Моё сердце из камня (всё ещё бьётся)

Вэй Усянь когда-то сказал, что ужин в клане Лань очень напоминает похоронный банкет: белые одежды, лишённые эмоций лица и полнейшая тишина, от которой мурашки ползут по коже. Тогда Цзян Чэн с ним в этом согласился. Сейчас этот зал казался ему похожим на его родовой храм, до краёв полный осуждения и неподвижный до жути. На нём словно сошлись невидимые глаза захороненных здесь предков, молчаливо взвешивая его грехи, каждую мелочь, не соответствующую невыносимо высоким стандартам. Старейшины Лань сидели в конце зала, ученики расселись по столам ближе ко входу. Цзинь Лин о чём-то радостно щебетал с А-И и А-Юанем, на тарелку которому Лань Ванцзи невозмутимо подкладывал овощи. Картинка была такая домашняя и совсем не похожая обычно идеального Второго Нефрита Лань, что Цзян Чэн чуть не сбился с шага: он предполагал, что Лань Ванцзи займёт своё место рядом со Старейшинами и дядей. А значит, и Цзян Чэну, возможно, удастся избежать мучительного ужина в компании Лань Циженя и ускользнуть за стол к детям и своему будущему шурину. Оба варианта имели свои недостатки. Но бросив единственный взгляд на морщинистые каменные лица, Цзян Чэн понял, что лучше до конца жизни делить стол с Лань Ванцзи, чем провести один вечер в компании Старейшин Лань. В общении с советом, своим или чужим, всегда чуялось напряжение: оно витало между строк в осознании, что ты никогда не сможешь удовлетворить их требования до конца. Иногда их запросы казались Цзян Чэну исходящими скорее из откровенного упрямства, чем законов и правил, но в любом случае такое отношение сводило его с ума. Его собственный совет пытался контролировать своего главу, и Цзян Чэн понятия не имел, как дела обстоят в других кланах: только надеялся, что Старейшины Лань относятся к Лань Сичэню с должным уважением. Цзян Чэн низко поклонился им, каждому по очереди, и Лань Циженю — последнему. Лань Сичэнь сказал, что дядя не зарубил их затею на корню; в это сложно было поверить, учитывая нахмуренные брови и любовь Лань Циженя к правилам, но Цзян Чэна пока не выкинули из Облачных Глубин с позором, а значит… — Учитель, — произнёс он, не поднимая головы из поклона. — Ты зовёшь меня учителем, но поступаешь совсем не так, как я тебя учил, — сухо обрубил Лань Цижень. Цзян Чэн ощутил, как загорелись у него уши: это было как в детстве, когда его, совсем мальчишку, отчитывали на уроке за плохое поведение. Такого стыда он не испытывал со смерти матери. Цзян Чэн заставил себя поклониться глубже. Подлизываться он никогда не любил, даже в хорошие времена, и сейчас согнул спину лишь из уважения к Лань Циженю и Лань Сичэню. С любым другим Старейшиной дело быстро бы обернулось плохо. Цзыдянь зашипел и полыхнул искрами у Цзян Чэна на пальце, выдавая его эмоции, и он торопливо обуздал себя, глубоко вздохнув. Унижение болезненно ровно настолько, насколько ты позволишь ему. Если его совет узнает, что Лани отчитывали его, как провинившегося мальчишку… Подобное удовольствие стоило пары минут стыда. Спокойствие, полное мстительной злости, нахлынуло и затопило его, и Цзян Чэн позволил ему, превратившись в безупречного Цзян Ваньиня, главу клана и ответственного адепта Цзян. — Я прошу прощения у учителя и заверяю, что не посмею больше идти против его воли. — Ему и не придётся: если их до сих пор не остановили, значит, игра пока что продолжалась, и всё, что от него требовалось — это не выводить слишком сильно своего будущего шурина и дядю. Лань Цижень хмыкнул, поглаживая бороду, и заметно смягчился. — Главе клана Цзян предстоит многому научиться, и эта помолвка станет для него подходящим испытанием. Цзян Чэн подавил победную усмешку: не стоило показывать своей радости. Вместо этого он вновь поклонился и выпрямился, глядя Старейшинам прямо в глаза. — Я готов прислушаться к словам совета моего наречённого. Ответом ему были кивки, которые сменились улыбками, стоило Лань Сичэню встать у него за спиной. Значит, время пришло. Цзян Чэн подавил ещё одну широкую улыбку. — Почтенные Старейшины, глава клана Цзян просил моей руки, — объявил Лань Сичэнь то, что все и так уже знали. Даже ученики не удивились