Написанное разумом

***

– Мне очень жаль будить вас, Уотсон. Я слышал слова Холмса и даже отчасти их понимал, но не был до конца уверен, что проснулся. Я спал очень крепко, находясь в том глубоком оцепенении, которое наступает только после ночи беспокойного, урывками, и пронизанного сновидениями сна. – В чём дело? – удалось мне наконец-то что-то сказать. – Клиент. Я взглянул на часы у кровати. Было только семь утра. – В такой час? Холмс усмехнулся. – У вас такой же шокированный вид, как и у миссис Хадсон, когда она постучала в мою дверь. Но на самом деле клиент – молодая женщина, которой не откажешь. Я подумал, что вам будет интересно послушать, что она расскажет. У любого приходящего в такое время посетителя наверняка есть для нас что-то интересное. Я не мог не улыбнуться. Холмс всегда щедро делился со мной своими расследованиями. Однако после завершения дела с инспектором Макферсоном, в котором я бросил вызов своему проклятию, чтобы спасти жизнь Холмса, он был особенно полон решимости привлекать для расследований и меня. Это был один из способов, которым Холмс выказывал свою признательность, и я дорожил каждым делом. – Я с радостью к вам присоединюсь. Просто дайте мне несколько минут, чтобы одеться, и я сейчас же спущусь. – Я подожду, и мы сможем спуститься вместе. Это показалось мне немного странным, но я не стал терять времени на размышления. Я поспешно оделся, и через несколько минут мы вместе вошли в гостиную. Я увидел женщину, сидевшую в кресле, стоявшем ближе всех к камину. Она была одета во всё чёрное и скрывала лицо за плотной вуалью, как и подобает даме в глубоком трауре. – Доброе утро, мадам, – поприветствовал её Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс, а это – мой коллега, доктор Уотсон, с ним вы можете говорить так же свободно, как и со мной. – Женщина начала вставать, но Холмс жестом остановил её, прежде чем сесть в кресло напротив. – Нет, прошу вас, не вставайте, держитесь поближе к огню. Я вижу, что вы дрожите. Это ужасно, отважиться ранним утром на путешествие на такое большое расстояние – я вижу это по следам грязи, оставленным повозкой на вашем пальто, и обратному билету на поезд в вашей перчатке. – Сегодня утром я много путешествовала, вы правы. Но не холод заставляет меня дрожать, – голос женщины оказался мягким и неожиданно низким. Было в этом что-то странное, какая-то грань отчаяния и усталости, о которых громко говорили мои инстинкты доктора. – Тогда в чём же дело? – я не мог не спросить. Она слегка вздрогнула, когда я заговорил, и откинулась на спинку кресла, прежде чем поднести руку к шляпке. – Это страх. И ужас, – сказав это, она приподняла вуаль, открывая молодое лицо, со следами горя и напряжения, и волосы, густо тронутые сединой. Её глаза метались по комнате, постоянно выискивая что-то, даже когда она продолжила свой рассказ. – Я абсолютно точно знаю, что скоро умру, хотя не могу этого доказать. Вот в чём истинный ужас моего положения, мистер Холмс. Все мои подозрения исходят из мелочей, тривиальных вещей, которые другие считают просто нервами и глупыми фантазиями. Но у вас, мистер Холмс, репутация человека, который может увидеть то, чего другие не могут или не хотят видеть, и который может пролить свет на самые тёмные вопросы и дать ответы там, где все остальные потерпели неудачу. Если вы не сможете помочь мне... помочь мне преодолеть опасности, которые я чувствую вокруг себя – боюсь, что вскоре я присоединюсь к своей сестре в могиле. Холмс подался вперёд в своём кресле. – Продолжайте. Расскажите мне, что вас беспокоит, и я сделаю всё возможное, чтобы помочь, если смогу. Женщина – Элен Стоунер – не стала терять времени даром и начала рассказывать свою историю. Поначалу она казалась печальной, но, к сожалению, обычной: мать