Затерянный аэродром

Я прихожу в сознание. Но не решаюсь сразу открыть глаза. Сейчас голова настолько болит, что мне причиняет боль каждое, даже самое малейшее движение. Ощущаю редкую, мелкую дрожь в руках и ком в горле, что никак не получается сглотнуть. Слышу какие-то обыденные звуки: шум ветра, что поднимает песок и уносит вдаль, скрипы сухих веток, редкие тихие хрусты. Но все эти звуки слышатся приглушенными, будто уходя на второй план. Перед глазами была полупрозрачная рябь разного цвета. Создавалось ощущение, что это шум телевизора, у которого нет сигнала, или я просто обдолбался чем-то. Я начал ощупывать место, где нахожусь. Это было что-то мягкое. На этом «что-то» была ткань, видимо наволочка или покрывало. «Скорее всего, я лежу на кровати», — логически размышляю я. Это меня немного напугало. Откуда в пустыне кровать? Видимо, я сейчас далеко от своего самолёта, так как поблизости никаких зданий, в которых есть кровати, я не видел. Под моими ногами что-то лежит, из-за чего они находятся выше уровня головы. Мне пришлось открыть глаза. Перед собой я вижу невысокий потолок. В глаза били яркие лучи света из находящегося слева от меня квадратного окна. Оно было небольшое, может метр на метр, не могу определить точно. По комнате летала пыль, что было отчётливо видно в солнечных лучах, стены и потолок покрашены в белый цвет, краска которых уже облезла в некоторых местах. Похоже, место это довольно старое и, возможно, заброшенное? От таких мыслей мне стало не по себе, моя врождённая смелость вышла покурить и сдохла по дороге обратно. Я бы и дальше разглядывал место своего пребывания, но меня прервал голос, владелец которого, видимо, заметил, что я очнулся. — Ну что? Проснулась, спящая красавица? — услышал я из другого конца помещения. Я повернул голову. Это был всё тот же мужчина, но сейчас я могу рассмотреть его получше. Он сидел на явно сделанной своими руками табуретке и смотрел на меня. Его взгляд был всё таким же раздражённым, но сейчас в том были отблески небольшой насмешки. На скуластое лицо спадали белые кудрявые волосы, под цвет флага, а на его голове все ещё одета ушанка. Боже, мужик, здесь и так жарко, а ты ещё и в зимнем уборе. У кожи моего спасителя был бледный, но всё ещё здоровый цвет, а глаза такие глубокие. Хоть те ничем не отличаются от остальных, но что-то меня цепляло в них. Незнакомец сидел в три погибели, опираясь локтями на свои колени и пристально смотря на меня, будто тоже разглядывая. — Пф, походу красавица палёная оказалась, — усмехнулся он, всё ещё смотря мне в глаза. Парень откинулся назад и закинул ногу на ногу. Что? Чувствуешь себя королем положения? Чёрт, ты таким и являешься. — В смысле? — переспросил я, поднимая свой корпус над кроватью и берясь за голову. — Чё с глазами? — ответил он. И только сейчас я понял. Господи, где мои очки? Он правда увидел мои глаза?! Резко мне стало поебать на головную боль, я начал вертеть головой вокруг в поисках своих очков. Но их не оказалось. Я запаниковал ещё сильнее, пока в моей голове быстро всплыли воспоминания о детстве. Это было осенью. Мне тогда было одиннадцать лет, не больше. Из-за кризиса моя достаточно богатая семья, потеряла большую часть денег, поэтому было решено отправить меня в обычную школу, чтобы не тратить лишние расходы на частную. Частная школа была мне как второй дом. Мне нравилось там проводить время. В ней были весёлые и добрые ребята, с которыми можно было хорошо провести время, учителя, отлично преподававшие предметы и что является важным для меня: никто никогда не говорил ничего плохого про мои