Затерянный аэродром

Глубоко вздохнув и подперев щеку рукой, я буравил слегка измученным взглядом белую кружку, содержимым которой был черный чай. Сидел я за дубовым столом на кухне, оформленной в тёплых цветах, во всё ещё доме Украины, что, на моё удивление, оказался личным, и мне не пришлось встретиться со всей семьёй Союза. Отправляя в тёмную жидкость ложку сахара, я размешиваю тот, немного хмурясь. Если быть честным, я не особо люблю чай и вместо него предпочитаю кофе. Но сейчас и без того половина восьмого вечера и, подремав пару часов после полета, я чувствую себя бодрым. Что буду делать ночью, я совсем не представляю, так как хозяйка дома пойдёт спать в ближайшие время, и даже поговорить мне будет не с кем. Отпив пару глотков, я гляжу в окно, закидывая одну ногу на другую и откидываясь на спинку стула, сделанного из всё того же дуба. За стеклом лес, слышится тихое пение птиц, журчание речки, что, оказывается, находится совсем недалеко отсюда. — Чёрт, вот я идиот — прошипел я, проглотив чай, — Добавил в чай сахара, как в кофе. И как это теперь пить? — поставив чашку обратно на стол, я недовольно бурчал себе под нос о том, как же я смог попасть впросак. Хоть я и являюсь, скорее всего, даже отбитым, сладкоежкой, но чересчур сладкий чай я пить не могу. Да-да, настолько я придирчивый. — Вы что-то сказали? — спрашивает Украина, неожиданно появившаяся в проходе на кухню. Та только что вернулась из душа, поэтому, находясь в домашней одежде пастельных тонов, вытирала свои длинные прямые волосы полотенцем. Если небольшие пряди спадали на лицо девушки, она сразу заправляла те за ухо. — Просто слишком много сахара в чай добавил, — с небольшой досадой произношу я. — Бывает, — кивает украинка, тем самым показывая, что понимает меня, — Чем планируете заниматься ближайшую ночь? — дочь Союза присаживается рядом со мной на соседний стул, продолжая протирать волосы полотенцем. — Представить не могу. Угораздило же меня заснуть. — Да ладно Вам. Вы летели очень долго, и Вашему организму нужен отдых. К тому же, я уверена, в пустыне было выживать очень трудно, тем более, неделю. — Да уж, сложно, не поспоришь, — выдавая тихий смешок от резко всплывшего воспоминания поцелуя с Россией, я слегка улыбаюсь. Ты бы знала, дорогая, как мне было сложно. Но, если говорить без шуток, то эта поездка была сложна морально. Мне пришлось выйти из своей зоны комфорта, начиная вынужденное тесное общение с неизвестным мне человеком, потом ещё и эта влюблённость, уф… — А как же Вы выжили в таких ужасных условиях? У Вас же не было ни воды, ни еды. — У меня были личные запасы некого количества воды и еды, а так, я смог найти заброшенный дом, там была кровать, собственно, на этом всё. Постепенно я смог восстановить самолёт и вернуться. Только вот мы всё обо мне, да обо мне. Что насчёт тебя? Расскажи что-нибудь о себе, а то же я тут сижу с практически незнакомкой, — переведя пристальный взгляд на Украину, я лицезрел её немного растерянное лицо через тёмные линзы очков. — Ну… Хах, я даже не знаю, что Вам рассказать. Имя Вы моё знаете, мне двадцать один год, нравится рисовать в свободное время, так же я училась играть на гитаре, но не смогла завершить обучение, — задумчиво произносит украинка. — Ох, рисуешь? Я тоже раньше любил рисовать, но потом мне не хватало времени из-за работы, ну, а после и вовсе желание пропало. Что предпочитаешь изображать? — Портреты люблю, а Вы? — Пейзажи просто обожал. — Думаю, у Вас выходило красиво. — Ты упомянула гитару. Я очень часто стал встречать людей в СССР, которые или умеют, или учатся играть на этом инструменте. Скажи мне, это что за такая мода пошла? Лично у меня на территориях нет такого ажиотажа вокруг гитары, как у Союза. — Мода? Возможно, это так. В данный момент из-за войны в приоритете лёгкие музыкальные инструменты, которые можно переносить с места на место без особых усилий. Хоть на дворе и боевые действия, но люди всё равно желают развлекаться и хоть немного ловить кайф от жизни. Гитара на данный момент пользуется не такой популярностью, как, например, гармонь или труба, но этот музыкальный инструмент тоже востребован. Девушки и парни любят по вечерам сидеть в тихом месте и напевать песни под звуки имеющихся в арсенале инструментов. Лично мне не очень нравится та же гармонь или труба, а вот гитара. Да и к тому же, у меня брат играет на ней и мне больше захотелось уметь играть тоже именно из-за него. Я видела, как тот по вечерам любил сидеть на кровати в своей комнате и тихо наигрывать разные мелодии. Если быть откровенной, то у нас с братом всегда были плохие отношения, он меня раздражал. Но если я, будучи ещё маленькой девчонкой, могла забыть про все обиды и прийти на звук гитары, а после заглянуть к тому в комнату, брат меня не прогонял. Он наоборот подзывал, сажал рядом и уже играл только для меня. — Вижу, добрый у тебя брат, — вскинув брови и мягко улыбнувшись из-за ещё одного воспоминания, что только подтверждает мои слова. — Возможно, — вздыхает девушка, грустно опустив глаза, — Вот эта его добрая душа по отношению даже к ненавидящей его мне, всегда раздражала ещё больше. Почему он не мог как все просто посылать меня куда подальше, а не звать к себе в комнату, а после и вовсе играть для меня. Тогда сейчас мне, может быть, было не так больно. Да, он мог быть агрессивным, что случалось в первые мои годы жизни, к нему нельзя было на пушечный выстрел подойти, чтобы тот не отправил тебя на небо за звёздочкой! Но, насколько я знаю, у него тогда было сложное состояние, мы никогда не говорили с братом на эту тему. Да и к тому же, что прошло, то прошло, после он был другим: добрым, отзывчивым. Видимо, я просто не смогла понять эти перемены в его поведении, и возникла некая ненависть. До сих пор не знаю. Да и, к тому же, я начала задумываться над причиной наших разногласий только недавно. Но всё равно виновата я. Я начала говорить ему гадости и всё такое. Думаю, понятно, что наши отношения с ним непростые. Теперь я жалею, что тогда наговорила брату, — та поджимает губы, теребя в руках полотенце. По рассказам России, дочь СССР была совсем иной. Тот подавал её, как бездушную и вечно злую сестру. Но, мне кажется, она достаточно милая девушка, с которой можно поговорить. С первых слов Украины я догадался, о ком идёт речь, а факты, последовавшие далее только подкрепили мою догадку. Росс говорил, что украинка задирала постоянно того, из-за чего их отношения и ухудшились. Но девушка выглядит сейчас такой опечаленной, что на неё больно смотреть. Неужто она сожалеет о своих поступках, о своих словах? «Не смогла принять резких перемен». Как жалко, что я понимаю её. Действительно трудно начинать понимать и воспринимать человека после резкого изменения. Та же ситуация была с Японией, из-за чего мы с ней и перестали общаться (конечно, отчасти и из-за её матери тоже). Только вот у меня ситуация была немного иная, но маленькую сестру русского действительно могло раздражать то, что она не понимает поведение брата. — Я рад, что ты признала свою ошибку. Это дорогого стоит. Подробности ваших взаимоотношений я выяснять не буду, так как считаю это личным делом каждого, но вот почему же ты не закончила обучение гитаре? — ещё несколько раз проклиная себя за ложь по поводу того, что я сам починил самолёт, я вскидываю брови, интересуясь. Чёрт, так бы я мог поддержать разговор, узнать немного больше о уже нынешнем парне, да и попросить пилотов слетать, и вернуть того прямо сейчас, но на данный момент вставлять правду в виде того, кто на самом деле починил мне мотор неуместно от слова «совсем». Хотя погодите-ка, я не собираюсь доверять СССР, который мало того, что чуть не выгнал из дома «сына», так ещё и после этого отправил на такое сложное задание! А если его пилоты просто откажутся лететь в эту пустыню и искать его?! Нет уж, лучше уж я доверюсь проверенным специалистам своего дела, чем такому ненадёжному человеку, как Союз. — Я не хочу об этом говорить, — ещё раз вздохнув, дочь коммуниста, сжимает свои руки в замок, тем самым показывая, что она ну никак не хочет говорить об этом. «Возможно, ссора», — подумал я, решая больше не терроризировать Украину по поводу России. Как вдруг в доме зазвенел телефон. Тот лежал на красиво вырезанном из дерева столе в небольшом коридоре возле двери кухни. Услышав, громкий звук, девушка резко поменялась в лице и, немного нахмурившись, встаёт, быстро покидая помещение. Украинка поднимает трубку, проговаривая раздражённым тоном «Алло», а после, облокотившись о стену, та, разглядывая свои недлинные ногти и проводя по тем большим пальцем свободной руки, выслушивает немного нервный голос мужчины по ту сторону провода. Сам телефон находился не так далеко от стола, где сидел я, поэтому некоторые слова доносились до моих ушей, правда они получались вырванными из контекста, но суть уловить можно было, — Я просила позвонить Вас ещё два часа назад. Вы понимаете, что уже поздно и донимать меня в такое время просто некультурно и невоспитанно с Вашей стороны? — немного повысив тон, продолжает наезжать дочь Союза. М-м-м, всё-таки боевой дух у неё остался с тех времён, когда я случайно увидел её при встрече с СССР. Как я смог понять, звонили по поводу моего самолёта, докладывали информацию о его состоянии, подробности мне не удалось расслышать. Спустя пару