Безмятежность

Зачёрпывая на ощупь локализацию, будучи ослеплённой по приказу главы дисциплинарного комитета, ты остановилась возле благоухающего места. "Открывай, зверёк", - звучит приказом, которому ты охотно подчиняешься, как послушная халикт своей королеве-пчеле, и тут же приоткрываешь рот с выструженной улыбкой. - Ох, сакура в полном цвету... - восхищённо бормочешь ты под ухмылку сытого Хибари, довольного своими трудами, с каким он открыл тебе вид на дивное деревце. - Странно, что никто больше не пришёл полюбоваться ею. "Кокон для закуклившейся капустной гусеницы, где та неторопливо выращивает себе белые крылья с легкомысленным обсидиановым крапом", - эта мысль словно сама по себе вшепталась в твой висок. Ты встала рядом с Хибари, наблюдая за первым робким танцем дымчатых лепестков, и внутри тебя распевали свои песни купальские росы. Цветочный ветер и голоса иных миров - становится межзвёздно, невесомо, тепло до пряной сангрии внутри вен, которая уносит разум за рубеж, где главенствует лишь хмельное наслаждение и мягкое море природной красоты. И почему-то, как щедрому ребёнку, хочется поделиться с этой таинственной дивнотой со взрослыми, которые, возможно, и не поймут, почему дитя преследует иллюминация чувств, что недоступна уже тем, кто смотрит на мир сквозь пепельную призму. - Потому что я запретил всем подходить сюда, - мрачно и беспросветно объяснил брюнет, на что тебе пришлось лишь понимающе и принимающе вздохнуть. - Я хочу наблюдать за сакурой только со зверьком, а не с кучкой тех травоядных животных. Хибари всегда напоминал тебе ската: катаклизматический по отношению ко всем, кто ошивается рядом, но с особенными миротворцами лишает себя хвостокола - невозмутимо крейсируй с ним на одном прибое и поглаживай лощёное тельце. Есть в этом щёлканье нечто инферальное и мистическое; так шумят старые часы викторианской эпохи ровно перед моментом движения стрелки вперёд. Ты заметила Киоко и Хару, которые шли рядом, подобно попугайчикам-неразлучникам, и тебя неосознанно накрыло шалью лёгкой зависти - ты не имела авторитет в женском обществе. Осознание собственного одиночества стукнуло в стекло твоей умиротворённости гранитным камушком, вынуждая покинуть тихий приют уединения, пропитавшись настроением печальной элегии. - Я бы тоже хотела завести себе настоящую и верную подругу. Как... как самый обычный подросток. Твой голос, даже не успев выбраться из неуверенного бутона губ, уже угас. А после и вовсе иссяк, обратившись струйкой сигаретного дыма - такого, что даже не слышно себя. Шорох, с которым падают на подоконник из-за отворённой рамы сухие корольки, оставшиеся с августовского раута, опутанные паутиной и особым сортом тишины; шелест, с которым тихий песок равнодушно сыплется на крышку гроба. Твои мысли словно кто-то пропустил через мясорубку, сдобрил приправами, и теперь преподнёс на блюдце. Или подманивает, оставляя на полу дорожку из кусочков сахара-рафинада, чтобы сладкоежка внутри тебя сыграл в Алису и белого кролика, за которым она покорно последует. - Нечего тебе ошиваться с этими травоядными, - собственнически заявляет пасмурный Кёя, твердящий сумрачным взором, что он не потерпит твоих сентиментальных возражений. - Увижу рядом с ними - изобью до смерти. Раскидистые кроны твоих размышлений откинул луч опасения, разломивший твоё спокойствие. Ты настороженно вгляделась в лик возлюбленного, мысленно спрашивая у него, когда стоит ждать час своей расплаты. Правый уголок губ Кёи исказился насмешливой карикатурой, на что ты продолжала вполне серьёзно ждать инквизиторскую кару за несовершённый грех, открывая для него строку в своём взгляде, где чёрным по белому написано: "Меня?". - Их, - поправился молодой человек, опустив ладонь на твою голову; он в снисходительной манере потрепал её, как шерсть брехливой, но добротной собачонки. Подобная ассоциация могла бы задеть, если бы ты не так хорошо знала Хибари, который относился с лояльностью к местной фауне - его жест можно было считать высшей благодатью. - Зверёк мне нужен живым, чтобы мне было кого поглаживать среди горы перебитых слабаков. Тебя преследует какое-то трудноуловимое ощущение, словно в этот момент должно было родиться нечто мрачное, с крыльями из металлических суставов, с которых каплет нефть, а получились полынные мотыльки и привкус домашнего молока на губах. Его слабая улыбка вспорхнула бражником, чтобы запутаться в твоих волосах, осыпав их пеплом недосказанности. Фактура любви главы дисциплинарного комитета была действительно специфичный, в стиле кухни фьюжн: ту самую, где на тарелке приносят девиантную пену цвета хвойного мыла, украшенную розочками из топинамбура - угадай, что ты такое ешь. Глядя на него, нельзя было так