Затерянный аэродром

Меня проводят два телохранителя по длинному тёмному коридору с кремового цвета стенами, в конце которого виден яркий белый свет и редкие вспышки от фотоаппаратов. Меня сопровождали двое мужчин, что обеспечила мне компания BBC, в распоряжении которой и было здание, где сейчас будет проходить интервью. Я поправляю галстук на своём чёрном строгом костюме перед выходом «в свет». Как только моё лицо попадает в объектив камер, так журналисты начинают поднимать шум, кто-то даже аплодирует моему появлению, что активно подхватывают остальные. Выдохнув, я с огромным трудом заставляю себя улыбнуться, ступая по белой плитке пола к чёрному широкому столу, который предназначен для человек четырёх, но сегодня только я виновник этого торжества. От белых стен небольшого размера комнаты отражались звуки ещё никак не скончавшихся аплодисментов щёлканье кнопок камер, фотоаппаратов, что в совокупности образовало громкий шум, бьющий по ушам. В нескольких метрах впереди меня стояли пять рядов чёрных стульев, на которых и расположились журналисты и репортёры. — Здравствуйте, Соединённые Штаты Америки! Для нас огромная честь, что Вы всё-таки согласились ответить на пару вопросов репортёров газет Великобритании, — улыбаясь, приветствует меня молодой худенький парень, сидевший недалеко от меня, после тот поворачивается лицом к камерам и фотоаппаратам, вводит всех в курс дела больше для официальности, ведь все и так понимают, зачем они здесь. Скрепив руки в замок и положив их на стол, я смотрел на толпу. Если бы на мне не было новых тёмных очков, что, благо, были найдены в такое-то дефицитное время, то вся бы толпа людей узрела мои глаза, в которых скорее разглядела вернувшуюся ненависть к всему живому. Если быть честным, после узнавания информации касательно России, я совсем не хочу выходить на публику, а запереться в комнате номера, напиться и дать волю слезам, чувствуя, как боль в груди прожигает всё оставшееся в тебе живое. Хотя рыдать у меня уже не получится, я так устал от всего, что уже нет сил лить слёзы. Но интервью, что вот-вот должно начаться, нужно мне для завершения слухов и ложных новостей, коих развелось уже огромное количество. Так что, если бы не выгода, то сидел бы я в номере и нос свой оттуда не высовывал. В одном помещении со мной находились журналисты пяти моих любимых газет, которым я позволил явиться сюда. Настроения говорить с кем-либо у меня напрочь отсутствует. Думаю информации, что те напечатают у себя на страницах, будет достаточно. — Мистер США, позвольте я начну! — подняла руку девушка из зала. — Да, конечно, — снова заставляю себя улыбнуться. Чёрт, видно, что моя улыбка явно натянута. Надеюсь, мне не придется отвечать на вопросы о моём нынешнем состоянии. — Давайте начнем с самого банального. Как так произошло, что Ваш самолёт пропал с радаров? — Я точно не знаю, если быть откровенным. Присутствовали нарушения в рации, из-за которых я не смог связаться хоть с кем-то и попросить помощи. Знаете, я огорчён, что так и не дождался помощи и вытаскивать себя из пустыни пришлось исключительно самому, — изредка киваю я во время повествования. — Что именно было сломано в Вашем моторе и тем самым повлекло за собой падение? Как Вы смогли приземлиться? — дождавшись, что девушка, задавшая вопрос, поблагодарит меня за ответ, спрашивает женщина в строгом костюме. — Интересный вопрос. Приземлился я классическим путем, хоть и был вариант прыгать с парашютом. Очень рад, что всё-таки обстоятельства заставили выбрать первое, ведь в тот момент я не думал о том, на чём я буду возвращаться обратно при возможности. А так, я мог потерять самолёт, ведь насколько сильнее он будет поврежден от падения, никто не знает. В двигателе у меня вышла из строя камера сгорания и загорелась. Благо, другие части двигателя не повредились, и те не вспыхнули. — У Вас, скорее всего, были инструменты, чтобы починить поломку? — продолжала женщина. — Инструменты были, но они практически бесполезны, если нечем заменить деталь, что вышла из строя. Нужна была запасная камера сгорания, а именно её у меня и не было. — Погодите, а как тогда Вы смогли всё починить и вернуться? — врывается в разговор мужчина с задних рядов. — Я… — выгнув брови в грусти и поджав губы, отвожу взгляд в сторону. Душа снова истошно заныла, как только я вспомнил про Росса. В голове вновь быстро пролетали мысли о том, что прошли уже сутки с момента моего возвращения в Лондон, но я так и не смог добиться хоть какой-то помощи. Ужасно больно каждый раз вспоминать, что моя любовь сейчас наверное очень сильно нуждается в еде, воде или банальном присутствии кого-то рядом и из-за отсутствия этого умирает. Глаза начали немного побаливать, будто сейчас из тех польются слёзы, но я знал, что этого не случится. У меня просто не осталось слёз после сегодняшней ночи. — США, с Вами всё в порядке? — спрашивает меня парень, сидящий рядом, что являлся контролёром интервью. — Ох, да-да, — мягкий голос явно омеги заставляет на мгновение забыть о русском и обратить внимание на репортёров и мужчину, терпеливо ожидавший ответа на свой вопрос. «Чёрт, США, возьми себя в руки! Ты перед камерой. В номере будешь сопли распускать», — мысленно тут же отчитал себя я, беря в руки. — Вам точно не нужна медицинская помощь? — интересуется парень, на что я отрицательно машу головой. — Нет, спасибо. Как я починил самолёт, верно? — переспрашиваю сам у себя я, принимая серьёзный вид, — В пустыне находилось небольшое здание, которое при работе аэродрома, скорее всего, выполняло функцию места для починки двигателей или самих самолётов. В помещении находились коробки, в которых я смог отыскать нужную камеру сгорания. Конечно, пришлось её немного переделать, чтобы та идеально вошла в пространство, отведенное под неё. Работа напильником, в основном, — выпрямляюсь я, уверенно продолжая свой рассказ. Хорошо, что все махинации с моим мотором, что делал Россия, я внимательно изучал и теперь могу с уверенностью подавать всё увиденное, будто я сам чинил двигатель. — Где именно Вы совершили вынужденную посадку и находились всё это время? — доносится голос из толпы. — Юг Саудовской Аравии, пустыня Руб-эль-Хали. Всего на интервью у меня был выделен час, который я еле смог найти из-за огромной занятости. Один вопрос за другим от журналистов продолжали быть касательно моей пропажи. Я получил уже огромное количество подобных высказываний от своих родных по типу: «А как ты починил самолёт?», «А как ты выжил?», — и так далее. Честно, мне уже поднадоел этот ажиотаж вокруг меня, особенно смотря на моё нынешнее подавленное состояние. Настроения, как и желания сидеть и нагло врать людям в лицо у меня не было, но теперь я просто не мог поступать иначе. Хоть раньше я и мог придумывать чушь и повествовать её на просторы огромного количества людей без угрызений совести, то сейчас у меня это выходит с трудом. Особенно понимая, что я вру по поводу любимого человека… Я не достоин этого восторга со стороны людей, когда те слышат, что я сам смог выбраться из пустыни. «Ненавижу себя», — проносится у меня в голове, когда я открываю рот для ответа на очередной вопрос любопытного журналиста. Сжимаю руки в кулаки на своих коленях, произнося очередную ложь. Похожие вопросы следовали одним за другим, как спустя уже минут сорок моего интервью произносят нежданный вопрос. — США, позволите вопрос не по теме Вашей пропажи? — поднимает руку парень, что раньше молчал и только записывал мои ответы на отдельные вопросы. Я киваю, — Что насчёт Вашего положения в личной жизни? Насколько мы все знаем, Вы одиноки и у Вас ни разу не было отношений за все то время, что мы знаем Вас. Почему же? Может, у вас есть любовник или любовница, но Вы держите свои отношения в тайне и не желаете показывать те на публику? А может, Вы влюблены в данный момент? — Ох, ну-у, — протягиваю я, явно не ожидая вопросы подобного формата. Росс. Снова в голове только он. Стараясь не отдаваться очередным мыслям о том, как ему сейчас плохо и как тот наверное разочарован во мне, что терзают меня на постоянной основе последние сутки, я грустно опускаю глаза в стол, а после снова поднимаю их, буравя взглядом одну из снимающих меня камер. Если бы они знали, в кого я на самом деле влюблен и что происходит между моим любовником и мной на самом деле, меня бы сразу начали осуждать. Собственно, это логично. Мой поступок ужасный, но я не могу пожертвовать народом, насколько больно не было бы это решение для меня. Моё интервью покажут по всем телевизионным каналам, поэтому каждый ответ данный мной должен быть обдуманным и максимально понятным, так как люди любят раздувать слухи из ничего. Если бы сейчас операция по спасению России была в процессе, я бы ещё подумал, говорить людям про свои чувства или нет (конечно, без упоминания кому именно принадлежит моё сердце), но, к сожалению, я потерял свою любовь, — На самом деле, я очень придирчив в выборе людей для своего окружения, будь то знакомые, друзья или, тем более, любимый человек. Я хочу чтобы меня окружали только добрые и понимающие меня люди. Очень жаль, что таких мало. Из-за этого у меня нет ни с кем настолько близких отношений, что могли бы перерасти в что-то большее. Да и не особо меня интересуют отношения, особенно без любви, а добиться моей любви получалось только у одного человека за всю мою жизнь. — Тогда позвольте, я тоже задам вопрос не по теме интервью, — говорит девушка, что уже ранее расспрашивала меня, — Ваш гендер. Очень многих интересует этот вопрос, ведь Вы всегда уходите от него или меняете тему. Так всё же, какой он есть? Вы скрываете его? Есть какие-то причины для этого? — Я считаю очень неприличными данные вопросы, — хмурюсь я, понижая голос и переходя на серьезный тон, ведь данная тема является очень трепетной для меня, как, я думаю, вы уже поняли, — Я понимаю Ваш возможный интерес, но это как минимум невоспитанно спрашивать что-то подобное. Это равносильно тому, что Вы собираетесь лезть ко мне в постель. Да, я всегда ухожу от этого вопроса, так как считаю его максимально личным делом каждого, что не должно касаться других. Я умалчиваю свой гендер на публике, но, как пример, мои близкие и друзья знают его. Сейчас развелось огромное количество стереотипов вокруг гендеров, что берут начало вплоть с веков, когда всё решалось силой. Но предвзятое отношение к некоторым гендерам всё ещё присутствует в нашем, казалось бы, современном обществе! Я предпочитаю, чтобы люди оценивали меня и строили своё мнение обо мне по моим поступкам, а не по тому, что мне далось с рождения и что я не могу никак поменять. Поэтому, скорее, у меня вопросы к людям, кто так настойчиво хочет разознать мой гендер! Для чего? Может ли кто-то из присутствующих ответить мне?! Зачем Вам это знать?! — зал замолчал, все молча смотрели на моё лицо, что в процессе рассуждений стало гневным. Выдохнув и не получив ответ на свой вопрос, я добавляю, — Видите, весомой причины нет. Если вы желаете судить обо мне по гендеру, то, прошу прощения, у вас не получится это сделать. Очень надеюсь, что данный вопрос больше никогда не прозвучит на моих интервью. А теперь я хочу прервать данное и удалиться, считаю, что все вопросы обсуждены и будут достаточны, чтобы люди судили о произошедшем. По комнате сначала разнёсся недовольный гул, а после и аплодисменты, которые благодарят за мое появление здесь. Встаю со стула и быстро покидаю помещение, уходя обратно к двум телохранителям, что всё это время ждали меня в коридоре за закрытой дверью. Меня провожают очередные вспышки фотоаппаратов, что слепят и без того болящие от слёз, пролитых ночью, и усталости глаза. Да, сегодняшняя ночь была очень сложна морально. Сам день был продуктивный, как только я вернулся в номер, я сел за дела, пытаясь занятостью заглушить боль и хоть как-то прервать мысли о том, что я поступаю, возможно, неправильно, и мне нужно тот час сорваться с места и лететь к себе на территории с надеждой, что я не опоздаю. Меня не волновало, что было написано в этом чёртовом документе, я чувствовал, что это какая-то ошибка и настоящий РСФСР сейчас ожидает помощи в пустыне. К тому же, зная Союза, он мог составить ложный документ, имея власть. Надеюсь, что это так… Непонимание ситуации заставляет меня кричать от обиды. Ведь всё на самом деле может быть иначе: кто-то притворился Россией и пудрил мне мозги всё это время. Но даже это меня не особо волнует. Влюбился-то я именно в