минут своих попыток извлечь из разговора хозяйки дома и мужчины, что немного мялся из-за давления со стороны перовой, я совсем потерял интерес к их диалогу. Посмотрев на чашку чая, что так и стояла нетронутой, я взял ту в руки, ощущая оставшееся небольшое тепло от практически остывшей жидкости. Это навело меня на мысли о руках Росса, они редко были тёплые, в основном, только холодные. Знаю, что это может быть вызвано болезнью, но вроде ничего такого у русского нет, по крайней мере, тот мне не говорил об этом. Я так поразмыслил, а ведь с момента покидания пределов пустыни в мою голову предательски лезут мысли исключительно о русском или о каких-то ситуациях, связанных с ним. Даже проснувшись сегодня после недолгого сна, я вспоминал, как, если просыпаясь раньше, я сначала внимательно рассматривал лицо России, будто я художник, и мне стоит запомнить то в идеале, дабы перенести на холст, а после аккуратно, стараясь не разбудить русского, выходил на улицу, любуясь восходом. Было даже немного непривычно просыпаться не с кем-то под боком сегодня, ха-ха. — Да-да, Вам тоже хорошего вечера, — недовольно произносит девушка, вешая трубку, — Мистер США, Ваш самолёт только что вернулся с осмотра, и человек, кто, собственно, и проверял работоспособность Вашего двигателя просил передать, что то, как Вы смогли восстановить мотор — просто гениально. — Хах, он прям так и сказал? — выдав довольную собой ухмылку, я лицезрел искорки в глазах оппонентки, что доказывали её восхищение. — Да! Он сказал, что далеко не каждый смог бы починить мотор в таких условиях! — Вот как, — тихо посмеявшись, я снова смотрю на кружку, которую все ещё сжимал в руках, и моё внутреннее состояние резко сменилось с гордости на грусть. Я прекрасно понимал, что эти слова должны предназначаться не мне. Раньше бы мне было не совестно слушать это все, я бы наслаждался исключительно восхищением собой, ведь приврать для этого мне ничего не стоило. Но сейчас же я чувствую себя иначе, получая незаслуженную похвалу. — Двигатель Вашего самолёта полностью заменён на новый, и уже завтра утром Вы можете отправляться на Родину. Также спасибо Вам огромное за гуманитарную помощь, для нашего народа это очень важно. Папа также передавал Вам слова благодарности. — А я думал, что смогу увидеть Союза лично. — Он сейчас очень занят. Немцы под Сталинградом. — Под Сталинградом? — после слов Украины я находился в небольшом шоке, — Подожди, когда они успели? — Три дня назад войска Рейха подступили к Сталинграду, — с явным беспокойством произносит девушка. — Вот чёрт, я всё пропустил в этой пустыне, — закрывая глаза и снимая очки, я потеряю переносицу, что затекла и болела от очков. На стеклах тех были трещины, а от одного и вовсе откололся небольшой кусочек с краю. Благо, глаза всё ещё не видно и на том спасибо. Надеваю очки снова, переводя взгляд на украинку, что опять подсела рядом. — Зачем Вы носите эти очки даже в помещении? — этот вопрос мог бы поставить меня в тупик, если бы мне его не задавал практически каждый. У меня уже есть легенда, которую я всем рассказываю и те, вроде бы, верят. — У меня очень чувствительные глаза к свету. Вот прям очень. Мне бывает больно смотреть на лампочку в люстре. У меня патология с детства, которую я до сих пор не могу излечить, — уверенно произношу выдуманную историю я. — Да? Я не знала. Сочувствую Вам, с этим, наверное, тяжело живётся, — девушка обеспокоенно буравит меня взглядом. — Я уже привык. Давай лучше сменим тему. Как там СССР? Справляется? — Он очень нервный стал с начала войны. Он считает нападение Рейха позором перед народом, семьёй и остальными странами. Отец очень сильно изменился после сообщения о нападении на его территории. Сначала тот на неделю заперся у себя в кабинете, не выходя оттуда даже поесть. Я и сестра пытались его вразумить, но тот только изредка ел, что мы ему приносили. Всё остальное время он то перечитывал разные документы, смотрел в окно и что-то писал. Мы тогда очень за него испугались, ведь ни разу не видели в таком состоянии. Но ещё больше мы боялись его бездействия на фронте, он не отдавал приказы войскам, не составлял план по сдержанию обороны. Это даже заставило моего брата уйти на фронт. Того самого, что учил меня играть на гитаре. Вся семья его отговаривала, из-за чего после и произошла ссора, где тот назвал нас всех лицемерами, пытался заставить уйти на фронт и нас. Это разногласие между нами смотивировало его убежать из дома на войну. Когда мы рассказали эту новость папе, тот был в бешенстве, он спустя день резко вышел из состояния, в котором был неделю, начал отдавать приказы, касательно войны и содержания обороны, а после тот сказал своим подчинённым вернуть брата. — Ну и как? Вернули? — интересуюсь я, будто не зная продолжения истории. — Вернуть-то вернули, только он ещё раз сбежал. Идиот… — Почему идиот сразу? — Он в концлагерь попал во второй раз. Сколько мы потом его лечили после возвращения. У него там такой шрам огромный на спине, ужас! — всплеснула руками дочь Союза. Вспоминаю этот шрам, и по моей спине проходятся мурашки. Действительно очень больно было смотреть на него, — К тому же, после этой ситуации папа стал ещё более злым. Теперь к нему лишний раз не подойдёшь, чтобы не узреть на себе раздраженный взгляд. — У меня тоже отец такой был, — говорю я, проводя рукой по волосам, — Хотя нет, ещё хуже. Но это долгая история. — Отец раньше таким не был. Я надеюсь, что это стресс из-за войны. Мы поговорили с Украиной ещё какое-то время о бытовых вещах. На часах было уже около восьми вечера, когда девушка обозначила, что собирается идти спать. Я немного расстроился этому, ведь с ней действительно было о чём поговорить, да и к тому же, можно под предлогом интереса выпытать информацию, как о России, так и о СССР. О России я хотел узнать немного больше просто ради интереса, а вот информацией о Союзе можно было воспользоваться против него. Скажете «подло»? Как есть, мировая арена никогда не была для честных. Если ты хочешь добиться хоть чего-то в политике, то тебе волей-неволей придется лгать и действовать обманом. Но украинка хорошо держится, не выдает ничего личного, как и Росс. Тоже не выдал каких-либо планов коммуниста, о которых я мог бы оттолкнуться. Неужто СССР натаскал? Хоть что-то хорошее он для детей сделал, хотя, наверное, больше для себя. Хозяйка дома предложила мне сходить к реке, дабы совсем не скучать. Я согласился, спрашивая краткий маршрут к той. Девушка подошла к окну, указывая пальцем на тропинку, что ведет в лес. Быстро рассказав мне, куда и где свернуть, дочь Союза устало зевнула. Вдруг мне в голову пришла небольшая идея, которую я сразу озвучил оппонентке. — У тебя есть карандаш и листы бумаги? — спрашиваю я, с надеждой на то, что данные вещи будут у неё. — Ага, где-то должны быть. Вы хотите порисовать? — Да, подумал, у меня никогда не было на это времени, а тут вдруг появились свободные минуты, — Украина на мой ответ улыбнулась и попросила подождать меня пару мгновений. *** Вооружившись десятью листками белой бумаги и тремя простыми карандашами, я шёл по той самой тропинке, о которой рассказывала украинка. По бокам меня окружали кустики и высокие сосны. Я любовался цветами, что пусть и было плохо видно в темноте, рассматривал местные дикие ягоды. Я уже упоминал о своей большой любви к природе, что уж говорить, если у меня половина дома заставлено различными цветами и карликовыми деревьями. Свернув направо, я слышу тихое журчание речки. «Значит, иду верно», — логически размышляю я. Вот я выхожу на небольшую поляну, минуя сосновый бор, вдалеке вижу небольшой причал, мостик и воду, что переливалась в белом свете луны. Дул несильный ветерок, который игрался с прядями моих волос и листвой стоящего рядом одинокого невысокого дерева. Я лишь улыбаюсь такому пейзажу, ведь запечатлеть тот на бумаге мне захотелось ещё больше. Присев на больших размеров камень возле берега, я решил сделать набросок сначала отдельных элементов, из чего в конце должна была получиться композиция. Ох, как давно я не держал в руках карандаш только лишь бы нарисовать что-то, а не составить очередной отчёт. Карандаш скользил по бумаге, оставляя за собой серую линию, которой я пытался вырисовывать силуэт старого и уже кривого дерева. Интересно, как там сейчас Росс? Надеюсь, у него всё хорошо. Подожди немного, Раш, я завтра вернусь на территории Великобритании и отправлю за тобой пилотов. Я готов положить их жизнь, лишь бы я смог ещё раз увидеть тебя. Мне всё равно, если их подобьют по дороге, я отправлю новых. Я никогда не отличался особой мягкостью в этом плане. Если я что-то хочу, то я добьюсь этого. Угораздило же меня полюбить тебя, русский. Что же в тебе такого особенного, что только ты смог вызвать у меня чувства? На ум пришла его улыбка, которой тот хоть и нечасто, но одаривал меня. Я улыбаюсь, как бы ему в ответ. Очень иронично, что я влюбился в человека, который изначально раздражал до чёртиков. Помню, как меня бесил его голос, мимика, физиономия, движения… Агхт! Я просто терпеть не мог его целиком и полностью. Но позже я узнавал того немного лучше в следствии разговоров о каких-то банальных вещах, а после, хоть случайно, но понял, что втрескался. Втрескался по уши! Я уже не мог представить отсутствие рядом обладателя пары таких прекрасных глаз, двух