнул советник. — Он тоже будет молчать. Пусть никто так и не знает, что ты был здесь. Я должен сам немного разобраться и понять, что нам делать дальше.       Это внезапное «нам» воодушевило Беллами, хоть он и не совсем понял смысл этого обобщения.       — Сэр, я уже немного разобрался, и у меня есть предложение. Могу я его высказать?       — Говори.       — Дакс ничего не скажет, если его просто допрашивать. У него нет семьи, за которую он волновался бы, мать умерла вскоре после его ареста. В ближайшие трое суток ему вряд ли будут нужны какие-то поблажки. Кроме того, как сказано в деле, он практически невосприимчив к боли, так что и силовые методы результата не принесут. Ему ничего не нужно, кроме помилования...       — Я не могу ему это дать, — решительно перебил Кейн. — Наказание за его преступление не подлежит пересмотру, это не обсуждается. По закону...       — Да, да, — торопливо согласился Беллами, твердо зная, что в вопросах закона у Кейна слабых мест и способности отступать природой не предусмотрено. — Короче, за три дня до казни нам ему решительно нечего предложить и совершенно нечем надавить, ему нечего терять и ничего не нужно. Но мы можем пойти на хитрость и выведать у него все... ну вот как делал Картер, только не так пассивно.       Кейн выглядел заинтересованным, и Беллами, путаясь и почему-то с трудом подбирая слова, вывалил ему свои мысли о парне по имени Мерфи и их связи с Даксом.       — Ты предлагаешь за неполные три дня убедить Мерфи сотрудничать с властями, которые он ненавидит всей душой, заставить его работать стукачом, рискуя собой — не смотри, что они подростки, крысам нигде не рады, и охрана его вряд ли сумеет защитить, если что, он это знает, — и успеть добиться результата? Я помню Джона Мерфи и его дело. И помню, что он не намного лучше самого Дакса.       — Но ему-то мы можем пообещать пересмотр и, возможно, помилование? Его дело я тоже посмотрел, — не сдался Беллами. — Он был совсем мальчишкой, у которого казнили отца за кражу лекарства для него, и который буквально накануне того поджога потерял и мать. Он находился в состоянии аффекта, когда мстил Шамвею. Да, это преступление, это пожар на Ковчеге, и это почти стопроцентно казнь, но ведь есть смягчающие обстоятельства. Вы можете пойти ему навстречу. А он может нам помочь, у него есть и возможность подступиться к Даксу, и способности его развести на откровения, я уверен.       Советник некоторое время молчал, пристально изучая сперва лицо Беллами, от чего тот с трудом подавлял желание спрятаться под широкий стол, а потом — собственные руки, сложенные на коленях.       — Не было у него никакого аффекта, — словно нехотя сказал, наконец, Кейн. — Этот парень трезво и ясно мыслил и когда поджигал, и когда его арестовали, и когда приговаривали. Ты прав в одном точно: способности у него есть. А еще у него есть злость и ненависть. И мы крупно рискуем, допуская, что он выйдет на свободу, с этими его способностями и ненавистью к обществу.       — Может, если мы честно выполним свои обещания в обмен на его помощь, он станет меньше нас ненавидеть, — неуверенно предположил Беллами, заработав еще один внимательный взгляд советника.       Еще пару минут, наполненных тяжелым непонятным молчанием, он вынес с трудом и вздрогнул, когда Кейн заговорил, решительно и твердо, как говорил до начала их странно неофициальной беседы.       — Стажер Блейк.       Беллами невольно вскочил со стула, снова вытягиваясь во весь рост, и Кейн поднялся следом. Неофициальная часть закончилась. Больше нет шансов возражать и предлагать.       — Поскольку сейчас мы не знаем, кто среди наших сотрудников является изменником, мы не можем доверять никому из них. Пока не узнаем точно, кто нас предает. Поэтому о проводимом нами расследовании знать будем только мы с тобой и частично мой помощник и охранник, Эндрю Тейт.       