Незнакомцы

*** Синяки по всему телу и ссадины на лице — больно, скованные руки — неудобно, намордник — унизительно, но мириться со всем этим Локи было бы проще, если бы не кучка этих самодовольных людишек. Тот, что убивал своих по его приказу, теперь ухмылялся: рыжая девка шепнула ему на ухо что-то, одарив перед этим Локи презрительным взглядом. Человек со стекляшкой вместо сердца в щегольском костюме — на этот раз из кричаще дорогой ткани, а не железа — разговаривал с зеленым монстром. Тот, правда, сейчас поуменьшился в размерах, но от этого большей симпатии у Локи не вызывал. Пятый из их шайки, смертельно унылый на вид, сверлил Локи немигающим взглядом, в котором читались возвышенные обвинительные речи. Этот вызывал в Локи еще большее раздражение, чем Халк, что само по себе казалось почти невероятным. Ну и был еще Тор. В том-то и беда. Брат коротко попрощался с остальными кивком, а через несколько мгновений под ногами у Локи вместо серых мидгардских каменных плит заискрился Биврёст — то, что от него осталось. Мост щерился обломками над бездной, и Локи торопливо отвел от нее взгляд. Слишком свежи были воспоминания о том, как долго можно в нее падать. Тор потянул его за собой. Локи пошел без заминки, исподтишка осматриваясь, лаская взглядом знакомые места. Солнце набиралось оранжевого цвета, начиная путь к горизонту. Локи гадал, увидит ли он дневной свет еще хоть раз после суда. Внутри у него выстукивал неровный ритм страх. Горечь поражения, раздавленная гордость и измочаленное самолюбие, с детства взлелеянная обида и возмущение ложью о его происхождении — все меркло перед мыслями о том, что Один может сделать с ним в гневе. Локи не был трусом, как бы ни подсмеивались над ним за спиной типичные асы-вояки, с этими их здоровенными мечами, булавами и секирами наперевес, вечно пытающиеся проломить любую стену собственными лбами. Пусть не так, как они, но сражаться Локи умел и, пожалуй, даже любил. И все же одно дело — влезть вместе с Тором в опасную авантюру, и совсем другое — бросить Всеотцу вызов попыткой завоевать Мидгард. Это уже не детская шалость, за такое можно было жестоко поплатиться. А жить Локи хотел, и желательно жить свободно и не страдая каждую минуту от какой-нибудь ядовитой дряни или чего похуже. Когда они пошли не в главный зал и не в подземелья, Локи не смог сдержать вздоха облегчения. Тор вел его длинными коридорами вглубь замка, не останавливаясь и не оборачиваясь — ни на брата, ни на вытягивающихся в струнку стражей. Локи потерял счет поворотам и лестницам, когда Тор толкнул перед собой тяжелую дверь и втянул его в комнату. Локи всегда умел читать Тора, будто раскрытую книгу, но сейчас тот прятался от него. Стоя в потоке солнечного света, он укрылся тенями от зорких глаз брата. Молчание колыхалось в прогретом воздухе: Тор глубоко задумался, а Локи не решался начинать разговор первым, хоть намордник с него и сняли, стоило войти в покои. Комната была ему не знакома, но ее точно готовили к возвращению блудного сына Одина. Даже не пробуя, Локи знал, что колдовать здесь он не сможет. Не подземелья, но все равно клетка. — Отец с матерью в Альвхейме, — отвечая на незаданный вопрос, обронил наконец Тор. — Их правитель выдает дочь замуж и пригласил асов на праздничный пир. — А ты вынужден торчать тут со мной, — подхватил Локи. — Иди, веселись, упивайся медом и развлекай эльфиек, коли уж выполнил поручение Всеотца и притащил меня сюда. Тор посмотрел на него так, что колкости, щекочущие кончик языка, замерли, не сорвавшись. На комнату опустилась серая дымка, заволокло сумраком отдаленные углы: еще минуту