умерла слишком молодой, раздражительный отчим обременён разваливающимся поместьем, вынужденная жизнь в деревне, а рядом для комфорта и общения – только сестра. Затем её история приняла странный, сверхъестественный оборот. Её сестра умерла при самых странных обстоятельствах накануне замужества. Таинственный свист – крик – странный звук – лязг металла; присутствие цыган на территории; невозможность грязной игры перед лицом запертых дверей и зарешеченных окон; и всё же зловещая, необъяснимая природа этой смерти пугала и глубоко озадачивала. Как рассказала наша клиентка, она не могла винить полицию, в конечном итоге признавшую смерть её сестры печальным, необъяснимым, но естественным событием. Из того, что рассказала мисс Стоунер – и не рассказала – было ясно, что коронер расследовал дело очень тщательно, как из неприязни к её отчиму и общего предубеждения против цыган, так и из должного усердия в серьёзном деле о смерти молодой женщины. В конце концов, однако, ему ничего не оставалось, как признать её смерть естественной, а не преступной; на ней не было никаких отметин, не было обнаружено никаких следов яда, и по собственным показаниям мисс Стоунер стало ясно, что её сестра была одна, надёжно закрыв дверь в своей комнате до первого звонка будильника. Невозможно было предположить, что смерть её сестры могла быть вызвана кем-то другим, но, учитывая все обстоятельства, я не мог винить нашу клиентку за то, что она в это не поверила. Она, казалось, была убеждена, что её сестра умерла от страха, но что могло напугать закрытую в своей комнате женщину до смерти, я не мог себе представить, как и мисс Стоунер, несмотря на то, что она думала об этом почти каждый день и продолжала носить траур по своей сестре. Я, конечно, считал, что мисс Стоунер поступила правильно, поспешив к Холмсу, когда услышала этот таинственный свист, оставшись прошлой ночью в комнате своей покойной сестры. Просто услышав её историю, я почувствовал себя неловко, хотя и не мог объяснить, почему. Холмс тоже выглядел глубоко заинтригованным рассказом Элен Стоунер. Неудивительно, что он видел больше, чем я. Его вежливые расспросы выудили из неё новые подробности: внезапный ремонт каменной кладки, вынудивший её переехать из своей комнаты в комнату покойной сестры; невозможность держать в доме постоянную прислугу; страсть доктора Ройлотта к содержанию «индийских» животных, присланных ему партнёром. – Гепард и бабуин? – неуверенно повторил я. Холмс бросил на меня взгляд, но, к счастью, мисс Стоунер истолковала мой вопрос как просьбу о подтверждении, не более того. – Значит, у вашего отчима остались тёплые воспоминания об Индии? – спросил он, отвлекая внимание мисс Стоунер. Её лицо омрачилось. – Нет, я бы так не сказала. Правда, он сделал карьеру в Индии, там же познакомился с моей матерью и женился на ней, но эта страна и его погубила. Жаркий тропический климат вызвал первый приступ того, что, как мы позже узнали, было семейной чертой непредсказуемых, ужасных характеров. Я сама не очень хорошо помню эти события, так как был ещё ребёнком, но у нас в доме произошло несколько ограблений, и подозрение пало на дворецкого. Мой отчим очень сильно избил этого человека, а затем отказался помочь ему или исцелить его. Вскоре после этого мужчина скончался. У меня перехватило дыхание. Профессия врача не мешает человеку убивать. Я знал это лучше многих, поскольку служил в вооружённых силах Её Величества. Но стрелять по наступающим силам, когда стреляют в вас – это одно. Убить человека голыми руками... опытный врач знает, какой ущерб наносится телу, как только тот прикасается к обнажённой плоти. Это часть нашей базовой подготовки, но даже больше, это часто то, что приходит к нам инстинктивно задолго до того, как мы заходим в лекционный