отношение ко мне со стороны русского… Или «русского». Не важно! По крайней мере, мне намного больнее было от того, что я оставил человека умирать. А я ведь обещал. Обещал, что помогу! Я просто отвратительный… Спускаюсь по лифту на первый этаж, после чего меня доводят до моего бежевого кабриолета, и два телохранителя покидают меня. Сев за руль и проведя по нему рукой, я глубоко вздыхаю, переводя грустные глаза на бардачок. Никто теперь меня не видит и можно дать волю эмоциям, что скопились. «Я просто отвратительный», — шепотом повторяю я, открывая дверцу названного и беря оттуда небольшой кусок блокнотного листа, сложенного в два раза, и открываю тот. Поджимаю губы, как только вижу знакомый почерк и задаю сам себе логичный вопрос: «Зачем ты себя мучаешь?», — на что сам же и отвечаю спустя пару секунд: «Я скучаю». Тёмные тучи Лондона, что плыли над головой и создавали ощущение, что весь город окрасился в серый цвет, будто описывали моё нынешнее сломанное состояние. «Дорогой Америка, скорее всего, ты увидишь эту записку, когда будешь готовиться ко взлёту. Если это действительно так, то мой план удался, ха-ха…», — грустно улыбаюсь, узнавая характерную лексику и позитивный настрой причины моего плохого состояния. Взял с собой я эту записку, как ментальную помощь от человека, что за всю ту неделю оказал мне поддержки больше, чем мне оказывали за всю жизнь. «…Просто я хотел напомнить тебе, что ты замечательный, превосходный, незабываемый. Чёрт, мне слов не хватит полностью описать, какого мнения я о тебе. Ты очень милый, красивый, особенно твои глаза. Помни всегда, что они — нечто невероятное и являются твой изюминкой!», — продолжил чтение я, пока на лице расплывалась искренняя грустная улыбка. Как жалко, что я так долго обещал вернуть тебя, Раш. Прости, я не могу пожертвовать своим народом. Пожалуйста, прости меня. Я очень хочу, чтобы ты был рядом со мной, радовался жизни, я обещал тебе это. Мне никто не верит и не желает помочь. Я в безысходности. Прости… Душа снова начала жечь, но для меня это стало уже привычным делом. Вчера была моя ещё одна отчайная попытка добиться отправления самолётов через отца. Вечером я звонил ему уже будучи в шаге от срыва, ведь у меня в голове не укладывалось, что происходит с этими документами о смерти живого русского. Папаша снова говорил мне, что я несу бред. А знаете, отчего он мне так категорически не верит всегда? Его безумная ненависть к омегам. Он их терпеть не может и на равных с собой не ставит. И как же мне повезло родиться именно омегой у того прекрасного отца! Я уже говорил, что он заставил меня стыдиться перед ним своего гендера и тот никогда не скрывал, что не воспринимает меня всерьёз. Хоть я всю жизнь ему доказывал, что не глуп только из-за того, что являюсь омегой, что моё место не прислугой за кем-то, что я не человек второго сорта, но тот упорно, даже сейчас, когда я обгоняю его в сферах экономики, политики на мировой арене, всё равно считает все мои заслуги только как награда за «красивое личико», как тот выражается. Мол, стелюсь я под каждым и тем самым добиваюсь всего. Приравнять родного сына к проститутке это уже сумасшествие, но его попытки доказать всё вышесказанное ещё более безумные. Именно поэтому наш диалог закончился очередным скандалом и вчера вечером. Я всеми силами пытался доказать, что мне нужна помощь, чтобы спасти человека, но отец всё ещё стоял на том, что я — несмышлёный омега, которому только и нужно, что привлечь внимание. Думаю, теперь вы смогли понять, почему меня рассмешила новость о том, что папаша пытается сохранить мои территории. Ну не бредово ли делать это с его стороны? Особенно вспоминая годы революции, когда тот ну никак не хотел отдавать мне территории, считая, что я слишком глуп, чтобы брать под контроль земли. Выиграв революцию и доказав папаше, что я способен на многое, тот лишь кидал в пустоту слова-отговорки: «Тебе тогда повезло», «Это было только с помощью РИ», — тем самым обесценив моё достижение. Мне было всего шестнадцать, но уделать его я всё-таки смог, отвоевав независимость. Помню, каким позором это было для него. Как это? Великая Британская Империя смогла проиграть какой-то там колонии. Ха-ха, да-да, смог проиграть. Мои глаза снова зацепляются за текст на бумаге: «Я действительно очень сильно привязался к тебе, даже несмотря на достаточно короткое время нашего знакомства, и могу сказать, что только благодаря тебе я начал верить в любовь с первого взгляда. Сначала я очень опасался тебе говорить о чувствах, ведь ты не лучшего мнения о СССР, поэтому я боялся получить отказ. Мне бы очень хотелось продолжить общение с тобой. Хорошего полёта, солнышко!». «Ты бы знал, папаша, сколько жизней загубил своим хладнокровием!» — прошипел я и ударил по сиденью рукой, сжимая в руке письмо. Злость резко заиграла во мне. Почему этот мудак решил сначала обтереть об меня ноги, унижать на протяжении всей жизни, а после отказать из-за информации, что он сам себе и выдумал, мол, я тупой?! Он прекрасно слышал, как я упрашивал его помочь мне! Но нет, плевать, совершенно! Ненавижу! Аккуратно сложив бумажку, пытаясь её не помять из-за огня гнева, горящего во мне, и убрав ту во внутренний карман пиджака, я газую и уезжаю обратно в свой номер. Документов у меня всё ещё куча, нужно с ними разобраться. *** Открывая дверь номера ключом, позже кидая его на пол со всей злостью, что скопилась во мне, я вхожу в помещение, всё мое тело трясло от поведения отца. Тот ведёт себя, как обидевшийся ребенок, что хоть скандал устроит, но всё равно будет пытаться доказать свою точку зрения! И ему плевать, что его точку зрения по поводу омег оспорили ещё век назад, так этот придурок продолжает унижать мой гендер, меня и заодно мои поступки! Почему этот блядский старик не может просто сделать, что я его прошу?! Ударяю кулаком в стену от эмоций, что больше невозможно сдержать и выкрикиваю короткие маты на родном языке, оскорбляющие папашу. Чувствую пульсирующую боль в костяшках от удара, которая выводит из себя ещё больше. «Как я тебя ненавижу! Ты с самого моего рождения портил мне жизнь! Твой характер мудака совершенно не позволяет выстроить с тобой хоть какой-то контакт! Даже когда я тебя прошу практически на коленях сделать для меня одолжение и помочь, ты всё равно тыкаешь в меня своими правилами и совершенно плюешь на мои эмоции!», — выкрикиваю я на одном дыхании, ударяя по столу с бумагами, что неудачно попался под горячую руку, пытаясь хоть как-то подавить агрессию: «Ещё эта гора документов. Как я ненавижу всё это! Ненавижу всё и вся!», — снова срываюсь на крик я и одним резким движением рук смахиваю все бумаги со стола. Ранее уложенные в аккуратные стопки документы летят на пол, разбрасываясь по всему номеру. Ударяю двумя руками в стену, и мои силы резко покидают меня. Медленно скатываюсь по стене, пока по телу идёт лёгкая дрожь. Слёзы снова навернулись на глаза, и я уже не в состоянии сдерживать их. Сидя на полу, я сжался калачиком, пребывая в приступе истерики. Всхлипы и тихие выкрики разносились по всей комнате, пока я чувствовал полное отсутствие сил сопротивляться эмоциям. «Почему я не достоин банального счастья?», — шепчу я, снова заливаясь слезами. Удивительно, что те остались у меня, ведь этой ночью их было пролито столько, сколько я не проливал за всю жизнь, наверное. Мне было больно понимать, что я не могу помочь Россу. Он умрёт, ведь я выбрал народ. Мне было очень плохо от осознания, что сейчас он может лежать и считать минуты до конца жизни. Я помню, как он радовался, когда я обещал прислать ему помощь. Я обещал, что вылечу ему ногу, что буду рядом. Ночью, лёжа в кровати и прижимая к себе одеяло, я осознавал, как скучаю. «Хочу снова когда-нибудь услышать его голос, обнять его», — вертелось у меня в голове в тот момент ночи. Сейчас было похожее состояние. Вжимаясь в стену, я представлял, как Россия разочарован во мне. И мне уже плевать, кто там в пустыне: настоящий Росс или нет, я влюбился именно в этого человека, а не в его образ, как я уже сказал ранее. Документы разбросаны по полу в следствии моего гнева, их теперь надо собирать, но я продолжаю смотреть пустым взглядом в потолок. Слёзы перестали течь, сейчас только болело что-то внутри. В голове гул, а перед глазами бежали воспоминания, как Росс пригласил меня на танец. Его руки, его запах, музыка. Как было больно понимать, что этого больше никогда не будет. Я, скорее всего, даже влюбиться больше не смогу, после такой травмы, ведь я убил любимого человека. «Я обязательно пришлю за тобой людей. Только ты дождись. Хоть я им и скажу, где ты можешь быть, но ты всё равно высматривай самолёты в небе и старайся не ходить далеко от дома, хорошо?», — вздохнув, вспоминаю я свою последнюю фразу, что сказал русскому. Если бы я знал, что тогда наше объятие будет последним, я бы никогда тебя не отпустил, Раш. «А может, я успею доделать всё уже сегодня, ночью отправиться на родные земли и попытаться вернуть Россию?» — из ниоткуда мысль появилась у меня в голове. Я даже не задумывался о подобном ранее. В душе загорелся огонек надежды, что заставил, неожиданно даже для меня, в миг вытереть слёзы, осознать услышанное, подпрыгнуть и, встав, начинать собирать раскиданные бумаги. Те нужно снова разложить в две стопки на подписанные и не подписанные, коим способом те лежали до погрома, как вдруг раздается громкий звук, говорящий о том, что кто-то желает навестить меня. Нахмурившись, я положил небольшую стопку уже собранных документов в руках на стол и пошел в сторону двери, попутно останавливаясь возле зеркала, что висело на стене. Красные глаза от слёз быстро скрываются за линзами тёмных очков, не дай Бог, чтобы кто-то увидел меня в таком состоянии. Открываю дверь и вижу перед собой брата, что заставляет меня улыбнуться. — Привет, Аме, — слегка улыбается Канада, приветствуя меня, — Надеюсь, я тебя не отвлекаю. — Привет. Нет, я пока порядок навожу. Ты что-то хотел? — О-о-о, такое ощущение, будто тут война прошла, — заглядывая мне за спину и видя весь хаос в моём номере, говорит Кан, на что я только пожимаю плечами, — Я к тебе ненадолго, точнее просто спросить про твоё самочувствие. Ты вчера был так опустошён и не хотел выходить со мной на контакт, да и к тому же, я получил записи с твоего интервью, ты там особенно подавлен. Может, тебе нужна помощь? Всё хорошо? — Тогда мне надо много тебе рассказать, проходи, — недолго подумав, решил я поделиться с оппонентом своими чувствами. Обсуждать всё произошедшее в коридоре отеля является не лучшей идеей, поэтому я пропускаю канадца в номер, закрывая за тем дверь. — Прости, что пришёл к тебе без приглашения, — извиняется тот. — Всё в порядке, мне сейчас не помешает компания, — отвечаю я, морально готовясь к тому, что придёт выложить всё, что происходит у меня на душе. Я знаю Канаду не первый год и его способности узнавать настоящие эмоции человека, даже если тот отлично лжёт — просто поразительны. Если я и совру, что всё хорошо, тот будет приставать ко мне с ещё большим количеством вопросов, ведь видит, что мне на самом деле плохо. А так как он всё видит, мне стоит ему рассказать. Я знаю, он поймет меня, поддержит, обнимет. Мне просто стоит выговориться. Я привык уже не надевать маску радости рядом с Каном, всё равно не поможет. — Что же тут произошло? — присаживаясь на корточки и поднимая с пола один листок, собеседник разглядывает его, после протягивает мне. — Британия довёл, — не вру я, хоть сейчас можно было бы сказать, что просто задел бумаги и те рассыпались. — Снова ссора с ним? — видя, как я собираю разбросанные документы, Кан начал мне помогать, параллельно начиная расспрашивать меня. — Вновь пытался доказать мне, что я — позор семьи. А я ведь просто хотел попросить о помощи. — Ты должен быть к нему терпимее, — опять начинает ту же песню канадец, но тут же заканчивает её, как я начинаю сверлить того недовольным взглядом, — Хорошо, молчу. И давно ли тебе нужна помощь папы? Ты же вроде всегда сам справлялся со всем на свете. — Кан, я должен тебе кое-что сказать. Только обещай не перебивать? — прошу я, будто сейчас я готовлюсь раскрыть государственную тайну. — Конечно, — понимающе кивает тот. — Помнишь же вчера я просил отца отправить самолёты в пустыню, но тот отказал? — Да-да. — Точно не знаю, как это произошло, но мой самолёт попал в магнитную бурю или компас барахлил, до конца я так и не понял, но мой курс совершенно поменялся из-за