***
Поначалу привычный свет начал мелькать. Потом пришли запахи. Гари. Крови. Ещё розы. Приятный аромат примешался к уже имеющимся запахам, и каждую ночь гнилостно-сладковатый аромат застревал в носоглотке, не давая дышать. И юбка с цветами. Хлеб. Птица. Дальше – больше. Силуэты. Голоса. «У меня просто кретинизм, что в сто раз хуже». «Увидимся завтра?». «Иди сюда, малышка. Не убегай далеко!». Затем появилась машина. Спустя пару месяцев пришла сестра, а за сестрой пришла смерть – накрывала безжалостной волной, которая всё тянет и тянет и тянет Марго в холодную темную пучину забвения, чтобы больше никогда не отпустить. Мама по-прежнему громко кричит, пряча веселые нотки в голосе: – Мэгги, будь осторожна, тебя унесет! Но ей вторит другая мама – та, что старше. Та, что потеряла свою дочь в холодную январскую ночь: – Генри! Генри! Они сказали… Они позвонили… Марго…. В самых страшных снах две матери кричали в унисон, одна – радостно, другая – так, будто ей вырвали сердце; так, будто проклинала себя за случайное предсказание, что Маргарет унесет волной. Унесет из их жизней навсегда.***
Сара вскочила с кровати, распахнула окно и высунулась в него с головой, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Часы показывали 3:15. Недолго думая, подошла к тумбочке и, пользуясь такой невиданной ранее роскошью, как собственный телефон набрала давно застрявший в голове набор цифр. – Кошмары? Опять недолго думая: – Ага. Пиздец. – Она по-прежнему дышала так тяжело, словно пробежала марафон. – Знаешь, Сэм третий-младший, сон вроде должен дарить покой. – Это кто тебе такое сказал? – Сара слышала, как в трубке на том конце Сэм шуршит упаковкой от чипс, а ещё тихонько играет радио. – Что-то я не припомню, чтобы при рождении мне выдавался набор гарантий… Блин, а тебе выдали, что ли? – Иди в зад. Они тихонько засмеялись. Сара тут же спохватилась: – Твой отчим дома? – Неа, – Явно смакуя удовольствие от этого факта, вымолвил Сэм. – А мама спит с Принцем Валиумом сегодня. – Счастливейшая женщина, без сомнений. Стащишь пару штук для меня? – Вот теперь твоя очередь идти в зад. Сара, я тебе серьезно говорю, это такая дрянь, что уж лучше не спать совсем, чем так. – Говорит человек, у которого отродясь не было проблем со сном. – Сара вспомнила, как бесстыдно Сэм спал на уроках биологии, а она отдувалась за них двоих. – Больше никакой помощи от меня с генетикой, спать ночью надо. Но-чью. – Ха-ха! Смешная! – В трубке раздался лающий смешок. – А кто будет утешать тебя долгими холодными ночами? Сара закатила глаза, но про себя признала, что вообще-то он прав. – Вот именно! – победоносно провозгласил Сэм и сделал радио чуть тише. – Принцесса, пойдешь ли ты со мной на осенний бал? – Тебя покусала Кэнди? – Хмыкнула Сара, опускаясь на корточки у двери и наслаждаясь небольшой прохладой, что шла от маленькой щелочки на полу. По правде говоря, надо было бы её закрыть, чтобы не услышали родители, но ей по-прежнему было жарко, так что она просто старалась говорить тише. – Нет, но я боюсь, что она это сделает. Носится, как сумасшедшая с этим балом. – По-доброму сказал Сэм, перестав, наконец, шуршать проклятой пачкой, шум от которой всенепременно сопровождал их ночные беседы. Сара поблагодарила всех Богов, которых знала. – К тому же, – Он немного замялся. – Я правда хочу провести с тобой время где-то помимо Сентфорского моста, леса, крыши твоего дома и школы. Ты же та ещё затворница! – Ещё скажи, прямо как… – Эми Дикинсон. – Эй! Никаких камней в мой огород! – Ровно до тех пор, пока ты не начнешь декларировать мне Уолта Уитмена. – Это ещё почему? – На этот раз уже не наигранно возмутилась Сара. Сэм тяжело вздохнул. – Потому что он делает меня грустным, ты же знаешь. Тема свободы, вся