Demarcation
1 января 2020 г. в 22:00
Коннору нравились его розовые носки.
Хэнк: «Ого, Коннор. Эти носки выглядят немного вызывающе, не думаешь?»
Он больше никогда не носил эти носки. Иногда он смотрел себе на ноги, просто чтобы убедиться, что не надел их, даже когда знал, что в тот день надел совершенно другие носки.
Коннор любит, когда его волосы взъерошены.
Хэнк: «Волосы сегодня немного растрепались, да, малыш?»
Каждый день с тех пор он проводит приблизительно пятнадцать минут, совершенствуя свои искусственные волосы с помощью геля утром, избегая чего-либо, опасаясь, что он испортит их. Иногда какая-то странная паника овладевает им, и он должен будет подойти к зеркалу и убедиться, что все было аккуратно и идеально.
Неизвестные офицеры: «А что это за андроид, который все время рассматривает себя?»
Он никогда больше не посмотрится в зеркало, если только он не дома и Хэнк не спит или не вырубился. Он всегда проводит хорошие две минуты, осматривая свое окружение со всех сторон, прежде чем незаметно проверить свои волосы в любой отражающей поверхности, которая не была зеркалом. Это всегда сопровождалось быстрой проверкой, чтобы абсолютно убедиться, что он не носит розовые носки, даже когда он знает, что это не так.
Он ничего не может с этим поделать.
Хэнк: «Малыш, что случилось? Уже несколько дней твой диод светится желтым.
— Ничего.
Он снимает свой диод.
Коллега: «Ух ты, я и не думал, что у андроидов может быть грязный почерк.»
После этого Коннор уже точно ничего не пишет от руки. Если только это не будет наедине. Он делает все это в цифровом виде, несмотря на отсутствие ощущения пера на бумаге. Он думает, что может сделать это вот так, но это начинает поглощать его мысли, и в течение 24 часов он больше не может этого выносить. Он обнаруживает, что одержимо округляет все, что он когда-либо писал от руки, переводя его в цифровой формат, если это необходимо, и сметает все это в мусорный мешок. Все что у него было; примечания к файлом для дел, списки покупок, блокноты, его дневник, и положил все это в мусорный мешок, завязывая и заворачивая его в другой мешок. Затем он вытряхивает мусор, кладет сверток с надписью на самое дно и снова наполняет его мусором.
Теперь. Исправлено.
Гражданский, неопознанный: «Ненавижу, когда эти гребаные твари притворяются людьми.»
Он снова начинает носить свою форму из киберлайф. Он отказывается ее снимать, даже когда переходит в режим статистики. Он перестает входить в статику лежа, а переходит в «режим сна» сидя, в жесткой позиции, которую большинство людей описали бы как неудобную.
Он больше не проявляет человеческих эмоций на публике. Ему больно все это подавлять, но он должен. Он не знает, почему, но должен знать.
Коллега: «Просто смешно, что он говорит так, словно участвует в банальной полицейской драме.»
Он избегает говорить, когда это возможно. Если он должен говорить, то ему требуется время, чтобы тщательно выбрать свои слова, и даже тогда они выходят путаными, но разборчивыми, когда он пытается избежать своих запрограммированных, нелепых фраз-клише. Он не должен говорить ничего плохого, все, что выходит из его рта, должно быть нормальным. Это не может быть похоже на то, что он персонаж фильма, это *должно быть правильно.*
Детектив Рид: «Жестянка все еще пытается украсть наши рабочие места, хотя сейчас она может делать буквально все, что угодно.»
На следующий день, когда Коннор пытается выйти из машины Хэнка, чтобы войти в участок, он обнаруживает, что его нога замерзла над бордюром. Он не может сдвинуть ее с места. Он перемещает его обратно в машину и пытается снова и снова, но он просто застревает в повторяющемся отрывистом движении.
— Я не хочу сегодня идти на работу, — говорит он Хэнку, и лейтенант, похоже, хочет возразить, но он ищет глаза Коннора и просто молча кивает, позволяя андроиду вернуться.
Как только Коннор возвращается к дому Хэнка, он отправляет письмо об отставке Фаулеру, чувствуя, что призрак его теперь исчезнувшего диода горит желтым.
Гражданский, неопознанный: «Я не могу поверить, что эти чертовы тостеры имеют наглость разгуливать на публике после того, как выебали нас всех.»
Он отказывается выходить из дома. Когда Хэнк настаивает, он делает все, чтобы отказаться от любой прогулки, от которой он может. В конце концов Хэнк пытается вытащить его из дома, хватая за запястье и таща за собой, Коннор начинает умолять, а затем он начинает кричать, цепляясь за дверной косяк.
Коннор делает вид, что не видит чистую, жгучую озабоченность в глазах Хэнка, когда мужчина смягчается и позволяет андроиду остаться внутри.
Хэнк: «Господи Иисусе, тебе нужно чаще выходить на улицу, люди спрашивают, не умер ли ты.»
Он ходит гулять в парк два раза в день. Ровно шестьдесят минут, ровно в шесть утра и три часа дня. Люди смотрят на него, и он чувствует, как их взгляды ползут по нему, словно чужие, ненужные руки. Он постоянно оглядывается вокруг, проверяя всех окружающих людей, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, и что он знает, кто смотрит на него, если кто-то вообще смотрит. Когда они посмотрят, то откуда.
Маленькая девочка спотыкается и начинает плакать, кровь красная из ободранных коленей. Ее матери нигде не видно, и Коннор наклоняется, помогает ей подняться, шепчет что-то успокаивающее, пока мать девочки, наконец, не находит их и не отрывает девушку от Коннора, как будто андроид был каким-то педофилом. Он никогда больше не подойдет к ребенку, потому что люди могут подумать, что он плохой человек.
Гражданский свидетель произошедшего, личность которого не установлена: «Они делают вид, что понимают. Они даже не чувствуют боли.»
Он включает свои датчики под кожей до 120%. С тех пор каждую ночь он методично водит лезвием по разным частям своего тела. Он это чувствует. Это очень больно.
Теперь. Теперь он все понимает.
Собачник, личность которого не установлена: «Они все должны быть просто деактивированы, если вы спрашиваете меня.»
В ту же ночь он снимает рубашку (ножницами, все еще отказываясь снять свою форму киберлайф, надевая ее поверх) и осторожно проводит пальцами по тириумному насосу. Он мог бы его вытащить. Он находит револьвер Хэнка и направляет его на свою голову, прежде чем положить его обратно. Он находит кухонный нож и выравнивает его с самой важной трубкой тириума в своем теле, прежде чем положить его обратно.
Он мог деактивироваться. Он знает, как. Почему бы ему просто не сделать это?
— Я действительно беспокоюсь за тебя, сынок. Ты ведешь себя так… это волнует меня.
Он делает себе пометку никогда не позволять Хэнку видеть, что происходит у него в голове. Он спрячет это, даже если это будет последнее, что он сделает, Хэнк никогда не должен этого видеть. Потому что никому не позволено замечать, что Коннор облажался, что он странный, уродливый, гребаный тостер, сломанная машина, ущербная, несовершенная, сломанная машина, сломанная машина, сломанная машина,
Это было нелогично, но всегда казалось, что все, что касалось его вообще, было ошибкой, ожидающей своего часа.