его словам. Для ордена, где слухи были запрещены, новости разошлись слишком широко. — Ваш глава принял его предложение и приносит свои извинения за то, что это противоречит законам Лань. Глава клана Цзян не был знаком с нашими правилами, и я прошу не наказывать его за произошедшее — и за мой ответ. Его репутация оказалась в моих руках, и я не мог медлить. Цзян Чэн взглянул на него с уважением: Лань Сичэнь, продумав все детали, искусно спрятал одну правду за другой. А ещё он улыбался, высоко подняв голову — как на собрании кланов, когда собирался с присущей ему мягкостью перерезать горло какой-то идиотской идее и понаблюдать, как она будет валяться на полу, истекая кровью. Сейчас, обрабатывая своих Старейшин, он как будто стал ещё красивее. Кто бы мог предположить, что Лань Сичэнь умел быть таким устрашающим? Что ему это так понравится? Цзян Чэн поклонился снова, одновременно с Лань Сичэнем, и поймал краем глаза его хитрую улыбку, спрятанную за сложенными руками. Лис и пройдоха за фасадом идеального главы. Чудесное сочетание. Вэй Усянь незримо засмеялся у него в голове, и Цзян Чэн поспешил задвинуть его поглубже, прежде чем горячая злость затопит его и выплеснется наружу. — Я причинил неудобства Старейшинам моего будущего партнёра, его семье и ученикам. Я приношу извинения за своё невежество и то, как быстро это произошло. Знаю, мы пропустили должные ухаживания, и этому разговору далеко до формального объявления о помолвке. И ему снова кивнули в ответ: кажется, они с блеском прошли этот тест. Цзян Чэн вновь поклонился — и ощутил, как его мягко потянули за мизинец. Цзинь Лин, умница, нашёл его в самый подходящий момент. — Дядя, сядешь с нами? — Цзинь Лин скорее потребовал этого, чем попросил. Цзян Чэн бросил быстрый взгляд на улыбающихся Старейшин. Может, и правда удастся избежать мучительного соблюдения приличий? Цзян Чэн опустился на колено перед Цзинь Лином, чтобы мальчик понял, что дело серьёзное. Цзинь Лин тут же торопливо выпрямился. — Ты должен спросить разрешения господина Лань, — сказал Цзян Чэн, кивнув Лань Циженю и надеясь, что тот понимает: скажи он хоть слово, и Цзян Чэн проведёт вечер по его левую руку, как диктуют приличия. И всё же он ещё не расстался с надеждой ускользнуть за стол к племяннику. — Ты ведь помнишь его? Вы встречались на прошлом собрании кланов. — Я помню, дядя, — заверил его Цзинь Лин и улыбнулся Лань Циженю. — Учитель рассказывал мне истории о дедушке! У Цзян Чэна защипало в глазах, и он торопливо сморгнул нахлынувшую печаль. Лань Цижень медленно кивнул в ответ на широкую улыбку Цзинь Лина. — Фэнмянь был моим другом. Я рад передать его наследие его внуку, — сказал он Цзян Чэну. Тот помнил что-то о близости отца и Лань Циженя: они вместе выросли, кажется, судя по мимолётному рассказу Вэй Усяня со времён, когда тот ухаживал за своим собственным угрюмым адептом клана Лань. — Благодарю, — кивнул Цзян Чэн совершенно искренне и прикрыл глаза, надеясь, что этого будет достаточно. — Учитель, можно дяде сесть с нами? — звонко спросил Цзинь Лин, не обращая внимание на воцарившееся молчание, и дёрнул Цзян Чэна за край ханьфу. — Семья должна сидеть вместе! И друзья! Можно дяде сесть со мной и моими друзьями? Весьма убедительный аргумент — для пятилетнего ребёнка. Лань Цижень махнул рукой, отпуская их, и Цзинь Лин сразу снова схватился за мизинец Цзян Чэна и потянул его за собой. Лань Сичэнь улыбнулся им обоим: — Я присоединюсь, как только смогу, — пообещал он. Цзинь Лин кивнул и потащил Цзян Чэна к своему столу, где по-прежнему сидели А-И и А-Юань под наблюдением невозмутимого Лань Ванцзи. Мальчики уже начали есть — наверняка это и вынудило Цзинь Лина пойти искать дядю за невозможностью поболтать. И стоило Цзян Чэну усесться рядом, как Цзинь Лин с энтузиазмом накинулся на собственную еду. А-И ёрзал на своём месте, явно намереваясь нарушить правило об отсутствии разговоров во время еды. Даже приоткрыл было рот, но Лань Ванцзи коротко взглянул на него поверх стола, и мальчик надулся и вернулся к своей тарелке, пытаясь поскорее покончить с едой. — Ханьгуан-цзюнь, — ровно выдохнул Цзян Чэн, натягивая маску