зал или класс. Игнорировать это знание, причинять смертельный вред теми же руками и навыками, обученными исцелять раны, а не наносить их... я слышал о таких случаях, о нескольких из них. Обычно доктор был слишком пьян или просто не в себе, чтобы понять, что он делает, и никто не приходил в больший ужас, чем он, когда приходил в себя и понимал, что натворил. – Его приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения. Это могло быть и смертным приговором. Моя мать рассказала нам, что его пощадили, потому что он выказал истинное раскаяние и потому что дал клятву отказаться от медицины, так как оказался недостойным её. С того дня и по сей день он больше никогда не работал доктором. Я поморщился, слишком хорошо зная, что значит быть доктором и не иметь возможности практиковаться. Это было гораздо более серьёзное наказание, чем любое другое, которое может быть вынесено судом. Иметь умение и силу, чтобы спасать жизни, исцелять, а затем быть вынужденным судьбой, случайностью или обстоятельствами отказаться от этого: это – мучение, как я хорошо знал. Тем не менее, самобичевание Ройлотта было лучшим исходом, чем могло бы быть. Есть очень редкие, чудовищные личности, которые рождаются и обучаются с талантом исцелять – и всё же находят удовольствие в страданиях других. Такие извращённые существа могут причинить и причиняли неизмеримый вред. – Мы тихо росли в Индии. Мы были несколько изолированы из-за обстоятельств, и даже более того, моя мать предпочла оставить нас рядом, а не отправить обратно в Англию в школу-интернат. Она считала важным, чтобы мы оставались вместе, чтобы она не стала для нас чужой и, что ещё важнее, чтобы мы узнали отчима как можно лучше. Мы навещали его каждую неделю. Я не могу сказать, что мы узнали его очень хорошо, но он, по крайней мере, не был совсем чужим для нас, когда его наконец освободили. – Не незнакомец, но и не тот человек, за которого вышла замуж моя мать. Он был преуспевающим врачом, достаточно богатым, чтобы в конце концов вернуться к остаткам своего родового поместья и восстановить его. Всё это было потеряно. Выйдя из тюрьмы, он должен был начать всё сначала и найти новую работу. К счастью, у него ещё остались друзья, оставшиеся с первых дней его пребывания в Индии. Бывший пациент нанял его в качестве агента для своего экспортного бизнеса. Он работал с этим человеком в офисе компании в Индии в течение нескольких месяцев, чтобы узнать подробности. Я помню это время как особенно счастливое, хотя были некоторые трения с нашими друзьями. Не все из тех, кто входил в наш небольшой круг общения, были готовы принять отчима обратно в свою среду или были довольны его переменой обстоятельств. Но он проявил настойчивость и завоевал многих из них. Он и нас покорил, Джулию и меня, а мы – его. Несмотря на то, что ему приходилось работать много, он всегда находил вечером для нас время, спрашивая о том, как прошёл наш день и помогая с уроками. – Напряжённое лицо мисс Стоунер немного смягчилось, когда она пересказывала это, явно вспоминая более простые времена. – В конце концов его благодетель счёл, что он готов, и мы все были отправлены в Лондон, чтобы мой отчим мог работать как агент. – Звучит так, словно это – идеальное решение для всех заинтересованных сторон, – заметил Холмс. – Может быть, и так. Но мы поселились в Лондоне всего за несколько месяцев до того, как получили известие о смерти владельца фирмы. Дело было поставлено в тупик, и не успело оно начать налаживаться, как стало ясно, что новый владелец не испытывает к моему отчиму того доверия, какое испытывал его покойный благодетель. Было не ясно, останется ли он на своём месте. Даже тогда, возможно, всё сложилось бы благоприятно, потому что я считаю, что мой отчим довольно хорошо справлялся со