JAEHYUN — I Like Me Better (cover)
Когда на следующее утро охрана привезла свежие продукты, Джин приготовил из них чапчхе. Запах был настолько изумительным, что братья в миг собрались за столом, чтобы отведать домашней еды. Судя по всему, Джин действительно старался, и всякий раз, когда ему удавалось полностью посвятить себя готовке, казалось, что его блюда были прямиком из пятизвездочного ресторана. Некоторое время комнату наполняли лязг и звон посуды, пока участники накладывали себе вкуснейшую еду, и одобрительные возгласы, которые срывались с их губ, когда они перемешивали ее в тарелках. — Хен, — простонал Намджун, — это потрясающе! — Угу, — согласился с ним Юнги, прикрыв глаза от удовольствия. — А помните, как после одного концерта в Нью Йорке мы пошли в кофейню, и тетушка не закрывала ее до тех пор, пока мы не наелись? — сказал Хосок. — Так вот, вкус точь-в-точь как у нее. Все участники согласно кивнули. Что в то время, что сейчас они уже давно не пробовали ничего домашнего. Чапчхе Джина напомнила им ту еду, которую они покупали у тетушки на соседней от общежития улице или которую готовила бабушка Тэхена, позже передавая им через его родителей. Готовить это блюдо было удовольствием. Есть его было удовольствием. Впервые со дня похищения им стало легче, напряжение отступило. Впервые их не заботили ни побег, ни побои, ни угрозы. Сейчас они были обычной компанией ребят, которая собралась за столом, чтобы вспомнить былые времена. Только вот их было шестеро, и это остро ощущали все. Отсутствие Чимина отдавало острой болью на сердце каждого участника. Им было тошно от того, что сейчас они ничего не могут сделать для него. Но Джин, он… приготовил чапчхе, что пахла домом, и сделал это ради них. Именно этого им так не хватало: они нуждались в этих минутах спокойствия, когда можно предаться воспоминаниям; не менее отчаянно они нуждались в моральной передышке, ведь иначе им не подготовиться к предстоящим испытаниям, только так у них будет шанс спасти как брата, так и себя. — В тот день ты был просто прекрасен, хен, — сказал Чонгук с набитым лапшой и овощами ртом, отдаленно напоминая прежнего себя: до того, как его лишили всего; до того, как болезнь поразила его легкие. Джин кивнул, вспомнив, как они выложились по-полной на том концерте. И дело не только в том, что они хорошо выступили… Тэхен… тогда он впервые исполнил «Стигму» — тизер к предстоящему альбому — вживую и превосходно взял высокие ноты. Джину запомнилось, как резко выдохнули Сухо и другие сонбэ, когда Тэхен перешел на фальцет. Выражения их лиц были бесценны: смесь неверия и нескрываемого восторга. И совершенно обоснованно. Никто не мог исполнить эту песню так же, как он. Тэхен безупречно справился, и все участники расправили плечи только из-за того, что с ними такой голос. Джин очень гордился Тэхеном и был рад, что тот решился продемонстрировать всему миру, чего на самом деле стоит. — Я боялся, что ты откажешься, Тэ. Думал, ты будешь отговаривать себя, — сказал Намджун с набитым ртом. Они никак не могли остановиться: все эти разговоры за едой напоминали им былые дни, когда им не приходилось тревожиться о чем-то вроде выкупа. — Ты был великолепен в тот вечер, — согласился Чонгук. Тэхен непроизвольно покраснел. Дело в том, что он и сам не был уверен, что исполнит ту часть. Не то чтобы он сомневался в собственных силах… Тэхен всегда знал, что его верхний регистр развит куда сильнее, чем многие подозревают. Просто ему предстояло это показать… Тэхен не был уверен, что готов продемонстрировать эту сторону себя. Он мог бы отказаться, сократить длительность ноты, не обязательно было исполнять все в точности, как в студийной версии… но он захотел это сделать. Казалось, словно сам Нью Йорк и возможность выступить перед публикой, которая любила их без каких-то ожиданий и предрассудков, придали ему необычный прилив сил. Там можно было не сдерживать себя. Тэхен решил, что выйдет на сцену и посмотрит, что из этого выйдет. И он смог. И да, среди зрителей были их коллеги, которые, по их же