***
Саре казалось: вот-вот рухнут стены, только она сделает вдох – мир треснет и с грохотом свалится ей под ноги, а она останется стоять каменным изваянием среди этой разрухи до конца веков, но взяла под контроль свое дыхание: вдох, затем ещё один, и ещё один. Слезы отступили. Бежевые стены по-прежнему взирали на нее молчаливо, даже укоризненно. Мама – та женщина со счастливым выражением лица, которая восхищается этим убогим городишкой, как она посмела? Сара закрыла глаза, под ними пекло. В голове возникла слишком уж живая картина того, как она хватает всё это розовое шмотье, сбегает вниз по лестнице и кидает его в самодовольное лицо матери. На миг ей даже показалось, что она услышала свой хриплый злобный крик, сочащийся ненавистью, как свежая рана сочилась кровью. Представила сцену в зале суда, где на месте обвиняемого сидит её мать, а она, в строгом адвокатском костюме, кричит: «Ты убила человека, который хотел пригласить меня на свидание! От него осталась лишь память, а ты умудрилась надругаться над ней! Ты умудрилась убить того, кто уже столько времени гниет в могиле! Господа присяжные, хватит ли вам совести оправдать убийцу!?». Вспомнилось его тело в черном смокинге и красивой белой рубашке. Такой спокойный. Ей стало больно. – Какого черта ты это сделала? Какого? Черта? Это мои гребанные вещи! Тебе ведь никогда не было дела! Почему же сейчас ты решила влезть в мою жизнь, которая тебя НЕ КАСАЕТСЯ! Злость неумолимо несла её вперед, подгоняя: слова вертелись на языке, сплетаясь как клубок ядовитых змей, готовых в любую секунду атаковать. Уже видит её, склонившуюся над фарфоровым сервизом, расписанным вручную какой-то маминой подругой. Дань никому нахрен не нужного приличия. Залезая в самые укромные уголки своего сознания, и силком вытащив оттуда последние крупицы самообладания, она спокойно, почти чинно, спросила: – Где мои вещи? – Вещи? Сара, не глупи. Наверху, в твоей комнате. – Даже голову не подняла. Вот сука. – Нет, мама, я не про ту кучу розового дерьма говорю, а про мои вещи. Нормальные вещи, понимаешь? – Она говорила с ней, как с умственно-отсталым ребенком. Впрочем, ей казалось, что мать все равно не понимает. – Что я носила в Балтиморе. Ну, знаешь, которые я купила себе сама. На свои деньги. Припоминаешь? – Понимаешь, милая… Мать украдкой взглянула на сервиз, постучала длинными ногтями по фарфору, – «Подбирает слова», решила Сара – а затем подняла голову и с вызовом посмотрела на неё. – … я отдала их бездомным. Это к лучшему, дорогая, Сентфор – это не Балтимор, здесь все немного по-другому! Я решила, что неплохо было бы сменить имидж, поэтому прошлась по магазинам и купила тебе немного симпатичных вещей. Понимаешь, милая, так тебе будет лучше, и ты быстрее освоишься здесь и найдешь себе друзей и… – Мне плевать, что ты решила, мам. – Перебила Сара эту «благородную» тираду, пока она окончательно не вообразила себя Матерью Терезой, спасительницей больных и убогих. – Ты выбросила мои личные вещи, ради которых я работала не одно лето, раз! –С огромным удивлением отметила, как хорошо держится: никаких криков, слез и истерик. Сама строгость. – К тому же, ты выбросила мои личные вещи, подаренные друзьями, два! Осталось лишь выразительно поднять брови, и немое «Зачем?» повисло в воздухе. – Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. –Искренней озабоченности на её лице можно было почти что поверить, но только почти что. – Я хочу, чтобы ты, наконец, нашла себе нормальных друзей. Я хочу, чтобы ты освоилась. Вписалась, понимаешь? – Слишком много твоих «я хочу» в МОЕЙ жизни, мама. – Вот видишь, Сара. – Мать раздраженно закатила глаза. – Ты заносчивая маленькая гордячка, которая считает, что все должны принимать её гадкие манеры. Ну почему ты такая?! Почему ты просто не можешь быть добрее и лучше, носить красивую одежду, а не