сразу распознать: он пытается оградить тебя из тирании или от эпистола любви, с которой пираты берегут свой сундук с золотыми и медными монетами. - Тогда я просто обязана помочь тебе спрятать трупы, - равнину твоего лица исказил бугорок мягкой улыбки - блик тёплого света. В ваших душах обоюдно распускаются инкубаторы, где вы по-семейному выводите птенцов эйфории. Хибари нравится твоя покорность; ты как жена декабристов, переживающая на себе невзгоды супруга; как муза доблестных героев Каллиопа, в зрачках которой отражалась жертвенность. Он совсем не против быть твоим Ахелоем, за которым бы ты следовала со стилусом, записывая в восковые таблички его подвиги. - Они сами исчезнут, чтобы не беспокоить меня, - самоуверенно заявил Кёя, почтительно проведя пальцами по своим тонфа - лезвийный блеск его глаз заставил тебя встрепенуться не то от смутного страха, не то от восторга. - Иначе загрызу их до смерти во второй раз. - Не будь слишком жестоким, Хибари-кун; травоядные тоже достойны существовать, поддерживая баланс мира, - миролюбиво сказала твоя персона, с молитвенной нежностью погладив его по плечу - ты старалась склонить его к пацифистической дипломатии. - И, следуя твоей философии, чем больше ты будешь избивать их до смерти, тем меньше будет тех, кого можно потом избить. Твой легкокрылый смех разливается внутри него первородным теплом. Хибари до сих пор любопытно, почему именно ты обратила обычную оранжерею внутри него в прекрасный розарий, где цветочные благовония самых радужных расцветок цветут именно для твоего обоняния, для твоей руки, взлелеянной херувимами. - Ты забавна, зверёк: мягкая и вместе с тем готова подсобить мне, - замечает Кёя, привычно дёргая уголки в оценивающей ухмылке, от которой каждые клетки твоей выдержки безвольно дизентегрируют - остаётся только мять маки на щеках, чтобы кожному покрову было не так жарко рядом с подобным субъектом. Его ухмылка - причина, по которой в твоей душе происходит космическая феерия: астероиды спокойствияразрушаются, сталкиваясь друг с другом, кометы взрываются, а млечный путь рассеивается, оставляя тебя без пути отступления. - Интересный контраст. Его глаза лихорадочно загорелись, стоило изучающему, сканирующему взору перевестись на тебя - в них будто насыпали горсть летних звёзд. И всё та же ухмылка - подарок змея-искусителя, которому тебе хотелось довериться без возможности очистить свою душу от первозданных грехов. Ты замираешь сотней светлячков, преданно смотря ему в глаза, одновременно с этим погибая от смущения. Он любит смотреть прямо, не отводя взора, как истинный хищник, не упускающий из виду малейшее колебание лани в лице тебя. Несмотря на то, что ты приручила его, ты по-прежнему ощущала себя временами в капкане его животной натуры - той, которая любит проливать чужую кровь, которая не заботится об удобстве партнёра, делая лишь всё по природным инстинктам. Но то были лишь твои личные опасения, навеянные его грозной репутацией: с тобой зверь в нём засыпал, покорно убирал ежовые иглы враждебности и ластился к твоим податливым рукам. - Любовь - живая вода; ни власть, ни сила ей не нужна, пока дурак перед ней не принесёт своё сердце ей, - поэтично и символично пропела ты, прикрывая спонтанными стихами собственного сочинения стеснение от его пытливого взора. - Поэтому, пока моё сердце принадлежит тебе, Хибари-кун, мне ничего не нужно, кроме твоей довольной улыбки, - призналась твоя персона, понимая, что пора сдобрить и Кёю своим безмерным обожанием. - Неплохой стих, верно? Хоть наконец-то получу хорошую оценку по литературе, - очередная шутка, чтобы скрасить атмосферу беззаботностью. - Если не получишь... - начинает строгий голос, пока ты не прерываешь его, одержимая естественной опаской. - Забьёшь? Ты воочию видела, как твой нелепый вопрос раскатился несуразной колючкой, но ничего не могла поделать с этим. Ты замолкла, скользя, словно водомерка, по поверхности болотистой тишины: такая же мрачная, затягивающая в свою глубокую трясину, выплёвывающую только костянные отзвуки поглощённых фаланг. Взгляд такой, будто ты осознаёшь свои пробелы в коммуникативном кексе, но с трепетом надеешься, что гурман в лице Кёи простит тебя за пикантный изюм. Хибари находит в этом непроглядном стоге сена ту самую иголку, которая не колется, а приветливо угощает и обещает в будущем изыски. Он усмехается, послушно натягивая на кисть бисерное плетение из твоей клятвы исправиться, и смягчает своё наказание. - Зацелую до смерти. От его строго-очаровательных слов плазма в твоих жилах забурлила со скоростью ветра Сайкана, который добрался с Джунгарии в твою плоть, волнуя вместо привычных озёр возбуждённую кровь. Становится искристо-огнисто внутри. Однако, всё