метрового роста, крепкого телосложения и острых зубов, на которые я иногда заглядывался при удобных случаях. Ох, а ещё его ямочки на щеках, ха-ха. Вообще восьмое чудо света, иначе не выразиться. Эх, как бы я хотел помочь Россу с Союзом. Этот коммунист совсем с ума сошел! Была бы возможность, я бы забрал Россию к себе на территории, чтобы тот в жизни не подвергался проблемам и холодному отношению со стороны родственников. Я слишком долго не рисовал, из-за чего работа шла медленно. Линии не хотели получаться такими, какими я их изначально задумывал. Сейчас мне уже трудно вспомнить момент, когда рисование стало значимой частью моей жизни. Кажется, так было всегда. На уроках в школе я мог рисовать карандашом что-то на парте, это необязательно должно было быть что-то понятное и красивое, мне просто нравился сам процесс. Рисование мне смогло помочь в новой школе, где я был изгоем и грушей для избиения. Придя домой, я забывал о всех проблемах, только беря карандаш, кисть или перо в руки. У меня не было цели в тот момент нарисовать что-то прекрасное, нет, я пытался выражать свои эмоции через рисунки. Это могла быть просто линия, которая переплеталась с другой, но готовая работа все равно значила для меня очень многое, ведь в ней было отражено моё состояние в то время. Позже я стал рисовать для оттачивания мастерства. Конечно, не всегда мои рисунки были отражением какие-то эмоций и полны глубокого смысла. Часто это наброски, в которых я пытаюсь уловить выражение лица, подружиться с тенями или фактурами, осилить динамику или выявить лучшее сочетание цветов. Мне хотелось двигаться к совершенству, овладевать новыми навыками, расти над собой, а для этого требуется трудиться. Спустя время рисование приносило мне удовольствие, только когда я был доволен своими успехами. Бывает и так, что рисунок заставлял меня расстраиваться, но, переборов себя, я продолжал и продолжал, пока не достиг по своим меркам совершенства. У меня остались рисунки с тех времён, когда я рисовал только, чтобы успокоиться. Иногда я пересматриваю те, глубоко вздыхая и понимая, насколько мне было плохо тогда. Я невольно сравнивал себя в те времена и сейчас. Многое изменилось, теперь уже никто не посмеет сказать мне что-то язвительное, если не хочет быть стёртым с лица земли. Только вот теперь на мировой арене появился СССР, из-за чего моё мировое господство пошло под вопросом. Терпеть не могу этого коммуниста… Наконец это несчастное дерево было нарисовано. Как по мне, то вышло вполне неплохо, особенно для человека, что карандаш в руки уже лет восемь не брал. Посчитав, что композицию можно построить и только с этим кривым деревцем, я нарисовал на заднем плане воду, рябь на ней, луну, холмик земли, обросший травой и рядом стоящий камень. Я решаю подойти ближе к воде. Аккуратно ступаю на большой камень, что стоял прям у подножия реки и сажусь на тот, заранее проверив не мокрый ли он. Складываю руки на коленях, смотря в даль. Помню, как любовался закатом солнца в пустыне. Я иногда даже начинаю скучать по той. Там не было практически проблем, работы, зато был любимый человек. Дотрагиваясь ладонью до прохладной воды и провожу рукой по ней. «Интересно, кто-то искал меня всю эту неделю или уже празднуют мою пропажу? Лишь бы с территориями ничего не сделали», — проносится в голове у меня. *** — Товарищ США, надеюсь, Вы готовы к полету. Всё-таки Вы не спали всю ночь, — бормочет Украина, пока мы подходим к зданию аэропорта выяснять в какое время я смогу взлететь и за каким самолётом. — Все нормально, тем более, тут лететь до Лондона максимум, ну, — я сделал паузу, намного задумавшись, — Часа четыре, не больше. Я легко справляюсь с такими недолгими полетами, не волнуйся, — украинка в ответ кивает, проходит в само здание, придерживая мне дверь. Я продолжаю следовать за оппоненткой уже по коридорам. Лицо той было серьезным, будто она шла не информацию проверять, а на смертный приговор. По-видимому дочь Союза относится ко всему с ответственностью, я это заметил ещё вчера, когда смог услышать отрывки из разговора по телефону с мужчиной. Ей это поможет в жизни. Дойдя через пару мгновений к какому-то кабинету, Украина постучалась в деревянную белую дверь, ожидая каких-то ответных действий со стороны хозяина помещения, в которое та хочет попасть. За дверью слышится: «Заходите», — и украинка распахивает дверь, уверенно ступая внутрь кабинета. Девушка поправляет волосы и с гордо поднятой головой проходит вглубь комнаты, прямиком к столу мужчины, к которому мы и шли. Тот выглядел раздражённым, но гамму это не смущало, она подходит прямиком к столу и бесстрашно стукает по нему, начиная требовать с хозяина кабинета информацию, одновременно «подбадривая» искать нужные данные быстрее словами о том, что те должны были быть предоставлены ей ещё три часа назад. Бойкая, видно сразу, я узнаю в ней себя в некоторые моменты. Обычно я веду себя сдержанно, но могу и надавить на человека, если мне это понадобится. Не всегда стоит действовать жёстко. Я, выпрямив спину и поправляя немного сползшие по носу вниз очки, пристально наблюдал за стрелкой на наручных часах, надеясь на то, что ждать моего взлета мы будем недолго. Хотя, если мне и назначат время через час, я могу попросить поставить мне время раньше, из-за моего авторитета они действительно могут сделать мне поблажку. За дверью я слышал, как ранее раздраженный мужчина, сейчас извинялся перед дочерью Союза. Украина подходит ко мне, закрывая дверь кабинета и, резко сменив настроение, говорит, что я могу взлететь сразу после приземления Су-2, на котором в скором времени прилетит сестра девушки. Я немного прифигел от того, что только что готовая перейти на крик оппонентка, сейчас мило улыбается мне. Странно… Неужто ко мне она старается относиться более мягко и великодушно? А может, мне кажется? Чёрт, я не могу знать наверняка. Надо будет этот момент у России узнать, если выдастся возможность. — Твоя сестра прилетит сюда? Где же она была все это время? — удивлённо спрашиваю я, вспоминая, как Росс говорил, что все его родственники сейчас должны находиться в Москве. — Она летела выяснять, что творится на её территориях, — пожав плечами, отвечает гамма. — Погоди, а разве это не опасно? — Опасно, конечно. Сейчас где угодно находится опасно. — Тогда почему проведывать территории летит именно она? Вашему отцу совсем детей не жалко? — недовольно фыркаю я. Будь у меня дети, я бы их на руках носил и в жизни бы не позволил себе рисковать их здоровьем. Но их у меня не будет. — Не знаю, он говорит, что сестра уже взрослая и должна быть самостоятельной. Мол, когда станет полноценной страной сложнее и опаснее будет. — Ужас какой-то, — закатываю глаза я. Удивляюсь бестактности СССР, вроде с виду он серьёзный человек, в политике тоже неплох, но такое отношение к детям. Причем, прошу заметить, к своим, просто непозволительно. Видимо хорошо, что я пошлю за Россией именно своих пилотов, а то если бы я попросил сделать это Союза то, мало того, что моя легенда о том, что я сам все починил сразу будет стоять под вопросом, так ещё и, думаю, СССР своего «сына» там в пустыне оставит. Мы выходим из здания. На часах только десять утра, а люди уже пробудились от сна и начинают новый день. Природа тоже уже проснулась, цветы раскрыли свои бутоны, листья повернулись к еще слабым лучам солнца, поблескивает смоченная росой трава. Утро — начало новой жизни, как многие говорят. Обычно в это время суток в городе начинается суета: озабоченные люди собираются на работу, стоят в пробках автомобилей, под землей гудит метро, киша разными людьми. И студенты, и учителя, и пенсионеры, и пожарные, и милиционеры… Эх, было бы все это, если бы на территориях не было войны. Теперь же каждое утро в СССР выглядит совсем иначе: новые военные уходят на фронт, их провожают родственники, люди выходят на улицы в магазины, на заводы, по радио передаются новости с фронта. Утро будто сплачивает всех перед тем, как выбросить в большую жизнь для начала дня. В небе виднеется самолёт. Я сразу узнаю в нем бомбардировщик. Сглатываю вязкую слюну и одергиваю Украину, стоящую рядом. Пристально смотря на неё, я указываю пальцем в небо, взволнованно спрашивая, приземляется ли этот самолёт или решил разбомбить и оставить в руинах это место. Украинка пристально всматривается в летящую в небе фигуру, а после, усмехнувшись моей бурной реакции, сообщает, что это как раз Су-2, после которого в полёт пойду уже я. Нахмурившись от того, что над моим страхом умереть посмеялись, я складываю руки на груди, буравя взглядом самолёт, готовый уже вот-вот пойти на посадку. Радует, что ждать этот Су-2 не пришлось, а то я терпеть не могу долго ожидать чего-либо. Только меня немного напрягает, что сестра гаммы решила проверить свои территории именно на бомбардировщике. Хотя, может, она хотела всех пугать своим видом? Без понятия. — Один из лучших советских легких бомбардировщиков начала 1940-х годов, — произношу я, видя, что самолёт начал снижение. — Вы про Су-2? Да, верно, — кивает девушка. — Только почему твоя сестра летит именно на бомбардировщике? Есть же другие самолёты. — А, она летела посреди ночи и доставить её на территории надо было быстро. К сожалению, других самолётов в депо не оказалось. Пришлось брать этот. — М-да, с техникой, я вижу, у вас туго. — Пока