появляться на людях так, словно ты только что вышла из притона! Сара, казалось, могла стерпеть все. Придирки к одежде были в мамином стиле. Она делала это постоянно, но когда она задевала характер Сары, её манеру общения, её мироощущение – срывало крышу. Когда она пыталась переделать Сару, вписать её в свои рамки ненавижу-это-слово «приемлемости», задавить её, загладить, как помятость на скатерти – она была готова бежать от нее до тех пор, пока от боли в ногах не заломит кости. Возможно, мать её любила, но Сара уж точно ей не нравилась – не нравилась, как человек, как личность. Мать всегда хотела всё делать по-своему: создать ту милую уютную жизнь с идеальной семьей, чтобы можно было хвастаться ею, как престижной наградой, поставив на полку рядом с дипломами об отличии, медалями, кубками и прочим бесполезным дерьмом. Она готова была убить любые признаки жизни ради своей безупречной картины семейного счастья, и она это делала. Медленно, методично, но все же делала. Пыталась убить, как убила что-то в своей старшей дочери, её единственной сестре. – Все для того, чтобы теплые цвета сильнее бросались в глаза. Марго улыбалась, но глаза её сосредоточились на рисунке, легкая рука тем временем водила кистью так, как дирижер водит палочкой – легко и непринужденно. Практически невесомо, а под его руками рождается шедевр. – Марго, я, блин, просто просила автопортрет, а не очередного претендента в Лувр! – Такую попсовую картину вряд ли возьмут в Лувр, не говори ерунды. Сара засмеялась, но смех звучал растерянно. Она скользила глазами по огромному холсту, где свои крылья раскинул яркий до неприличия феникс, рождаясь из черной фигуры –в этом силуэте Марго, казалось, воплотила всю черноту вселенной и маленькие точки в виде звезд танцевали перед глазами, когда кто-либо обращал на них свой взор. Невообразимые переливы чёрного и оранжевого, что удивительным образом жили своей жизнью под её рукой – рукой истинного художника. – Не идеально… – Скептически протянула Марго. Затем отложила кисть, сладостно потянулась и внимательно взглянула на сестру. Её легкая рука потянулась к копне рыжих волос. – Такой красивый цвет… Безумно сложно воссоздать, вот что скажу. – У тебя такой же. – Ничего ты не понимаешь, глупенькая. У меня каштаново-рыжий, а у тебя… Я даже не знаю… На свету они тициановые, в темноте медно-рыжие, а когда вокруг белым-бело – твои волосы цвета красного вина. – Ни черта не поняла о чем ты. – Я не удивлена. Марго смочила черную кисть и махнула рукой в сторону Сары, лицо тут же окропили темные капельки. – Ах ты, я тебе сейчас устрою… Лицо сестры перед глазами задавило злость, но зато вернуло боль. – Знаешь что? – Сара опустила руку и тяжело вздохнула, словно смертельно устала. Так оно и было. – Завтра я пойду по местным магазинам и куплю себе кучу такой же одежды, а потом приеду в эту школу и ничерта не впишусь. Я сделаю все, чтобы меня выперли с занятий, чтобы ты потом отчитывалась перед директором. А ещё лучше, я возьму билет обратно до Балтимора и больше никогда тебя не увижу. Мама смотрела на неё несколько секунд, не мигая, а потом вдруг взорвалась, схватив подушки с дивана и целясь ими в дочь. – ЗЛАЯ, ЗЛАЯ, ЗЛАЯ! Ты злая и глупая неблагодарная девчонка! – Яростно выкрикивала она, продолжая закидывать её всем, что попадется под руку, а Сара тем временем выбежала прочь из дома, пока последняя диванная подушка, отрекошетив от стены, не прилетела ей прямо в ухо. Крики матери отдалялись, но все чувства, весь сумбур этого дня вытеснило лицо сестры. Маргарет была безукоризненно красива. Сара помнила пряди, падающие на лицо в форме сердца, маленький подбородок, который она подпирала таким же маленьким кулачком, как её светло-зеленые глаза смотрели всегда спокойно, улыбаясь. Сара помнила её мешковатые свитера и бесчисленные пары синих джинс. Чем