Стоп. Так когда Кейн говорил это «нам», «мы» — он имел в виду их двоих? Ну, троих...       Беллами не успел обдумать этот новый слегка шокирующий момент, потому что советник не дал ему времени:       — Я с помощью Тейта займусь проработкой связей Картера. Надо узнать, почему и за что тот убил техника Нолла, возможно, это связано с готовящимся покушением. А так же нужно будет вычислить, кто убил самого Картера — вот это точно уже связано напрямую с теми сведениями, что он узнал. Ты же пойдешь к своему сержанту и напишешь заявление на недельный отпуск в связи с тяжелым нервным потрясением. Полагаю, в данный момент это будет выглядеть достоверно, а доктор Джексон сейчас сделает соответствующую запись в твоей карте, я позабочусь об этом.       — Только не надо указывать, что у меня психическое расстройство, — не удержался Беллами, и по усмешке Кейна понял, что о роли Джексона в судьбе Картера догадался верно.       — Этот отпуск ты потратишь на разработку Джона Мерфи и проведение намеченной тобой операции с Даксом. Я даю тебе доступ на посещение тюрьмы, проведение закрытых допросов и право на заключение сделки с Мерфи о пересмотре дела в обмен на сотрудничество. Руководство Верхнего сектора будет уведомлено о твоих временных новых правах.       Беллами не ожидал, что его предложение об этой сделке с заключенным примут, и уж точно не ожидал, что исполнение поручат ему самому, но отказываться было даже не глупо, а невозможно и просто нельзя. У Кейна и канцлера больше никого сейчас нет для этого дела, кроме него. Звучало ужасно, потому что Беллами впервые ощутил себя ответственным за что-то большое и важное, что-то, не касающееся его семьи. С другой стороны, предотвращение переворота на Ковчеге и есть ответственность за семью, ведь мама и Октавия тоже могут пострадать... Эта мысль странным образом успокоила и привела в равновесие. Он сделает все, чтобы их защитить.       — К выполнению можешь приступать немедленно, — закончил Кейн, но тут же добавил, уже мягче: — Блейк, ты не должен облажаться. Если у Дакса есть нужное нам имя, мы должны его получить. И все, что с этим именем связано. Продумай свои действия, прежде чем начинать, и не заставляй меня жалеть, что я доверился стажеру.       Легко сказать: продумай. Строить стратегические и тактические планы подобных операций Беллами не просто не приходилось — он понятия не имел, как это делается. Кадетов не учили вести расследования и добывать информацию от подозреваемых, их учили стрелять, драться, выполнять приказы и пресекать беспорядки. И чтение шпионских книжек вряд ли тут могло помочь. Потому что он четко понимал, что в его плане все зависит только от одного: уговорит ли он «серого кардинала» с нечеловеческим взглядом помогать спасать канцлера, убившего его отца. И права на ошибку и неудачу у Беллами нет — ведь если Мерфи откажется, то вернется в камеру уже со знанием и о покушении, и о кроте, и о роли Дакса. Дакса он точно предупредит, и больше уже никто к тому не подберется. Тогда останется только выбивать показания, а это бесполезно. Круг замкнется, Беллами облажается, подведет Кейна, погубит канцлера и навредит своей семье. Ну и вылетит с работы, хотя это тоже включено в пункт о вреде семье.       Вариант «не рассказывать Мерфи всего с ходу» Беллами отмел сразу. Человек с такими отметками в деле и с такими глазами — дались Беллами эти глаза! — не станет даже разговаривать, если почувствует, что ему лгут или умалчивают часть правды. Что-то подсказывало Беллами, что, возможно, без понимания полной картины Мерфи не станет помогать властям даже за помилование. Рисковать он не хотел, у него только одна попытка, а потому надо достучаться с первого же раза, использовав по максимуму и то, что он успел узнать о Джоне Мерфи, и то, как он сам видел всю ситуацию, и полученное от Кейна право на сделку... и собственное отчаяние и даже растерянность.