справляемся, — отрезает оппонентка, тоже приковывая взгляд к самолёту. Парящее судно изначально кружилось над взлетной полосой, а после начало медленно снижаться. Несколько секунд и шасси касаются асфальта полосы. Приземление было выполнено так мягко и по-мастерски, что я чуть челюсть не уронил. Видно, человек, что находится за штурвалом, опытный пилот. Мне, к сожалению, к такому мастерству ещё стремиться и стремиться, поэтому все, что мне остаётся делать, так это восхищаться. Из-за инерции судно едет по полосе ещё какое-то время, пока дочь Союза, махнув мне рукой, предложила встретить её сестру. Хоть мне эта идея не очень понравилась, я не мог отказаться из-за банального принципа, потому и пошел вслед за Украиной к уже останавливающемуся Су-2, шаркая сапогами по земле, которые я мечтаю снять который день. Натёрли мне все ноги! Подхожу с украинкой к самолёту, из которого вылезает сначала невысокий пилот и, подавая руку девушке, помогает той удачно вылезти из кабины. Пилот был молоденький и так кружился вокруг сестры моей оппонентки, заботясь о её хорошем состоянии, что даже завидно становилось, что некому вокруг тебя так кружиться. Хоть мы и стояли в нескольких местах от этих двоих, было прекрасно слышно, как парень расспрашивал дочь Союза о её самочувствии и предлагал провести ту до дома. Из кабины наконец показалась тоже невысокая девушка в белой рубашке и черной юбке карандаш. Короткие волосы той распушились за время полета, потому дочь СССР пыталась пригладить их рукой с маникюром красного цвета, одновременно хихикая с каких-то отдельных фраз пилота. Когда она наконец встала на землю, я смог увидеть на ее ногах черные лаковые туфли на невысоком каблуке. Гамма с небольшим раздражением наблюдала за долгими переговорами сестры и парня и, видимо не выдержав, окликнула первую. — Беларусь! — сестра Украины тут же оборачивается в нашу сторону, прекращая разговор со своим собеседником. Сначала лицо названной выражало удивление, после радость, а затем серьёзность. Девушка кратко прощается с пилотом и, цокая каблуками, направляется к нам. Вскинув брови, я ещё раз оценивающе осматриваю её с ног до головы, когда та уже подходила к нам. — Украина! — радостно произносит сестра украинки, налетая на нее с крепкими объятиями, — Солнышко, ты бы знала, как я скучала! — Прекращай, Беларусь, — недовольно отрезает гамма, отстраняя от себя девушку и немного краснея. — Буду считать это, как знак того, что ты тоже по мне скучала, — улыбается Беларусь, а после переводит взгляд на меня, — А ты у нас… — Соединённые Штаты Америки, — перебиваю ту я, сразу отвечая на вопрос. — США, где же вы были все это время? — немного разочарованно спрашивает белоруска, ставя руки на бедрах. — Произошли небольшие неполадки, если быть кратким. — Представляешь, его самолёт рухнул в пустыне. Но он все равно смог починит двигатель, даже не смотря на то, что подходящих деталей не было! — с явным восхищением тараторит Украина. — Да ты что? — безразлично отвечает её сестра, снова взглянув на меня. В ответ я лишь немного хмурюсь, понимая, что та сомневается во мне. Это не может не бесить, — Ребят, вы не обидитесь, если я покурить отойду? Летела битые три часа, очень хочется. — Да, конечно, — кивает Украина, после чего Беларусь отходит в сторону, оставляя нас наедине. Белоруска достает сигарету и, держа ту между зубами, поджигает. — Не обращайте внимания, она никогда не любила представителей запада, — тихо сообщает мне украинка, пытаясь тем самым меня подзадорить. — Да ладно тебе, меня она не волнует. Зато знаешь, гляжу я на тебя и думаю, в будущем нам стоит сотрудничать, у тебя большой потенциал, — решаю сделать небольшой комплимент оппонентке я, одновременно показав ей своё превосходство. В глазах у собеседницы будто загораются звёздочки, и та одаривает меня немного смущённой улыбкой. *** Ну что же, наконец, перед глазами родной Лондон. Здесь я провел всё свое детство, какую-то часть молодости, а теперь ещё и нахожусь практически с начала войны, так как именно отсюда недолго лететь до каких-либо стран, нежели напрямик из моего дома. Вздохнув, я смотрел ещё несколько мгновений на взлётную полосу, на которую я секундами ранее произвел посадку. Расстегнув ремень безопасности, я открываю дверь кабины самолёта и тут же замечаю толпу, что с приличной скоростью надвигалась прямо на меня. Кто-то был с камерой, кто-то с микрофоном, кто-то с блокнотами. Не поняв, что за кипиш происходит, я вылезаю из кабины, недоверчиво наблюдая за людьми в толпе. Были слышны сложноразбираемые выкрики, что один пытался перекричать другой. Столько шума делают, ужас. Никогда не любил репортёров Лондона, такие приставучие. Я, конечно, знал, что я личность знаменитая, но не настолько что нужно бежать на меня с видеокамерами и фотоаппаратами. — Сэр! Уделите нам минуту! — Мистер, всего одно интервью! — США, просим Вас, дайте интервью для газеты! — Воу-воу, погодите, а что за повод? — спрашиваю я, пытаясь прекратить шум, который бил по ушам. Люди заключили меня в круг, все только и делали, что задавали новые вопросы, даже не обращая внимания на мой вопрос, но одна женщина, желавшая что-то спросить у меня, решила ответить. — Соединённые Штаты Америки, Вы пропали с радаров ещё неделю назад! Мы уж думали Вас хоронить, нет никаких сигналов, на связь Вы не выходите. Вас пытались искать, но всё тщетно. — Погодите… Хоронить? — в эту секунду я не хило так испугался за свои территории. Распихав толпу, сто раз извинившись и пообещав дать интервью позже, я буквально бегом уносился с аэродрома. На выходе охрана тоже смотрела на меня глазами по пять копеек и, остановив, просила предъявить документы, что смогли бы подтвердить мою личность. Пока я искал хоть один по карманам куртки, охранники перешептывались, а позже и напрямую спросили про то, где я был всё это время. Сказав, что у меня нет времени говорить, я быстро отдаю им паспорт и, всё-таки добившись способности покинуть это место, я ринулся к стоящему недалеко супермаркету, возле которого находилась телефонная будка. Люди на улице на меня оглядывались, тыкали пальцем, но мне было плевать. Мои территории — вот, что было важно в данный момент. Знаю, есть много стран, что уже давно хотели заполучить лакомый кусочек моих земель и только ждут удобного случая. Забегаю в ярко-красную кабинку, что к счастью была свободна, закрываю дверцу и быстро набираю номер, крутя диск телефонного аппарата. Искусываю губы, надеясь на то, что мне ответят максимально быстро. — Алло? — после долгих гудков, слышу голос на той стороне провода. — Алло? Канада? — уточняю я, так как телефон искажает голос. — Постой, Америка?! — буквально вскрикивает от неожиданности канадец. — Да, это я, — взволнованно отвечаю я, желая быстрее перейти к теме разговора. — Слава Богу! Америка, мы уже не знали, что думать! Все новости облетела новость, что ты пропал без вести! Что с тобой произошло? Ты в порядке? Тебе нужна помощь? Почему ты не выходил на связь все это время?! — эмоционально продолжал говорить брат. — Прошу, Канада. Позволь мне спросить. Это очень важно, — прерываю словесный понос Кана я, иначе я выразиться не могу. Мне нужно как можно скорее знать, иначе у меня может остаться слишком мало времени, чтобы предотвратить разграбление моих территорий, — Что с моими землями? На них никто не собирается нападать? — Были желающие, но отец не позволяет. Он до последнего пытается тебя найти, ночами не спит. Столько людей он уже отправил на твои поиски, но всё бесполезно. Мы даже не знали, где тебя искать! Отец волнуется за тебя, даже здоровье его подкосило, — более грустным тоном повествует Кан. — Что за бред? В жизни он бы не волновался за мои территории и меня, — насторожился я, понимая, что скорее мой папаша отдаст независимость всем своим колониям, чем будет даже болеть из-за стресса по поводу моего исчезновения, — Мне кажется, он бы скорее радовался, что такая неудобная ему страна, что доставляла неудобства с самого своего рождения, исчезла. — Америка, я не понимаю, почему ты его так ненавидишь. Возможно раньше он был немного вспыльчивым, но сейчас же он изменился. Я всю эту неделю был вынужден быть рядом с ним, так как его здоровье стало хромать из-за волнения. Всё, конечно, не смертельно, но поволноваться за него стоило. — Почему я его ненавижу? — тихо переспросил я, пока к горлу подкатил ком из-за резко вспомнившихся моментов моего морального насилия в детстве, — Потому что когда тот был «немного вспыльчивым» по твоим словам, он меня поливал оскорблениями, в трудные моменты только добивал жестоким обращением, поднимал на меня руку и много ещё другого. Ты просто не понимаешь, насколько меня пошатнуло в те годы. Ты был тогда ещё маленьким, Канада. Ты думаешь, я бы ушёл тогда из дома навсегда, если бы отец не делал этого всего? Меня ничего не держало в том доме, понимаешь? Ты всегда пытался внушить мне, что «может всё не так плохо», в то время как сам же не разбирался в ситуации, — на другом конце провода послышался вздох. — Тогда просто знай, что твои территории в порядке, — печально произнес брат. — Ты обиделся? — Нет, просто, может, я действительно просто чего-то не понимаю. Если что я буду в здании у отца, — слышатся гудки. — Канада! — крикнул я в трубку, будто сейчас Кан может меня услышать и предотвратить завершение