чего-то ранее перечисленного и я летел вообще в противоположную сторону. Мне видимо улыбнулась удача, раз меня не сбили ещё в воздухе, но мой двигатель начал гореть и пришлось приземляться. Ах, да, ты же видел моё интервью и всё это знаешь, скорее всего, — Канада кивает, кладя ещё одну стопку собранных бумаг ко мне на стол, — Тогда перейду сразу к сути. В пустыне я встретил сына Союза. Это был РСФСР. — Прости, что прерываю, но как он там оказался? Ну, в пустыне, — удивлённо восклицает брат. — Его самолёт сбили и он буквально доживал последние дни будучи без нормального пропитания. И даже в таком состоянии он помог мне починить мотор. Я врал в интервью, что сделал все сам. Ты же вчера хотел узнать, зачем я пытаюсь отправить самолёты за каким-то РСФСР? Как благодарность. И, не пойми меня не правильно, но у нас с ним сложились достаточно хорошие отношения и помочь ему теперь хочется тем более. — М-м, да, я видел вчера, — намекая мне на засос, что я был вынужден показать отцу и оппоненту вчера, дабы первый мне поверил и не стал снова покрывать оскорблениями. Слегка покраснев, отвожу взгляд, начиная мямлить оправдания себе под нос. Чёрт, если я даже объясню ему всё произошедшее, то от шуток я уж точно не отделаюсь, — Что это за погоня за русскими? Вы их разве с папой не презирали? — Кан, сейчас не лучшее время для этого, — раздражённо произношу я, снимая с себя очки и положив те на стол с последней стопкой листов, — Ты видишь мое состояние? Я пошучу с тобой позже, но не сейчас. Засос получился случайно. Мы напились и поспорили, умеет ли он их ставить. Кто же знал, что он действительно его поставит? — Это ты так из-за сына Союза? — обеспокоенно произносит собеседник, указывая на мои глаза. — Ты хотел узнать, как я. Вот, увидел? — Аме… Бедный мой, неужели это действительно так важно для тебя? — Стыдно мне, понимаешь? Я обещал прислать подмогу, а не могу. У меня дел, сам видишь, выше крыши, а помощи мне больше ждать неоткуда. Я просто нормально заснуть не могу, понимая, что сейчас умирает человек. И даже не просто человек, а тот, кто помог мне, когда я был на волоске от смерти. Он отдал мне свою камеру сгорания и тем самым спас мне жизнь. Я просто не могу его бросить без благодарности, — поджав губы и смотря в пол, выговорился я. Обычно брат всегда меня поддерживал, даже в ситуациях, когда не был согласен с моим мнением. Я всегда знал о его неприязни к русским, из-за которой я сто раз подумал прежде рассказывать ли эту ситуацию с Россией. У канадца был друг русский, что как-то очень сильно задел Канаду. Как я говорил, мой брат очень обидчив, поэтому даже сейчас придерживается позиции «все русские плохие». Но, даже несмотря на это, я ожидал получить от него слова поддержки или хотя бы понимания. — Прости, я не могу сложить логическую цепочку в голове, ведь РСФСР мёртв, мы это выяснили ещё вчера. — Не мёртв он! Я знаю, я видел его, или ты тоже считаешь меня сумасшедшим, которому голову напекло и ему это все почудилось?! — повышаю голос я, чувствуя, что оппонет совсем меня не понимает, — Даже если это не РСФСР — плевать! В первую очередь, это живой человек! — Аме, тише, прошу тебя, — подойдя ко мне и положив руку на мое плечо, собеседник выдохнул, — Извини, я не могу представить, как ты себя чувствуешь на данный момент и понять тебя у меня выходит с трудом, но я могу помочь тебе, несмотря на свою нелюбовь к русским. — Как? — моя злость исчезла и сменилась надеждой. Как там Росс говорил? «Надежда умирает последней»? — Я сейчас в принципе свободен и могу с лёгкостью отправить свои самолёты за твоим любимым. — Кан! — Всё-всё, молчу. Так вот, ты только должен дать мне точные координаты. — Ты правда поможешь мне? — с изумлением подняв глаза на брата, срывается с моих губ, после чего те расплываются в улыбке. Первой искренней и радостной за весь день. — Конечно, не могу видеть брата в таком подавленном состоянии, — улыбается в ответ Канада. — О Господи, Кан! Спасибо огромное! Спасибо! Поверь, ты так много сделал для меня этим решением! — чуть ли не прыгаю от счастья я, заключая канадца в объятия. — Если бы ты рассказал мне всё вчера, я бы уже сегодня выслал самолёты. Тем более, ты знаешь, что в Великобритании сейчас находятся мои пилоты, что недавно временно вернулись с фронта. Ты мог попросить меня о помощи, — обнимает меня в ответ оппонент. — Вчера я весь день был в бумагах, после мне было очень плохо из-за совести и в итоге я даже не подумал, что могу попросить тебя помочь мне. — Понимаю, но помни, что я всегда помогу тебе по возможности, — крепче обнимая меня, говорит Канада, коротко целуя меня в щеку, тем самым выражая поддержку, — Я бы сейчас выпил, — отстраняясь, говорит тот, предлагая мне провести время вместе. — Я бы с радостью сделал это ещё вчера, чтобы не страдать от боли, но мне нужно работать. Могу заказать другой вид напитков в номер, если хочешь посидеть и поговорить, потому что я, если быть честным, очень соскучился по тебе и с радостью бы поболтал. Тем более, самые важные и срочные бумаги я уже подписал и отослал к себе на территории. Поэтому, раз ты мне помогаешь, то я больше не беспокоюсь насчёт работы. — «Не страдать от боли», — цитирует моё высказывание с лёгкой улыбкой брат, — Знаешь, я подозреваю, что тот засос был совершенно не случайно, — в ответ я хмурюсь и обиженно надуваю щеки, — Да ладно тебе, я наоборот был бы рад, если ты нашел себе кого-то. А то ты один и я считаю, тебе стоит завести уже кого-нибудь. — Говорит тот, кто сам отношений лет десять не видел. — Ну я же за тебя волнуюсь, — посмеялся собеседник моей реакции. Решив выпить по кружке чая, я заказываю те по телефону и их приносят уже через пару минут. Основной темой наших обсуждений стал Росс. Кан пытался выбить из меня признание, что я влюбился, но на все его аргументы я отвечал однотипными фразами: «Он хороший собеседник, но я не думаю, что у нас может что-то получится», «Он меня интересует только как знакомый». Уже не в первый раз, как канадец пытается подобрать мне кого-то, считая, что я страдаю в одиночестве. Хоть логично, что за такое-то количество времени я уже должен был научиться существовать один, без поддержки в виде партнёра, но собеседник другого мнения. Я считаю, что отношения нужно строить по любви, а не потому что «надо». Всё-таки я никого ни разу не любил, да и доверяться левому человеку тоже не хочется. Уже доверился, так сказать. Очень иронично, что сам Канада такой же не влюбчивый, это у нас семейное, но тому повезло встретить свою любовь пару раз в жизни. Хотя на личном у него опять же очень давно ничего не происходит, это его практически не колышет, но за меня тот волнуется, будто я брошенное животное. — Снова твоё сердце не растопили. Кто же это сделает? — хмыкает Канада, допивая кружку с чёрным чаем. — Да ладно тебе, меня совершенно не интересуют отношения, — вру я, ставя уже допитую чашку на стол и потягиваюсь, разминая мышцы. — Так вот, вернуть же этого сына надо. Не могу не сказать, что ты меня очень удивил тем, что так волнуешься насчёт него. Вроде тебе ничья жизнь ценности не представляет, сам же говорил. А тут вдруг ты так подавлен. Непривычно видеть тебя в таком состоянии, должен признаться. — Говорю же, он мне жизнь спас, я должен отблагодарить. Да и ты тоже, Кан, так говоришь, будто не ценить чужие жизни — нормально. — Для тебя — вполне, — по-доброму смеётся брат, — Что же ты сразу у меня не спросил помощи? — Думал, что ты ничем мне помочь не сможешь. Точно, тебе нужны координаты, — вспомнил я, вставая со стула из темного дерева и подхожу к тумбочке, стоящей на противоположной стороне комнаты, — Саудовская Аравия, пустыня Руб-эль-Хали, Южный аэродром Хуссейн, — открываю ящик, из которого достаю карту, где были записаны возможно верные координаты, — Только когда я пытался отправить самолеты, мне сказали, что такого аэродрома не существует. Мы с Россией смогли выяснить примерные координаты, но они, скорее всего, неправильные. — Что за мистика вокруг твоего полета? Человек, который тебе помог на самом деле мёртв, аэродрома, где ты был, не существует. — Могу сказать тебе больше: мы случайно нашли трупы в здании аэродрома. Я не стал говорить об этом в интервью и поднимать шумиху, ты тоже это особо никому не рассказывай. — Трупы? Ужас какой! С тобой всё в порядке после увиденного? — забеспокоился Кан. — Всё нормально, меня, правда, от увиденного чуть не стошнило. — Ну уж надо думать. Зрелище не из приятных, — забирая карту из моих рук, добавляет канадец, — Хорошо, по названию найдём точные координаты и если сможем сделать это быстро, уже завтра утром отправлю пилотов. Лично отправлюсь за твоим новым дружком. — Спасибо тебе, огромное, — улыбаюсь я, благодаря брата, — Только ты не шути с ним про то, что я, по-твоему, влюбился. Не хватало мне ещё краснеть перед врагом, когда его сын всё ему выложит! — Ты знаешь, как я люблю посмеяться с твоей позиции на жизнь, касательно партнёров, но никогда не буду выносить эти шутки за пределы нашего диалога. Перекинувшись ещё парой слов, Канада покидает меня, прощаясь и обнимая напоследок. С улыбкой провожаю его, а на душе становится наконец-то спокойно. Как мне повезло, что пилоты Канады сейчас находятся в Великобритании. Больше нет боли, нет желания зарыться в подушки и прореветь весь оставшейся день. За окном даже выглянуло солнце, что сделало моё настроение ещё более весёлым. Я снимаю пиджак с плеч и аккуратно вешаю тот в шкаф на вешалку. В шкафу мой взгляд упал на штаны цвета хаки, в которых я провел всю неделю с Россом. Заметив дырку на одной из штанин у тех, я мягко улыбаюсь, вспоминая, как русский аккуратно обрабатывал мне рану, гладил по ноге, пытаясь тем самым оказать поддержку. «Теперь всё будет хорошо», — шепчу я, закрывая шкаф и смотря на свое отражение в зеркале. Как хорошо, что теперь я могу не плакать из-за случившегося. Господи, хорошо, что у меня есть такой брат, как Канада. Я обязательно верну тебя, Раш. Я обязательно выполню обещанное. *** Получив на руки ещё новые документы, работы стало больше, что совсем меня не радовало. Самое ужасное, что, будучи всегда очень сконцентрированным на документах, сейчас я не могу не отвлекаться на мысли о скором возвращении России. Увидя в бумагах хоть какой-то фактор, что мог напомнить мне Росса, так я сразу выпадал из реальности. Подпирая щеку рукой, я мечтательно смотрел в окно, будто школьник, который первый раз влюбился и теперь гормоны никак не могут отстать, и воображал, как я обнимаю русского, целую. Погодите, так я и есть тот самый школьник, ха-ха-ха. Всё-таки первая любовь такая же особенная, как о ней любят говорить. Хорошо, что я осознал свою влюблённость ещё в пустыне, иначе было бы ещё больнее понять, что испытываешь чувства к человеку, которого ты больше никогда не увидишь. Ну вот, я снова замечтался! Работа сама себя не сделает. Отрываюсь от очередного просмотра в окно, за которым стемнело, и путешествия в своём воображении, смотря на очередной документ. Чёрт, буквы уже плывут перед глазами. Не могу больше видеть эти бумаги! Решив немного передохнуть и заказать еды в номер, ведь практически весь день я ничего не ел, а уже около пяти вечера, в ту же секунду раздается продолжительный и громкий звон. Звонил телефон. Поднимаясь со стула и снимая трубку, слышу голос брата на другой стороне провода, что не может меня не радовать. — Привет, Аме. Ты как там? Все хорошо? — коротко приветствует меня Канада. Отвечаю ему, что всё прекрасно, и оппонент переходит к сути дела, — Я что звоню-то: мы все источники обыскали тут с моими людьми, такого аэродрома действительно не существует. — Этого не может быть, — хмурюсь я, слыша снова данную информацию. — Я верю тебе, поэтому мы проанализировали все возможные источники, как я уже сказал. И нигде нет даже его упоминания, так тем более координат его местонахождения. Мы подумали, может ты спутал название с каким-то созвучным или чего-то подобного, но нет аэродромов даже с похожим названием. Ты точно дал мне правильное? — Да, там было так написано! Или ты хочешь сказать, я по-английски читать не умею? — мои нервы уже начинали сдавать из-за реальной мистики, как выразился Кан, что происходит с этим чёртовым аэродромом. — Не волнуйся, мы найдём твоего спасителя по координатам, которые ты мне дал. Если не найдём, привлечём правительство СССР и его самого. А то сын его, а ищем мы. — Я идиот, я же был у СССР на территориях вчера, мог и осведомить