Затерянный аэродром

Видите того парня, что недовольно, пристукивая военными сапогами, идёт по длинному коридору, который застелен красным ковром? Это я — Соединённые Штаты Америки. Я относительно невысокий парень, около ста семидесяти пяти сантиметров в росте, вроде симпатичный, так говорят девчонки, и не толстый, даже, можно сказать, худой. Сейчас недовольный я, скрипя зубами, направляюсь в кабинет к своему отцу, который вызвал меня на разговор. Зуб даю, что он опять меня о чем-то попросит! — Америка? Проходи, — получил я в ответ от своего папаши на стук в дверь его кабинета. — Ты хотел поговорить, не так ли? — сразу поставив перед фактом отца, зашёл я. Мне хочется побыстрее закончить даже ещё толком не начавшийся диалог и перейти к сути дела. — Да, присаживайся, — и, вздыхая, мой оппонент показывает рукой на рядом стоящий стул. Я прохожу в глубь, можно даже сказать, зала, если отталкиваться от огромных размеров помещения. Отодвигаю стул и, подтягивая свои штаны цвета камуфляжа, плюхаюсь на сиденье, кладя одну свою ногу на другую. Да, я — человек с характером и если мне что-то не нравится, то я всеми силами буду это показывать. На сии мои действия аристократический папка лишь помассировал свою переносицу, раздражённо посмотрев на меня. — Сын, ты можешь хотя бы сейчас снять свои очки? — начал Британия. Ну всё, пошла пизда по кочкам! Снова его придирки к моему внешнему виду! Сколько можно повторять, что его не должно ебать моё чувство стиля? Видимо, он никогда не перестанет делать мне замечания по этому поводу. — Отец, я уже много раз говорил тебе, что мой внешний вид — это мой способ самовыражения. Давай сегодня не будем начинать наш традиционный срач по этому поводу, хорошо? Мне уже разом это поднадоело. Почему мы не можем поговорить, как обычные сын и отец? Плюс, ты говорил мне, что разговор предстоит очень важный. Ну, и где он? — приспустив свои очки пониже на переносицу, я посмотрел на него вопросительным взглядом, требуя ответов, — И да, ещё насчёт очков: я же ношу их не из-за забавы или переходного возраста, который, прошу заметить, давно закончился, — вспомнив, добавляю я. — Но сейчас же ты со мной. И я прекрасно знаю о твоей проблеме. Поэтому, сейчас они тебе не нужны по-любому, — подрезал папа. Понимаю, что тотчас проще снять эти гребанные очки, чем бодаться с Великом. Да и быстрее это будет! — Ладно, хорошо, сегодня твоя взяла! — закатил глаза я. Потому, взяв за оправу очки, я «оголил» перед отцом свою слабость. У Вас сейчас скорее всего вопрос: «Почему у меня снять очки — это большая проблема?» и «Что это за слабость?» А я отвечу. У всех стран белые глаза, есть исключения в виде глаз, что отдают розовым, голубым, фиолетовым цветом. Я знаю пару стран с таким «дефектом»: Японию — мою старую подругу и Испанию — мою биологическую мать. Если мнение матери насчёт её глаз я никогда не знал из-за некоторых обстоятельств, то Япония очень комплексовала по этому поводу. Если честно, то я ржу с неуверенности японки. У неё прекрасные глазки, уж поверьте мне! Но я же хотел рассказать про себя. А моя проблема в том, что у меня странное врождённое отклонение в виде полностью черных глаз. Врачи до сих пор не могут сказать, почему это у меня, но подозревают, что передалось по наследству. По наследству? По наследству, чёрт возьми? Никого с такими глазами отныне не было! Но, ладно, тут я уже погорячился. Иногда мне приятно вспоминать, как мой брат Канада говорил в детстве, что если в моих глазах появляются блики от окружающего света, то глаза становятся похожими на ночное небо. К сожалению, сейчас мы не дети, и это не прокатит. А комплекс моих «прекрасных» глазок появился из-за тупых одноклассников, что дразнили и избивали меня после школы. Ужасное было время… — Спасибо, Америка. Всегда бы так. Так вот, у меня к тебе поручение, — сказал отец. Вот видите! Я же говорил, что этому старику что-то от меня нужно. — Какое же? — Ты знаешь, сейчас времена не простые. Тысяча девятьсот сорок второй год, как-никак, самый разгар войны. Мне нужно, чтобы ты доставил медикаменты и продукты к Союзу на территорию, — серьёзно глянул на меня Британия. Если честно, то я ожидал любой просьбы, кроме этой. Я достаточно плохо отношусь к Союзу из-за его коммунистических наклонностей. Но угроза Рейха захватить весь мир заставила меня стать его союзником. — Так неохота, — протянул я, потягиваясь на стуле. — Америка, сейчас твои чсв-выкидоны совсем не в кассу! На дворе война! Люди гибнут и страдают, а СССР взял на себя всю ответственность войны и один на один бьётся против войск Рейха! Поэтому, это даже не обсуждается, — папка встаёт со стула и берет меня за ворот черной футболки, — сынок. — Воу-воу, старик, полегче, — не ожидая таких действий со стороны всегда спокойного отца, я понял, что мне всё-таки придется тащиться к СССР, — Я всё сделаю, только не кипятись.