звонка, — Агхт, — рыкнул я, приложив руку ко лбу и помассировав тот, — Ладно, пообижается и перестанет. Он всегда был обидчивый, но уже спустя какой-то промежуток времени забывал о произошедшем. Главное я теперь спокоен насчёт своих земель, — в вешаю трубку на её законное место и, с небольшим разочарованием от неудачного разговора, покидаю кабинку, освобождая её для какого-то старенького мужчины, что ждал свой очереди позвонить. Выйдя ближе к дороге, я высматривал машины такси, которые обычно часто ездят здесь в поисках клиентов, все ещё прокручивая в голове слова Канады о том, что мой папаша волнуется за меня. Пф, ну не бред ли? Если бы он волновался за меня, то вовсе бы не отправил никуда лететь или хотя бы самолет нормальный дал, что не обрек бы меня чуть ли не на смерть. Неширокие улочки, выложенные из камня, по бокам которых стоят маленькие магазинчики, жилые здания и фонари. Несмотря на войну город продолжал жить, автомобили голубых, белых или серых цветов проезжали мимо меня, создавая ветер. Ну вот, вся прическа теперь будет снова лохматой. И зачем я ее утром столько укладывал? Мы даже чуть не опоздали из-за этого. Из пекарни рядом доносился запах только что приготовленных хлебобулочных изделий. Тот должен дурманить и завлекать покупателей, но сейчас я слишком серьёзно настроен. Мне нужно вернуть Россию. Вытягиваю руку на дорогу, тем самым показывая, что мне нужна попутка. Стою так несколько мгновений, во время которых разглядываю красивое здание вдалеке. По-моему, это бежевое здание с большими часами под самой верхушкой и острыми шпилями на крыше — университет. Территория того огорожена невысоким забором, а на лужайках перед зданием растут деревья, кустарники и разбиты клумбы. — Эй, Вы садиться будете? — отвлекает меня от мысли только что подъехавший таксист, что смотрел уставшим взглядом. — Ой, да. Прошу прощения, — извиняюсь я, быстро садясь в салон машины, дабы не задерживать движение автомобилей позади нас. Диктую наизусть выученный адрес и пристёгиваюсь ремнем безопасности, уставившись прямиком в окно из которого открылся прекрасный вид на реку Темзу, как только мы заезжаем на Тауэрский мост. Пробыв неделю в пустыне, я действительно вижу город совсем иначе. Он кажется таким прекрасным, живописным. Да, по сравнению с бесконечными песками уж точно, хах! А если без шуток, то я действительно привык к красоте, чудесной архитектуре, что окружает меня, и теперь считал её чем-то обязательным в моей жизни, если так будет правильно выразиться. Здание, куда мне нужно было наведаться, находилось всего-то в десяти минутах езды, но даже тут мне не улыбнулась удача. Прямо на Тауэр Бридж Роуд мы попали в огромную пробку. И без того нервный водитель, сигналил другим машинам, те сигналили в ответ, тоже выражая свое недовольство. Объехать этот затор никак бы не получилось, поэтому нам оставалось только терпеливо ждать удачного случая, дабы смочь покинуть эту пробку. Я недовольно закидываю одну ногу на другую, продолжая смотреть в окно, ведь, по факту, ничего иного мне не оставалось делать. Люди быстро идут по асфальту, заходят домой, ждут автобуса на остановке. Собственно, ничего необычного не могло произойти, я это знал, но все ещё продолжал наблюдать за движением улицы. Таксист решил немного разбавить атмосферу, включив радио. На первой волне играли песни, что тот быстро переключил, на второй велось интервью с какой-то писательницей, как я успел понять, так как водитель снова переключил волну. Следующей была программа новостей, на той мужчина и остановился. Мне тоже не мешало бы узнать, что в мире произошло за эту неделю, поэтому, навострив уши, я приготовился слушать. Изначально шли новости с фронта Великобритании, после СССР и других стран, как вдруг: «А теперь к новостям мира. Уже восьмой день Соединённые Штаты Америки находятся в активном поиске. Напомню: тринадцатого августа страна вылетела из Лондона в Москву для составления гуманитарной помощи, но уже спустя несколько часов сигнал и связь с самолётом были потеряны. Великобритания пустил несколько групп пилотов на поиски своего сына, но все безрезультатно. Никто даже не может предположить, где сейчас находится США, но все мы всё ещё надеемся, что один из участников Мировой Войны окажется жив и здоров. Теперь же перейдём к новостям Лондона…», — услышав новость, я перевел взгляд на водителя, в надежде, что тот не налетит на меня, как те репортёры. Но таксист смотрел в одну точку на дороге, видимо думая о чём-то своём. Обрадовавшись этому, я понял, что поставил на уши весь мир. Значит, пока я влюблялся в сына Союза, весь мир искал меня? Я даже не задумывался, что кто-то мою пропажу заметит в принципе! Погодите, я же был на территориях у Союза. Никто ещё не сообщил, что я вернулся, смог починить самолёт? Боже, у меня будут огромные проблемы. Водитель сумел свернуть и покинуть пробку, чему я был несказанно рад. У меня сейчас, скорее всего, весь стол в номере отеля завален бумагами, которые ещё несколько дней придется без остановки разгребать, но мне скорее нужно отправить самолёты в пустыню. Помню, у России оставалось мало еды и воды, поэтому нужно действовать как можно скорее. Найдя завалявшиеся в карманах куртки 20 пенсов, я расплатился с водителем, немного поторговавшись. Машина остановилась возле высокого белого здания, находившегося на другом конце улицы. Я вылезаю из автомобиля, закрываю дверь того и, оглядев асфальтированную тропинку через клумбы, я двинулся в короткий путь. На этой улице обычно много народу, именно поэтому на лавочке расположился продавец газет. Всё время, пока я шёл, я думал, взять ли мне один свежий номер, хотя бы буду нормально представлять, что происходит сейчас в Великобритании. Изначально решив сделать это на обратном пути, как я замечаю на самой первой странице свою фотографию с одних из переговоров, а выше кричащий заголовок. Любопытство заставило меня схватит самую первую газету и начать читать. Мужчину мои действия отвлекли от зазывания людей и тот вдруг замолкает. Он сначала пристально разглядывает моё лицо и через секунду вовсе вскакивает с места, хватая меня за руку. Придя в шок от такой наглости, я, зло оскалившись, вырываю свою руку из его хватки и сверлю мужчину недовольным взглядом, требуя объяснений. — Это Соединённые Штаты Америки! Он жив! — прокричал незнакомец, привлекая тем самым простых прохожих и не давая мне дочитать статью, — А я знал, знал, что СМИ врут. Вот Вы где! Живёте спокойной жизнью, а вся эта пропажа надумана! — на провокационные высказывания в мой адрес на удивление быстро сбежались ещё несколько мимо проходящий людей. Будто у них дел своих нет! — Имейте совесть, мистер! — отрезаю я, желая, чтобы весь этот цирк закончился прямо сейчас. — Вы видите?! Правительство манипулирует нами! Новости давно не являются правдой! — обращается неугомонный мужчина к набежавшим. Я уже начинаю уходить от начинающегося бунта, как меня снова хватают за руку, только хватка в этот раз была сильнее, — Посмотрите этим лгунам в глаза! — Вы совсем с ума сошли?! — выбесился я и снова вырвав свою руку, кидаю газету мужчине в лицо, всё равно продолжать читать желания не было, развернувшись и уйдя от толпы. Вслед я услышал свист и в каком-то месте даже оскорбительные выкрики. Закатив глаза, я поднимаюсь по нескольким каменным ступеням к двери, что пускает внутрь. Потянув ту на себя, я прохожу в большой зал с белыми стенами, многими стойками регистрации или консультации и подсказками, весящими на стенах и под невысоким потолком. Людей вокруг очень много, но все они слишком заняты, чтобы думать хоть о чем-то другом, кроме своих обязательств. Подойдя к одной из стоек, где молодой парень активно ругался с кем-то по телефону, я решил получить направление в нужный мне кабинет, естественно, тем самым отвлекая молодого человека от такого важного спора. Отрывками пытавшись объяснить, что мне нужно, меня не покидала надежда на то, что сейчас этот телефонный звонок закончится и меня нормально обслужат. — Мне нужно к мисс ***, — снова повторяю я, пока парень передо мной искал номер её кабинета в какой-то книжке, оправдываясь, что недавно был ремонт здания и многие переехали в другие кабинеты. Весь процесс поиска затормаживал никак всё ещё не прекратившийся конфликт. Глядя на это я лишь недовольно закатывал глаза, торопя парня. Дождавшись номера кабинета, что был 456, я поблагодарил молодого человека и направился в сторону лифтов, заранее обдумывая предстоящий разговор. Успев заскочить в только что опустевшую кабинку лифта, я нажимаю кнопку четвертого этажа. Ожидая пока лифт поднимется на определенный этаж, я смотрю на себя в зеркало, что висело на стене кабины. М-да, мне нужно ещё очень долго приводить себя в порядок. Ну что же это такое, Соединённые Штаты Америки? Синяки под глазами, покрасневшие лицо из-за постоянного солнца в пустыне, высохшая кожа. Стыдно в таком виде являться к высокопоставленному лицу. Но ладно, она женщина непридирчивая и, я думаю, она будет рада видеть меня больше, чем отчитать за внешний вид. Выйдя на нужном этаже я заворачиваю за угол, без проблем находя нужную дверь. Всё-таки я тут не впервые, поэтому ориентируюсь достаточно хорошо. — Здравствуйте, можно? — постучавшись, захожу я. — Господи, — у женщины в строгом костюме округлились глаза, — США, Вы ли это? — А кто же