фигня. За всё то время, что они дружили, Сара поняла, что свобода для Сэма это что-то фантастическое, на уровне пришельцев или единорогов. Или даже мифическое, примерно как древнегреческие боги. – Я не устану повторяться… – Завела Сара набившую оскомину шарманку. – О, нет… – Свобода физическая не равна свободе ментальной. – Проговорили они в один голос. – Сара, ты чертовски умна, я не спорю. Но тут та же тема, что и с твоими кошмарами. Говорит человек, у которого отродясь не было проблем со свободой. – Ты, блин, что ли, меня записываешь в блокнот всё время? Откуда такая достоверность в цитировании? И вообще, – Упрямо продолжила она, не давая вставить Сэму и слова. – Это другое. – Нет, это тоже самое. – Парировал Сэм. – Не аргумент. – Не осталась в долгу Сара. – Я говорю тебе это с первого дня… – Со второго... – Поправил Сэм. – Со второго. Да какая, нахрен, разница? Ты сам себя загнал в рамки. – Нет. – Да. – Нет. – Не спорь, Сэмми. Что изменится, если мы, например, рванем завтра в Балтимор? Ты и там будешь ныть, что тебе не хватает свободы, помяни мое слово. Ты определяешь место, а не оно тебя, деревянная ты башка! – Неожиданно для себя вспылила Сара. На том конце провода повисла тишина. «Твою ж мать!» – Она дала себе мысленный подзатыльник. – А давай уедем в Балтимор? – Неожиданно и очень серьезно предложил Сэм. – Ага, а школу кто заканчивать будет!? – Возмутилась Сара, но всё же вздохнула с облегчением. – Там и закончим. – Он по-прежнему был серьезен. – Ну, правда, одному как-то страшно, а с тобой – хоть на край света! – Балабол! – Пренебрежительно фыркнула Сара. – Балтиморские школы – это тебе не Сентфор, там реально надо стараться, а ты, к моему величайшему сожалению, совершенно плевал на учебу. В трубке вновь воцарилась минутная тишина. – Я исправлюсь, даю слово! – Пылко начал уверять её Сэм. Она вновь фыркнула, но уже про себя. – В крайнем случае, стану свободным художником, буду на улицах рисовать портреты за гроши, но я просто не могу остаться здесь, понимаешь? – Понимаю. Но слишком рано, Сэмми. – Она потянулась за пачкой сигарет, попутно просчитывая риски быть пойманной. Сара взяла телефон под руку и направилась к окну. – Подожди, я сейчас выберусь. – Не грохнись! – Насторожился Сэм. – Ты вообще в своем уме, О`Нил? – Да подожди ты! – Яростно прошипела Сара, выбираясь на крышу. Родительские окна выходили на другую сторону, и так как её родители ложились спать рано – она не боялась быть пойманной. – Ну? – Нетерпеливо спросил Сэм. – Дело сделано. – Сара прикрыла окно и расположилась на козырьке. В ночной тиши громко щелкнула зажигалка. – Блять! Насторожившись на пару секунд, она убедилась, что мать не бежит к ней через весь дом и спокойно закурила. – Ты – мой герой! – В трубке послышался схожий щелчок. – Сэм, я тебя не оставлю. Обещаю. – Да ладно? Ну, раз обещаешь… – Хватит ёрничать! – Цокнула Сара языком. – Я серьезно. – Я верю. Они вновь замолчали, но теперь в душе у каждого поселилось хорошее чувство. – Сэм… – Начала она осторожно, не имея никакого понятия, как подступиться к другу. – Ты никогда не думал дать отпор старой грымзе? – Ооо, миссис Бэйкер! Она меня ничуть не беспокоит, милая Сара! – Хорош, а. – Саре немного поднадоела его нескончаемая бравада. – Я же всё вижу. Не держи меня за идиотку. – Это опасно для жизни. – Отшутился Сэм, но тут, наконец, что-то щелкнуло и он начал говорить. – Я не знаю, почему она меня невзлюбила, веришь – нет. Чтобы решить проблему – нужно знать её истоки, чтобы знать её истоки – нужно определить причину. Сколько бы я не бился – я просто не могу этого сделать. – Как давно эта полоумная работает в школе? – Она пришла прямо перед летними каникулами, пока ты, птичка, ещё отжигала в Балтиморе. «Ага, отжигала!» – Мрачно