глаза. Признаюсь честно, учёба меня ну никак не интересовала. Во многих частных школах на таких, как я, обычно закрывают глаза. «Главное — деньги капают и ученик ничем нелегальным не занимается. А учиться ли ему или нет — это уже его решение», — наверное, так думает учительский состав многих школ. Да я бы тоже так думал, будь на их месте. Но это всё было не про моих учителей. Они преподносили всю информацию так, что невозможно было оторваться от прослушивания урока. Наверное, именно это меня и удерживало от прогулов. Но теперь я шёл в другую школу. Я не знал, как учатся дети средних классов, поэтому мне даже было интересно пообщаться с ними и посмотреть на здешних учителей, в каком-то смысле. Ничего не заладилось с первого же дня. Учителя, зная, что я из хорошей семьи, натягивали на себя маски добродушия, хоть я сразу этого не понял, а без этих масок они были ужасны. Могли ударить, отобрать что-то или накричать, просто из-за того, что у них выдался плохой день. Ученики были еще хуже. Конечно же, я хотел найти себе друзей на первое время, тем более никто не знал, как долго я буду учиться тут. Сначала я сдружился с двумя мальчиками и думал, что вот они — мои друзья. Но те оказались совсем не теми, за кого выдавали. Как-то после школы они позвали меня гулять, а в итоге избили до полусмерти. Я тогда даже еле до дома дошел. Они били меня ногами, палками, кидались камнями, кричали мне всевозможные оскорбления. На вопрос «Почему?», мне отвечали благим матом про моё отличие. Ещё никогда в жизни мне не было так морально больно. Даже издёвки матери и близко не стояли с этими пиздюками. Затем, избиения начали происходить все чаще. Только за месяц из жизнерадостного мальчишки я превратился в робкого, закомплексованного мальчика, что вздрагивает от каждого громкого звука. Сейчас за секунду я почувствовал всю ту боль, что чувствовал тогда. Я не мог поверить, что снова буду жертвой насмешек. Я сидел и в страхе смотрел на свои руки, что тряслись от нахлынувших воспоминаний. По моей крови бежал инстинкт самосохранения, что из-за наглости был утерян за все эти годы. Мне захотелось встать и убежать или свернуться в комочек и закрыть руками голову, как я делал при избиениях. Но я не мог, поэтому остался сидеть неподвижно. — Эй, ты чего? — услышал я от всё ещё незнакомого парня. — Где мои очки? — только смог выдавить из себя я, иногда прерываясь на сглатывание кома во рту. — Разбились. Я пока ловил тебя от падения, не успел их подхватить. Они упали на асфальт площадки для приземления и разбились, — уже более спокойным, будто гипнотизирующим тоном сказал тот. Затем, встав, подошёл ко мне. Я невольно посмотрел на того, попутно отметив, что он достаточно симпатичный. — Пожалуйста, не смотри, — я отвёл взгляд, а затем и вовсе отвернулся к стене. Сейчас я чувствовал себя монстром, ошибкой. Да, ошибкой природы. За эти годы я забыл, что такое быть ничтожеством. — Почему? Это из-за глаз? Я лишь кивнул. — Боже, чел, извини. Я не хотел сделать тебе больно. Это была шутка. Прости, правда, я не знал, что это для тебя больная тема, — продолжил мужчина, только уже с извинениями. Я почувствовал его большую ладонь, что была вся в мозолях, у себя на плече. — Ничего страшного, — слегка улыбнулся я, пытаясь доказать, что все хорошо, повернувшись к оппоненту лицом. — Ты как? — поинтересовался он. — Все хорошо. Только голова ещё болит, — ответил я, потирая голову и ложась обратно на кровать. — Не жарко? — задал ещё один вопрос незнакомец. — Ну, сейчас попрохладнее, чем было, когда я в обморок падал. — Хорошо, — сказал тот, тем самым начав