назад безоблачное небо затянули тучи, в их темных складках зазмеились молнии, взвыл раненым волком ветер, предвещая бурю, какой уже давно не видывал Асгард. Но Тор казался спокойным на вид, и только взгляд у него стал тяжелым и печальным. Таким Локи его не помнил, от этого было тревожно. — Что ты натворил, брат? — не криком, как раньше, а очень тихо, напряженно спросил Тор. — Мы это, помнится, уже проходили, — пожал плечами Локи. — Я хотел возвыситься, и мне это не удалось. Безразличие в голосе вышло почти правдоподобным. — Возвыситься? — Тор помрачнел и, повторяя, все же зазвенел металлом в голосе: — Возвыситься?! За окном гулко загрохотало, точно огромные валуны покатились с гор. — Ты едва не уничтожил один из девяти миров. Ты привел за руку смерть в Мидгард. Сначала Разрушитель уничтожил полгорода, а потом эти создания из чужих земель учинили кровавую бойню. Гибелью слабых ты хотел вознестись, брат? Локи со скучающей миной смотрел, как ветвятся молнии по черно-фиолетовому небу. Страшное и завораживающее зрелище отвлекало от набивших оскомину речей. А он-то понадеялся было, что Тор скажет что-то новое. Стена воды опустилась на Асгард. За шелестом дождя и грозным рокотом грома Локи не слышал, как Тор стремительно подошел к нему. Локи вздрогнул, вскинул голову, а Тор положил горячие ладони ему на шею, совсем как тогда, в Мидгарде. Ему всегда нужно все внимание, чтобы не сбежать, не укрыться. Локи послушно посмотрел ему в глаза — и на миг потерялся в горечи, что обрушилась на него. — У меня получилось бы, — упрямо процедил он. — У меня бы все получилось, если бы не ты и эта кучка жалких смертных, вздумавших тягаться с богами. Но раз уж ты все решил, то давай, веди меня на суд, только избавь от нотаций. — Ты истерзал наши сердца, брат, — тихо проговорил Тор. — Отца, мамы — наших родителей, Локи, как бы там ни было. И мое. С тех пор как ты сгинул в бездне, ни дня, ни часа не прошло, чтобы я не думал о тебе. — Лучше бы думал о том, как я пытался убить тебя, — со змеиной усмешкой сказал Локи. Надеялся, что брат отшатнется, отступится, перестанет нависать над ним укоряющей глыбой. Тор только грустно улыбнулся углами рта и не двинулся. В глазах у него, обычно пронзительно-голубых, клубился туман. — И об этом я думал. Злился на тебя — о, как же я злился, Локи! Потом вспоминал наше детство, наши игры и наши битвы. Себя прежнего. Пытался смотреть твоими глазами, хотя, видит Всеотец, не так-то просто понять тебя. Но я и сам знаю, что не был хорошим братом. Я и сыном хорошим не был, и отец показал мне это, когда изгнал из Асгарда. Я виноват перед тобой, как и ты виноват перед отцом и жителями Мидгарда, что пали в день нашествия чужаков. Он провел большим пальцем по скуле Локи, на которой еще не зажила ссадина. Локи замер. — Но теперь ты дома. Ты дома, брат, — выдохнул Тор. И вдруг поцеловал его — в лоб и тут же, наклонившись, — в губы. Коротко, горячо, властно. Поцелуй ошпарил, выдернул пол из-под ног, и Локи готов был вырваться, чтобы отступить, но Тор сам отпустил его, отошел на пару шагов. Ни смущения, ни смятения, напротив — Тор выглядел успокоившимся. Бурю своих чувств он передал Локи, не спрашивая позволения. — С возвращением, — подвел черту Тор, улыбаясь уже совсем как раньше. Дурачина. — Я зайду завтра. У тебя есть много времени, чтобы все обдумать. Ничего больше не добавляя, он пошел к двери. — Эй, а оковы?! — отмерев, спохватился Локи и поднял руки. — Ну, ты все-таки узник, — усмехнулся Тор и вышел, не дожидаясь ядовитых возмущений. В том, что они последуют, он не сомневался, и в кои-то веки правильно