поддакнула Сара самой себе. – И? – И… – Продолжил Сэм, изо всех стараясь держать напускную веселость. – Начала докапываться до меня сразу же. Вот просто без причины. Наверное, я слишком красив… – Ага… – Шестеренки в мозгу Сары быстренько зашевелились. – То есть, ты не заработал неприязнь упорным капанием на мозги? – Верно. – Значит, что-то из её прошлого не дает ей покоя. Может быть, тебе просто не повезло. Возможно, в какой-то из школ у неё был симпатичный, остроумный и рыжий студент, который достал её до печенок. И теперь она просто хочет отомстить. – Да, примерно к такому выводу я и пришел. – Нет, что-то здесь не так. Не могу объяснить, но полагаю, что всё не так просто. – Откуда такая бесконечная тяга к анализу полной херни? Сара поежилась и затушила сигарету о крышу. – Это не херня. Она меня пугает. – Наконец определилась Сара. – Да много кого она пугает, не бери в голову. В конце концов, она всего лишь безобидная старушка, доживающая свой век. Не ты ли меня учила переставать видеть заклятого врага в каждом говнюке? – Ага, я. – Засмеялась Сара, вспоминая их посиделки на футбольном поле и выдуманные душещипательные истории для каждого тупого на вид качка, который пробегал мимо. Это дало результаты, и она собой гордилась. – Ну вот, забей. Я сам разберусь. А теперь скажи мне, как долго ты собираешься сидеть на чертовой крыше? Забирайся внутрь, твоя очередь откровенничать. Сара тяжело вздохнула, но поняла, что око – за око. Ей не хотелось уходить. Холодный воздух приятно успокаивал расшалившиеся нервишки, а небо, медленно начинающее светлеть, было самым красивым зрелищем на свете. Обычно она оставалась встречать рассвет, здоровалась с солнцем, а потом, абсолютно разбитая из-за систематического недостатка сна, начинала собираться в школу. Она всё время спрашивала себя: когда же это закончится? Сара точно знала, что не хотела бы быть одной из тех тридцатилетних женщин, что отходят ко сну, закинувшись как минимум горстью таблеток, но если дела будут идти также хреново, то ей придется вступить в их ряды. – Ох, Сэмюель… – Проскрипела она, как старушка, пытаясь бесшумно ввалиться в комнату. – Эти ночные приключения до добра не доведут. – Не заговаривай мне зубы. – Сэм дал понять, что он весь внимание. – Ну, что ты хочешь услышать?***
– Дом Харрисонов слушает. «Дом Харрисонов, черт возьми! Это так старомодно…» – Беззлобно подумала Сара. – Спорим, ты соскучилась по мне в своей Пенсильвании! – Ах, Сара! Девочка моя, здравствуй! Конечно, соскучилась! – Голос в трубке сочился привычным до дрожи радушием. – Я уж думала ты забыла про старую добрую Имельду! – Это невозможно! – Притворно возмутилась Сара, чувствуя, как щеки начинают болеть с непривычки так много и широко улыбаться. – Ну-ну, дитя, возможно. В юности жизнь течет так быстро, что едва успеваешь опомниться, помяни мое слово. Жизнь пройдет – не заметишь. Все эти высказывания про быстротечность жизни вызывали в ней экзистенциальный ужас, о чем она незамедлительно решила сообщить бывшей домработнице. – Ну, хорошо, тогда вот как: жизнь пройдет – не заметишь, но постарайся прожить так, чтобы все-таки заметить. – Ох, твоя мудрость не знает границ… – Если бы, мое дитя, если бы… – С легкой толикой сожаления в голосе протянула Имельда. – Я стала старой и потеряла привычную строгость, поэтому не вижу причин, чтобы не сказать тебе, как я соскучилась. И сердце у меня не на месте. – Имельда… – Опешила Сара. – Что же ты такое говоришь? Я до сих пор иногда вздрагиваю от некоторых твоих интонации! И я тоже безумно соскучилась! Правда-правда. – Добавила она уж совсем по-ребячески. – Тогда расскажи, как твои дела! Как переезд? Мама с папой? Школа? «Как-как, хреново…» – С какой-то липкой жалостью к