неловкую паузу. Я даже не представляю, о чём можно с ним поговорить. Хотя, всё-таки, пора узнать хотя бы его имя и отблагодарить? — Спасибо, — уже искренне улыбнулся я. — За что? — вскинул бровь собеседник. — За то, что не кинул, — шире заулыбался я. — Да пустяки. Я же не мог бросить человека при таких обстоятельствах. Даже не могу себе в голове представить, как можно кинуть в такой ситуации. Просто посмотреть на мучения, а затем уйти? — мужчина улыбнулся в ответ. Спустя несколько секунд молчания, тот продолжил, — Можно вопрос? — Да, конечно. — Как ты сюда попал? — Оу, это долгая история. Мой отец заставил меня отвозить через полмира продовольствие для Союза. — Союза? То есть СССР? — перебил тот, расширив глаза то ли от удивления, то ли от испуга. — Да. А ты его знаешь? — удивился я. Союз общается не со многими, поэтому мне не составило труда запомнить их всех. Но этого неизвестного я точно никогда не видел. Мужчина лишь вздохнул и подсел немного ближе. — Знаю, — тихо сказал он. Это единственное слово полностью было пропитано грустью и болью, судя по интонации, то вырвалось из его груди с тяжестью. Может, это какой-то старый знакомый СССР, с которым тот уже не общается? — Правда? Если честно, то я знаю всё окружение Совка. И тебя я что-то не припоминаю. Ты его старый friend? — начал я со своей немного чсв-шной интонацией, добавив в фразу слово из своего языка. Тот немного нахмурив брови, посмотрел на меня. В глазах того я прочитал недовольство. Он же только что грустил! Что, у него так резко настроение меняется? От холодного взгляда незнакомца меня прям передёрнуло. Может, ему не понравился мой тон? Или тот не понял слово «friend»? Но мои догадки сразу опровергались после короткого ответа. — Я — его сын. А вот сейчас я реально был в шоке. Он — сын этого коммуниста? Эти русские. Они же все такие грязные, угрюмые, жестокие и постоянно пьяные. Почему он не такой? Это какой-то неправильный русский. — Сын? — переспросил я, будто надеясь, что ослышался. Невольно моя верхняя губа чуть-чуть приподнялась, образовав лёгкое выражение отвращения. — Да, сын, — нахмурился тот ещё сильнее, его голос стал твёрже и настойчивее, мужчина расправил свои плечи и вытянулся, — А что? Противно теперь со мной находиться? — А где же твоя водка, русский? — нахально улыбаюсь я. — Здесь, — мой оппонент встаёт с кровати и направляется у столу, что находится в нескольких шагах, нагибается и достает из-под стола фляжку, — Держи, — сын коммуниста протягивает ту мне. — Это правда водка? Не верю. — Так ты проверь. Буркнув в ответ, все ещё не веря, я открутил крышку фляжки, понюхав прозрачную жидкость. Далее моё лицо скривилось в отвращении. Этот едкий запах. Если водка так отвратительно пахнет, какая она на вкус? Её же пить невозможно! — Фу, реально водка. Ты её пьешь вместо воды? — Нет, вода у меня хранится в другом месте. — А алкоголь тебе зачем? Тем более, в пустыне. — Ну, рану дезинфицирую, нервы успокаиваю, животных отпугиваю. — Животных? Их же тут нет. — Иногда есть. А я вижу, обо мне только опираясь на стереотипы, судишь, — снова принял недовольное лицо собеседник. — Поверь, я за жизнь много русских повидал. И они все одинаковые. — Не скажу, например, кого ты там из моих знаешь? РИ. Мой дед совершенно отличается от моего отца. Он… — Стоп-стоп-стоп, — резко перебил я русского, — Откуда ты можешь знать, кого я знал, а кого нет? — Я многое про тебя знаю, Америка, — ухмыльнулся тот, видимо почувствовав, что я растерялся и сейчас в небольшом ауте. — Что? Д-да… да откуда ты знаешь мое имя? Ты маньяк?! Я так и знал, что ты меня сюда