***

Вот я уже в полном военном обмундировании. На мне надеты всё те же сапоги и штаны, о которых я говорил раньше, куртка, также цвета камуфляжа, что была на два размера больше моего и армейская кепка. Я прохожу на взлетную площадку, подхожу к своему самолёту и провожу рукой сначала по его крылу, за тем по капоту. — Эх, мой любимый Beech C-45 (UC-45) JRB Expeditor. Легкий, военно-транспортный, двухмоторный цельнометаллический моноплан с двухкилевым оперением и убирающимся шасси, — ухмыльнулся я. Я правда горжусь, что он у меня есть, ведь, хоть этот самолёт и не дефицитный, но и достать его удается не каждому. Можно даже сказать, что я люблю его чуть ли не как сына. Сделав быструю проверку двигателя, я запрыгиваю в кабину и вслух проверяю по списку весь товар, что должен доставить. — Медикаменты, десять коробок — пересчитав все огромные коробища с лекарствами, я ответил сам себе, — Есть, — и поставил галочку рядом с названием товара в списке, — одежда и форма — есть, оружие — есть… Спустя какое-то время, всё проверив и пересчитав, я отложил бумажку с пунктами куда-то в сторону. Беру нижние концы куртки завязываю в узел где-то у себя на животе. Так она хотя бы во время полета мешаться не будет. А если ещё, не дай Бог, нападут, так, считай, она меня в могилу и сведет. Включив двигатель самолёта и нажав определенную комбинацию кнопок, я, вздохнув, говорю себе: «Ну что? С Богом!», нажимаю на рычаг и осуществляю взлет. Вся пыль, перемешенная с песком и засохшей грязью, поднимается вверх из-за кручения винта самолёта. Видимость в разы ухудшается, поэтому становится сложнее взлететь. Но я же профи, нажимаю на рычаг сильнее и разгоняю самолёт, постепенно набирая высоту, и уже через несколько мгновений я нахожусь над облаками. Мои уши начинает закладывать, от перепада давления, на это я не обращаю внимания, одной рукой открывая, ранее заготовленную сосательную конфету, и кладу её себе в рот. Небо всегда притягивает к себе своей красотой, своими разнообразными красками. Оно схоже с человеческим настроением: может быть серое, мрачное, а может — светлое и ясное. Можно наблюдать, как облака, словно мягкая белая вата, медленно проплывают, то закрывая, то открывая солнце. Иногда так хочется, чтобы они спустились к нам, чтобы лежать на них, словно на мягком одеяле. За небом можно наблюдать вечность и оно никогда не будет одинаковым, уж я вам говорю.