своей персоне подумала она, но, легонько хлопнув себя по лбу, решила сказать полуправду: – Лучше, чем ожидалось, представляешь. Мы почти – и только почти! – не ругались при переезде. Правда маме не повезло, когда одна из её коробок случайно вывалилась из грузовика при разгрузке, и все статуэтки потрескались. Такая неприятная случайность! – «Особенно сильно потрескалась та уродливая статуэтка, как и планировалось» – Мстительно подумала Сара. – Но я к этому приложила ни руки, ни ноги! Только лишь чистые намерения… – Иногда этого достаточно. – Хохотнула Имельда. – Ты, несомненно, права… Этого было достаточно. Так, что ещё? Отец устроился на новую работу, мама сидит дома и переводит какие-то древнегреческие текста, что выходит ужасно, ведь красота её слога подобна красоте бревна. Имельда понимающе хмыкнула. Мелоди быстро стала известной лингвисткой через пару лет после выпуска из университета, но растеряла весь свой талант в последующие годы. – Она не верит в меня, но я верю в неё и думаю, что скоро мама войдет в привычную колею. Как видишь, я стала очень добродушной. – Ты всегда была очень добродушной, как и наша милая Маргарет, деточка. Это меня не удивляет. Ей вдруг стало трудно сдерживать слёзы. – Ну… – Она глубоко вдохнула и продолжила, как ни в чем не бывало. – Ты слишком добра ко мне и необъективна. Что насчет школы… Полагалось, что многозначительное молчание всё скажет за неё, но оно сказало: «Пошла нахер, давай говори слова через рот, ленивая задница!». – Что со школой? – Я… Ну… Не знаю… В общем… – «Тьфу, мямля!» – В общем, как и в средней школе, когда мне было двенадцать, никто не хочет со мной дружить… – Это прозвучало совсем уж жалко, поэтому она поспешила добавить. – Не то что бы я хочу стать «Мисс Школы», дружить с толпой тупых качков и собирать на себе все взгляды, как только я вхожу в эти раздолбанные стены, но… – Продолжай, милая. – Но в Балтиморе, помнишь, у меня были Бесси, Даррен, Грета, и Миллер! У меня была «своя» компания, и это было здорово, знаешь, быть большой долбанутой семьей, а тут… Этого просто нет. И я скучаю. – Наконец призналась она не только самой себе. – Эх… – Имельда слегка помедлила, подбирая слова. – Если мне не изменяет память, то с ребятами вы дружили почти с самых пеленок, не так ли? – Угу. – Невнятно пробурчала Сара, сгрызая кутикулу на левой руке. – Легко быть друзьями, когда обстоятельства сводят вас вместе. Гораздо сложнее дружить, когда этих обстоятельств нет. Люди заводят друзей в детских садах, в школе, на работе, в кружке по интересам или в обществе анонимных алкоголиков, раз уж на то пошло. Вы были детьми, и вам повезло находиться вместе в том возрасте, когда ещё нет тех установок, что мешают взрослым сблизиться так же крепко, как детям. – То есть невозможно завести друзей во взрослом возрасте? – Это не то, что я хотела сказать! – Рассмеялась Имельда. – Свою самую лучшую подругу я встретила на похоронах мужа, когда мне было пятьдесят пять. Нашей общей группой стало горе. Самая обширная группа на всей земле. Впрочем, ты и сама это знаешь… – То есть надо страдать, чтобы дружить? Тогда почему миллионы людей ещё не рвутся стать моими друзьями? – Потому что это ещё не все. Я первая подошла к ней спросить какую-то мелочь и опомнилась, когда мы проболтали три часа кряду, и после этого не прошло ни единого дня без наших с ней бесед. Сейчас её разбил инсульт, и я прихожу к ней почти каждый день, говорю «Давай немного походим, Стейси», убираю её дом и рассказываю, как прошел мой день. А вот теперь можешь делать выводы, милая. – Маловероятно, что кого-то в моем возрасте разобьет инсульт. Значит важно проявлять инициативу, помогать человеку преодолевать трудности и делиться самым важным, я ничего не забыла? – Забыла. Для меня нет ничего важнее, чтобы Стейси прожила остаток своих лет в благополучии. Чтобы она вновь научилась ходить и говорить, как раньше. Её нынешняя жизнь разбивает мне сердце. Нужно заботиться от чистого сердца, и любить так сильно, как можешь. – Ох, не хватает только кольца на пальце… Мы точно говорим о друзьях, а не о возлюбленных, Имельда? – А что есть дружба, если не любовь?***