его дочь, та могла передать самому Союзу. Агхт, придурок, — корил я себя, что решил из-за принципа ничего не говорить сестре России о её брате, что нельзя было оспорить моё враньё. Чёрт, если бы я знал, чем это всё сможет обернуться! Потирая переносицу, я облокачиваюсь на стену, думая, может, я действительно спутал название. Нет, я же помню, что там было написано именно это. Помню, как Росс не мог прочитать надпись, потому что совсем не знал английский и тот ещё какое-то время посмеивался с моего акцента в английском. То есть, его у меня нет, ведь я носитель языка, но русскому было очень смешно с моего произношения. — Ну же, Аме. Что за настрой? Не беспокойся, говорю же, я разберусь. Ты просто не знал, что так получится. Бедный мой братик, совсем тебя измотало это всё, по голосу слышу, — начал успокаивать меня собеседник. — Не то слово. Завтра вы вылетаете, верно? — уточняю я, вздохнув. — Ага, уже с пилотами решили, что в девять утра, дабы добраться до твоего милого поскорее. Ты же его предупредил, что кто-то прилетит его спасать? А то мало ли, мы тут доброе дело делаем, а он ещё на нас с кулаками полетит. Знаешь, ты говорил, что он в пустыне месяц, у него там кукуха не поехала случайно? Может, он агрессивный как собака, что сорвалась с привязи? — Конечно, я ему говорил, что пришлю людей. Он может быть агрессивным, но это в крайних случаях и, я уверен, Россия не станет кидаться на вас с кулаками, если скажите, что от меня. — Вижу, ты зря времени там не терял, приручил эту псину. Команд слушается, — тихо посмеялся брат. — Не называй его псиной, это уже не смешно, — раздражённо заявляю я. Я понимаю, у него ненависть к русским и всё такое, но это уже чересчур. Хоть, признаюсь, сам грешил подобным в те же первые дни в пустыне. Это отвратительно, что весь мир ненавидит русских из-за стереотипов. Да, есть плохие представили этого народа, но не все такие же, только сейчас я это понимаю. — Ладно-ладно, как скажешь. Тогда до встречи, милый. Ты там тоже особо не скучай, разузнай информацию про этот аэродром. А то же, если мы никого не найдем в месте, куда нас отправят твои координаты, то придется возвращаться и что-то думать. — У меня очень много дел сейчас. — Раздай бумаги сенаторам в правительстве, пусть помогут. — Ты знаешь, я терпеть не могу так делать. — Милый мой Аме, ты же хочешь помочь своему России? — Очень. — Тогда придется идти против принципа. — Ты прав, спасибо, Кан. Я люблю тебя, — поджимаю губы я. — Я тебя тоже, хорошего вечера. Завершаю разговор и сразу же набираю администрации отеля, заказывая в номер ужин. Слыша положительный ответ с другой стороны провода, вешаю трубку. Вздохнув от усталости, выхожу на балкон, дабы скоротать время ожидания своей еды. Облокотившись на перила того, вдыхаю свежий летний воздух. На улице темнеет, поэтому дороги, по которым редко проезжают машины, освещают фонари. Свет домов напротив притягивает взгляд, маленькие огоньки горящих окон показывают куда переместилась жизнь большого суетливого города с наступлением темноты. Романтика ночного города таит в себе особую красоту, особую загадку. Сейчас в такой красивый момент для эстетического наслаждения я бы достал пачку сигарет, взял в зубы одну папиросу, одновременно поджигая ту от спички и закурил бы, но вспоминаю, что не курю. Знаете, в редкие моменты я даже жалею об этом. Я могу в любой момент начать, ведь начать легче, чем бросить, но личные установки не позволяют. Так как я страна, то на моём организме эти несчастные сигареты вряд ли скажутся уж очень серьёзно, но всё равно риск есть, а жизнь коротать я не собираюсь. Снова обращаю внимание на улицу: где-то там вдали плавно мерцают огни, фары автомобилей мягко растворяются в тишине. Был бы Росс здесь, я прижался бы к его телу, обнимая и рассказал какую-нибудь нелепую историю из жизни, чтобы разбавить немного депрессивную обстановку. Возможно, это была бы история про Лондон, чтобы далеко не отходить от обсуждения пейзажа за окном. Мягко улыбаюсь и прикрываю глаза, представляя данную картину. Вот бы оставить Россию у себя. Всё равно его надоедливый отец и политическая арена будут мешать нам быть вместе. Только бы это был действительно РСФСР, иначе гореть мне со стыда. *** Утро нового дня, проводив Канаду на поиски и ещё раз поблагодарив того за помощь, я быстро ухожу из аэропорта и направляюсь в огромную библиотеку, где мне придется любыми способами разузнать с помощью книг или людей информацию про аэродром. Я спал всего-то около трёх часов, хоть я в обычно себе такое не позволяю, поэтому сейчас чувствую себя очень уставшим и желания куда-то идти, да ещё и что-то пытаться узнать, не было, но, если те координаты неправильные, то придётся принимать более жёсткие меры. Почему я так мало спал? Пришлось работать и ночью, чтобы уж совсем лентяем не выглядеть в глазах сенаторов. Да-да, всё, решился, отдал им оставшееся, пусть сами разбираются, у меня есть дела поважнее. Зевнув и уже сто раз пожалев, что выпил с утра только одну чашку кофе, а не три, я в скорости добираюсь до нужного здания, так как оно находится не так уж далеко от места, откуда вылетал Кан. Быстро проходя в помещение, я сворачиваю в определенный зал и, закрыв за собой дверь, кладу глаз на один из свободных столов, на который я тут же расположил рюкзак, что взял с собой при случае, если придется брать что-то с собой в номер. Дальше меня ожидало очень нудное путешествие по стеллажам огромного зала библиотеки. Но почему я выбрал именно эту библиотеку? У неё есть огромный плюс не только в виде собрания книг про всё на свете, в которых ты, скорее всего, найдешь нужную информацию, но и отдельное место, где собраны большинство недельных выпусков двух самых популярных газет в Лондоне за последние двадцать лет. Именно это и нужно мне. Обычно, если открывается новый аэродром, газеты могут писать об этом небольшую статью. Её могут заказать владельцы аэродрома, как рекламу, чтобы люди при перелёте в другую страну могли вспомнить запись в газете и воспользоваться услугами именно этих владельцев. Аэродром Хуссейн, что и нужен мне, был заброшен, как я подозреваю, около пяти лет назад, так как само здание находится в относительно хорошем состоянии. Также нельзя было не заметить, сама взлетная полоса, здание починки самолётов были сделаны явно кем-то очень богатым. Асфальт на полосе был дорогой, крепкий, отделка здания тоже была шикарная. Мебели в помещении не было, но, готов поспорить, что та была не из дешёвых. По моим предположениям, упоминаться этот аэродром должен был хоть раз. По крайней мере, я на это очень сильно надеюсь. Чем, чем, а именно поиском информации я заниматься терпеть не могу. Думаю, не стоит говорить, насколько муторно и скучно было перебирать все газеты, в надежде найти хоть что-то. Я провел в стенах библиотеки в общей сложности около трёх часов, сидя за столом и анализируя тексты статей. Но, знаете, это время не прошло даром. Мои предположения были верны, я нашёл рекламу данного аэродрома, что была опубликована пятнадцать лет назад. Информации в тексте было минимум, но по описанию и фотографии, приложенной к статье, мне стало понятно, что читаю я именно про аэродром, где был. Вы бы видели мою радость, когда я всё-таки отрыл нужную рекламу! Я наверное в жизни так не радовался. Позже поискав в других номерах газет, я смог наткнуться на ещё одну статью про него. Там говорилось в основном о владельце аэродрома, чьё имя являлось названием того. Так же я смог найти ещё одно упоминание об этой личности в другой газете с помощью старой женщины, что хорошо разбиралась в содержании каждого номера, а дальше тишина. Я не смог ничего найти про нужное мне место в строчках газет в дальнейших выпусках. Радовало меня одно: я не ошибся с названием. Но так же в ступор меня вводил факт того, что раз этот аэродром был популярен, как пишут в статьях, то почему нет координат того в тех же сборниках, что и созданы для этого? Там есть всё, даже малоизвестные аэродромы, но именно того, что нужен, нет! Вдруг к моему столу, где я и производил все изучения, подошёл старый мужчина восточной внешности и положил руку мне на плечо. Я вздрогнул, тут же переводя взгляд на лицо незнакомца. Тот улыбается и тихим голосом начинает разговор, задавая банальные вопросы по типу: «Как проходит Ваш день?». Я очень удивился, что дедушка решил поговорить со мной, но мой организм измотался и отчаянно просил отдых, что я пресекал. Подумав, что действительно нужно сделать перерыв, я отвечаю на вопросы незнакомого мужчины, тем самым поддерживая разговор. Тот сообщил мне, что работает охранником здесь и наблюдал за моими поисками нужной информации все это время. Он решил поинтересоваться, нужна ли мне помощь. Очень странно слышать такое от охранника, ведь этим обычно занимаются библиотекарьки и библиотекари, что работают здесь. Но, может, ему просто скучно? Коротко рассказываю о том, что ищу информацию о аэродроме Хуссейн и повествую о уже найденной, как сторож меня останавливает и уточняет, про какой именно аэродром я говорю. — Тот, что на юге Саудовской Аравии в пустыне? — удивлённо переспрашивает басом незнакомец. — Да, а Вы что-то знаете про это место? — обрадовавшись удаче найти человека, что может рассказать мне немного больше, а, возможно, и не немного, восклицаю я. — Знаю, у меня мать была знакома с владельцем. Естественно у меня появился шанс наконец понять, что происходит с этим чёртовы аэродромом и я, не желая его потерять, активно стал расспрашивать собеседника на данную тему. Оказалось, что мой оппонент — эмигрант из СА, сбежавший оттуда из-за невозможности найти себе работу в ещё слабом государстве. Великобритания принял мужчину с распростёртыми объятиями и здесь тот проживает уже около двух лет, работая в библиотеке. Семья деда была сама небогатой, но у его матери были хорошие отношения с миллионером, что был добр душой и всегда помогал семье незнакомца. Тот самый миллионер замечал, как самолёты часто пролетают мимо песков пустынь, на которых теперь существует Саудовская Аравия, и решил открыть аэродром. Не удивительно, что тот сразу стал пользоваться популярностью, ведь тот был большой, да и расположен в удачном месте. В основном, тот использовался пилотами для места отдыха, где тебя примут, предоставят еду, воду и нередко ночлег. У владельца заведения всю жизнь были враги, хотящие заполучить огромное состояние того. Добродушный мужчина всегда закрывал на них глаза и не считал их стоящими противниками, но он сильно ошибался. Как-то эти недобрые люди, по рассказам охранника, начали распространять ложные слухи про аэродром. Мол, там ужасное обслуживание, персонал хамит. Всё это было терпимо миллионеру, ведь люди продолжали пользоваться услугами заведения, а это было главным для него. Но позже те недоброжелатели, увидев, как их план рушится на глазах, перешли грань. Они сообщили, что один из персонала жестоко убил двух клиентов, после чего придали эту новость огласке, подделав улики и даже сделав ложные фото, настолько их поступок был безумен. Правоохранительные органы заинтересовались данной новости и наведались к владельцу, задержав того и мужчину из персонала, на кого упало подозрение в «убийствах». Улики были собраны тем же вечером и отправлены на экспертизу, но тела так и не были найдены. Но даже тут враги смогли выйти из ситуации, пустив в население слух о том, что те были сожжены в печке, что находилась на аэродроме. Слух настолько стал влиятельным, что о нём написали даже несколько газет соседних государств. В полиции редко работают люди, что действительно хотят защищать граждан своей страны от опасности, поэтому большинство это те, кто уже устал от работы и хотят поскорее закрыть дело. Так, к сожалению, произошло и в ситуации с другом семьи мужчины, что сейчас рассказывал мне все это. Невинного человека, на которого повесили улики, из администрации аэропорта посадили, поверив слухам и даже ни в чём не разобравшись, а тому миллионеру дали огромный штраф. Всё бы ничего, только за все те шесть лет существования аэродрома, практически все деньги мужчины уходили именно на совершенствование заведения и основной доход он, конечно, получал из кошельков людей, пользовавшихся услугами аэродрома. Не сложно додуматься, что после тех «убийств» никто больше не стал пользоваться заведением и, уже бывший, миллионер окончательно обанкротился. Самое ужасное, что у него был двенадцатилетний ребенок, которого, естественно, нужно