холодной вежливости, и взял себе тарелку риса. Лань Ванцзи смерил его взглядом, в котором на мгновение промелькнула искра… Насмешки? — Приветствую мою невестку, — отозвался он, раскрывая карты. Не насмешка это была, а откровенное издевательство. Цзян Чэн едва не подавился чаем и с трудом спрятал неподобающую ухмылку. — Боги, — тихо выдохнул он и поднял на Лань Ванцзи прямой взгляд. Значит, решил поиграть в дерзкого мальчишку? Прекрасно. — Ты начинаешь мне нравиться, младший брат моего мужа. Этот титул, по крайней мере, соответствовал всем канонам. Лань Ванцзи сузил глаза и взялся за собственную тарелку: — Это ненадолго. Милостивые боги, с каких пор этот человек обзавёлся чувством юмора? Эхо смешливого голоса Вэй Усяня быстро разрушило любую свежеприобретённую приязнь. — Вот и отлично. — Никаких разговоров во время еды, — напомнил ему Лань Ванцзи, и его счастье, что между ними с Цзян Чэном был стол и трое детей. Второй Нефрит клана Лань прямо-таки заслуживал, чтобы ему палочки для еды запихали прямо в нос. На плечо Цзян Чэна опустилась ласковая рука, и Цзян Чэн знал, что это был Лань Сичэнь, ещё до того, как ощутил характерный для него запах благовоний. — Могу ли я присоединиться? Цзян Чэн молча подвинулся, и Цзинь Лин с удовольствием пересел поближе к А-И. Лань Сичэнь довольно улыбнулся и аккуратно устроился между ними. Повисла тишина, и пришлось признать, что Вэй Усянь был прав: Цзян Чэн словно оказался на похоронах, и молчание постепенно становилось невыносимым. Дома всё было по-другому: они с Цзинь Лином устраивались у огня и напевали старые песенки, неспешно наслаждаясь едой. Это была иная тишина, полная тепла и молчаливых улыбок. Здешнее молчание же было холодным, как и всё остальное, и Цзян Чэну отчаянно захотелось закричать — только чтобы увидеть, к чему это приведёт. А за его спиной, тем временем, столпился целый выводок нетерпеливых гусят, в нетерпении переминающихся с ноги на ногу. Лань Ванцзи только вздохнул, увидев отражение этого нетерпения в лицах А-И и А-Юаня, и Цзян Чэн торопливо подавил победную усмешку: негоже было соперничать с братом будущего мужа, пусть и весело. Цзян Чэн продолжил есть, гадая, сколько дети продержатся в ожидании, и надо сказать, что выучили их хорошо: хаос разразился только после того, как Цзян Чэн отложил палочки и отодвинул от себя пустую тарелку. — Глава клана Цзян! — зазвенели голоса отовсюду и тут же замолкли под строгим взглядом. — По очереди, — приказал Цзян Чэн и вскинул подбородок, надеясь, что кто-нибудь посмеет ослушаться. Но энтузиазм в детях оказался сильнее страха. — Глава клана Цзян, — начал один из мальчишек, и Цзян Чэн остановил его взмахом руки. — Хватит этого, — Лань Сичэнь смотрел на него с тёплой улыбкой, и по спине Цзян Чэна побежали мурашки от этой теплоты, а к лицу снова прихлынул румянец. — Мы с вашим Цзеу-цзюнем скоро будем супругами, а это делает меня старшим в ордене, разве не так? — Господин Цзян, — тут же откликнулся мальчик, — можете научить меня заклинать снег? Его поддержал ещё десяток мальчишек, и Цзян Чэн изумлённо оглядел их всех. — Заклинать снег? — Вы заставили его двигаться, — выдохнул А-И, отпихивая пустую тарелку так, чтобы Лань Ванцзи увидел, что он доел, и захлёбываясь долго сдерживаемыми словами. — Поднялись на снегу в воздух. Как? Цзян Чэн задумался о том, как объяснить то, что для него самого было как музыка для Ланей — совершенно обычным делом. А в этом клане, кажется, практичность отсутствовала, как таковая. — Это техника из разряда управления водой, заклинания, разработанные моим кланом за долгие столетия, — сказал, наконец, Цзян Чэн, развернувшись, чтобы всех видеть. — Обычно в качестве поверхности используется вода. Ответом ему были — вот ведь! — восхищённые шепотки. Даже Лань Сичэнь выглядел изумлённым. Святые боги. — Снег — это и есть вода, верно, — пробормотал А-Юань, отодвигая свою тарелку, и вскинул на Цзян Чэна большие светящиеся глаза. — Глава… Господин Цзян, научите меня тоже? — И меня? — вклинился А-И, а за ним и остальные гусята. Цзян Чэн взглядом велел им помолчать. — Я же сказал — по очереди, — буркнул он и обвёл каждого долгим