Наступил второй школьный день. Сэма нигде не было. Она то и дело беспокойно поглядывала на часы, и к обеду была уже вся на иголках, а к биологии готова была развешивать плакаты о пропаже Сэма по всему городу. Ей откровенно не хотелось подходить к Кэнди, хотя она не раз ловила на себе взгляд телевизионных глаз и наблюдала, как рот девушки расползается, открывая ряд идеально белых зубов, в доброжелательной улыбке. Почему-то Саре казалось, что этими белыми зубами она запросто откусит от неё кусок плоти и, перепачканная в чужой крови, станет ещё совершенней, как совершенен хищник в своей животной натуре. Правда, мысли об её чисто американской красоте (без окровавленной плоти Сары во рту) были сильнее, чем злые уколы внутреннего голоса. Быть может, он был её фантазией? Может, он не настоящий? Вдруг Сара в припадке стресса его выдумала? Без Сэма школа казалась в три раза больше, шумы вокруг били по ушам сильнее обычного, вызывая головную боль, а цветник-курилка внезапно потеряла всё свое очарование. Она брела по коридорам, выхватывая куски бессмысленных подростковых фраз, гипнотизируя свою внутреннюю тревогу, как укротитель змей гипнотизировал кобру. Но так случалось, что змея класть хотела, что там хочет от неё человечина и вонзала свои зубы прямо в него, впрыскивая смертельный яд, так же, как и её тревога выпустила зубы, когда перед ней внезапно возникло шкафоподобное существо. Она разглядела парня, с которым столкнулась вчера на входе, и в тело впились тысячи маленьких клыков, убивая её самообладание. Сара искренне пожелала Майклу бежать куда подальше, потому что этот обыденный разговор вполне мог закончиться чьей-то трагической смертью. И явно не её. За Майклом она заметила небольшую фигурку девушки, что семенила за ним, как собачка и предположила: трагических смертей могло бы быть больше, чем ей изначально казалось. Но вот девушка, состоящая преимущественно из облака волнистых карамельных волос, выступила вперед, сменив выражение лица с «раз-два-три-пососи» на более приветливое, и прошелестела: – Сара, верно? Приятно познакомиться! «Окей, быть может, сегодня никто не умрет». – Привет. – Я слышала, ты лучшая по литературе в этом богом забытом месте? – Она легонько ухмыльнулась, откинув назад гриву волос, как будто бы это и впрямь помогало. – Так вышло, что я худшая, увы и ах! Не поможешь ли ты мне это исправить? – Что мне за это будет? – А ты не ох… – Возмущенно начал Майкл, но девушка подняла руку, уничтожая его праведную тираду прямо на корню. «Походу, собачка в этой паре совсем не она…» – Ухмыльнулась Сара. – А ты не промах! – Засияла девушка, слегка ей подмигнув. Сара почувствовала, что начинает краснеть. – Я хороша во французском, мы с семьей три года жили в Арле. Могу научить тебя языку любви, если есть такое желание. «Нет, ну это звучит уж совсем непристойно! Я согласна». – Договорились. Но учти, я – ужасный студент. – Собственно, как и я. Меня зовут Аделаида, но для друзей просто Адель. Я подойду к тебе на неделе, чтобы определиться с нашими занятиями, а пока нам нужно торопиться, пойдем, Майки. Она ещё раз улыбнулась ей, а потом вернула на лицо выражение сонной гадюки и потащила «Майки» за собой, словно он был легче перышка. «Диким псам и нужно быть на поводке» – подумала Сара и с нескрываемым злорадством посмотрела ему прямо в глаза, а затем улыбнулась своей самой сатанинской улыбкой. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Сара вскочила с места и бросилась наутек. Во время урока она придумала нехитрый план: заскочить в книжный, найти телефонный справочник, отыскать номер Сэма и показать ему, как превосходно она владеет ругательствами. В голове крутился вчерашний эпизод у школы и злые, колкие глаза отца Сэма, что ворошили в ней ещё больше неприятных чувств, чем обычно. Ею овладело лихорадочное желание убедиться, что с её новым другом всё в порядке, и в спешке она со всей силы вылетела из двери и тут же врезалась в проходящего мимо студента, рассыпав его учебники и тетрадки по полу. Она не стала тратить время на извинения, а сразу наклонилась собрать упавшее и, сделав дело, молниеносно выпрямилась, и всучила книги… Дереку. Каждая эмоция отлетела от неё слой за слоем, как шелуха с луковицы, оставив за собой лишь чистое удивление и легкую нервозность. Сара стояла, как идиотка, с протянутыми к нему руками, пока вокруг них сновали студенты, громко окрикивая друг друга, но рядом с ними, казалось, заглохли все звуки, и жизнь вокруг стала чем-то отдаленным; чем-то, что происходит с другими, но не с ней. Дерек смущенно улыбнулся уголками губ и, тоже немного опешив, начал запихивать учебник в сумку, сказав лишь: – Эмм… Спасибо. Сара встряхнула головой, как кошка и, вырвавшись из странного временного кокона, помчалась вперед, но, не успев сделать и шага, почувствовала руку на своем запястье. – Погоди. – Она взглянула на то место, где соприкасались их руки, опасаясь смотреть в глаза, из которых ей призрачно махала сестра, со своей вечной любовью и заботой, которых не смогла стереть даже смерть и удивилась, как она ещё не рассыпалась на кусочки. У себя в голове она отделила тонкие пальцы, выразительные глаза, каштановые волосы, длинные ноги, бледную лебединую шею и выступающие ключицы друг от друга, словно Дерек был не единым организмом, а набором частей и ей стало легче. – Я искал тебя всё утро вообще-то. Даже забрел в курилку, но меня оттуда погнали ссаными тряпками. – Хрипловатый голос тоже принадлежал не ему, а кому-то другому. – Я не знал твоего расписания, прости. Всё, что он говорил, не имело никакого смысла. Она, наконец, взглянула ему в лицо, опасаясь, что Дерек соберется воедино и раздавит её своим весом, словно он был в пять раз тяжелее «Майки». Но опять: тонкий нос с заостренным кончиком. Миндалевидные глаза, тоже заостренные. Выступающие скулы. Тонкие, слегка сухие и очевидно искусанные губы. Высокий лоб. Зелено-коричневая рубашка в клеточку поверх такой же зеленой футболки. Фиолетовый синяк на плече, выглядывающий из-за этой футболки. Парфюм с запахом моря и каких-то пряностей, запах которых она не слышала ни на ком больше. Круглый серебристый кулон на длинной цепочке, в который обычно можно поместить фотографию. Браслет на запястье из шариков-планет солнечной системы. Она разглядывала каждую деталь его образа, но разум, смертельно уставший за сегодня, так и не собрал его воедино, поэтому она была как стенограф на суде: главное записать каждую маленькую деталь, а анализ она оставит кому-нибудь другому. Например, завтрашней себе. – Правда, прости. – И эти милые извиняющиеся интонации она тоже оставит кому-нибудь другому. Послезавтрашней себе. – Сэм позвонил мне с самого утра, и попросил найти тебя, чтобы сказать, что он приболел, и даже попросил потаскаться за тобой. Я был не против, правда. Даже рад. Но ты как в воду канула. – Я неприметная. – Как можно более тупо (а как же ещё?) ответила Сара. – Оу, ну, я бы так не сказал. А это пусть вообще анализирует кто-то другой. Она делегировала полномочия, всё. С неё хватит. – В любом случае, я думал, что ты будешь волноваться, и