больше она думала о сестре, тем больше мелочей вспоминала: Марго любила кофе с корицей, лимонные пирожные, бирюзовый цвет и море, бегать по мокрому пляжному песку в холодный день и разгонять чаек, имитируя их громкие крики. «Что ещё? Что ещё, Сара?» – Вновь и вновь спрашивала она себя. Так всегда бывает. Чем дольше человека нет рядом, тем сложнее вспомнить. Время вымывает все из памяти. Как бы сильно ты не любила – все равно забудешь. Она шла по темной улице, не разбирая дороги. Когда же успело стемнеть? Сердце пропустило удар. – Я должна поехать. Понимаешь? Должна. Я не могу не поехать. – Ты совсем с ума сошла. Дорогу замело! Там темно, хоть глаз выколи! – Ничего, ничего. Я доберусь. Марго плакала. Так сильно, так неистово. Хваталась за свое лицо, затем за вещи, затем за волосы, совсем не понимая, что ей нужно делать. – Марго. Выпей таблетки. Выпей прошу. Давай я принесу воды? Впереди маячил темно-зеленый от елей и сосен, что отказывались желтеть с приходом осени, лес. Что будет, если уйти глубоко-глубоко и лечь в темную прохладную траву? Может, мох и сфагнум примут её за свою, и прорастут вдоль усталых костей? Кто знает, сколько веков поют лесные птицы и о чем они смогут нашептать ей? Укроют ли её столетние дубы, и найдет ли она достаточно уютный камень, на котором могла бы преклонить голову? Её осенило – вот оно что! –сестра всегда пахла лесом после дождя. – Понимаешь, Сара. Джон позвонил. Значит что-то не так. Точно что-то случилось. Он сказал, что не может объяснить сейчас. Только когда я буду на месте. – Но это не повод срываться куда попало в такую метель! Марго, это же Джон! Коченный придурок. Ты разве не поэтому его бросила? Потому что он ничтожество… – Не говори так!!! – Прокричала Марго не своим голосом. Затем схватила чемодан, наспех закрыла его и направилась к выходу. Сара захлебнулась отчаянием и страхом, когда сестра стащила свой чемодан по лестнице и уже накидывала на плечи бордовое пальто. Дома никого. Мать с отцом застряли в магазине. Лишь плачущая Марго, которая была явно не в себе и бессильная Сара, которая не могла сделать ровным счетом ничего, чтобы остановить сестру. – Уйдешь – умру! Она вычитала это в каком-то романе. Только она и вправду готова была умереть. Марго подняла глаза, в которых плескался страх и сожаление. – Прости, малышка. Но я нужна ему. «Ты не нужна ему. Ему никто не нужен!» – Почти сорвалось с её губ, но она успела остановить себя, потому что сестра находилась в шатком положении. – Клянусь, если с тобой что-то случится – я умру в ту же секунду! Марго спешно открыла дверь и схватила чемодан. Не понимая, что делает, Сара кинулась вперед и упала сестре в ноги. Сами собой из груди вырвались рыдания. Она держалась за полы пальто так сильно, словно под ногами была пропасть и если она отцепится, то упадет и разобьется насмерть. Марго оттолкнула её. Это была отчаянная борьба, хотя двенадцатилетняя она заведомо знала, что проиграла. Пока Сара поднималась, сестра успела добежать до машины, оставив на пороге вещи. Она вскочила и переступила через огромный чемодан, выбежав за порог вслед за сестрой, на секунду замерев, потому что метель, казалось, хотела прикончить её в ту же самую секунду. Сара зажмурилась, но услышав звук мотора, распахнула глаза и кинулась к тому месту, где горели огоньки задних фар. – Постой же! Марго! Стой! Машина удалялась, а Сара бежала по дороге, сражаясь с ледяным ветром и собственными чувствами. Огни были все дальше. Она просто бежала за ней, не в силах сделать ничего больше. Плохое предчувствие завладело сердцем без остатка. Сара давилась им, как невкусным яблочным пирогом тети Мэй, не в силах выплюнуть его обратно, потому что это было бы крайне невежливо. – Вернись домой… Не уходи… – Умоляюще прошептала она, но тихий шепот утонул в реве ветра. Сестра, будто услышав, на минуту