было содержать. У дочери того мужчины и так умерла мать несколько лет ранее, а данные происшествия ещё больше сказались на психике девочки. «Бывший миллионер любил свою дочь больше всего на свете, да и девочка напоминала любимую жену, отчего зачастую становилось ещё хуже», — продолжал незнакомец поникшим голосом. Далее тот рассказал мне, что друг его семьи очень долго был сломлен, что напомнило мне Союза, ушедшего в себя и ставшего злым и холодным после начала войны. Но информация про депрессию владельца аэродрома мне была не нужна, ведь в голове я всё ещё не мог выстроить логичную цепочку про трупы, отсутствие упоминания про заведение и его координат. Но после я всё понял. Оказалось, бывший миллионер так был зол на тех, кто разрушил его жизнь и бизнес, что, после нескольких лет таяния своей обиды в себе, тот решил отомстить. Позвав поговорить личность, осуществлявшая план, на место уже заброшенного аэродрома, мужчина завёл его в подвал, что мы не могли открыть с Россией, обманом и убил противника тем же жестоким способом, про какие тот и его банда распространяли слухи, а именно он медленно вскрывал тело, смотря как враг теряет сознание от боли и обливал кислотой, что делала ощущения ещё острее и в итоге все это в совокупности доводило до смерти от боли и потери крови. Но после друг семьи охранника опомнился, ведь в момент убийства им двигала исключительно злоба и желание отомстить. Он побоялся ответственности за свои действия и убил себя во всё том же подвале спустя пару минут после осознания. Долго сам мужчина и его враг считались пропавшими без вести, но спустя пару месяцев их трупы были найдены в подвале аэродрома и всё прояснилось. Дочери убийцы было так стыдно за выходки отца, что та смогла добиться закрытия дела и стирания любого упоминания про свою семью и данный аэродром. Девушка не хотела принимать жестокую правду и, решив начать всё с чистого листа, хотела уехать из страны, но перед этим она желала навестить труп отца, что та запретила трогать для захоронения и тот продолжал лежать во все том же подвале. Она боялась, что кто-то её найдёт и поэтому, чтобы проститься с родителем, она закрылась в подвале на какое-то время, дабы просто посидеть и мысленно извиниться за всё перед трупом отца. После её никто не видел. Ходят слухи, что она убила себя рядом с трупом отца, не выдержав давления, ведь у дочери владельца аэродрома с самого детства была неустойчивое психологическое здоровье, так её ещё и жизнь хорошо так потрепала, но никто не знает наверняка. С одной стороны, многое прояснилось и я нашел человека, что в дальнейшем мог бы мне помочь с поиском Росса, ведь тот мог знать, где точно находился аэродром, но в подвале было три трупа, да и дверь в тот была заперта изнутри. Я рассказал об этом незнакомцу и тот, охнув, ответил, что понятия не имеет про третий труп, но вместе с дедушкой мы предположили, что это как раз и есть труп дочери владельца аэродрома. — Дверь была заперта изнутри. Значит, это, скорее всего, самоубийство? — выдвигаю свою теорию я. — Если быть честным, то я не придерживаюсь официальной версии самоубийства, ведь я слышал, что та хочет забыть старое, да и жить ей было для кого. У неё была любовь всей жизни, ради которой она продолжала бороться. Я знал дочь Хуссейн лично, та могла сделать самоубийство ещё после смерти матери, но она говорила, что её держат отец и её, — пожилой мужчина скривился в лице, — девушка. Ради этих двоих она жила. Я общался с бедной дочерью друга моей семьи за день до её отъезда, она хотела съехаться со своей омегой и жить наконец спокойно, поэтому она просто не могла убить себя. Это, как минимум, нелогично. — Что, если замок заклинил и она не смогла его открыть? Помню, он был сломан, — вспоминая, как заметил это, при изучении его изнутри. Тогда я не придал этому значения, но сейчас это обретает смысл. — Бедная девочка, столько натерпелась, — вздыхает собеседник. Видно было, что весь разговор на эту тему приносил ему боль. Конечно, особенно, когда ты знаешь людей лично и с ними происходит что-то подобное. Я уже думаю ответить мужчине словами поддержки, но его окликает злая женщина, что неожиданно появилась на входе в зал. Тот слегка испугано поднял взгляд на нее и замялся. Вдруг, меня осенило, когда мой новый знакомый стал уходить по направлению к неизвестной мне женщине. — Погодите! Мы ищем человека, что сейчас находится на этом аэродроме, но из-за отсутствия информации совсем сбились с толку! — тараторю я, пытаясь максимально быстро ввести деда в курс дела, боясь не успеть все объяснить и не потерять связь с ним раз и навсегда, — Можете ли сказать номер по которому я мог бы связаться с Вами для получения ещё информации при необходимости? Или адрес, на который я смогу отправить письмо и предложить встретиться? — мужчина начал диктовать несколько цифр, что я записал ручкой на кисти своей руки, успев сказать все, пока женщина не забрала того под руку и не вывела из зала, начиная отчитывать за что-то. Моей радости не было предела. Я просто терпеть не могу, когда что-то не понимаю и зачастую становлюсь злым из-за этого. Но даже разобравшись в ситуации с аэродромом, я всё равно не смогу найти те же координаты и этот момент никак не делает ситуацию лучше. Мх, надеюсь, Кан прилетел в нужное место, иначе, если мы поднимем тему исчезновения Росса на мировую арену, то все посчитают меня лгуном. Я знаю, что врать неправильно, но раз я начал, то нужно идти до конца, верно? Возможно, я бы придумал очередную ложную историю про Россию и все мне поверят? «Господи, как же я хочу, чтобы это всё поскорее закончилось», — шепчу себе под я, собирая свои вещи и как можно быстрее удаляясь из библиотеки, стены которой мне уже поднадоели за все те практически четыре часа, что я был здесь. После возвращения в номер меня пробрало на сон, и я решил воспользоваться свободными минутами и поспать, ведь с наступлением войны дел становится с каждым днём всё больше и больше, из-за обострения ситуации в мире, да и после такого долгого путешествия мне бы хотелось набраться сил, а возможности, к сожалению, не представлялось. Сняв с себя всю одежду и аккуратно сложив ту на полку в шкафу, я кидаю короткий пристальный взгляд на зеркало, снова рассматривая себя. Не скрою, что люблю посмотреть на себя, хоть мне и не всегда нравится, что я вижу в нём. В отражении передо мной худой омега, чье изящное тело владелец бы с радостью подчеркивал одеждой, только вот гендер, который тот скрывает, не позволяет сделать это. Провожу руками от небольшой груди до талии, дотрагиваясь до немного выпуклого живота, и обращаю внимание на засос, что начал уже затягиваться. Ещё раз смотрю на себя с головы до ног, закрыв дверцу шкафа, зашториваю окно и плюхаюсь на мягкий матрас кровати. Наконец моя голова соприкосается с подушкой и я устраиваюсь удобнее, накрываясь одеялом. Обнимаю край одеяла, прижимаясь к нему и пытаюсь уйти в сон. Невольно вспоминаю, как позвал Россию спать рядом со мной, так как был возмущен, что тот ночует на твёрдом каменном полу. Это воспоминание вызывает у меня тёплые ощущения на душе, но те резко сменяются стыдом, когда в голове возникает момент, где я повел себя просто отвратительно, обвинив Росса в изнасиловании. Так самое ужасное, что я построил это мнение из каких-то факторов, то даже толком не связаны между собой. Боже мой, так стыдно перед ним! Ещё и истерику закатил, что вообще непозволительно! Что только не делает течка с организмом. Шутки про то, что в этот период повышается эмоциональность из-за гормонов, это я проверил на себе в пустыне. До этого я считал, то что мой организм не подвержен ярким изменениям во время течки, из-за того, что не было ситуаций, где это могло проявится. Как я ошибался. Хорошо, что эти мучения позади и цикл течки подошёл к концу ещё вчера. *** Весь оставшийся день я гулял по улицам Лондона, наконец имея возможность просто наслаждаться жизнью. Я посетил несколько парков, в которых я увидел чудесные редкие растения, выращенные для выставки, что пройдет в ближайшее время. Меня радует, что, несмотря на войну, город живёт обычной спокойной жизнью и пытается даже организовать небольшие выставки и активности для жителей, всё-таки, не только работать и бояться за жизнь же. Но меня не оставляли мысли о свидетельстве смерти РСФСР. Если насчёт сохранения жизни человеку, спасшему мне жизнь, я не волновался, ведь та была в хороших руках Канады и у меня появился человек, что в будущем мог бы помочь мне с поиском аэродрома на картах в случае неудачи в этот раз, то непонимание, кто был со мной в пустыне, приносило мне ужасную боль. Да, пару дней ранее я думал, что или со мной был именно сын СССР и документ — ошибка, или человек, что просто оказался милой личностью и его враньё меня особо не волновало, то теперь его возможное существование меня просто выбешивало. Давайте попробуем рассуждать логически? Союз — сильная и перспективная страна, насколько прискорбно это и не было принимать и тем более офишировать для меня, но это так. На тех же переговорах он всегда ведёт себя сдержанно, говорит только по теме, без украшательства речи, что делает его способность доносить информацию отличной от других стран и запоминающейся. Он часто выступает за правосудие и, насколько я знаю, пытается навести то у себя на территориях, уничтожая коррупцию. Я всегда воспринимал СССР, как серьезную личность и уж больно сложно мне начало вериться в то, что он запишет своего сына в мертвых после анализа персоны коммуниста. Да, отдельная история про «сына» или сына, ведь, если тот человек в пустыне серьезно решил пудрить мне мозги информацией о его личности и тем более распространять ложные высказывания о родословной сына Союза, то это можно и к ответственности привлечь. И, даже если вдуматься, то это все звучит, как что-то надуманное. Ну не видел я детей в доме у РИ, а я бы обязательно их заметил, ведь бывал практически во всех концах его дворца. Я выдвинул себе нелёгкую в принятии гипотезу о том, что всё это время меня обманывали не только насчёт личности, но и насчёт чувств. Как я говорил, я становлюсь очень злым, когда что-то не понимаю и сейчас именно такая ситуация. У меня просто в голове всё не укладывается! В любом случае, мне оставалось только ждать и надеяться, что Канада нашёл этого возможного лгуна и тогда, поставив того перед фактами, уже окончательно расспрошу и всё узнаю. Если на моих чувствах всё-таки поигрались, то, я обещаю, сладко данному человеку не будет до конца его дней. Я обязательно напомню ему боль, что он мне уже доставил и может доставить в последствии после выяснения правды. Но, сколько бы я не злился, не проклинал всё случившееся, глубоко в душе я хочу, чтобы это всё оказалось неправдой… Хочу, чтобы тот документ был ложным. Хочу быть просто наконец любить и быть любимым. Сколько раз я уже это сказал? Думаю, ясно, что я надеюсь на лучшее, но на всякий случай держу в голове несколько вариантов развития событий и собственных действий после узнавания правды. В таком состояниии непонимания я проходил весь оставшийся день, но вдруг посреди ночи я слышу звонок в дверь. Громкий звук будит меня и заставляет вздрогнуть от неожиданности. Естественно, никого я не ждал, поэтому неожиданная новость, что кто-то вдруг решил меня навестить, совсем не радует. Лениво раскрываю глаза, видя, что на улице уже светает, я смотрю на часы на руке, что показывают шесть утра. Звонок в дверь повторяется, на что я хмурюсь и начинаю под нос бубнить мат на родном языке, проклиная того, кто решил ворваться ко мне посреди ночи. Что за воспитание должно быть у человека, чтобы поднимать страну посреди ночи?! Эта личность чего хочет ожидать?! Чёрт, и мне голым тебе, по-твоему, открывать?! Только попробуйте сказать, чтобы причина разбудить меня была неважной. Быстро встаю с кровати, тру глаза, оперативно хватаю очки, надевая те, захожу в ванную комнату, забирая с вешалки халат, накидываю тот на плечи, а звонок в дверь повторяется вновь. — Иду! Иду! — уже окончательно зло проговариваю я, открывая дверь и представая перед гостем не в лучшем виде. — П-привет, Аме, — с запинкой произносит… Канада? Кого-кого, а его я увидеть не ожидал. — Что происходит? Ты уже вернулся из пустыни? — немного успокаиваюсь я, расспрашивая брата. Если бы тут стоял кто угодно, кроме канадца, то я бы уже накричал на этого человека и прогнал того с глаз своих. — Да, как видишь, хах… — взволнованно