Куртизанка

Спустя год.

      Тяжело прислоняюсь к прохладному стволу, глядя на деревню. Мама с отцом что-то обсуждают и указывают в противоположные стороны – наверняка опять спорят о месте, где построить еще одну хижину. Откуда-то уверена, что мама выйдет из спора победительницей, и оказываюсь права – отец недовольно трясет головой, но все же машет рукой в ту же сторону, что и мама.       Вокруг снуют наши люди – те, кого мы отыскали, и те, кто присоединился после нашего возвращения домой. Знакомый смех в отдалении заставляет прикрыть глаза. Сингерикс и Евфимий ходят на речку почти каждое утро. Они почти никогда не могут оторвать друг от друга счастливых взглядов и при первой же возможности хватаются за руки друг друга.       Рада ли я?       Новая волна смеха отзывается острой болью в груди, и я стремглав бросаюсь вглубь леса, срывая с себя ожерелье вождя, ставшее сейчас слишком тяжелым и больше напоминающим петлю. Ветки бьют по щекам, а дыхание превращается во всхлипы. Дышать становится тяжелее с каждым шагом, но не останавливаюсь, пока не добегаю до чащи леса. И тут обессиленно падаю на траву. Рыдания разрывают грудь, и я впервые за долгое время позволяю себе не сдерживаться.       Больно.       Больно потому что сделала то, что должно.       Для своего дома, для своей семьи.       Для себя.       Я знаю, что мне не место рядом с Марком Антонием.       От воспоминаний лишь имени слезы текут с новой силой, и я вспоминаю все – начиная от нашей первой встречи в вилле Кассия. Потом наши игры в базилике – как Антоний опрокинул статую, разбил плитку, а потом свел меня с ума жаркими поцелуями по губам, щекам, животу, бедрам. Тогда нас прервали…       Сколько упущенных моментов, драгоценных секунд, которыми я не воспользовалась. Вместо разговоров должны были быть объятия – столько, чтобы мы задыхались в них. Столько, чтобы сейчас мне было не больно вспоминать о них.       Но тупая боль в груди никогда не пройдет. Она поселилась в тот день, когда я покинула Рим. Покинула своего мужчину, даже не попрощавшись с ним.       Потому что знала, что не смогу уйти, если увижу его, почувствую родной запах мужского тела, лавровых листьев, горячего дыхания.       Да, эта тоска разъедает меня с той минуты, когда я поговорила с Леной. После чего моя жизнь разделилась на «до» и «после».       – И что ты выберешь теперь, когда твоя жизнь принадлежит лишь тебе? Что ты хочешь с ней сделать?       Встаю, не чувствуя ног, и поворачиваюсь к Лене. Прищур ее глаз говорит, что она прекрасно знает, что происходит внутри меня. И, Боги, как бы я сама хотела это знать. Потому что во всем мире есть только один человек, с которым я хочу провести эту жизнь. И следующую, если Боги снова позволят нашим путям пересечься. Мое сердце знает ответ на этот вопрос.       – Ты знаешь, что я хочу сделать со своей жизнью, так к чему эти вопросы? – спрашиваю, устало пряча лицо в мокрых ладонях.       – Марк Антоний, – Лена не спрашивает, и я уверена, что она сейчас хмурится. – Я тебе говорила держаться от него…       – …подальше, я помню.       – Покорность никогда не была твоей сильной стороной, – Лена ласково гладит руку, и меня начинает мелко трясти. Тоска внутри разрывает на части.       – Я хочу его, он мне нужен, – всхлипываю я в ладони и тут же яростно топаю ногой. – Лучше бы держалась от него подальше! Почему я не послушала тебя?!       – Ох, София…       – Ты знаешь, что у нас нет будущего! Знаешь, что мы не сможем быть вместе потом, даже если сейчас я останусь тут, с ним! Знаешь!       Под конец я кричу, слезы застилают глаза и делают полное сочувствия лицо Лены расплывчатым, когда она тоскливо качает головой.       – Откуда ты это знаешь? Не бери на себя ответственность Богов, не тебе решать судьбу.       – Разве моя судьба не в моих руках? Не я все эти годы шла в том направлении, которое выбрала для себя сама?       – Или его для тебя выбрали они, а ты вверила себя в их руки.       – Лучше бы они прикончили меня на арене! Или в лесу, когда нас захватили! – кричу я. Силы вдруг покидают тело, остается лишь такая тупая боль, что я тихо скулю, запрокидывая голову. Слезы стекают по вискам, и я едва слышно обращаюсь к Лене: – Что? Что я должна делать?       Наставница садится рядом, мало заботясь о своем дорогом платье, и берет мое лицо в теплые ладони, вытирает слезы большими пальцами.       – Послушать сердце.       Прислушиваюсь к себе, к пульсации крови по онемевшему телу. Частой, неровной.       – Оно не оставляет мне выбора. Я чувствую, что мое место рядом с Антонием, я это знаю. Но я так же ясно понимаю, что будущего у нас нет.       – Почему?       На вопрос Лены во мне вдруг просыпается жгучая ярость.       – Не делай вид, что не понимаешь! Кто он, и кто я? Кем я буду для него всю жизнь? Любовницей, не больше! Рано или поздно меня заслонит тень женщины, с которой он решит провести жизнь! Которую выберет себе в жены, которой подарит детей! И я стану пустотой – никем для него! Мне плевать на его могущество – мне нужен мой мужчина, но ему мало просто женщины! Ему рядом будет нужна королева!       Каждое слово распарывает кожу, растворяется ядом по телу, и мне кажется, что я истекаю кровью.       – А если ты ошибаешься?       – А если нет? Я слишком хорошо его знаю, чтобы верить, что он проведет всю жизнь только со мной! – Между нами повисает гнетущая тишина. Я медленно бреду в свою комнату. Забираю оттуда лишь кинжал отца и одно-единственное платье. Голубая легкая ткань, золотое ожерелье. Подарок, который я буду хранить вечно.       Так же, как воспоминания.       Как свою бесконечную любовь.