***
Было темно, когда Забуза проснулся, и единственным светом в палате был тусклый огонёк свечи, стоявшей в углу. Лицо Хаку было бледным и болезненным; длинные пряди прилипли к его влажному лбу. Забуза медленно сел, слегка кряхтя, после чего и вовсе встал с кровати. — Хаку… Его дыхание было поверхностным и затруднённым; Забуза видел капельки пота на лбу ученика. Когда он подошёл ближе, Хаку застонал и повернулся, отчего ворот больничной рубашки немного приоткрылся, и глаза Забузы изумлённо расширились. Хаку всегда носил несколько слоёв безразмерной одежды, скрывавшей фигуру. Но рубашка была значительно тоньше, подобно бинтам, и мокрая от пота ткань прилипла к его телу. Забуза с открытым ртом уставился на небольшую выпуклую грудь Хаку с маленькими торчащими сосками.***
Забузе понадобилось время на то, чтобы вернуть самообладание. Хаку снова застонал и повернулся. Каждое его движение натягивало ткань рубашки, открывая Забузе всё новые изгибы и округлости фигуры, которую Хаку так тщательно скрывал. Позади него послышались шаги ниндзя-медика. — У неё до сих пор лихорадка, — произнёс он. Забуза уставился на него, не зная, что сказать, — чидори едва не покончил с ней. Пройдёт немало времени, прежде чем она поправится. Забуза молча кивнул и опустился на колени рядом с Хаку, приложив ладонь к его лбу. — Хаку, — пробормотал Забуза. Повернувшись, она блаженно улыбнулась во сне.***
На седьмой день Хаку проснулась, с трудом села на кровати и моргнула. Забуза, сидевший в углу, впился в неё взглядом, сохраняя молчание. Ему было сложно принять это — Хаку не был мальчиком. Хаку была девушкой. Девушкой, которая обманывала его годами. — Забуза-сан, — сказала Хаку. Её лицо выражало что-то между страхом и облегчением, и в памяти Забузы внезапно всплыл момент на мосту, когда он подполз к телу ученицы и взял её лицо в свои ладони, — Забуза-сан, Вы… — Да, мы оба живы. Хаку на мгновение улыбнулась, но затем вновь стала серьёзной. Она всегда хорошо понимала настроение Забузы, иногда даже лучше, чем сам Забуза. — В чём дело? Забуза хмыкнул. — Ни в чём, — он попытался проигнорировать то, как скривилось её лицо, и сосредоточился на своих руках. — Я… разочаровал Вас? Забуза вскинул голову. Хаку смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читались боль и неуверенность. — Идиот, что ты мелешь? — огрызнулся Забуза. — Ты — мой самый ценный инструмент, и ты так просто бросился на чидори этого человека. Дурак. Мне не принесёт пользы сломанный инструмент. Хаку обняла свои колени руками. — Забуза-сан... — Идиот, — повторил он. Хаку опустила голову, по её щекам покатились слёзы. Забуза быстро встал, укоризненно промолчав. Ему с трудом удалось преодолеть желание взять Хаку на руки.***
Они молча покинули больницу. Ни Хаку, ни Забуза не проронили ни слова. Хаку следовала за учителем, понурив голову, длинные пряди волос колыхались в такт шагам. Она снова была одета как мальчик, и можно было практически забыть о её теле, скрытом за слоями одежды. Они шли почти целый день, и наконец Забуза заговорил: — Почему ты иногда одеваешься как девчонка? Хаку подняла на него испуганный взгляд. — З-забуза-сан? — Твои розовые шмотки, — объяснил он, — и то, какие причёски ты делаешь. Вне битв ты выглядишь слишком… женственно. — Ой, — Хаку застенчиво улыбнулась, прищурив глаза, — полагаю, всё дело в моей нежной натуре, Забуза-сан. — Ага. Дальше они шли в тишине. Дорога тянулась на восток, чёрные тени падали на землю. Хаку выглядела обеспокоенной, и Забуза видел это по её глазам. Она бросала на него короткие взгляды, пока Забуза не сорвался: — Ну чего тебе?! Выкладывай. — Я… — Хаку испуганно подскочила на месте и прижала руки к груди, — Забуза-сан, я… Её щёки густо покраснели. Глаза Забузы раздражённо сузились. — Что «ты»? — Хаку покраснела сильнее. — Я… просто вспомнил… тот момент на мосту, — выдохнула она и смущённо посмотрела на учителя. Забуза хмыкнул. — Я был чересчур эмоционален только из-за потери крови, — проворчал он. — А… тогда понятно. Забуза молча наблюдал за тем, как Хаку пыталась проглотить боль, фокусируя взгляд на земле. — Забуза-сан? — Что? — он пристально посмотрел на неё. — Я просто… — она колебалась, её голос звучал непривычно, — я просто хотел сказать, что мне жаль. Я знаю, что Вам не нужен сломанный инструмент. — Хм… — Забуза сохранял холодное выражение на лице, — посмотрим, как ты будешь исправлять свои ошибки. — Да, Забуза-сан. Они снова погрузились в тишину, и Забуза, подняв голову, смотрел, как дымка закрывала огромную луну.***