своей работой в компании. Но как раз в это время моя дорогая мама погибла в железнодорожной катастрофе. – Мисс Стоунер закусила губу. – Моя сестра и я были опустошены, естественно, и наш отчим уже не был прежним. Он отказался от всякой мысли о Лондоне, о продолжении попыток проложить новый путь в мире и вместо этого уехал с нами в Сток-Моран. Он стал горевать обо всём, особенно об Индии. Я слышал, как он говорил, что Индия похожа на красивую женщину, которая обещает всё, но оставляет вас ни с чем. – И всё же он держит экзотических животных. У него есть ещё какие-нибудь сувениры из Индии? – Ничего, кроме нескольких ковров и трости, подаренной ему его благодетелем, когда мы уезжали в Англию. – Х-м-м... – Несколько мгновений Холмс сидел молча, ни на что не глядя, а потом снова сосредоточил своё внимание на мисс Стоунер. – Это очень глубокие воды. Есть тысяча деталей, которые я хотел бы узнать, прежде чем я буду чувствовать себя комфортно, давая вам советы по этому вопросу. И всё же нельзя терять время. Если бы мы сегодня приехали в Сток-Моран, был бы хоть какой-то шанс увидеть это поместье без ведома вашего отчима? – Ну, да. Мой отчим сегодня приезжает в город по делам, которые нельзя откладывать. Он сказал, что это может занять весь день, но он намерен вернуться домой до наступления темноты. Это была одна из причин, по которой я осмелилась уехать так рано, поскольку он вряд ли заметит моё отсутствие во время своих приготовлений к путешествию. Я не думаю, что он вернётся в Сток-Моран раньше вечера. Я могу вернуться полуденным поездом и буду готова встретить вас в любое время дня и ночи. – Это даст мне время провести несколько собственных расследований здесь, в городе. Но я немедленно окажусь в вашем распоряжении, если вы предпочтёте вернуться в Сток-Моран пораньше. – Нет, мне действительно нужно купить несколько вещей, пока я здесь. Это также послужит доказательством необходимости моего поручения, если отчим всё-таки заметил моё отсутствие сегодня утром. – Мисс Стоунер выглядела слегка смущённой своим признанием. – Я понимаю, почему вы считаете такие хитрости необходимыми. – Протянув руку, Холмс неожиданно отодвинул кружевную манжету на правой руке мисс Стоунер, обнажив её запястье. Его окружали чёрные отпечатки пальцев – отпечатки четырёх пальцев и большого пальца руки, гораздо большей, чем у мисс Стоунер. Моё собственное запястье заболело, когда я посмотрел на него, в то время как моя профессиональная сторона немедленно подумала о мази от синяков, которую я смешал для Холмса на прошлой неделе. У меня ещё оставалось немного в докторской сумке. Бедная леди густо покраснела. – Он не всегда осознаёт свою силу, особенно когда страдает от одного из своих приступов гнева. На мой взгляд, было ясно, что мисс Стоунер страдала от вспыльчивости своего отчима гораздо больше, чем мог бы страдать её отчим. Это говорило о её великодушии, возможно, о том, почему она могла так защищать его перед нами. Или, возможно, это был другой вид защиты – из-за жалости, только усиливающей боль, которую она чувствовала от нанесённого физического вреда. Холмс, похоже, придерживался последней точки зрения. – Вы жестоко страдаете, – мягко сказал он. – И вы были очень храбры, приехав сюда, к нам. Вы не останетесь на завтрак? Сейчас ещё очень рано, и вы не могли прервать свой пост перед поездкой в Лондон. – Благодарю вас, но нет. Я чувствую себя отдохнувшей только после разговора с вами, зная, что вы сможете приехать сегодня. Я поспешу с моими поручениями, так будет лучше. – Она встала, ещё раз поблагодарила нас и удалилась так быстро, что я невольно моргнул, гадая, не померещились ли мне эти полчаса. – Ну что, Уотсон? Что вы об этом думаете? Я подавил зевок. – Я вообще не осмелюсь высказать своё мнение, по