остановила машину, и Сара остановилась тоже: холодный ветер хлестал по ней со всех сторон, не давая двигаться дальше, и она была больше не в силах ему сопротивляться. Оставалось лишь стоять посреди заснеженной дороги, глупо и наивно полагая, что сейчас сестра послушается и вернется домой. Саре вдруг захотелось высказать ей столько всего. Рассказать о том, как мама бессердечна к Марго, и это ранит и её тоже. Ей захотелось поболтать об их псе Энштейне. Расспросить сестру, о чем она думает, глядя на ночное небо, боится ли она одиночества и какие у неё любимые цветы. Она до сих пор не знала. Если что-то случится сейчас, то Сара будет вынуждена до конца своей жизни хранить все неслучившиеся разговоры о важном и не очень внутри себя, а они будут отравлять её, как ядовитые шипы, застрявшие в теле. Она будет лежать в кровати бессонными ночами и гадать, какие же цветы любит Марго. – Зачем ты так со мной? – Выкрикнула Сара со всей мощью, на которую была способна, а затем зарыдала так отчаянно, как рыдают все маленькие девочки, когда их никто не видит. Но Марго её видела. А затем вновь надавила на газ и всего на миг она увидела в окне знакомое лицо в форме сердечка в обрамлении темно-каштановых волос. Последний раз в своей жизни.***
– Ай, черт возьми! – Сара так ускорила шаг, что почти бежала, и бежала так быстро, что столкнувшись с человеком на своем пути, разбила нос о его подбородок. «Когда-нибудь я научусь ходить, смотря на дорогу, но не сегодня…» – Решила Сара, мрачно усмехнувшись и трогая руками подбородок, ощущая теплую кровь на пальцах. Попутно готовя свои лучшие ругательства в сторону этого любителя ночных прогулок, она подняла голову и, едва открыв рот, сразу же его захлопнула, увидев глаза сестры. Внутри все оборвалось. Быть такого не может. Невозможно было оторвать взгляд от этих внезапно появившихся глаз, но постепенно разглядывая незнакомца, она четко осознала, что это не глаза Марго. Они всего лишь были похожи, как две капли воды – это пугало и радовало одновременно: мятно-зеленые, хоть и приглушенные – они ощущались такими яркими в глухой темноте и, казалось, освещали все вокруг. Ей подумалось, что кто-то выкрутил цветокоррекцию на полную мощность. – У тебя волшебные глаза. – Захотелось уведомить незнакомца, но она тут же одернула себя. «Ты что, дура? Он тебе нос разбил». И вместо этого произнесла: – Смотри куда прешь, придурок. Взгляд скользнул по лицу твою-мать-что-за-хрень в форме сердца; широкий, высокий лоб, выступающие скулы, сужающиеся к совсем маленькому подбородку. Если Бог есть, то они с ним не ладят. – Сама-то сильно внимательная, а? Ты в меня врезалась вообще-то. – Сказал он с важным видом, не забыв при этом скорчить недовольную мину, затем запустил пятерню в короткие каштановые волосы, почесал затылок и смущенно вымолвил. – Ладно, прости. Я тут каждый день бегаю, раньше никого не встречал. – Ну вот, теперь встретил. Доволен? – Она помахала окровавленной рукой у него перед лицом. – Давай, вали уже. На этих словах Сара пошатнулась и парень, не медля ни секунды, схватил её за локоть, придерживая. Ей тут же захотелось выдернуть руку, мол, и без тебя справлюсь, но она этого не сделала – просто не хватило сил. «Черт, да ведь мне реально хреново». Тут он впервые посмотрел ей прямо в лицо, пристально и внимательно, даже как-то слишком серьезно. Она почему-то рассмеялась, и тут же подумала, какая жуткая картина предстанет незадачливому прохожему: двое подростков стоят в темном лесу, он – в спортивном костюме, она – в крови, улыбается во все тридцать два. В голову пришла шальная мысль поделиться этим со своим новым знакомым. «Ты точно дура, О'Нил!». – Что с тобой? – Он смотрел на Сару с опаской, словно она ядовитый паук, но локоть не отпускал. «Ещё не понял, с чем столкнулся, да, парень?». – Да так… Что бы подумал