не по доброй воле принес! — вот сейчас мне реально стало стрёмно, откуда он все знает? Союз? Точно, это всё этот урод! Детей своих портит только. Но на это незнакомец лишь молчал, сложив руки на груди. Этот спокойной взгляд меня так и бесит. Он сейчас такой же, как и у всех остальных, что у РИ взгляд был холодный и стеклянный, что у СССР, что и у этого придурка! Психанув, я поспешил выйти из домика, пока этот маньяк не убил или не изнасиловал меня. Русский даже не пытался меня остановить. Оказалось, что всё это время я был не в домике, а в коморке охранника и смотрителя аэродрома. «И куда мне теперь идти? Этот незнакомец был единственным моим возможным спасением! Идиот! Какой же я идиот! Я ведь знаю, что моя гордость не позволит мне вернуться»,  — корил себя я. Я действительно сейчас в полном дерьме. Почему? Почему я стал таким? Таким самовлюблённым козлом, который будет выёбываться при каждом удобном случае. Я вышел на посадочную полосу и огляделся. Уже начало темнеть, а на улице резко похолодало. М-да, чертов песок, тепло вообще не держит. Вглядевшись, я увидел вдалеке что-то похожее на мой самолёт. «А может, всё и не так плохо», — улыбнулся я сам себе и побежал в сторону моей находки.

***

Уже полностью стемнело. Я сидел возле своего самолёта и доедал остатки холодной тушёнки, что завалялась у меня в запасах. Было ужасно холодно, благо, я нашел свою куртку и теперь пытался с ее помощью согреться. Меня трясло не по-детски, всё-таки, перепад температуры за такое короткое время в тридцать градусов — это жёстко. Тем более, я плохо переношу холод, поэтому для меня сейчас даже ноль ощущался бы как минус десяток градусов. Я был сильно измотан, но холод не позволял заснуть. Прикладывая все усилия, я старался подремать хоть часок, чтобы уже на свежую голову думать, что мне делать дальше, но я сидел на полосе и спиной облокачивался на шасси самолёта (оно было ещё теплое, железо не успело остыть) и все мои попытки были тщетны. Сидя уже какое-то время с закрытыми глазами, я почувствовал, что что-то коснулось моего плеча. Я сразу вспомнил про животных, о которых говорил русский и, вскрикнув, открыл глаза. Перед моим лицом стоял тот самый мужчина. Мне показалось это странным, и я поднял одну бровь, не понимая такого приступа нежности. — Пошли, — только сказал он и, подняв меня за руку, накинул мне на плечи свою куртку, что была уже согрета теплом его тела. Я хотел опять что-то язвительно ответить, но сдержался и, приняв его заботу, пошёл с ним рядом. — Слушай, ты мне так и не рассказал до конца историю своего появления здесь, — начал разговор тот, уже без негатива. Будто ничего не было. Я лишь тяжело вздохнул и ответил: — Вот я летел-летел и стал раздумывать над посадкой, но тут двигатель начал шалить, и самолёт, естественно, начал падать. Ну я кое-как выкрутился и посадил его. Потом, осмотрев двигатель, понял, что камера сгорания накрылась медным тазом, а именно её в запасных у меня нет. Теперь, я не могу отсюда улететь. Осталось только помирать. — Не помрёшь. Я не позволю. А вот сейчас я реально задумался. Чтобы я сделал на месте этого человека? Вначале скорее всего плюнул на пострадавшего и, развернувшись, ушел. Затем, если бы у нас произошла ссора, то в жизни бы не попытался его найти и, тем более, помочь. Я бы только радовался его смерти и наблюдал за мучениями. Эх, я действительно забыл, что значит быть ничтожеством за эти долгие годы. — А можно вопрос? — очнулся я от размышлений. — Да, конечно. — А как тебя зовут? — Россия. — Приятно познакомиться, Россия. Это точно какой-то неправильный русский!