взглядом. — Думаю, я могу взяться за обучение, но мои ученики должны быть готовы хорошенько потрудиться и запачкать свои ладошки. Техника очень непростая. — Хорошо, господин Цзян! — отозвался первый мальчик, а за ним и все остальные. Цзян Чэн недоверчиво фыркнул, но кивнул. — И вам придётся научиться плавать. Без этого никакого вам заклинательства воды. Если целый выводок юных Ланей утонет в Пристани Лотоса, мне придётся до конца жизни писать объяснительные отчёты. Цзян Чэн взглянул на Лань Сичэня, и тот положил тёплую ладонь ему на бедро, улыбаясь так нежно, что сердце зашлось на месте: как он мог заслужить такую улыбку? Всего лишь предложил научить плавать горстку детишек. Ничего особенного. — Что? — выдохнул он, невольно ёжась, и Лань Сичэнь засмеялся в ответ. — Просто хотел поблагодарить тебя, — сказал он, всё ещё улыбаясь, и вернулся к еде. Ему, кстати, никто замечания не сделал. Несправедливо. — Я же и тебя обещал научить, — пробормотал Цзян Чэн, оглядывая светящиеся довольные лица, так похожие на его собственных учеников. Он представил, как все они встретятся в Пристани Лотоса, и всё будет так, как должно быть в браке: смешение традиций, новые связи и новые техники. — Стайка гусят нам не помешает. Посмотрим, смогут ли они удержаться на воде. Лань Сичэнь снова засмеялся, а Лань Ванцзи переводил взгляд с него на Цзян Чэна, словно подспудно ожидая, что тот сейчас обернётся и откусит Лань Сичэню нос. Цзян Чэн вскинул бровь, глядя на него, и Ванцзи упрямо уставился в ответ. — Дядя, а мне можно учить других плавать? — спросил Цзинь Лин, покончив со своей порцией. — Можно ведь? Цзян Чэн тяжело вздохнул. — Если Лань Сичэнь так сказал… — Этого хватило с головой, и Цзинь Лин обернулся к другим детям. — Я тоже могу учить вас плавать! — Можешь, А-Лин, — фыркнул Цзян Чэн, собирая пустые тарелки под носом у Лань Ванцзи. Тот, не моргнув и глазом, собрал пустые чашки. Лань Сичэнь тихо улыбался, доедая свой рис. Ещё подавится, а Цзян Чэн будет виноват. До чего же бесполезный жених! — Никакого смеха за едой, — поддразнил он Лань Сичэня, и тот только засмеялся и отложил палочки. Цзян Чэн чуть склонился к нему, сузив глаза, и тихий смех усилился, вырываясь на свободу. Цзян Чэн довольно усмехнулся: — Ну, что я только что сказал? Ладонь снова легла на его бедро, и пальцы мягко сжались. Цзян Чэн улыбнулся в ответ и искренне понадеялся, что Лань Ванцзи запомнит эту картинку до конца своих дней. — Подавишься, глупый, — предупредил он своего будущего супруга, и дети вокруг них тихонько захихикали в ответ. Некоторые из них удивлённо глазели на Цзеу-цзюня, непривычные к такой обстановке за ужином. — Подумай, как мы будем объясняться перед советом, если ты тут умрёшь. И помилуй меня. Лань Сичэнь сдался и засмеялся в голос, отодвигая свою тарелку, и Цзян Чэн добавил её к своей стопке. — Цзян Ваньинь, — позвал его Лань Сичэнь, сражаясь со смехом, — ты играешь нечестно. — На войне и в браке все средства хороши, — парировал Цзян Чэн, вскинув нос. Он сам это только что придумал, ну и пусть — слишком нежен был этот смех. — А ты сам согласился выйти за меня замуж. И о чём только думал? Лань Сичэнь прикрыл свою широкую улыбку рукавом и снова сжал пальцы на бедре Цзян Чэна, тщетно пытаясь спрятать своё маленькое счастье. Цзян Чэн, конечно, никогда не узнает, о чём тот думал, когда соглашался, но есть в этом мире всякое пострашнее отсутствия парочки ответов на глупые вопросы. Да и Цзян Чэн давно к такому привык. И было гораздо важнее насладиться этим смехом, который невозможно было сдержать. Пусть ничего больше не выйдет из этой помолвки, пусть она закончится сегодня, и больше они с Лань Сичэнем никогда не увидятся. То, что было между ними, оказалось важнее всего. И Цзян Чэн мог только смотреть на Лань Сичэня с колотящимся сердцем и гадать, чем заслужил такого прекрасного человека. Как небеса позволили ему оказаться рядом. Пальцы на его бедре дрогнули от смеха, и Цзян Чэн понял: будучи самым ужасным вором на свете, он обязательно будет держаться за Лань Сичэня и его прекрасную улыбку так долго, как будет дозволено. И никогда по своей воле не отпустит его руку.