среднестатистический доходяга, увидев нас с тобой здесь? Картина престранная. По зубам всё ещё текла кровь и это пугало, но все же не было веской причиной для того, чтобы убрать с лица эту жуткую кровавую ухмылку. Дав собеседнику пару минут, чтобы он вообразил эту картину, ну или решил, что она совсем поехавшая, и побежал бы обратно, не оглядываясь, она вновь взглянула на него. Парень вдруг рассмеялся. – Да, ты права. Сраный сюрреализм. – Голос глубокий, а смех звучный, пронзительный. Ей понравилось. Они вдруг захохотали. Темный лес впитал в себя этот смех и понес гул слившихся хохочущих голосов дальше по деревьям; когда они замолкли, в лесу все ещё гуляло эхо их минутного веселья. – Меня зовут Дерек, кстати. – Произнес парень, отдышавшись. – А я – ведьма, которая поздним вечером похищает невнимательных пешеходов и тащит их в свою хижину, а затем высасывает из них жизнь, чтобы оставаться вечно молодой. То ли нервное напряжение, то ли усталость завладели её уставшим мозгом, но она все же понимала, что несла откровенную чушь, которая была ей совсем несвойственна, когда Сара общалась с незнакомцами. Наверняка, он подумал, что она сбежала из психушки. «Ха-ха, мам, ну что, нашла себе единомышленника». Но парень, казалось, развеселился ещё больше. – Так ты прародительница всех рыжих! Я так и подумал! Но даже ведьмы подвластны силе комендантского часа, так что нам пора валить отсюда. – Он приподнял рукав толстовки с тонкого запястья, обнажив наручные часы на черном ремешке, и постучал пальцем по стрелке, которая показывала без пятнадцати одиннадцать, но по ощущениям была глубокая ночь. – Слушай, в этом нет ничего постыдного. Если ты боишься темноты, то так и скажи. – Это темнота боится меня. – Зловеще сверкнув глазами, произнес ночной бегун, а Сара закатила глаза. – По правде говоря, у меня особые отношения с шерифом, а он сегодня на патруле. Саре хотелось расспросить его обо всем: что он делал здесь ночью (бегал, очевидно!), почему у него особые отношения с шерифом (неужели, местный дебошир?), в каком он классе (то есть, увидитесь ли вы завтра?), но она промолчала – понимала, что не может ставить их под удар, даже если ей до тошноты не хотелось домой. Обернувшись, она поняла, что наматывала круги вокруг своего дома. Считанные триста метров и она снова окажется в клетке. Ну, значит не сегодня отдавать Богу душу в этих мрачных Сентфорских лесах, а в какой-нибудь другой день. – Ты прав. Мой дом недалеко. – Она заметила, что все это время он держал её за руку. – Можешь отпустить меня, я в порядке. – А, да… – Парень смутился, отпустил локоть, но не отошел. Видимо, сделал вывод, что она не так уж и ядовита. – Прости. – Наверное, я пойду. «Уйдешь – умру!». – Увидимся завтра, да? – Несмело предположил парень. Может, испугался, что она призрак или галлюцинация, вызванная большой дозой? «У меня сестра умерла. Я думала, что никогда больше не буду веселиться. Это совсем неправильно. Вряд ли я должна смеяться, но я хохотала с тобой, словно мы маленькие дети».– Эта мысль заставила её вздрогнуть, и она решила сразить свою тревогу наповал, то есть, как обычно пошла домой, не оборачиваясь. – Постой! – Крикнул парень, его глубокий голос зашелестел среди деревьев. – Как тебя зовут? – Ведьмы хранят свои тайны! – Крикнула Сара, не оборачиваясь. Она готова была поспорить, что тонкие губы парня растянулись в улыбке. «Парня? Его зовут Дерек». – Спокойной ночи, Дерек! – Она заметила полицейскую машину в начале улицы. – Передавай привет шерифу, вон он едет. Во мраке ночи она услышала его сдавленное «Черт, это все твоя магия!» и торопливый звук шагов по мягкой от дождя земле, сама же скользнула в кусты и, оказавшись за фасадами домов, не выдержав, вновь рассмеялась, закрыв рот руками. Сара впервые за долгое время шла домой с легким сердцем. В ту ночь, когда они встретились.