делал. Локи сел в глубокое кресло у незажженного камина и замер взглядом на садящемся солнце. Подумать ему и правда было о чем. Дождь шел весь вечер и всю ночь, но грома больше слышно не было. *** Чужое присутствие вползло в сонную зыбь, ознобом прошлось по плечам, по хребту. Локи приоткрыл глаза, поморщился от солнечного света, снова смежил веки — и чуть не подпрыгнул на кровати от бодрого голоса Тора: — Это у читаури ты выучился спать в одежде, брат? — А у каких мидгардцев ты научился вламываться к спящим и караулить их? — недовольно спросил Локи и все-таки посмотрел на Тора. Тот сидел в кресле, которое Локи променял на кровать ближе к утру, и выглядел отвратительно свежим. У самого Локи ломило все тело, ныли запястья от оков и болела голова — от недосыпа или от вина, которое вместе с ужином принесла ему пугливая служанка. Хотя голодом его, судя по всему, морить не собирались… — Почему ты ничего не съел? — спросил Тор и кивнул на поднос с остывшим и успевшим слегка заветриться куском жареного мяса. Локи поморщился, как и всякий раз, когда Тор умудрялся в своей простодушной манере влезть в его мысли. — Я выразил голодовкой свой протест против жестокого обращения, — пробурчал он и сел в кровати. Краем глаза отметил, как у Тора смешно выпучились глаза, и едва сдержал смешок. Да, он прочитал от скуки несколько мидгардских газетенок. — Жестокого, говоришь? — протянул Тор, отойдя от удивления, и окинул выразительным взглядом не самую бедную комнату дворца Одина. — Ты заметил, что я спал в одежде. — Локи дотянулся до подноса и оторвал виноградину с грозди, что вместе другими фруктами лежала в глубокой чаше. — Как думаешь, почему, о мой мудрейший брат? Ягода брызнула соком, наполнила рот сладостью и свежестью. Немедленно захотелось пить, да и просто умыться, но пока Тор смотрел так внимательно и насмешливо, об этом можно было забыть. И принесла же его нелегкая в такую рань. Тор никогда не был ранней пташкой, мог отсыпаться чуть не до полудня в праздные дни и пару раз едва не поджарил особо назойливых слуг молниями, когда те отваживались его потревожить. В прочие же разы ограничивался швырянием в несчастных любыми предметами, попавшими под руку, и только по счастливой случайности это не был его любимый молот. И вот сейчас было раннее, насколько мог судить Локи, утро, Тор сидел у него в «тюрьме», а Локи мучился головной болью и не был готов к разговорам с ним. Не дождавшись ответа на свой вопрос, Локи съел еще одну виноградину и вздохнул: — А как, по-твоему, я должен был снять камзол, пока на мне эти, — он тряхнул руками, — проклятые оковы? — О, — издал Тор без капли сострадания. — Немедленно сними их с меня, — потребовал Локи. Вообще-то он собирался попросить, и даже достаточно вежливо, но улыбочка Тора провоцировала на дерзость. Локи тут же спохватился, не перегнул ли он палку — еще звучали в ушах вчерашние громовые раскаты, еще мелькали грозные молнии перед глазами, выискивая себе цель. В любой миг Тор мог вспомнить, что сотворил братец с его обожаемым миром, а настроение у него менялось как погода — стремительно и непредсказуемо. Но сейчас Тор, кажется, был благодушен. Он только покачал головой: — Ты умеешь просить. А может, лучше снова придержать тебе язык кляпом? Прежде чем Локи всерьез обеспокоился возможностью возвращения мерзкого намордника, Тор подошел к нему и принялся возиться с оковами. Изредка он поглядывал на притихшего Локи, но больше ничего не говорил. Тихо лязгал металл, пальцы Тора двигались неторопливо, уверенно и основательно. Локи подтянул одну ногу к груди, пристроил на колене руки и старался не