словам, проделали долгий путь из Южной Кореи, чтобы поддержать, но на самом деле им было любопытно, смогут ли Бантан проявить себя. Что ж, они увидели все собственными глазами. Увидели и обалдели, ведь в их понимании Тэхен — просто низкий голос в группе, бэк-вокалист, пусть и хороший. Конечно же, они слышали студийную версию и те верхние ноты в конце, но в студии любой может звучать хорошо — так они подумали и даже представить не могли, что Тэхен попытается исполнить эту партию вживую. Тэхен до сих пор помнил удивленное выражение лица Ча Хакена: тот стоял с открытым ртом и с глазами, что чуть ли не поползли на лоб от удивления. Тогда Тэхену пришлось прикрыть глаза, чтобы не выдать свою реакцию прямо на сцене. И весь оставшийся вечер он улыбался не переставая. — Только в тот вечер? — Тэхен вынырнул из воспоминаний, так сильно улыбаясь, что заболели щеки. Они все засмеялись, и смех этот был подобен музыке для глухого человека. — Исключительно в тот вечер, — Хосок ткнул пальцем в любимого тонсэна с добродушной ухмылкой, уплетая за обе щеки чапчхе. — В остальное время ты вообще неприметный какой-то, — подшутил он. Тэхен метнул в него перышко зеленого лука, который Хосок ловко подхватил с плеча и съел. — Не останавливайся. Я с удовольствием съем и твою порцию. Хотя Чонгук счастливо улыбался, в его взгляде читалась нечто другое. Он не сводил глаз с гибкой фигуры Тэхена, которая, несмотря на обстоятельства, выглядела подтянутой; вспомнил, с каким обожанием смотрел на него Чимин в тот самый вечер. Чонгуку не нравилось вспоминать о прошлом в грустном ключе, но он был слишком слаб, чтобы изменить ход мыслей. Ему было тяжело принять, что больше нельзя вот так вот поностальгировать, но смотря на Чимина… тяжело принять, что его здесь нет. Но Чонгук успокоился, стоило вспомнить, как Чимин охал, не сдерживая восхищения, когда они вместе наблюдали за выступлением возлюбленного, стоя за сценой. Вспомнил мелодичный голос Тэхена, который своим исполнением песни погрузил всех зрителей в состояние эйфории. Вспомнил, как все в тот же вечер в Нью Йорке они втроем жаждали друг друга. Чонгук вспомнил о любви.***
Позже Чимин сказал, что до сих пор не может перевести дух — настолько изумительным был вечер. Казалось, будто он покинул свое тело, наблюдая за выступлением с высоты птичьего полета, и впервые в жизни слышал настолько чистый звук. Ангельский. У Тэхена ангельский голос. Бесспорно. Чимин стоял прямо за сценой, стараясь оставаться незамеченным для толпы, но быть в поле зрения Тэхена в случае чего. Он всегда так делал, когда Тэхен выступал сольно. Даже будучи друзьями, Чимин отлучался только для того, чтобы по-быстрому переодеться, и возвращался с двумя бутылками воды… для себя и для Тэхена. На все уходило пять минут, не больше. Стоило только раздаться первым аккордам, как Чимин уже был там, недалеко от сцены: все потому, что Тэхен то и дело оборачивался, разыскивал его взглядом, желая установить зрительный контакт. Не то чтобы он нервничал, нет, дело в другом: присутствие Чимина его как-то успокаивало, и если спросить самого Тэхена, он и сам бы не смог объяснить, как именно. Но факт оставался фактом, и они оба это ощущали. Вот Чимин и стоял неподалеку… каждый концерт… раз за разом. На этот раз он был не один. Чонгук обычно не составлял ему компанию: он выступал до Тэхена, после чего в кратчайшие сроки должен был переодеться для групповой песни, которая шла следом. Тем не менее Чонгук не пропустил ни единого выступления Тэ: смотрел трансляцию в раздевалке, включал Чимина на громкую связь, наслаждаясь пением возлюбленного через динамик, но ни разу не был с ним рядом вместе с Чимином. Сегодняшний вечер станет исключением. Сегодня он будет наблюдать вживую. Будет валиться с ног, но не присядет. Сегодня он переоденется прямо за сценой — в месте, которое просматривается, — надеясь, что никто из Арми не заметит его полуобнаженный профиль. Сегодня он будет присутствовать лично, и все это исключительно ради Тэхена. И Чимин, и Чонгук сердцем чувствовали, что сегодня у Тэхена