дольше вглядываясь в глаза Хибари, ты чувствовала, что тобой владеет самум, налетающий шквалом пыле-песчаными ветрами на твою спокойную душу: от него всё горит и кульбитируется в легионе знойного урагана. В твоих мыслительных облаках не может зародиться ни одна мысль - там произошёл геноцид, оставивший после себя забытые всеми руины, на которых ты успела пошкрябать на доисторическую память несвязанные между собой фразы. Кажется, что парень вот-вот преодолет между вами то самое расстояние, но ты, ущемлённая смущением, торопишься абстрагироваться от него - переводишь взор на сакуру, демонстрируя большую заинтересованность ею, мысленно проклиная себя за нерешительность, которая втайне для самой тебя стала твоей визитной карточкой для брюнета. - Я не люблю, когда рядом со мной кто-то ошивается, - твои приоткрытые губы для Хибари - бритва, взрезавшая древний мрак в его зрачках, отразившася в них произнесённым, почти ласковым, сваренным на потоке: - Но зверьку я всегда рад. Его слова ложились на кожу лепестками вайдовых фиалок, касались лапками-подушечками солнечного зайчика, усыпляли колыбельной, уводили куда-то далеко - за грань привычного миллениума. Они оплетают тебя густой пряжей тутового шелкопряда, заворачивая в теплицу нежных чувств; ты кутаешься в них, как в шерстяной шарф, связанный родной бабушкой. И ничего больше не надо: ни богатств Эльдорадо, ни хороших оценок, ни иллюзии дружбы - только бы эта связка всегда свивалась на шее, щекоча чувствительную трахею торчащими волокнами. - Хочу немного отдохнуть, - Кёя лениво зевнул, примостившись на шёлковом нефритовом мильфлёре под ногами, куда спикировала и ты за возлюбленным, опустив берлинскую лазурь юбки на землю. Брюнет вольготно разместил макушку, которая по приземлению обрела вихрастость, на твои коленях. Твои руки спящими горлицами приютились на его тёмно-графитовых прядях; пальцы путались в этих тонких струнах, выныривая из них игривыми дельфинами, и если бы из них исходила мелодия, то это были бы ноты отзывчивого пианино, а не печального валторна, будь на твоём месте кто-то другой. - Будь готова указать мне пальцем на тех, кто посмеет нарушить мой покой. Я укушу даже упавший лепесток, если он разбудит меня. Тебе кажется, что вместе с Хибари вы попали в чудесный отверженный мир; он ограждён от рамок реалий, где тобой правило чувство сиротливости, и отделён цветными стёклышками, сквозь которое всё чудится ослепительным и многообразным. За его стеной приходилось самостоятельно давить ртом виноград жизни, натыкаясь на твёрдые косточки, а здесь, в этом дворце безмятежности, кто-то сам галантно подавал тебе очищенный фрукт - оставалось лишь смаковать его, как свежую весеннюю росу, точно Лив и Ливтасир - последние люди, оставшиеся жить после Рагнарёка, устроенным волком Сколлем. Тебе казалось, что это вполне неплохая перспектива, чтобы Кёя не ревновал тебя и показывал новые грани мира для двоих. А подруги... они подождут. Глава дисциплинарного комитета не позволит тебе слишком долго увлекаться мыслями о каких-то травоядных. - Тогда я буду ловить каждый лепесток, чтобы сохранить драгоценный сон Хибари-куна, - торжественно объявила ты, поймав в каравеллу ладоней первый из них. Кёя лениво приоткрыл один глаз, недобро сверля дерзкого нарушителя вашего уединения, с которым ты по-своему ворковала. - Но если хоть один лепесток успеет упасть на моего зверька, - он резко потянул тебя за запястье, вынудив тебя со вздохом выронить марлевую ношу, и властно положил твои руки обратно на свои плечи, - я не пожалею его и затопчу до смерти. Твоя голова обратилась в податливое решето, которое просеивало элитарные мысли, делая из них лишь мучные крупицы - осталось только бросить их голубям за бесплодность и окунуться с порожней головой в резервуар прострации. Волосы расплёскиваются на плечах, и лепестки сакуры, устроившие в воздухе призывный менуэт, запутались в змейках твоих прядей. Хочется станцевать вместе с ними или сыграть им, обративший в легкомысленный и игривый ветер, на собственной посвистывающей арфе. Только потяжелевшая голова Хибари оставляет тебя на месте, как бабочку, застывшую в янтарной смоле. Остаётся лишь улыбаться краешком губ и ловить мотив озорных растений, назидательно прикладывая указательный палец к аккуратной кувшинке губ, призывая их не тревожить твоего путешественника в гроте Морфея. Но перед этим, дав себе ещё давнее обещание проявлять инициативу с молодым человеком, мимолётно целуешь его в уста, торопливо отрываясь, чтобы усмирить бешеное сердцебиение любованием сакурой. Кёя изображает полную неосведомлённость о твоих действиях, но сам незаметно для твоей светлости нахально ухмыляется своим одобрительным мыслям: "Хороший зверёк".