встречаться с братом взглядом, но у него отчего-то не получалось. Пережитый унизительный провал снова всколыхнулся мутью со дна души, пенилась досада на все еще обласканного вниманием и восхищением Тора. Особенно мучительно было признавать, что Тор правда изменился за время своего изгнания, и изменился к лучшему, в то время как сам Локи в странствиях по далеким мирам не только ничего не обрел, но еще и умудрился потерять почти все, что у него было. И вместе с тем где-то совсем рядом — рядом с осторожными пальцами Тора, с глубоким ровным дыханием Тора — искрилось, щекотало нутро предчувствие нового. Новых слов, новых поступков. Будто предвкушение открытия, опасного и волнующего, что заставляет вскипать кровь. Оковы с щелчком разомкнулись, упали на постель. Прежде чем Локи успел убрать руки, Тор перехватил их. Сжал запястья, не то разминая, не то просто лаская покрасневшую кожу, удержал всего на несколько мгновений и отпустил. Локи поднял на него глаза — и предчувствие лопнуло, затапливая грудь одновременно огнем и холодом, точно Муспелльхейм и Ётунхейм схлестнулись в одной точке. — Благодарю, — выдавил он не своим голосом. Тор кивнул и вернулся к креслу. Он сделался задумчив, и раньше это, пожалуй, встревожило бы не на шутку, но Локи уже почти приноровился к новому Тору. Он растер запястья и снова вернулся к фруктам, чувствуя, насколько на самом деле голоден, но не решаясь нарушить тишину звуками вгрызания в холодное мясо. Пока его дражайший брат предавался раздумьям, сомнениям или чему еще он там решил предаться, Локи лихорадочно соображал, правильно ли он понял, и если да, то… Дальше следовал обрыв, почти такой же глубокий, как та бездна, что привела его к зловонным читаури. А куда заведет его эта пропасть, решись он сорваться в нее так же бездумно, как в прошлый раз? Он чувствовал, что перед ним приоткрылась — на ладонь, на пол-ладони — спасительная, но запретная дверь. Только пока не знал, должен ли и сможет ли ее открыть. — Отец и мать вернутся через три дня, — сказал Тор. — Да, они и впрямь тревожатся о своем совсем-совсем родном сыне-ётуне, — ядовито заметил Локи. — До той поры, — не обращая внимания на его слова, продолжил Тор, — суда не будет. Но асы разгневаны, Локи. И они жаждут расплаты. — А я-то думал, меня встретят танцующие валькирии и реки лучшего меда из закромов Одина, — кисло откликнулся Локи. Тор усмехнулся: — Могу переговорить с валькириями. Возможно, после этого суд вообще не потребуется. — Не уверен, что этот вариант хуже, чем… любой другой. — Любой? Локи внимательно посмотрел на брата. Возможно ли, что тот научился говорить многозначительно? Или как обычно ляпнул, не задумываясь? Локи сейчас не мог ручаться и потому просто неопределенно дернул плечом. Если вопрос этот был задан с умыслом, то ответа на него у Локи пока не было. Тор не стал выспрашивать. Хлопнул по колену, встал, распрямляя широкие плечи. — Я велю принести тебе воды и чистую одежду. И коли твоя голодовка закончена, — хитро сверкнул глазами на наполовину опустевшую чашу, — то и завтрак тоже. Локи едва не поперхнулся черешней. И уже когда Тор был у дверей, Локи подумал, что ничего важного они так и не обсудили. Даже ни одной назидательной речи о безвременно почивших мидгардцах не прозвучало. Томительное чувство незавершенности отвлекло его от манящего сочного персика, и Локи позвал, еще не зная, что хочет сказать: — Тор!.. Брат посмотрел на него через плечо — долгим матовым взглядом. Качнул головой: — Позже. И от одного этого слова внутренности у Локи завязались узлом, только он никак не мог решить, страх это — или что-то еще.