все получится. И у него получилось. Наблюдая за тем, как перед выступлением Тэхен колебался, обдумывая, стоит ли попытать себя, они обменялись беспокойными взглядами. Споет ли Тэхен так же, как пел им двоим, или же пойдет на попятную? Решится ли он выйти из тени, чтобы наконец заявить о себе — предстать таким, каким они его знают, — или оставит все как есть, не попытавшись устроить встряску и переступить через себя? Чимин и Чонгук вечно настаивали, чтобы Тэхен брал больше партий в песнях. Раз за разом они повторяли, что во многих фрагментах баритон Тэхена вписывался куда лучше, чем контртенор Чимина или тенор Чонгука. Говорили, что у него бархатный голос, ласкающий слух, — голос, что в миг привлекает внимание, заставляя слушать. Казалось, им удалось достучаться, пробить эту стену неуверенности, которую Тэхен возвел вокруг себя, но порой упрямости ему не занимать. И вот, наблюдая, как Тэхен взвешивает все минусы и плюсы того, чтобы раскрыться на зарубежной сцене, они задумались, а не пытается ли внутренний голос его отговорить… снова. Но они поймали этот момент — момент, когда Тэхен решился… и затаили дыхание. Именно таким голосом, приглушенным и красивым, Тэхен как-то пел для них во время медленного танца, держа каждого за руку. Именно этот голос, низкий и успокаивающий, помогал им заснуть, смягчая звучание каждого слова. Голос Тэхена, он… прекрасный, мелодичный, душевный… роскошный. Как же долго он его скрывал. — Боже, — прошептал Чонгук, не отрывая глаз с единственной фигуры на сцене — своего возлюбленного, который пленил сердца всех присутствующих на концерте. — Он… — Потрясающий, — завершил фразу Чимин, набрав в легкие воздух. Чонгук непроизвольно выгнул спину, когда Тэхен, перейдя с фальцета на густой баритон, задал вопрос: «Are you calling me a sinner?» — Я… — с придыханием обронил он, не сумев договорить, не сумев сомкнуть рот. — Ага, — согласился Чимин, поправляя штаны и разглаживая складки на рубашке. — Нам… — Очень повезло, — вторил ему Чимин. Чонгук лишь кивнул в ответ, мечтая оказаться где угодно, только не среди тысяч и тысяч кричащих фанатов. Он хотел — да и Чимин тоже, как ему казалось, — переместиться в их номер отеля, чтобы наглядно показать Тэхену, как сильно они любят, восхищаются и хотят быть с ним всеми возможными способами. Ни единого взгляда в их сторону, ни единого прикосновения — Тэхен соблазнял их даже со сцены, и это безумно возбуждало, пьянило до потери рассудка. Тэхен очаровывал, с легкостью оттесняя любые мысли и полностью овладевая их сознанием. Ким Тэхен. Он был… всем. Чимин и Чонгук попытались вынырнуть из мира грез. Чимин притворно закашлял; Чонгук прочистил горло — они оба поддались влиянию этого человека, и судя по выпирающим ширинкам, оба пытались совладать с собой, прикрывая возбуждение руками. Тэхен бросил короткий взгляд в сторону возлюбленных, которых, кроме него самого, никто не видел, и дерзко ухмыльнулся, довольный тем, что оказывает на них такое влияние: оба переминались с ноги на ногу, то и дело прикрывали рты руками, словно пытаясь прокашляться, и сразу опускали их обратно, чтобы случайно не выдать себя. Тэхен заметил и то, что оба стояли как натянутые струны, скрестив руки в области ширинок, чтобы скрыть неконтролируемое возбуждение. Тэхен про себя улыбнулся, решив, что стоит наградить их за такую стойкость. Ему до глубины души было приятно, что Чонгук и Чимин наконец пришли вместе, и с этими мыслями он взял чуть более высокую ноту, чем практиковал. Превосходно. Толпа в бешеном восторге. Сонбэ шокировано смотрели на него. Хены поддерживали его с разных точек за сценой. Чимин прикусил губу, а Чонгук на мгновение закатил глаза. Оба утратили самообладание и теперь из последних сил пытались его восстановить. Это выступление, этот вечер… Тэхен — нет, все трое — не забудут никогда.***