Той ночью Забуза услышал плач Хаку. Они находились в деревянной хижине, денег им хватило только на одну комнату. Забуза устроился в углу, отвернувшись от ученицы. Вскоре в темноте начали раздаваться приглушённые звуки тихого плача и неровного дыхания Хаку. Забуза сел и зажёг лампу. Хаку всхлипывала; её глаза были красными и опухшими от слёз. Оранжевый свет отражался на её бледной коже и локонах, прилипших ко лбу. Забуза сощурил глаза. — Что случилось? — спросил он. Хаку покачала головой в ответ. — Ничего, — сказала она, — извините, что разбудил Вас. Она пошевелилась, натягивая одеяло на плечи, когда Забуза схватил её за руку. Хаку встрепенулась, и в оранжевом свете лампы стало ещё заметнее, насколько она была маленькой и нежной, что до сих пор поражало Забузу. Это была его Хаку, его оружие. Миниатюрная, хрупкая, крохотная. Как птичка. Что-то заставило его произнести: — Хаку, сними халат. Её глаза расширились, совсем немного. Она отстранилась, сильнее прижав к себе одеяло. — Зачем? — Хочу видеть твои раны, — соврал Забуза, — я хочу видеть состояние своего инструмента, — даже в тусклом свете лампы он заметил, как вспыхнула Хаку, — знаешь, есть кое-что подозрительное, — продолжил он, приблизившись к ней и заставив её сжаться, — я никогда не видел твою грудь. Большинство мужчин в этом плане не стесняется, но я заметил, что ты всегда осторожен и не снимаешь при мне одежду. Почему? — Забуза-сан, пожалуйста… — захныкала Хаку, а Забуза подошёл ещё ближе. — Сними халат, Хаку, — приказал он. — Забу… — Живо. Хаку поражённо уставилась на него, затем медленно отпустила одеяло, и оно упало к её ногам. Хаку стыдливо посмотрела на пол и начала развязывать пояс. — Забуза-сан, — произнесла она. Верхняя часть халата скользнула по её голому плечу, — пожалуйста, простите меня. Халат упал. Забуза бесстрастно посмотрел на Хаку, обнажённую до пояса. На её груди виднелся уродливый ожог. Забуза сделал шаг вперёд, и Хаку вздрогнула. Он провёл рукой по изгибам её плеча, затем опустил ладонь ниже до выступающего бугорка левой груди. Кончиком пальца он прикоснулся к соску Хаку, и ученица тяжело задышала через нос, густо покраснев. — Почему ты не сказал мне? — Забуза грубо мял её грудь, заставляя Хаку извиваться под его ладонью. — Почему? — Забуза-сан… Но прежде, чем Хаку успела договорить, Забуза обхватил её руками и, яростно — нет, даже агрессивно — поцеловав, толкнул ученицу к стене. — Ты мой, — сказал он, — мой инструмент. Моё оружие. Ты не имел права скрывать это от меня. — Я не думал, что однажды придётся признаться… — Хаку отчаянно вцепилась пальцами в его бицепс, — не думал, что такому шиноби, как ты, пригодится девушка… — Дурак, — прорычал Забуза и толкнул её на пол.***
Первый их раз не был наполнен любовью. Забуза скорее отметил Хаку как свою собственность, будто вырезал на ней своё имя. Хаку была его. Его. Он не переставал об этом думать, вколачиваясь в неё, не переставал об этом спрашивать, когда Хаку вскрикивала под ним от боли. Она будет подчиняться ему, как было задумано с самого начала. Во второй раз она лежала рядом с ним, обнажённая, с закрытыми глазами, и тихо всхлипывала. Он провёл рукой по внутренней части её бёдер, погрузил палец во влажную промежность и надавил на клитор, заставив Хаку негромко застонать, после чего вошёл в неё своим членом. Они поцеловались, и этот глубокий поцелуй заставлял задуматься о том, кто же кого использовал.***
Забуза вспомнил момент на мосту. Раненое тело Хаку рухнуло на землю, кровь текла по её груди и лицу. Тогда он не знал секрет Хаку и просто взял её лицо в ладони и подумал о той единственной слезе, которая скатилась по её щеке. Теперь Хаку снова плакала. — Я сделал тебе больно? — спросил Забуза. Хаку покачала головой, покраснев и прижав руки к груди. — Простите, Забуза-сан, — отозвалась она, давясь рыданиями, — я просто… я просто счастлива. — Глупая, — Забуза притянул её к себе, позволив прижаться к своей груди, — моя бестолковая ученица постоянно плачет. Хаку издала приглушённый всхлип, уткнувшись в его шею, и Забуза хмыкнул, приобняв её. Они держали друг друга в объятиях до конца ночи, и всё это время Хаку проплакала.***
Всю ночь шёл дождь, и луна, наполовину скрытая тучами, образовывала тусклые тени на полу. Хаку зашевелилась, и Забуза молча нахмурился. Забавно, подумал он. Дождь и лунный свет казались ему более личными, чем слёзы, более интимными, чем обнажённое откровение двух душ, слившихся в темноте. Наруто был прав; Забуза заботился о своём инструменте намного больше, чем признавал это. И когда Хаку прижалась к нему, он поклялся себе, что никогда не причинит ей боли, никогда не использует и не оскорбит её снова. Конечно, он не расскажет о своей клятве Хаку. Забуза убрал пару прядей с лица ученицы. На большие нежности он пока был не готов.