крайней мере, пока не выпью чаю. А ещё лучше – кофе. Мне нужно многое обдумать, и я чувствую себя только наполовину проснувшимся. Миссис Хадсон приготовила не только чай и кофе, но и завтрак. Холмс взял только кусочек тоста к своему чаю, а вот я наполнил тарелку всеми вкусными блюдами, которые были нам предложены. В меню входила копчёная рыба, являвшаяся моим любимым блюдом, и джем из крыжовника, который мне тоже очень нравился. – Я вижу, миссис Хадсон вами довольна, – заметил Холмс, взяв ложку и добавляя немного джема на свой тост. В отличие от большинства его умозаключений, я мог достаточно легко следовать этому. – Я приготовил ей новую мазь, чтобы она смазала ей больное запястье. – Уронив тарелку, миссис Хадсон сказала мне, что у неё всегда болело запястье, когда менялась погода, но в последнее время боль и воспаление стали почти постоянными. Она позволила мне его осмотреть. Я почувствовал воспаление в суставе, хотя и не мог ничего сделать напрямую, чтобы справиться с ним, не потревожив своего проклятия. Но я мог и использовал полученные знания об источнике боли, чтобы придумать более специфическое средство, чем то, которое она использовала ранее. Это было не так уж много по сравнению с тем, что я когда-то умел делать, но это было что-то, и миссис Хадсон стало от этого лучше. Это напоминание было столь же желанным, как и копчёная рыба, и джем из крыжовника. – Приятно видеть, что она ценит ваши усилия. – Слова Холмса эхом отозвались в моих мыслях. – Я могу только надеяться, что когда-нибудь мне так повезёт. Я улыбнулся, не в силах удержаться от шутки. – Как бы вы могли это сказать? Может быть, если миссис Хадсон принесёт только тосты на завтрак? Холмс на какое-то время потерял дар речи, а потом откинул голову и рассмеялся. – Я ещё не настолько лишился... какого дьявола! Вспышка гнева Холмса была вполне заслуженной. Дверь в нашу гостиную с грохотом распахнулась. В дверях стоял один из самых крупных мужчин, которых я когда-либо видел. Его цилиндр задевал край дверного косяка, а плечи почти полностью заполнили проём. Всё в нём будто ощетинилось: его волосы, торчащие диким облаком из-под шляпы и вздымающиеся над кустистыми бровями; его бакенбарды, жёсткие и густые; его нос клювом со вздутыми венами; мятая ткань галстука; даже шнурки на сапогах; это исходило от всей его персоны, словно подпитываемое исходящими от него волнами дурного настроения. Его кожа была обветренной и усеянной веснушками из-за солнца и возраста. Глубокие морщины расходились от его прищуренных глаз, морщины образовались на его нахмуренном лбу, и такие же глубокие борозды окружали его рот, когда его губы раздвинулись в усмешке. – Кто из вас Холмс? – потребовал он гораздо более тихим голосом, чем можно было предположить по его появлению в дверях. Голос был низким, с рычанием и насмешкой одновременно. Он звучал грубо, как у сержанта-строевика, которого я когда-то знал: будто его чаще использовали для крика, чем для разговора нормальным тоном. Холмс осторожно положил недоеденный тост на тарелку. – Это моё имя, сэр, но у вас есть преимущество передо мной, – спокойно ответил он, по-видимому, чувствуя себя непринуждённо. Спокойствие моего друга, казалось, только ещё больше раздражало этого человека. – Меня зовут Гримсби Ройлотт из Сток-Морана, – прогремел он. Холмс вежливо улыбнулся. Ничто в его поведении не говорило о том, что он когда-либо слышал имя этого человека или название этого места. – Прошу вас, присаживайтесь и расскажите мне, что заставило вас прийти так рано утром. – Вы не сможете отделаться от меня, – возразил Ройлотт. – Я знаю, что моя падчерица была здесь. Я выследил её. Что она вам рассказала? Мой друг поднял бровь, но ничего не сказал. Его молчание только ещё больше разъярило Ройлотта. – Что