ещё? — усмехнулся я. У всех реакция, как у одного, хах. Даже немного забавно видеть её снова и снова. — Как? Тебя полмира ищет! — даже встав с кресла и, выйдя из-за стола, та снова взглянула на меня, не веря глазам. — Я рухнул в пустыне, но смог починить свой самолёт, — кратко изъяснил я. — Мы все думали, что тебя, скорее всего, уже нет в живых, — оппонентка охнула. — Но я опроверг ваши предложения. Послушайте, у меня очень срочное дело к Вам и с этим нельзя медлить, — настаиваю я на начале работы как можно скорее. Я прекрасно понимаю, что Россия долго не сможет в пустыне, еда с водой закончится и… Я даже думать не хочу, что ещё с ним там может приключиться! У Росса есть только одна надежда на возвращение в люди, и мне очень совестно медлить с помощью, — Мне нужно срочно отправить самолёты в пустыню, где я был. Там находится человек и ему нужна помощь, — в подтверждение я даю в руки собеседнице карту, аккуратно сложенную в квадрат, что я достал из кармана штанов. — США, боюсь, это невозможно, — даже не посмотрев мои записи на карте, женщина присаживается обратно в кожаное кресло. — Что? Почему? — опешил я. — Пустыня — это явно не близко и лететь туда очень опасно. У нас не так много солдат и самолётов в запасе, чтобы бестактно тратить их. — Бестактно?! Там человек умирает! Он находится уже месяц в этой пустыне, он может умереть, понимаете?! — выпал в осадок я, совершенно не понимая, почему мисс не хочет мне помочь, — Я могу доплатить. — Вы знаете, как я отношусь к коррупции, — отрезает оппонентка, показывая тем самым, что деньги её не подкупят. — Прошу Вас! Хотите, я на колени перед Вами встану? — на полном серьёзе спрашиваю я. — Нет, этого я не позволю, — всплеснув руками, собеседница вздыхает, — С какого времени Вас впринципе интересует чужая жизнь? — Прошу Вас, Вы поступаете бессердечно! Я могу оплатить самолёт, выплатить премии каждому пилоту, что будет искать его, только умоляю. Помогите мне, Вы моя последняя надежда. Я обещал вернуть его домой, — умоляющим тоном проговариваю я, одновременно пытаясь сохранить спокойный вид. Получалось не очень, но, видя разжалобленое состояние женщины, я сообразил, что манипуляция действует, — Я не перенесу Вашего отказа. — Хорошо-хорошо, только Вы же знаете что многое зависит не от меня. Я только докладываю и выполняю, а разрешают уже иные лица, — потирая вески соглашается мисс, — Вы должны понимать, что для помощи Вам в этом деле, нужно сначала подтвердить личность человека, про которого Вы говорите. — Да, это с лёгкостью. Его документы есть даже в этом здании. Помните, я помогал Вам разбирать новые? Смог запомнить. Там были они. — Тогда ещё лучше. Называете полное имя, — приказывающим тоном отвечает оппонентка, подходя к шкафу со стеклянными дверями и раскрывая его, оглядывает огромное количество папок с бумагами о разных определенных людях. В основном, это военные, командиры и ещё личности из отдельных категорий. — Это сын СССР, — начинаю объяснять я, как меня перебивают. — Пф, и что же делает сын Союза в пустыне уже месяц? — Это долгая история, поэтому я и прошу помочь мне. — А я то думала, что в Вас вдруг сострадательность проснулась. А нет, узнаю своего старого друга. Ну же, какой у Вас план? Дайте угадаю, через его сына Вы уже давно получили ценную информацию и готовите подлость? Или нет, Вы подождёте определенного момента и нападете с другого фронта? — радостно воскликнула женщина, выдвигая свои предположения. Мы познакомились с мисс *** около года назад. Когда я прибыл к Великобритании на территории, отец попросил помочь ему с какими-то бумагами и как раз отправил меня к ней. Помню, как она волновалась в первый раз увидев меня, сейчас же мы вспоминаем ту первую встречу с улыбкой на лице, а моей оппонентке всё ещё стыдно. Позже мне снова выпал шанс помочь ей с чем-то, потом ещё раз, затем ещё раз, так мы и стали знакомыми. Вроде собеседница ничего такого не сказала сейчас, но мне стало так обидно на душе. Ведь до полета в пустыню я действительно бы так поступил, а сейчас же меня что-то держит, дабы не сделать это. Мне стыдно, что про меня думают подобным образом, якобы я такой мерзкий и подлый. Чёрт… Я же таким и являюсь. — Не говорите так, — растерянно прошу прекратить высказаться подобным образом я. — Вы сегодня какой-то странный, — пожимает плечами женщина, — Не Вы ли обычно как только наведываетесь ко мне, так сразу речь заходит о том, какой же Союз отвратительный и мешает Вам жить? — Я знаю, — поджимаю губы я. — Ну так и что же это за сын? У СССР, насколько я знаю, много детей. — РСФСР. — Давно про него ничего не слышала, — вскидывает брови оппонентка, начиная пробегаться глазами по корешкам тонких папок, — Ага, вот он. Ну, а теперь же остальное дело не за мной, — протягивая мне бежевую папку с листами внутри, мисс кивает мне. Я коротко благодарю её за услугу и, попрощавшись, я покинул кабинет. На удивление, с этим этапом я справился быстро. Пройдя снова к лифтам, я смотрел то, что мне выдали и невольно вспоминал все прекрасные моменты связанные с Россией. Как тот обнимал меня, пока мы танцевали под лёгкую музыку, как дотрагивался пальцами до моей руки, чтобы поставить ту правильно на гитарный гриф. Что уж говорить про моменты, когда Росс поднимал меня на руки. Тогда я мог почувствовать всем телом его рельеф. Спускаюсь на лифте на первый этаж, шум которого неприятно звенит в ушах. М-да, на этажах выше народу практически нет. Выдохнув, подхожу к определенному столу, возле которого никого не было. Это понятно, им пользуются только высокопоставленные лица. За столом сидел мужчина, разгадывая кроссворд, поэтому я показательно покашлял, дабы привлечь его внимание. — Вас что-то интересует? — безразлично смотря на меня, спрашивает собеседник. — Да, мне нужно заказать самолёты с пилотами на определенное местоположение. — Мы не можем предоставить Вам эту услугу, — закатывая глаза, отвечает мне оппонент буквально на «отъебись». — Это с какой стати? — возмущаюсь в ответ я. — Ну Вы — страна, сами там своих отправите. — Извините, но то, что Вы говорите, как минимум некультурно! Окажите мне услугу, иначе я пойду жаловаться, и я сделаю всё, чтобы Вас больше не видеть на этом месте, — эти слова дали продвижение в нашем диалоге, и мужчина наконец занялся моим делом нормально. — Ладно-ладно, так что Вам надо? — Мне нужно отправить самолеты для спасения человека в пустыню. — Что это за человек? Так мы не будем тратить пилотов на каких-то простолюдин. Командир? Если нет, то можете прямо сейчас уходить и не тратить моё драгоценное время, — откинувшись на спинку стула, всё пытается прогнать меня оппонент. — Это больше, чем какой-то командир. Это сын СССР, — скрещивая руки на груди, выдаю я. — И что? Он какую-то ценность для нашего государства представляет? Правильно — нет, так что сами его как-то доставайте. — Послушайте сюда, милый, — повышаю голос я, — Или ты сейчас работаешь, или я серьезно иду жаловаться! Ты ставишь под угрозу жизнь человека! — Сейчас посмотрю, — цокает языком и, забирая у меня папку, тот открывает её, пробегаясь по строчкам глазами. Как хорошо, что в этом здании есть досье на некоторые личности, которое можно использовать в экстренных случаях. Закончив прочтение одной страницы, мужчина берет трубку рядом стоящего на столе телефона, быстро набирает короткий номер и проговорив, — Проверьте информацию про сына СССР. Да, РСФСР. Надо самолёт отправить тут. Ага, жду, — оппонент вешает трубку, снова устало смотря на меня, — Есть примерное обозначение, куда именно нужно прилететь? — Конечно, Южный аэродром Хуссейн, это Саудовская Аравия, — мы всё-таки смогли выяснить перевод названия аэродрома. — Я сейчас посмотрю, — собеседник подходит к стелажу с книгами, находящийся в пару шагов от стола, берет оттуда одну из толстых книг, открывает её содержание и присаживается обратно. Это была книга, где собраны информация и местоположение о аэродромах, аэропортах и тому подобное. Ожидаю пару минут поисков нужного аэродрома и точных его координат на карте. Да, я мог бы сказать те, что высчитал ещё в пустыне, но ведь всё это было очень сложно сделать, поэтому проще проверить. Да и к тому же, если я вдруг назову неверные, то самолёты полетят вообще в другое место. Мужчина пробегается глазами до конца столбца с аэродромами Саудовской Аравии, смотрит непонимающим взглядом и снова прочитывает все данные названия, — Вы уверены, что дали точное название? — Уверен. Там было так написано. — Ну что же, его тут нет, — пожимает плечами оппонент. — Как нет?! — начинаю возмущаться я, но меня перебивает звонок телефона. Собеседник берет трубку и, слушая, иногда оперирует короткими фразами по типу «Да», «Ага». Короткий разговор заканчивается и мужчина недовольно буравит меня взглядом. — Сказали, что по каким-то причинам невозможно отправить самолёты в принципе. — Как невозможно? Почему?! — ещё больше взбесился я. — Не знаю, по каким-то причинам, — снова безразлично ответил оппонент. — В смысле по «каким-то»?! Что за сервис тут, а?! Почему никто ничего не может нормально сделать?! — срываюсь я, ударив по столу кулаком. — Я без понятия по каким. Мне сказали, я Вам доложил. Так что, если что-то не нравится, то уходите, иначе мне придется вызвать охрану, — спокойно произносит собеседник, беря в руки газету с кроссвордом, тем самым показывая, что