продолжает собеседник, что был весь красный, — Извини, что поднял ни свет ни заря, но я не мог больше ждать. — Да что происходит? Почему ты такой взволнованный? — уже начинаю волноваться я. — Нашли мы твоего русского, вроде говорит, что сын Союза, — выдыхая и немного успокаиваясь, сообщает радостную новость мне оппонент. На моём лице невольно появляется улыбка, а глаза заблестели. Я уже хотел спросить, где же Росс, ведь меня подняли в такую рань, скорее всего, чтобы я его увидел, как слышу ломаный русский язык в коридоре, обладатель которого направляется прямиком к моему номеру и два вида шагов: быстрые и тяжёлые, рваные. Я выглядываю из-за косяка двери и лицезрею нелепую картину: Россия (или «Россия»), опираясь на какую-то трость, тяжело ступал с одной ноги на другую, а вокруг него вертелся мой отец, пытаясь говорить на русском, что получалось у него очень плохо. Это и делало всю ситуацию смешной, но вот только не для русского. Было видно по его лицу, что ему очень больно, но он терпит и не издает ни звука. Было слышно, как Британия, бегая вокруг оппонента, просил прощения за какие-то «неполадки». Без понятия, что у них уже произошло, но видеть отца в таком взволнованном состоянии, что так печётся за состояние другого человека очень непривычно и выводит на смех. Удивлённо смотрю на Росса, что даже глаз с пола не поднимает. В моей голове я представлял, что, увидев того, я сразу начну наезжать по поводу документа, хотя наконец разобраться до конца, но теперь, видя его действительно плохое состояние, мне хотелось его пожалеть. Уже приближаясь к моей двери, отец замечает меня, выглядывающего в коридор. Я это вижу и усмехаюсь, замечая, что британец выглядит таким маленьким рядом с русским, на что папа хмурится и, сказав завершающие слова альфе, быстро удаляется с моих глаз за углом. «А ведь рядом с Союзом тот выглядит ещё более маленьким. Как у них все вообще сумело закрутиться?», — где-то в мыслях рассуждаю я. Одежда Британии показывала, что того тоже выдернули посреди сна из дома: на нем нёт привычной жилетки из плотной тёмно-синей ткани и поверх накинутого пиджака такого же цвета. Только рубашка, небрежно заправленная в черные брюки. Так же его кудрявые короткие волосы не уложены, а растрепаны. После того, как отец сбежал, Росс, остановившись, наконец поднимает глаза и те округляются, затем снова утыкаются в пол. Пытаясь понять, что значит данная реакция, я смотрю то на Канаду, то на Россию. Что-то уже произошло? Я сделал что-то не то? Русский приближается к нам, и мне в нос ударяет запах сирени и мяты с нотками мандарина, который усилился, как только Росс подошёл к нам. Сначала я не понимаю, что за дурманящий запах, но после вспоминаю, что у Раши в пустыне начинался гон. Кан вздрагивает, краснеет ещё сильнее, стараясь не вступать в зрительный контакт с русским и взволнованно говорит пару слов. — Ну вот, я думал, что ты бы хотел его увидеть, — с запинкой тараторит канадец, прикрывая нижнюю часть лица рукой, — Хах… Не буду вам мешать. Ты же хотел поговорить с русским, верно, Аме? Вот, а я схожу к отцу. Ему плохо стало, когда тот увидел твоего спасителя, — быстро договаривает собеседник, срываясь с места и оставляя нас наедине. Предатель. Ха-ха, бедный Канада, думаю нелегко, будучи дельтой, было находиться с альфой, у которого гон, всё это время. Помню, Кан рассказывал, что запахи гона у альф его очень сильно возбуждают и ничего поделать он с этим не может, кроме как быстрее уйти от человека, что издает запах. Хорошо, что мой брат не теряет голову и не срывает с себя одежду, кидаясь на альфу, желая удовлетворить свои потребности, иначе хороших отношений с канадцем у нас не сложилось бы. Всё ещё оставаясь в лёгком шоке не только от неожиданного появления России, но и от того, как Канада быстро бросил меня, пристально смотрю растерянным взглядом в глаза оппоненту. Неужели он стоит передо мной? Господи, как я боялся, что больше его не увижу. Сердце быстро колотилось, щёки горели, а мозг отчаянно пытался найти способ выйти из состояния смущённости и волнения. Опоминаюсь, что сейчас стою перед русским в одном только халате и, чуть ли не подпрыгнув на месте после осознания, быстро завязываю вещь на себе туже и прикрывая руками открытые голые ключицы, которые ткань не могла закрыть, разрывая зрительный контакт и стыдливо опуская глаза в пол. Должен заметить, что не один я сейчас смущаюсь. Росс также боится что-либо сказать и только прячет взгляд. Решаю, что молча стоять в проходе — идея не из лучших, особенно для больной ноги оппонента, поэтому приглашаю войти внутрь, на что Россия соглашается и проходит в номер. Я тут же говорю собеседнику присесть на кровать, дабы больно стоять больше не было, и подождать меня, пока я быстро переоденусь. Альфа кивает и выполняет сказанное. Пока я искал одежду, что более-менее походила на домашнюю, краем глаза я заметил, что русский находится в подавленном состоянии, хоть его лицо и оставалось практически безэмоциональным (определил его настроение по глазам), и практически не смотрит в мою сторону, будто боится чего-то. Подумав, что разберусь с этим позже, быстро захожу в ванную, закрываясь на замок. Стянув с себя халат, на его смену натягивая футболку и какие-то джинсы, пока в голове вертелась мысль, что меня очень настораживает поведение русского. Может, он узнал, что я догадываюсь о правде? А если Канада ему что-то сказал? Наконец надо положить конец своим догадкам. Решительно настроившись, выхожу из ванной комнаты, уже желая начать обсуждение прямо с порога комнаты, но снова вижу грустные глаза России и весь мой настрой в миг улетучивается. Агхт, ну не могу я видеть его в таком состоянии, сердце кровью обливается! Его хочется обнять, погладить по спине, но никак не придти и прямо сейчас требовать объяснений. Хотя, надо бы. Всё-таки я тут за него переживаю, а он может просто продолжать играть на моих эмоциях! «Ну же, Америка! Давай, подойди к нему и всё спроси! Чего ты боишься, он тебя не съест за это! Ну же!», — начинаю подбадривать я сам себя и тем самым пытаясь прибавить себе смелости и решительности. Да что такое? Я просто не могу себя заставить. «Если ты влюбился в него, как какой-то школьник, то это не значит, что нужно вести себя также!», — снова упрекал я себя. Ладно, что я тут распустил? Просто подойти и спросить. Заворачиваю за угол просторного номера и присаживаясь рядом с Россом, перед этим посмотрев на его эмоции, дабы подобрать правильные слова для начала разговора. — Я видел документ о смерти РСФСР, — начинаю я, неумело подобрав слова. Мх, я думал, что сначала спрошу какой-то банальный вопрос, а после перейду к теме. Да и ещё я интонацию не лучшую подобрал. Чёрт, ну терять теперь нечего, — Он умер три месяца назад. Ты мне врал всё это время? — Канада уже сказал мне про документ. Я не знаю, что происходит, всё это звучит безумно, — массируя виски, устало отвечает русский, — Я не врал тебе, честно. Наверное, ты не поверишь мне, ведь твой брат уже сказал, что твоё доверие ко мне подорвано. Я до сих пор не могу отойти от информации про свидетельство о моей смерти и самое ужасное, пожалуй, то, что я не могу предоставить доказательства своей личности тебе. Хотя твой отец был в таком шоке, увидев меня, ему даже поплохело, — после недолгой паузы собеседник добавляет, — Ты можешь спросить меня о чем-то, что может знать только «сын» Союза. Я правда хочу, чтобы ты верил мне. — Неужели этот документ всё-таки СССР подделал? — хмурясь, спрашиваю сам у себя я, одновременно злясь на брата, что, видимо выдал все мои чувства Раше. Вроде взрослый мужик Союз, и я был достаточно хорошего мнения о нём, а теперь всплывает подобное. — Скорее всего, это какая-то ошибка. Хотя, это сейчас неважно. Мне на самом деле плевать на то, считают меня сейчас мёртвым или нет. Единственное, что мне бы сейчас хотелось, так это твоего доверия. — Ты точно не врёшь? — растаяв от последней фразы, уточняю я, засмущавшись. — Точно. Говорю же, можешь даже это как-нибудь проверить. — Ну, раз моему отцу плохо стало, когда тот увидел тебя, а вы, насколько я знаю, уже встречались, то ты наверное сто процентов РСФСР, — хихикув, улыбаюсь я, — Я уже и что думать не знал. Размышлял, врал ли ты мне всё это время, а если и врал, то зачем. — О таком бы я точно не наврал. Можно тебя обнять? — задаёт неожиданный вопрос Россия. — Да, конечно, — шире заулыбался я и расставил руки для предстоящих объятий. — Какая же ты милая булочка, — умиляется Росс, обнимая и прижимая меня к себе. Утыкаюсь носом тому в плечо, понимая, что сейчас происходит то, чего я так долго хотел. Как же я счастлив, что всё обошлось: русского мы нашли, он оказался тем, кто нужен был, и теперь я могу спокойно отдаться чувствам с любимым человеком, а не вспоминать уже прожитые моменты, мечтая хоть раз ещё увидеть одного из участников тех. Отвечаю оппоненту на объятия, вдыхая его запах, что так хорошо характеризует обладателя. Такой же холодный, спокойный, но одновременно яркий и запоминающийся, — Канада сказал мне, что ты всё то время, что был в Лондоне чувствовал себя не очень, — шепчет мне на ухо собеседник, не желая прикрывать такую чувственную атмосферу, — У тебя что-то болит? Ты не заболел случайно? Может, ночью в пустыне простудился? — взволнованно перечислял Россия, поглаживая меня по волосам, а после тот прислонился губами к моему лбу, видимо, тем самым пытаясь понять, есть ли температура. В ответ я только прижимаюсь сильнее, коротко отвечая также шепотом, что просто был выбит из колеи новостью о «смерти». Я бы обнимал своего альфу всю жизнь, даже не задумываясь отстраняться, но сделать это приходится. — Раш, твоя одежда вся грязная, — подмечаю я, отстраняясь и оглядывая оппонента с ног до головы, — Да и ты будто из шахты вылез. Давай, снимай всё, лезь в душ и одежду свою оставь. Её надо будет постирать. Раз вы меня разбудили, то давай хотя бы чем-то полезным займусь. — Ты уже занимаешься полезным делом — своим существованием, тем самым делая это мир прекрасным. Не нужно это всё. Тем более насколько долго я останусь у тебя? Мне же нужно возвращаться домой. — И вот так ты меня кинешь, — драматично охнул я, изображая из себя жертву, — На самом деле, я без понятия. Канада сказал, что зайдёт к Британии и покинул нас. Нужно будет связаться с кем-то из этих двоих, а то подняли в шесть утра и всё тебе. — Извини за неудобства. — Нет-нет, ты не виноват. Ты думаешь, я тебя видеть не рад? Знал бы ты, как я боялся за тебя всё то время, что меня не было рядом. А теперь без лишних слов ты лезешь в душ сейчас же, а я пока узнаю, что с тобой дальше делать! — приказываю я, заталкивая Россию в ванну и закрывая дверь в ту. Лучи утреннего солнца попадают через окно в помещение и бьют в глаза. «Звёзды меркнут и гаснут. В огне облака. Белый пар по лугам расстилается. По зеркальной воде, по кудрям лозняка От зари алый свет разливается. Дремлет чуткий камыш. Тишь — безлюдье вокруг. Чуть приметна тропинка росистая. Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг С листьев брызнет роса серебристая. Потянул ветерок, воду морщит-рябит. Пронеслись утки с шумом и скрылися. Далеко-далеко колокольчик звенит…» Так Иван Никитин описывает утро и данный стих является одним из моих любимых в русской литературе. Автор искренне восхищается величественной красотой рассвета, любуется окружающим миром, воспевает наступающий день. В стихотворении поэт ярко описывает красоту раннего утра в деревне. Никитин умело использует различные метафоры и эпитеты. Пока я вспоминал стих, что тоже был выучен наизусть, я набрал номер Канады на телефоне и уже ожидал ответа, которого всё никак не было. Значит, тот сейчас не дома. Пришлось звонить отцу, хоть он ответил. Выяснилось, что британец уже доложил Союзу о том, что нашли его сына, и СССР приедет на территорию, чтобы забрать его и поговорить. Меня расстроил этот факт, ведь я обещал Россу вылечить его ногу, да и видно, что тот сейчас не в лучшем состоянии, чтобы ехать в другую страну. Ему надо отдохнуть. Мх, что за ужас происходит с Союзом? Разве можно так к сыну относиться? Надо с ним будет поговорить на эту тему. В это время звук льющейся воды прекращается, из ванной комнаты какое-то время не исходит не единого звука, а после слышится русский мат. Забеспокоившись, я подхожу к двери и прислушиваюсь, но опять ни единого звука. Стучу в дверь и спрашиваю, всё ли у него хорошо, нервно теребя край своей футболки, уже придумывая самые страшные исходы событий, но ответ России заставил меня посмеяться. Растерянный голос Росса сообщил мне, что в ванной нет ни одного полотенца. По интонации русского можно было понять, что сейчас он чувствует себя максимально некомфортно. Вспомнив, что уборщик вчера забрал у меня грязные полотенца и обещал новые занести утром, меня ещё больше рассмешила вся ситуация. Мой оппонент же был совсем не рад данному происшествию и уже начинал ворчать о том, что ему не нужно был лезть в никакой душ и уже было проще до дома потерпеть. Мне ничего не остаётся, кроме как извиняться перед собеседником, что попал в такую неловкую ситуацию и быстро бежать к администрации и просить полотенец. Благо люди там понимающие и дали, что я просил. Возвращаюсь в номер, параллельно ещё смеясь с ситуации, открываю дверь в ванную комнату и вижу недовольного Россию, что стоит за шторкой. Усмехнувшись его эмоциям, протягиваю полотенце, одновременно стараясь не смотреть на красивый накачанный торс Росса, дабы это не выглядело, будто я пялюсь без угрызений совести. Но глаза сами невольно опускаются вниз, рассматривая кубики на животе того. После того, как русский наконец покинул ванную комнату, я рассказал тому новость, что Союз может прибыть сюда через несколько часов. Реакция оппонента была раздражением, смешанным с щепоткой разочарования. Объяснил он это тем, что хотел бы поговорить со мной и боли в ноге за последние два дня сильно усилились и тому даже долго стоять больно, не то что идти. Я насторожился после слов «нам надо поговорить», но сохранял спокойное состояние, надеясь, что повод не удручающий. Усаживаю альфу на кровать, что я успел застелить за то время, когда Россия был в душе, спрашивая нужно ли ему что-то. Росс немного виновато посмотрел на меня и попросил только что-нибудь съесть. Господи, бедный мой! Конечно, он практически месяц нормально не питался! Заказываю две порции хорошего завтрака и врача, желательно с шприцом обезболивающего. Меня поняли и сказали, что врач первой помощи от отеля придет в номер через десять минут, поэтому мне оставалось только ждать. Помогая принять удобную позу Россу, я предупредил того насчёт врача. — Извини, что приношу столько неудобств, — говорит собеседник, поглаживая меня по тыльной стороне ладони. — Нет, ты чего? Я тебе говорил, что ты мой герой? А герой достоин награды. Ты мне жизнь спас, а то, что я делаю сейчас — малейшая часть того, чего ты на самом деле заслуживаешь. — Я просто поступил, как человек. И совсем я не герой, — улыбнулся Россия. Было видно, что ему приятно слышать подобное. — Герой, — утверждаю я, обвивая руками шею партнёра и приближаясь к тому, — Можно я тебя поцелую? — тихо спрашиваю я, смотря то на губы Росса, то на него самого, — Я соскучился по тебе, — добавляю я, посчитав, что это смотивирует того. — Я тоже очень скучал по тебе всё это время, — кивает и также тихо произносит русский, кладя руку мне на щёку и поглаживая меня той. Я расслабляюсь, видя в глазах альфы нежность и желание. Медленно, будто растягивая момент предвкушения, я приближаюсь к устам партнёра, накрывая те своими губами и прикрывая глаза, дабы не отвлекаться ни на что другое, кроме чувств, что хочу ощутить. Росс обхватывает то одну, то другую мою губу поочередно, иногда посасывая. Впускаю пальцы в ещё мокрые волосы оппонента, пока тот проводит языком по моей нижней губе, тоже закрывая глаза и спуская свои руки сначала мне на спину, а после на бёдра, оглаживая их. Я приоткрываю рот и в него мягко проталкивается язык России, проводя тем по моему. Моё тело обмякает, сердце бьётся так сильно, что будто сейчас выпрыгнет, а по телу проходят мурашки при особо мягких движениях языка русского. Я притягиваюсь к возлюбленному ближе, уже самому беря контроль над происходящим. Мягко чмокую его губы и прижимаюсь собственными, так, что те оказались между моими, затем осторожно провожу кончиком языка по внутренней стороне нижней губы того и наконец наши языки окончательно сплетаются. Всё происходит словно в тумане, только мы и никого больше. Его движения, его запах… Господи, я с ума сойду от счастья. Поцелуй вышел недолгим, зато чувственным, а я считаю, что это самое главное. Мягко отстраняясь, напоследок поцеловав альфу в нос, я обнимаю и прижимаюсь к нему, на что тот отвечает такими же действиями, целуя меня в макушку. На душе тепло, я чувствую себя спокойным. Даже если у меня и были сейчас какие-то проблемы, то они сразу отошли на второй план. Такой романтический момент ломают снова повторяющиеся слова со стороны России: «Нам надо поговорить». Я с серьёзным настроем отлипаю от того, внимательно слушая. Темой разговора стало развитие наших будущих отношений. Росс говорил, что он нужен семье в данный момент и, скорее всего, у него не будет возможности видеться со мной, особенно учитывая, что я с Союзом не в лучших отношениях, то тот может на полном серьёзе препятствовать нашей любви с его «сыном». Мало того, что, сейчас обсудив некоторые моменты наших чувств посерьёзнее, мы приняли решение не афишировать их ни при каких условиях и держать те в тайне. Такая мера была принята больше для моего благополучия, чем для благополучия русского, ведь я сейчас активно занимаюсь политикой и управляю своей страной, поэтому новость о том, что у меня вдруг появились романтические отношения с сыном врага, может породить много слухов, которые на пользу мне не пойдут уж точно. Я, как и русский, хотели бы видеться каждый день, гулять и вести себя, как обычная парочка. Правда, возраст у нас обоих уже не тот, но гулять за ручку до рассвета всё равно хотелось, хах. Ещё и война мешает планировать что-либо, ведь никто не знает, что будет завтра. Может, нас всех переубивают? Ладно, будем надеяться на лучшее. В любом случае я дал свой временный номер телефона, что стоит в комнате отеля, и основной, что находится дома, чтобы русский мог хотя бы звонить. Позже наши мысли по поводу решения ситуации прервал врач, вошедший к нам. Тот быстро осмотрел ногу Раши, вколол обезболивающее после жалоб болеющего на ужасные боли, прописал таблетки, покой и быстро покинул нас. *** Получив сообщения, что Союз прибыл на территории и уже находится в кабинете у отца, ожидая встречи с сыном, мы с Россией выдвинулись в недолгий путь, благо здание, куда нам нужно, находится не так далеко. Больно было видеть, как Росс еле-еле ползет с этой тростью, но тот успокаивал меня, что после обезболивающего чувствует себя лучше, хоть мне так и не казалось. Спросив, откуда эта трость, русский отшутился, мол, её было проще найти, чем смысл жизни без меня. Мило улыбаюсь, но на душе всё равно неспокойно. Что стоит только тот документ о смерти. Конечно, это может быть ошибка, но мне слабо верится в такой исход событий. Меня поражает хладнокровное отношение Раши к происходящему. Он оправдывает это тем, что не хочет себя накручивать, дабы ничего лишнего не надумать. С одной стороны, это правильно, но с другой, он свято надеется в то, что это ошибка и эта доверчивость к Союзу меня напрягает. Вроде сам альфа рассказывал мне, как СССР практически выгнал его из дома просто потому что он побывал в концлагере, как предвзято начал относиться после войны. Мх, я понимаю, что изначально коммунист был всем для тогда ещё молодого России, мой враг смог поднять того с колен после смерти реального отца, смог втереться в доверие добрыми поступками, стал относиться, как к родному ребенку и теперь в награду Росс называет и считает его своим отцом. Чтобы этого добиться нужно реально много сделать, у СССР это вышло, он молодец, но так относиться к своему «сыну»… Отправлять его в такое страшное путешествие… Понимаю, мой отец отправил меня в не менее опасный полет, так как не считает меня кем-то важным (хоть я и до конца не понимаю опоры для таких действий с его стороны), но Союз казался мне всегда любящим отцом. После рассказа про аэродром и то, как я ломал голову над тем, почему упоминания про это место нигде нет, мой партнёр всё также отреагировал спокойно: без сожаления к семье Хуссейн, какое было у меня, без лишних вопросов, простой короткий ответ вроде: «Понятно». Хотя подобное настроение того можно было объяснить его усталостью, он всё то время, что был у меня, находился в сонном состоянии, особенно после плотного завтрака. Я предлагал ему поспать, тем более и ноге легче станет за время отдыха, но собеседник отказывался, говоря, что хочет провести мгновения вместе со мной до того, как он, скорее всего, вернётся домой ещё на долгое время. Я таял от подобных высказываний со стороны оппонента, ведь ранее подробного мне никто не говорил. Коротали время похода до здания, где засидает мой отец, разговорами обо всем на свете. Я так рад, что у нас с русским много общих тем для разговоров и нам практически всегда есть, что обсудить. Заходим в здание и я провожу Россию по нужным коридорам, что выучены уже на зубок, как за пару метров до нужного кабинета я останавливаюсь и заставляю сделать то же и Росса. Он вопросительно на меня смотрит, но я только прикладываю указательный палец к губам, прося помолчать, и прислушиваюсь. — You're an idiot (Вы — идиот), — выдохнув, произносит отец, чей голос я узнаю сразу, — It's so dumb! (Так глупо!) — I can decide what to do with him for myself. I didn't think it would turn out this way! It was just a mistake. A huge mistake. (Я сам могу решить, что делать с ним. Я не думал, что всё получится подобным образом! Это была просто ошибка. Огромная ошибка), — слышу басистый голос, отвечающий на хорошем уровне английского и спустя пару секунд узнаю и его. СССР. — I always knew that you didn't care about the feelings of others. You left your son in the desert. (Я всегда знал, что Вам плевать на чувства других. Вы оставили сына в пустыне), — серьезным тоном пытался доказать что-то британец. — I want to remind you that you treated your son so badly. (Хочу напомнить, что Вы плохо относились к своему сыну), — продолжал отстаивать свою точку зрения Союз. Я не очень понимал, про что идёт дискуссия, так как не застал её начала, но, возможно, они спорят насчёт России. — Your act is stupid anyway. You are stupid too. How did I start communicating with you? (В любом случае, Ваш поступок глупый. Вы сам тоже умом не отличаетесь. Как я вообще начал с Вами общаться?) — But you still keep sending me letters where you talk about your feelings for me. And do you think I'm stupid? (Но Вы всё ещё продолжаете присылать мне письма, в которых говорите о своих чувствах ко мне. И считаете меня глупым?), — усмехается коммунист, пока я в шоковом состоянии продолжаю слушать. — Had you read it? I thought they meant nothing to you. (Вы читали их? Я думал, они для Вас ничего не значат), — с горечью отзывается британец, — And knowing your character, I guessed, you immediately tore up and threw them away. (И зная Вас, я предполагал, что Вы тут же просто порвали и выбросили их) — I was curious to know what you wrote to me. (Мне было любопытно узнать, что Вы написали мне) — Why I fell in love with you? You still don't feel in love with me. (Зачем я влюбился в Вас? Вы всё равно не чувствуете любви ко мне) — Life can be tough. Get used to it. (Жизнь жестока. Привыкай) — Про что они говорят? — интересуется у меня Росс. — Язык учить надо. — Я знаю немецкий, если я тебе что-то на нём скажу, ты ничего не поймёшь, — явно не оценил мою фразу в ответе русский. Я быстро пересказываю диалог собеседнику, посмеиваясь. — Неужели мой папка влюбился? — не веря в услышанное, улыбаюсь я. Сколько шуток можно будет придумать про этих двоих. — Почему тебя так интересуют их взаимоотношения? Разве они не взрослые люди, которые сами разберутся? Ты к ним в постель ещё залезь. Точно, ты уже, — вскидывает брови в непонимании оппонент. — Ты просто ничего не понимаешь, — махнул рукой я, заходя в кабинет к отцу и ожидая, пока мой партнёр тоже дойдёт. Взоры Великобритании и его неразделённой любви устремляются на нас. Отец смотрел на нас с неким облегчением, а вот СССР наоборот с раздражением, как только в дверях появился искалеченный Росс. Я уже привык, что эмоции Союза приглушены за каменным лицом, но те всё ещё можно различить. Например, сейчас он немного нахмурен, стоит, сложив руки на груди, возможно осуждающе осматривает с ног до головы «сына». Возможно, у него такая реакция из-за травмы России, ведь сколько его возвращали домой с фронта, сколько говорили, но всё равно случилось