она вам рассказала? Какую ложь? – Он шагнул ближе, глядя на Холмса с необузданной враждебностью. – Вы думаете отказать мне? Я знаю о вас всё! Вы – Холмс, профессиональный делец, вечно вмешивающийся в чужие дела! Улыбка Холмса стала ещё шире. – Холмс, главный инспектор Скотленд-Ярда! Мой друг усмехнулся, но глаза его блеснули. – У вас действительно самые занимательные мнения. Когда будете уходить, закройте за собой дверь, потому что там очень сильный сквозняк. – Я уйду только тогда, когда скажу то, что хотел, и ни минутой раньше. Не думайте, что вам удастся запугать меня или вмешаться в мои дела! Я один из самых опасных людей, с которым можно столкнуться. – Он бросился вперёд и, прежде чем кто-либо из нас успел среагировать, схватил кочергу, лежавшую у камина. Я вскочил на ноги, уверенный, что он собирается напасть на Холмса. Вместо этого Ройлотт ухватился другой рукой за острый конец кочерги. Яростное выражение сосредоточенности исказило его лицо, а руки напряглись. В тот же миг я почувствовал странную дрожь в руке, словно от обжигающего льда, пробежавшую от больного плеча до локтя. Медленно, но неумолимо кочерга изгибалась в руках Ройлотта, пока почти не сложилась пополам. Он с грохотом швырнул её на камин. – Ну, вот! Смотрите, чтобы вы не путались у меня под ногами, или я сделаю то же самое с вами. – Усмехнувшись, Ройлотт вышел из нашей гостиной, захлопнув за собой дверь. Холмс запрокинул голову и расхохотался. – Какой интересный и дерзкий мужчина этот Ройлотт! Если бы он решил остаться, я мог бы сказать ему это в лицо, а также продемонстрировал бы, что он – не единственный, кто может сгибать сталь по своей прихоти. Может, у меня и нет его веса, но я думаю, что могу играть в покер так же хорошо, как и он. – С этими словами он поднял нашу кочергу и одним плавным движением разогнул её. Она уже не была идеально прямой, но, по крайней мере, её можно было использовать. Он посмотрел на меня с усмешкой, которая быстро сменилась хмурым взглядом. – С вами всё в порядке, мой дорогой друг? Я понял, что массирую больное плечо другой рукой, и быстро остановился. – Просто приступ. Ничего страшного. – И это было так; странная боль исчезла так же быстро, как и появилась. Это был не первый раз, когда моя старая рана болела без предупреждения, и, несомненно, не последний. Мне хотелось верить, что она когда-нибудь перестанет меня беспокоить, но я знал, что это случится только тогда, когда я окажусь в могиле. – Х-м-м... – Я мог бы сказать, что Холмс не совсем поверил мне, но, к счастью, он был слишком поглощён насущной проблемой, чтобы продолжить. – Выследил её, – пробормотал он. – Этот дьявол сказал, что выследил нашего клиента здесь. Но как? – Я полагаю, что он последовал за ней. – Незаметно, на всём пути из деревни? Одно дело – следовать за кем-то в Лондоне, со всем уличным движением и отвлекающими факторами, чтобы помочь вам спрятаться, хотя даже это представляет проблему. Но следовать за испуганной молодой женщиной, которая от каждой тени бежит по просёлочной дороге к железнодорожной станции и остаться совершенно незамеченным? – Холмс покачал головой. – Даже мне было бы трудно совершить такой подвиг. Говоря таким образом, это действительно звучало крайне маловероятно. Что-то не давало мне покоя, и я взглянул на записи, сделанные во время разговора. Это была привычка, которую я изо всех сил старался развивать, делая заметки для расследований, когда Холмс любезно включал в них меня. Мне это было полезно, и ему иногда так казалось. Так оно и оказалось снова. – Она сказала, что её отчим собирался поехать в город сегодня утром. Возможно, он уехал раньше, чем она думала, и увидел её на вокзале, когда она садилась в поезд или когда приехала в Лондон. Хмурый взгляд Холмса стал задумчивым. – Это