тот вовсе не желает больше работать с моим делом. Процедив через зубы мат, я направляюсь к выходу, решая, что не буду тратить время и нервы на этого мудака, и, громко топая сапогами, тем обозначая, что сейчас я просто в бешенстве. Выйдя на крыльцо, покинув помещение с громким гулом, я устремляю свой взгляд на наручные часы: 16:13. Топнув сапогом из-за скопившейся внутри злобы, я оглядываюсь по сторонам, подмечая, что того странного мужика с газетами поблизости нет. Агхт, меня прям трясёт от злости! Почему они не могут отправить чёртовы самолёты?! Пока я буду лететь на свою территорию, собирать своих пилотов, составлять им путь и находить им технику, Россия уже от голода сдохнет в этой чёртовой пустыне! Ещё и последний мужчина своим полным нежеланием работать отличился! Вообще молодец! «По каким-то причинам». Ненавижу! Теперь остаётся только один вариант, к которому я ну никак не хотел прибегать, но это ради тебя, Раш. Буду вымаливать спасти тебя прямиком у отца. Правда, проблема в том, что ему плевать всегда на мои просьбы. Абсолютно всегда. Ещё немного подумав над этой идеей, ведь часть меня совершенно не хотела лишний раз видеть папашу и слушать от него новые оскорбления. А ведь они будут. Практически ни один наш даже обычный разговор не заканчивается без разногласий и едких слов в мой адрес, которые я хоть и игнорирую, но на душе всё ещё больно от понимания, что говорит это твой родитель. Поэтому я не желал прямо сейчас идти прямиком в здание парламента, где тот сейчас должен был находиться. Но с другой стороны, если я сейчас же не явлюсь туда с требованиями помочь мне, то может стать всё ещё хуже. Даже задумываться не хочу, какие мои последствия могут быть, если я променяю такое ценное время на какие-то личные убеждения. Приняв решение всё-таки действовать, я отправился в нужное место, находившееся несколькими кварталами дальше. Интересно, насколько ты хочешь видеть меня, отец? К чему эти твои попытки сохранить мою территорию и в принципе узнать, куда я пропал? *** Я иду по такому же коридору, застеленному красным ковром, гордо подняв голову и сфокусировавшись только на своей цели. Подойдя к двери, я ещё несколько раз задумался, а стоит ли это моих нервов? Может, проще всё сделать самому? Нет, Америка! Держи себя в руках! Это всего лишь разговор. Иногда мне стыдно признаваться самому себе, что стыжусь своего гендера перед отцом. Он терпеть не может омег, именно поэтому тот заставил скрывать настоящего себя… «Да, это конечно страшно. Жить омегой в мире таких придурков, что оправдывают своё отвратительное поведение и невоспитанность инстинктами. В какой момент мы стали настолько животными, что используем инстинкты тех, как основной критерий?» — тут же в голове пробежалась фраза России, что сказал мне за несколько дней до отлёта, — «Я сильно сочувствую тебе из-за того, что общество заставило тебя скрывать свою настоящую сущность, а не быть тем, кем ты по-настоящему являешься». Хочу снова слышать его голос… Это заставляет меня без стука отворить дверь и зайти вовнутрь, будто домой. Поправив волосы, я узрел своего папашу, что что-то искал в ящике стола. — Кого там принесло, ещё и без стука?! — возмутился Великобритания, не имея возможности увидеть меня, стоящего в проходе и нагло смотрящего на своего оппонента из-под линз очков, из-за большого стола, который загораживал весь обзор. — Меня принесло, — язвительно отвечаю я, захлопывая дверь. В тот момент движения рук отца вдруг прекращаются и тот, медленно вставая на ноги, смотрел на меня взглядом, что явно выражал только одно: «Какого хрена?», — Ну что же ты на меня так смотришь, старик? Своего родного сына не узнал? Хотя знаешь, я не удивлен. — Неужели, — шепчет Великобритания, совсем забывая про ящик в столе. Британец подходит ближе ко мне, даже не сдерживая своего удивления. Хм, странно, обычно тот смотрит на меня с полным безразличием при любых обстоятельствах. На лице немного пухленького мужчины ниже на половину головы в классическом темно-синем костюме и черном шарфе сейчас менялись эмоции, словно по щелчку пальцев: от грустных до радостных. Непривычно видеть его в таком состоянии, — Америка, — с небольшой улыбкой на лице произносит собеседник, кладя руку мне на плечо, а после его одолевает кашель и тот отворачивается в другую сторону, дабы не заразить меня, прикладывая руку к груди и чувствуя, как лёгкие сокращаются в приступе. Поджав губы, слыша сухой кашель, что явно приносит боль обладателю, я вспоминаю слова Канады о том, что отец заболел из-за стресса. — Ты в порядке? — больше для приличия спрашиваю я. Мне плевать на самом деле, как тот себя чувствует, как было и ему плевать на меня в моём детстве. — Да, все хорошо. Спасибо, — прекращая кашлять, собеседник снова поворачивается ко мне, расплываясь в мягкой улыбке, — Как? — лишь этот короткий вопрос слетел с губ отца, пока тот приобнял меня, что заставило меня немного смутиться. Я никак не ожидал таких светлых чувств. Будто между нами никогда ничего и не было. Оппонент никогда не обнимал меня прежде, максимум, что тот мог себе позволить, так это пожать руку, — Боже, я думал, что потерял тебя. Извини, я, старый идиот, заставил тебя отправлять гуманитарную помощь. Где ты был все это время? Я так боялся за тебя! — А ведь тебе всегда было все равно на меня, — хладнокровно отвечаю я, — Что же произошло сейчас? Канада мне сказал, что ты тут чуть ли не бился за мои земли, хотя, зная тебя, ты бы прибрал их к рукам в первые же секунды. Если честно, я даже бы не удивился, если всё произошедшее было подстроено, чтобы специально избавиться от меня, — нахально хмыкнув, продолжил я. — Будь ты хорошими сыном хоть один раз, — отрезает оппонент. Резко сменившаяся радость на раздражение и Британия отстраняется от меня, сцепляя зубы. — Будь ты хорошим отцом хоть раз, я бы сейчас был иным, — рассмеявшись в лицо и сев на один из стульев возле стола папаши, я кладу руки под голову, вскидывая брови, — Классный шарфик, пап. Где уже приобрести успел? Или, может, твой любимый подарил? — надавив на больную тему для собеседника, я наблюдаю выступивший румянец на его щеках. Да-да, никогда не забываю подколоть Британию по поводу его ебли с Союзом, которую я удачно застал. — Шарф я успел приобрести, пока пытался быть «хорошим отцом», по твоим словам. И позволь спросить, где ты все это время пропадал? Я тут днями и ночами голову ломал, где тебя искать, столько людей на уши поднял, чтобы ты приходил ко мне и начинал капризничать? — Где я пропал? Ну что же, мой самолёт рухнул в пустыне и только благодаря силе и отваге твоего любимого сына, тот смог починить его и вернуться. Причём, ещё и успеть гуманитарку Союзу отвезти. Ах, да, точно! Я пришёл к тебе по одному вопросу. — Ну же. Если быть честным, то я напрягся, — присаживаясь за стол, выдыхает отец. — Оказалось-, — моё повествование прерывает стук в дверь и объявившийся в проходе Канада, что был очень рад меня видеть и, чуть не уронил из рук бумаги, что нёс, при виде меня, — Канада! — радостно воскликнул я. — Я так счастлив! — добавляет канадец, положив бумаги перед Британией и заключив меня в крепкие объятия. Вот, видите, я же говорил, что забудет про ссору. Обнимаю брата в ответ, поглаживая того по спине. Запах кленового сиропа витает в воздухе рядом с его обладателем. Такой сладкий аромат очень редко встречается у альф, но моему брату это даже к лицу, особенно считая, что он не совсем альфа, а дельта. — Ну что? Как ты? — улыбаюсь я, отстраняясь от Кана. — Со мной всё в порядке, ты как себя чувствуешь? Всё хорошо? — Да, конечно. За меня не волнуйся, — Канада уже хотел ответить мне что-то, но вдруг заметил лежащий на нём недовольный взгляд британца. — Ой, я наверное вас отвлекаю. Хорошо, я подожду, — кивает канадец, давая нам с британцем поговорить. — Что же ты от меня хотел? — переспрашивает папаша. — Понимаешь, я рухнул в пустыне на юге Арабских Эмиратов. Там я встретил человека, самолет которого подбили и теперь тот вынужден находится там уже около месяца, без возможности улететь. Я прошу тебя дать мне самолёты и людей, что смогут его спасти. Я обещал ему. — Ты знаешь, что сейчас важность представляют только генералы и командиры. Да и то не все. — Да, а если я скажу, что это сын СССР? РСФСР, — ухмыльнувшись отвечаю я, ожидая бурной реакции. — Это очередная шутка, Америка? — недовольным тоном произносит папаша. — Что? — в непонимании произношу я. — Я не старый склеротик, чтобы не помнить твою прошлую выходку. — Ты просто старый, ха-ха. Ну, а вообще, тогда же ты сам посмеялся, разве нет? — закинув ногу на ногу и улыбаясь своей коронной улыбкой, я наблюдал, как спокойное лицо собеседника медленно менялось на гнев. Обожаю выводить его из себя, — Было же весело! — года два назад я позвонил отцу будучи пьяным с просьбой отправить мне самый быстрый самолёт, что только есть, объяснив это тем, что у меня что-то произошло. Если выражаться кратко, то мой пьяный мозг посчитал хорошей идеей улететь на острова отдыхать прямо в ту же секунду. М-да, если бы я тогда не вырубился на том же столе, где и выпивал, то на полном серьёзе свалил бы. Не помню, что стало поводом подобного моего поведения, но всё же после этой ситуации Великобритания до сих пор меня терроризирует по этому поводу и каждый раз обвиняет во лжи при любом удобном