Чонгук ударился коленом об стол, из-за грохота посуды вынырнув из воспоминаний. Братья лишь бросили на него короткие взгляды. Они были как в тумане, не в силах прийти в себя, и стоило Чонгуку вернуться в реальность, как он тоже оказался в его власти. Пока он наслаждался личными воспоминаниями о Нью Йорке, разговор зашел о брате, с которым их разделили. Они все чувствовали себя одинаково — страдали от утраты. Чимин. Первым послышался безжизненный голос Хосока: — Он жив… мы не должны вести себя так, будто он… — Он не умер, — вмешался Юнги, практически шепча. — Он просто в другом месте. — Где-то в конце коридора, — предложил Намджун. — Всего лишь в конце коридора. — Достаточно близко, чтобы почувствовать аромат чапчхе… — И разозлиться, что ему ничего не досталось, — подвел черту Джин. К концу диалога участники окончательно поникли, пока внезапно не раздался чересчур громкий, но такой живительный смех Джина: — «Ma meohandeyo!» Что-то в таком духе, да? Так бы он возмущался? Вроде «Что вы творите?!», но на сатури? «Ma mian…» — «Ma meohano», — едва различимым голосом исправил его Чонгук. У Джина сжалось сердце при виде того, с каким лицом произнес это макнэ. — Да, точно! «Ma meohano», — он понизил голос, пародируя манеру речи Чимина, когда тот переходил на диалект. Джин боролся со слезами: ему нельзя было плакать. Если сломается он — сломаются все. Когда Чонгук зашелся в грудном кашле, им всем стало не по себе. — А помните, как в Техасе кто-то съел все ребрышки, которые остались после барбекю? — резко спросил Намджун, пытаясь оправиться от страха за макнэ. — Когда он потом открыл холодильник, мы только и слышали: «Ehh! Ma… ani!» Его версия Чимина получилась немного звонче, чем у Джина, и настолько попала в точку, что все рассмеялись. — Когда я пришел, он гипнотизировал холодильник так, будто это заставило бы их снова появиться, — подхватил Юнги, настолько расхохотавшись, что едва хватало воздуха. — А тот скулеж… — сквозь смех сказал Хосок, — Ему не просто было грустно, он возмущался! — Типа «Да как вы могли?!» — Джин широко улыбался, чтобы не выдать свой страх — страх, что больше никогда этого не услышит. — Он жив, — со смешанными эмоциями повторил Юнги. На секунду он прикрыл глаза вместе с Тэхеном — такой короткий, но очень значимый момент. — Это как в тот раз, когда он уехал в Пусан и не сказал нам, когда вернется. Нам просто нужно дождаться. — И мы будем скучать, — отозвался Намджун. — Засранец, — хмыкнул Хосок, покачав головой. — Засранец с шикарными волосами, — Намджун провел пальцами сквозь собственную шевелюру, копируя коронное движение Чимина. — Засранец, который умеет идеально кружиться, — поднявшись, Джин попытался повторить одно из движений, но потерял равновесие, неуклюже завалившись на бок. Комната разразилась смехом. Джин попытался снова, задрав руки и сведя кончики пальцев над головой, как когда-то показывал Чимин. Если в исполнении тонсэна это выглядело изящно, то в его — не очень. Тэхен засмеялся. Засмеялся и Чонгук. К ним присоединились и остальные, в том числе и сам Джин, которого повело в приступе хохота, и он упал на пол, схватившись рукой за лоб. Они отодвинулись от стола, продолжая болтать о выходках Чимина: как он ловко прятал закуски и как усердно позировал перед зеркалом, чтобы выглядеть сексуально. Теперь его пародировал не только Джин, но и Хосок, вызывая новый приступ смеха. Они смеялись до тех пор, пока не закололо в боках, пока на глазах не появились слезы. Когда вернулась охрана и сообщила об окончании обеда, от хрупкого спокойствия, которое они ощутили, погрузившись в воспоминания, не осталось и следа. Взяв себя в руки, участники начали прибирать со стола. Было нечто такое, что они заметили одновременно и сразу же переглянулись со смесью восхищения и безмерной печали на лицах. Сами того не осознавая, каждый из Бантан сделал одно и то же. Каждый из них оставил часть порции на краю тарелки — с той стороны, где, возможно, сидел бы Чимин, будь они вместе. Слева, справа, где угодно — все с краю, там, куда могли бы дотянуться его палочки. К каждой порции прилагался большой кусок мяса — любимая часть Чимина в любом блюде. Все порции были на месте, готовые к тому, чтобы Чимин украдкой стянул их с тарелки, как всегда это делал.