подобное. Хоть не убили и на том спасибо. А возможно, реакция коммуниста такова из-за того, что тот совсем не рад этой встрече. В любом случае, я и мой новоиспеченный парень проходим вглубь кабинета, здороваясь. Раша не выдает ни единой эмоции, и я даже не могу понять, что творится к того на душе в данный момент. Он рад, что снова видит родного человека? Разочарован, что не остался на более долгое время? Зол на то, что СССР подверг его опасности? Остаётся только гадать. — Благодарю за помощь, США, — коротко говорит Союз и протягивает руку для рукопожатия. Я ожидал, что будет счастливая встреча сына и отца, радость, а в итоге я получил ничего. — Тут лучше поблагодарите моего брата. Он сделал намного больше, чем я, — пожимаю руку оппоненту и, понимая, что сейчас коммунист просто заберёт «сына», я прошу отойти СССР в сторону, на что он удивлённо смотрит на меня, но соглашается. Пока мы отходим, отец предлагает России стул и продолжает перед ним кружиться, снова что-то пытаясь говорить на ломаном русском. Росс уже рассказал мне, какова реакция Брита была на русского. Представьте, вас будят посреди ночи, вызывают в аэропорт, вы, еле разодрав глаза, прётесь туда на такси и видите перед собой того, кого считали мёртвым. Тут реакция могла быть любая, у моего папки она была непониманием в сочетании с нервным смехом. Он там на всех накричал, мол, кого притащили, а после того, как ему всё разъяснили, тому стало очень стыдно и всё оставшееся время он пытался вспомнить, как на русском будут слова извинений. А после того, как ему их подсказали, тот начал тараторить только их. Действительно смешная реакция. Неужели пытается как-то Союзу подлизать через его «сына»? — Россия сейчас не в лучшем состоянии. Вы, надеюсь, заметили, что у него повреждена нога. Ему сейчас очень больно, даже с обезболивающим. — Обезболивающее? Вы что-то уже вкололи ему? — хмурится коммунист. — Да, приходил врач, обследовал его, вколол обезбол, чтобы России стало полегче, — объясняю я, — Доктор ещё оставил рецепты лекарств, мазей. — Конечно, спасибо Вам за всё, США, но мы не лечимся западными препаратами. — Дело сейчас не в этом. Вы можете лечить своего сына как угодно, но может вам стоит остаться здесь на какое-то время? Рана у него в совсем плохом состоянии. — Спасибо за предложение, но мы не можем это сделать. Нужно возвращаться на свои территории. — Но ему действительно больно даже стоять, — пытался уговорить упрямого, как и его «сына», СССР. У меня сердце на тысячи кусочков раскалывается, когда я вижу, как Россу больно. — Вы и так уже много сделали для нас, — отрезает Союз, — Всё-таки я отец и буду решать. — Но он хотел бы остаться. Вы его спросили? Он вообще-то не маленький уже, — пытаюсь вразумить собеседника я. — Остаться он хотел, да? — с презрением отвечает оппонент, переводя взгляд на Рашу. «Чёрт, кажется я лишнего сказал», — мысленно корил себя я. — Ладно, я вижу Вас не переспорить. Тогда возьмите, — принимая поражение, я достаю из кармана брюк черный кожаный кошелек и протягиваю несколько крупных купюр собеседнику, — Это на лечение. От меня. Считайте это подарком. — Оставьте себе, всё-таки… — Но я хочу помочь! — восклицаю я, прерывая коммуниста. — Только что-то Вы помочь мне в войне не хотите, только на словах всё делаете, а тут вдруг помочь ему решили. С чего бы это вдруг? — Вам сына не жалко? — Я такого не говорил, заметьте. — Тогда что насчёт документа о его смерти? — раздражённо спрашиваю я. — Вы тоже про него знаете? Вышла ошибка на фронте, не того солдата записали, — утверждает СССР. Вроде правдоподобно, но мне всё равно не верится. Не принимая деньги, Союз прерывает наш разговор, уходя к России. Что-то спросив у того, на что Росс жмёт плечами, коммунист оглашает, что прямо сейчас тот и его сын отправятся на Родину, ведь самолёт их уже ждёт. Грустно проводив глазами сначала отца и его любовь, а после и свою, которая напоследок сказала, что любит меня и, подмигнув, шёпотом добавила: «Ещё встретимся». Я не пошёл вслед за этими тремя, чтобы не вызвать вопросов у «отца» любимого, а остался стоять ещё какое-то время в кабинете, обдумывая всё. Я представлял, что наше прощание с Рашей будет похоже на расставание на долгое время, как в фильмах, но на душе стало немного теплее от последних слов русского. Я не мог поверить, что вся нашла история подошла к концу. Перед глазами плыли моменты, как мой самолёт рухнул и я, вывалившись из дымящей кабины, увидел русского, после у нас случилась небольшая ссора, затем шли разногласия на протяжении ещё нескольких дней. Но что меня не переставало удивлять, так это воля Раши продолжать помогать мне, хоть он и мог плюнуть на всё ещё при первой большой ссоре. Но он не сделал это, за что я ему очень благодарен. Альфа поменял меня за эту неделю, даже например в том плане, что я вообще вздумал его спасти из пустыни. Ох, если бы мне неделю назад сказали, что я влюблюсь в сына Союза, то я бы рассмеялся этому человеку в лицо. Оказалось, всё бывает. «Единственное правило в жизни, по которому нужно жить — оставаться человеком в любых ситуациях», — как говорил Аристотель. *** Прошло уже три дня с момента, как Россия улетел в Москву и все это время от него ни слуху, ни духу. Я понимаю, семья наверное от него не отстаёт ни на шаг. Конечно, думали, что брата потеряли. Возможно, он занят, возможно, лечит ногу. Последние дни меня иногда настигает лёгкая паника по поводу того, а не наврал ли Росс про то, что любит, но тут же я заставляю себя прекратить слушать подобные мысли. Зачем ему это делать? Пф, вряд ли бы он в своём возрасте не будет понимать, что поступать таким образом, как минимум, неуважительно? А его взгляд. Он пропитан нежностью, любовью, когда тот уставлен на меня. А его прикосновения! Чего стоят только невесомые поглаживания по моей руке, когда я рассказывал ему что-то в последний день с особым волнением. Поцелуи — это отдельная тема. Он старается быть таким аккуратным, не сделать мне больно ни в коем случае. Всё это выглядит так мило, что я не могу сдерживать умиления. Помню, как боялся, что Раша меня изнасилует или убьет, но теперь я готов доверить тому свою жизнь, будучи уверен в том, что он её сохранит. А изначально Россия казался мне таким грубым, его руки все в мозолях, взгляд суровый, высокий рост, но по итогу он оказался таким замечательным, добрым, прекрасным! Ах, у меня слов не хватит отписать всю свою любовь к нему. Снова замечтавшись с кружкой кофе в руках на балконе утром вторника, смотря на просыпающийся любимый Лондон, в номере раздается звонок. Раз в два дня почтальон заносит мне письма и новые документы, что присланы на мой адрес. Забрав стопку бумаг и конвертов, я благодарю того, закрываю дверь и кладу новую стопку на стол. Как обычно: документы и пару конвертов, но один из них выделялся. Он был не белый, как все остальные, а голубой. Мне стало интересно, что же может быть внутри такой яркой упаковки и тут же вскрываю ту. Внутри лежал лист бумаги, который я достаю и, быстро пробегаясь взглядом по первым строчкам, не могу поверить своим глазам. Этот почерк. Росс. Подпись в конце листа все подтвердила, это было письмо от России. Погодите, а откуда он знает, на какой адрес нужно отправлять письма? Точно, Канада. Он по-моему что-то говорил про это. Язык как помело у него. Такой болтун! Чуть ли не запрыгав от радости, я усаживаюсь на кровать, начиная читать послание. «Привет, Америка. Надеюсь, я отправил на нужный адрес это письмо и ничего не спутал. Как я рад наконец сесть в тишине и написать тебе. Прости, позвонить возможности нет, но я обязательно сделаю это как-нибудь. Я вернулся домой, моя семья была в не себя от радости, когда увидела меня и теперь все не могут отлипнуть от меня. Нет-нет, не подумай, что я против, я наоборот очень соскучился по каждому из них, просто за время в пустыне отвык от постоянных криков, звуков, голосов. Но я рад, что снова слышу это, а не разговариваю сам с собой. Как бы я хотел остаться тогда на территориях Великобритании, рядом с тобой. Я скучаю по тебе, всё-таки привязался за ту неделю, теперь учусь жить без твоего постоянного присутствия. Ногу мне вроде лечат, но Союз каждый раз раздражённо закатывает глаза, когда я завожу разговор про то, что не могу сейчас нормально ходить. «Нервы из-за войны, наверное», — подумал бы я обычно, но мой брат кое-что мне рассказал. Оказывается около трёх недель назад на протяжении нескольких дней в наш дом часто приходили разные люди к Союзу. Те запирались в кабинете и что-то обсуждали. У меня есть ну очень любопытный брат, что как-то решил подслушать разговор СССР с людьми от нечего делать. Из разговора выяснилось, что Союз на полном серьёзе решил меня в могилу свести на этом документе. Как пересказал брат: «Чтобы избавиться от позора семьи». Ты был прав, когда сказал, что у Союза уже всё не слава Богу с головой. Поспрашивал остальных братьев и сестёр, и в моей голове наконец выстроилась логическая цепочка. Как СССР отправлял меня с гуманитарной помощью в Грецию, он из-за усталости не продумал должным образом маршрут, поэтому меня и сбили. Естественно, мой самолёт пропал с радаров. Меня искали десятки людей, но половину из них сбили, а другая половина вернулась без результатов. Моя сестра сказала, что Союз был в таком отчаянии, что даже выпил пару рюмок водки, чего ранее особо себе не позволял. А после всего тот решил это дело загладить, ведь страны такое умалчивать не будут. СССР тогда не отошёл ещё от того, что я из концлагеря сбежал. До сих пор стыдился, что у него сын такой, он был унижен моим поступком. Даже народ его пристыдил за это. Иногда мне кажется, что пусть я умер бы там, в концлагере, на холодном полу, тогда было бы лучше. Так он решил убить двух зайцев, посчитав, что я не выживу, и пока информация о моей пропаже и возвращении из концлагеря не обошла весь мир, Союз успел всё это прикрыть. Собственно, ложная информация всегда распространяется быстрее, чем правдивая и тут все поверили. И никто даже не предполагал, что сын СССР сейчас доживает свои последние дни из-за хладнокровия отца. Но всё не так удручающе. Появился ты и спас меня, как и морально тоже. Думал, что действительно вскроюсь от голосов в голове. Теперь я даже не знаю, что и делать. Высказать Союзу всё вот так я не могу, ведь знаю, что война его сильно покосила и я должен быть рядом в трудное для него время, как он был рядом со мной, когда в моей жизни всё решилось, но такой плевок в душу с его стороны я простить не смогу. Может, ты знаешь, что делать? По крайней мере, я сейчас пишу это письмо и морально мне становится легче, ведь знаю, что где-то там, в далёком Лондоне сейчас есть маленькая, миленькая, сладкая булочка, которую я очень люблю. Надеюсь, что хотя бы у тебя всё хорошо. К сожалению, позвонить у меня ближайшие недели две не выйдет из-за боли в ноге, да и семье помочь надо. В общем, нахожусь в клетке своей комнаты и решаю говорить ли с СССР на тему о документе или нет. Наверное стоит, всё-таки неприятный осадок после выяснения правды у меня всё ещё есть. Очень хотелось бы прочитать письмо от тебя, солнце. Расскажи, как ты, как самочувствие, что нового. Люблю. Россия» — Так и знал, что что-то тут нечисто. Чёртов Совок, а если бы я не полетел через ту пустыню? — прошипел я, поражаясь отвратительному поступку коммуниста. У него совсем не осталось чувств после войны к человеку, с кем, как я понял, они прошли очень многое? Просто в голове не укладывается. А если я действительно не упал бы там? Он бы так и загубил человека. Я спросил вчера отца, мол, а зачем он меня послал в такое опасное путешествие? Разве ему моей жизни не жалко? Я всё-таки страна и если бы он убил меня, то убил бы и мой народ. Его ответ был коротким и произнесен с раздражением: «Хотел, чтобы Вы с Союзом таким способом стали хоть чуток меньше ненавидеть друг друга». Очень было смешно слышать подобное, ведь на политической арене СССР для Великобритании такой же враг, как и мой. Странный мой папка, в общем, думаю, все мы это поняли. Но какая бы информация не была написана на листе, радость от получения самого письма никуда не исчезла. Улыбнувшись, я прижимаю письмо к груди, вспоминая его автора. Но тут меня будто осенило, я подрываюсь с места, садясь за стол и беря в руки белый чистый лист, и начинаю писать на нём, выливая все свои скопившиеся мысли в ответ. «Ещё встретимся…», — повторил я себе последнюю фразу Росса, слегка улыбнувшись.