случае. Его, конечно, можно понять. Тогда я столько наплёл о том, что у меня дела просто отвратительно и мне срочно нужна помощь. Канада вообще тогда даже накричал на меня, настолько он волновался, хоть брат и никогда не повышал голос. — Ты знаешь, как мы тогда за тебя боялись?! — Ой, боялся ты больно. Тебе всегда было на меня плевать! — Если бы мне было плевать, я сейчас бы не сидел здесь больной и не продолжал искать тебя! — Ага, так вообще в принципе зачем надо было отправлять меня?! — Тебе это знать необязательно! — А что ты там такого придумал, что мне знать необязательно?! — Прекратили! — крикнул Канада, тем самым заставив нас замолчать, — Ведёте себя, как маленькие! Америка, ты же хотел что-то спросить у отца, — нервно вздохнув, заявляет канадец. — Да, я все ещё прошу самолёты, — успокоившись, заявляю я. — Ты несёшь какой-то бред. Никто не смог бы прожить в пустыне месяц. — Почему? Почему ты мне не веришь?! Я уже ходил к людям, они мне тоже отказывали! Почему вы просто не можете помочь мне?! — Твой рассказ похож на бред! Какой человек бы прожил в таких условиях месяц! Да и к тому же нет! Нет никакого РСФСР в живых! — Что? — меня словно отрезало, — Как? Ты что-то явно путаешь, пап. — Тебе голову там напекло, из-за чего всё это почудилось? Нет его уже как три месяца. Союз сам приносил мне документы подтверждающие это! — с оскалом продолжал оппонент. — Ты хочешь сказать, что я всё это выдумал и теперь сижу, вру тебе? — не знаю, что больше потрясло меня. То, что родной отец не верит мне или полученная информация. Но это же бред! Как он может быть мёртв, если я видел его, дотрагивался до него. Наверное, он путает его с кем-то другим. Что за напасть сегодня, а?! Ничего нормально добиться нельзя! — Скорее всего, — отрезает британец. — Хорошо, тогда что это такое?! — хмурюсь я, оттягивая ворот футболки, открывая вид на свои худые ключицы, на одной из которых красовался уже немного заживший засос. Теперь тот был не ярко-красный, а фиолетовый. Я понимал, что отец никогда не воспринимает мои слова всерьёз, поэтому проще показать ему это, что будет как констатация факта, нежели пытать переспорить того. Реакцию присутствующих в комнате нельзя было передать словами: отвращение, смешанное с шоковым состоянием. На меня глядели пара глаз папаши, что явно выражали разочарование и злость одновременно. — Я не знаю, с кем ты уже успел переспать, — гневно произносит Британия, пока вставал из-за стола, — Но позволь мне кое-что тебе показать, — тот неожиданно хватает меня за руку, начиная выводить меня из кабинета. Я немного испугался таких действий с его стороны, но послушно шёл за оппонентом по коридору. Канада взволнованно переводил взгляд то на меня, то на отца, что даже не думал меня отпускать. Дойдя до комнаты на другом конце коридора, Великобритания достает из кармана брюк ключ и открывает им запертую дверь, пропуская меня вперёд. Помещение освещалось неярким светом и была заставлена коробками, шкафами и стеллажами. Подходя к шкафу, раскрывая дверца того, отец, недолго ища, протягивает мне два листа бумаги, что явно являлись документами. Прочитываю первые строки и понимаю, что это бумага на Россию. Спускаясь глазами вниз по строчкам, я ещё больше убеждался в этом, приступая к прочтению второго листа. Наверху бумаги было написано «Свидетельство о смерти», что заставляет пробежать табун мурашек по моему телу. Но, может, это совсем не про Росса? «ДЧ №310806 Гр. Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика Умер(ла) одиннадцатого апреля тысяча девятьсот сорок второго года Возраст: Двадцать один год Причина смерти: Болевой шок Место смерти: Губен…» У меня отвисла челюсть от прочитанного. Я был в таком сильном потрясении, что дочитать документ до конца у меня просто не получалось. Как это может быть возможным? Я же видел его или мне на полном серьёзе хотят донести, мол, я с ума сошел? А может, я видел совсем не Россию? Этого тоже быть не может, он представлялся Россом. А если это совсем не РСФСР? Если это самозванец, что пудрил мне мозги?! Но это была страна. Чёрт, что за чертовщина? Неужели тот мужчина из пустыни наврал мне? Тогда кто он? Фотография на стене у Украины. Там были, по-моему, все кроме как раз России! И когда я хотел поговорить с украинкой насчёт русского, та отвечала, что не хочет. Так же она говорила, что не смогла выучиться на гитаре до конца и очень жалела о разногласиях с Россом. В документе указан Губен, это город в Германии. Причина смерти, возможно из-за пыток? Концлагерь. Внутри все как будто обрушилось. Неужели это действительно был не РСФСР… — Теперь ты убедился? Честно, не знаю, кто был с тобой, но хочу напомнить: факт того, что ты попал в катастрофу, не освобождает тебя от работы. На твоём столе в номере лежат документы, скопившиеся за неделю. Рекомендую тебе приняться за них как можно скорее, — забирая из моих рук бумаги, выдает отец и покидает комнату. — Америка… — тихо произносит Канада, видя сквозь очки мой опустевший и полный боли взгляд. — Не сейчас, — коротко отвечаю я, наконец переставая смотреть в одну точку и прокручивать в голове текст из документа. Пряча немного подрагивающие руки от обиды, я также удаляюсь из помещения, а позже и из самого здания. Я же говорил, Великобритания мне не поможет… Всё остальное происходило для меня, словно в тумане. Я обдумывал всю ситуацию и не находил себе места. Я не мог поверить во все происходящее, но факты сходились на их правдивости. Мне было обидно от возможности того, что на моих чувствах поигрался какой-то левый мужик, что вовсе представился сыном Союза. Но одновременно я одёргивал себя от этих мыслей, ведь всё это неправда, верно? Это все одна большая ошибка! В голове опять всплыло воспоминание поцелуя, но теперь оно впервые вызывает у меня отвращение, нежели радость или приятные чувства на душе. А как же вся история России, касательно его семьи? Может это правда сын РИ, но не «сын» СССР? Тогда зачем всё это? Я ничего не понимаю… Нет-нет, я отказываюсь в это всё верить! Это бред какой-то. Единственный способ проверить правоту документа — это самолично отправиться в пустыню или же отправить туда свои самолёты. Но… Я захожу в красивое здание с большой надписью «Отель» над входом, где меня встречал швейцар и с улыбкой на лице открывал мне дверь. Обычно я улыбался ему в ответ, но сейчас у меня совсем нет настроения для этого. Ступая по глянцевому полу к лестнице, я шаркаю сапогами, чувствуя себя пустым изнутри от непонимания происходящего. Это всё не может быть правдой, нет. Поднявшись на третий этаж, я подхожу к своей двери, на которой была табличка с числом номера комнаты. Открываю дверь ключём и вхожу в небольшую прихожую, вешая паралельно в шкаф свою куртку. Прохожу вперёд и заворачиваю направо, где меня встречает кровать и стол, за которым я обычно работаю. Столешница была завалена двумя стопками бумаг, что привели меня в ужас. А ведь каждый лист мне надо прочитать и подписать при надобности. Твою мать, я теперь буду заниматься только этими документами ближайшие пару дней. …Но у меня совсем нет на это времени. Прибытие к себе на земли, подготовка экипажа, раздача задач и поиск пилотов с самолётами займет у меня точно около ещё недели, нежели если бы отец или его люди услышали меня и предоставили помощь. Мне так грустно из-за всего произошедшего. Я чувствую, что должен помочь, но у меня нет возможности сделать это. Даже невзирая на то, что я без понятия, что за человек всё это время был со мной но, этот факт, конечно же, делал мне невыносимо больно. Мало того, я ещё и влюбился. Я мог бы прямо сейчас собрать все вещи и отправиться спасать этого неизвестного, но я не занимался государственными делами уже неделю и за все это время могло случиться очень много ужаса. К тому же, если я прямо сейчас не начну разбирать бумаги, то моя экономика может рухнуть или случатся ещё более ужасные последствия! Я не знаю, что мне делать… Душа ужасно болела от осознания своей безысходности. Моё сердце отказывалось принимать информацию о смерти человека, которого люблю и с кем провел самую лучшую в моей жизни неделю. Передо мной появился явный выбор. Нужно прямо сейчас решить, брошу ли я свои дела и попытаюсь сделать хоть что-то для спасения человека, в которого я влюбился или примусь за работу. Даже несмотря на то, что, возможно, мне наврали про личность, я всё ещё люблю того, кто был со мной в пустыне. И если я не спасу его, то просто не прощу себе этот поступок, но ведь мой народ находится без правителя уже неделю и с ним может произойти что угодно, если я продолжу занимать совсем другими вещами. На территории могут напасть, увидев, что те сейчас уязвимы, как никогда, особенно, учитывая, что Рейх хочет подчинить больше земель себе. Но ведь Росс… На глазах выступили слёзы. Я чувствую себя таким брошенным и беспомощным… Ты бы только знал, Раш, как мне сейчас больно. Погибнешь или ты, или мой народ, что составляет не один миллион человек. Я… Я не могу допустить последнего, как и первого. Я всхлипываю, подходя к столу и беря с того один из листов, лежащий сверху стопки. «Паника в стране», — читаю вслух заголовок я. Далее в бумаге предлагались способы утихомиривание граждан. Мне больно видеть подобное на своём рабочем столе. Я не могу допустить смерти своего народа. Господи, прости меня, Раш… Мне очень жаль…