***

Полёт проходил уже семь часов, я был измотан и очень хотел спать. — Вот почему я лечу один? Нельзя было ко мне помощника приставить, а? Что у нас там по времени? — столько вопросов, но так мало ответов. Я взглянул на наручные часы, — Чёрт, нужно лететь ещё как минимум четыре часа, ну ёб твою мать, — ругнулся я. Я начал размышлять насчёт приземления на ночь, ведь сейчас я в шаге от отправления в царство Морфея. Но тут загорелась красная лампочка, а система начала издавать противное пищание. Я посмотрел на небольшой экранчик в верхней части самолёта и увидел мигающую надпись: «Двигатель поврежден» и почувствовал, как самолёт начинает падать. — Только этого не хватало! — вскрикнул испуганный я, но, сразу взяв себя в руки, вцепился в рычал самолёта, пытаясь смягчить падение, — Твою мать! Ещё и прыгать с парашютом поздно! Остаётся только пытаться посадить самолёт… Адреналин в моей крови просто зашкаливал, ещё никогда я так не боялся за свою жизнь. На радаре я увидел недалеко находящийся аэропорт. Было решено производить посадку туда. Я снова и снова в панике отправлял запрос на посадку, одновременно стараясь удержать самолёт на лету. — Они там все спят в администрации?! — кричал я, — Хорошо, мрази, вы не оставили мне выбора, — оскалился я, придется садиться наугад. Вдалеке уже виднелась посадочная полоса, вокруг были одни пески. Я надавил на рычаг со всей дури, нажал определенные кнопки и стал снижаться. Скорость была больше, чем должна быть. Это усложняло и делало опасной всю ситуацию. Я был уже в десяти метрах от полосы, а шасси отчаянно не хотело выпускаться. — Давай, давай! — кричал я, давя и нажимая на кнопку «выпуск шасси» уже который раз. В самый последний момент мои мольбы были услышаны и я смог приземлиться. Приземление было жёстким, но какое сейчас это имеет значение? Главное, что живым остался. Кабина начала дымиться, из-за этого я поспешил вылезти оттуда, откашливаясь от пыли и дыма, что уже успели попасть мне в лёгкие. Бью себя в грудь, чтобы ускорить завершение приступа сухого кашля. Когда я перестаю дохать, то оглядываюсь и понимаю, что нахожусь в пустыне. Вдали виден заброшенный аэродром, а вокруг ни души. Вот почему мне никто не отвечал на запросы. Даже примитивных растений в виде колючек на горизонте не было. Стояла ужасная жара, хоть я и достаточно теплолюбивая страна, но поплохело мне сразу, как только я вышел на улицу. Голова начала болеть, поэтому я снял кепку и куртку с себя. Нихрена я так вляпался. Но ничего, буду надеяться, что я смогу починить двигатель. — Не знал, что на территории СССР есть пустыни, — сказал себе я и залез под самолёт, чтобы открыть дверцу, которая скрывала двигатель под железом. Нужно проверить, что именно в нем сломалось, — Хорошо, я — не олух, и взял с собой запасные части и детали, значит, смогу починить его. Я открутил болт, что держал дверцу закрытой, отвёрткой, и мне в лицо повалился дым. Я снова закашлял, но, в этот раз, моё лицо было всё перепачкано в саже. Кажется, какая-то деталь сгорела. Пришлось проводить анализ всего двигателя, это заняло огромное количество времени. — Fuck, камера сгорания накрылась! И именно её у меня в запчастях нет! Я вылез из-под самолёта и взял себя за волосы. Только сейчас я понял всю хуёвость моей ситуации. У меня совсем нет возможности долететь хотя бы до места, где мне помогут. Хоть у меня и есть еда из товара, который я должен был доставить, но она рано или поздно закончится. На глазах выступили слезы, весь негатив скопился в этих соленых каплях воды и начал течь по моим щекам. Мысленно я вспомнил своих родных: брата, что всегда меня поддерживал, мать, что обращалась со мной, как с рабом, а затем выкинула меня на улицу, даже отец сейчас казался мне не таким сварливым. Голова болела, как ненормальная, а ноги уже начинали подкашиваться. Кажется, я перегрелся. Слёзки быстро высыхали из-за высокой температуры, около сорока пяти градусов. Всё, что мне оставалось — это идти, идти и надеяться, что я найду, чем себе помочь. — Эй, пацан, — послышался низкий голос справа от меня. Я вздрогнул и посмотрел на источник звука. Недалеко от меня, на расстоянии вытянутой руки стоял молодой мужчина с раздраженным видом и оскалом. Если я сначала радовался его появлению, то сейчас я уже боюсь его. Парень был высокий и мускулистый, на нем были военные сапоги, широкие штаны цвета хаки и шапка-ушанка. Мужчина был крепче и больше меня в два раза, если не в три, видно, что тот занимается своим телом, в отличие от меня. А ростом я был ему хорошо, если по плечо. Такой как он мог уложить меня только из-за своего размера и веса. Поэтому, мне стало страшно. Мало ли, какие сумасшедшие по пустыне ходят. — Не подходи! — вскрикнул я и, достав пистолет из кармана штанов, нацелился на него. В пистолете оставалось только две пули. Мне бы хотелось потратить их более благоразумно, но судьба нашла им другое применение. — Тебе что, жара мозги отпекла? Ствол убери! — огрызнулся он. И вправду, отпекла. От резких движений мне стало настолько плохо, что я потерял контроль над ногами и начал падать в обморок. Кажется, этот загадочный мужчина — последнее, что я видел в жизни.