разумная теория. Конечно, это было гораздо разумнее, чем мысль о том, что он мог преследовать её всю дорогу от дома. Я по-прежнему удивляюсь, что ему удалось ускользнуть от её внимания, но это вполне возможно. Если бы он был достаточно близко в лондонской толпе, чтобы услышать, как она даёт адрес кэбмену... такие несчастья случаются гораздо реже, чем можно было бы предположить, и всё же они случаются. – Он пожал плечами. – Сейчас мы продолжим вашу теорию. Но это напомнило мне... Вы довольно заметно отреагировали, когда мисс Стоунер сказала, что Ройлотт держит гепарда и бабуина. Вы просили её подтвердить это. Почему? – Я был удивлён. – Да, это было довольно очевидно. Я снова спрашиваю – почему? – Потому что эти животные не индийские. Они африканские. Брови Холмса поползли вниз. – Вы в этом уверены? – В бабуинах, конечно. В гепардах... я слышал, что некоторые раджи держат гепардов в качестве домашних животных, но они, безусловно, гораздо чаще встречаются в Африке, чем в Индии. – Ни за что на свете я не признался бы Холмсу, что почерпнул знания об этих животных из прочитанных в детстве, а потом уже во взрослом возрасте приключенческих рассказов. В детстве я мечтал отправиться в африканское сафари и изучал этот предмет настолько хорошо, насколько позволяла наша школьная библиотека. Повзрослев, я почти отбросил эти мысли – пока, будучи раненым, вышедшим на пенсию солдатом, у которого было слишком много свободного времени, я не вспомнил те давние мечты. Я провёл время с коллекциями двух разных библиотек, перечитывая приключенческие романы в жёлтых обложках, которые впервые привлекли моё юношеское воображение, и открывая для себя новые прелести, одни фантастические, другие более научные. Всё это не имело значения, сейчас важна была только информация. – В Индии есть несколько обезьян, некоторые довольно крупные. Возможно, мисс Стоунер просто запуталась в видах. – Кажется маловероятным, что она не осведомлена об этом, учитывая, что она должна жить рядом с одним из таких существ, но мы должны предположить, что это возможно. Может быть, нам так повезёт, что мы сами увидим этого зверя и лучше убедимся в этом собственными глазами. – Он пожал плечами, на мгновение забыв об этом. – А пока у нас есть несколько свободных часов. Я пойду в суд и посмотрю, что ещё можно узнать о Ройлотте, Сток-Моране и общем состоянии его дел. – Пожалуй, я прогуляюсь в сторону коллегии юристов гражданского права, – ответил я, и в тот же миг мне пришла в голову ещё одна мысль, – а если мне там не повезёт, я загляну в свой клуб. Возможно, я смогу узнать больше о Ройлотте от некоторых моих коллег. – С тех пор как я вернулся в Лондон, я больше избегал, чем искал общества тех, с кем когда-то делил профессию и призвание. Во многих отношениях мне было больно находиться среди тех, кому я больше не мог принадлежать. Однако такого повода было достаточно, и, к моему удивлению, я не обнаружил в себе такой неохоты, как ожидал. Возможно, это произошло из-за успешного исцеления Холмса, несмотря на проклятие, но я больше не чувствовал неохоту, собираясь искать медицинских специалистов и спрашивать их совета. – Отлично! – Холмс легонько обнял меня за плечи. – Соберите чемодан и возьмите его с собой на тот случай, если ваши расспросы окажутся плодотворными и вы не успеете вернуться на Бейкер-стрит до того, как мы сядем на поезд в Ватерлоо. Учитывая, что мы знаем, что Ройлотт уже в Лондоне, мы не можем надеяться, что он останется здесь до вечера, как сказала мисс Стоунер. Если вы возьмёте с собой револьвер, я буду вам очень признателен. Он может оказаться полезным, или, по крайней мере, сдерживающим фактором, против человека, который любит врываться в дома других людей и сеять насилие по отношению к их каминным кочергам.