это не давало мне покоя весь день. Прости, я как-то даже вымотался из-за этой мысли и бесконечной беготы по школе. Эта виноватая улыбка тоже жила своей полноценной жизнью. Да так живо, что за миллисекунды заканчивала колледж, заводила детей и получала свое первое повышение на работе. – Спасибо. – Дрожь достигла её подбородка и голосовых связок, что грозились лопнуть, скажи она ещё хоть слово больше положенного. – Это, наверное, прозвучит очень глупо, но на секунду мне даже показалось, что я тебя выдумал. Так отчаялся тебя найти. – Глаза смущенно подбежали к векам и спрятались за ними. – Не вини Сэма, ладно? Это всё я. Прозвенел звонок для дополнительных факультативов, и тонкие пальцы добрались до карманов и юркнули туда, как два землекопа. – В общем, мне пора. Надеюсь, в следующую нашу встречу никто не травмируется, и ничьи учебники не пострадают. – Надейся. – «Какая же ты неисправимая дура, О`Нил!». – Ещё кое-что… – Он вытащил из грудного кармана ручку и, взяв ладонь Сары в свою руку, развернул её и быстро написал шесть цифр. – Вот теперь все! Сара взглянула на руку, как на ядовитого паука, которого ей захотелось тут же отбросить. – А что до твоей судьбы, – Сказал Дерек, победно улыбаясь. – Тебя ждет удача в любви и долгая-долгая жизнь. Брови Сары медленно поползли вверх, а Дерек снова засмеялся. – Мама увлекалась, набрался от неё этой антинаучной гадости. Средняя линия, перекрещение и все такое... – Опустив глаза, ухмыльнулся по-доброму – смеясь то ли над матерью, то ли над собой. – В любом случае, спасибо. За всё. Пока. – Она смогла выдавить из себя улыбку и, развернувшись, пошла прочь, изо всех сил надеясь, что он не увидит её красное, как свекла, лицо.***
Она спешно шла домой, и не могла побороть нервное напряжение, в котором пребывала весь день. Шаг пружинил, а сердце бешенно стучало в груди, словно чувствуя какую-то невидимую опасность и вбрасывая в кровь как можно больше адреналина. Сара пыталась найти в своей голове место, где она могла бы успокоиться, и таковое нашлось. Мысленно перенеясь через океан в просторную библиотеку в доме тетушки по папиной линии, она ощутила прилив спокойствия. Имя говорило само за себя – тетушка Доротея и впрямь была «подарком судьбы» со своим огромным домом в Гринвиче, тонкими сигаретами и серебряным мундштуком, собранием всех произведений Вирджинии Вулф, тягой к яркой одежде и модным журналам, копной темно-рыжых вьющихся волос, густо усыпанным веснушками лицом, бокалом джина на завтрак, обед и ужин, а также крепчайшей связью с тетей Амандой, что не приходилась никому из них родственницей, но ощущалась таковой. Она говорила, что всё её годы жизни – лучшие, и в свои сорок восемь она выглядела едва ли старше отца, несмотря на то, что Генри не курил и не баловался джином. Растягиваясь на своей бордовой кушетке в черном халате с меховыми оборками, она зачитывала девочкам свои самые любимые романы. Половина прочитанного едва ли была им понятна, но они с упоением слушали её бархатистый голос и наслаждались тем, как искусно она вживалась в роль экспрессивного рассказчика и вскакивала, размахивала руками и театрально прижимала руки к сердцу. Она вся состояла из странностей: никогда не была замужем, разъезжала по дождливому Лондону в красном кабриолете, была известна многим в богемной среде за счет работы художественным руководителем в театре Шекспира, но никогда, ни на секунду, она не была скучной, или унылой; у Доротеи начисто отсутствовал снобизм, что было ещё одной странностью, так как её окружение было пропитано им насквозь. Врываясь в двери с такой изяществом и грацией, Доротея была как глоток свежего воздуха. Несмотря на хорошее происхождение и строгое воспитание матери, которая была самой настоящей образцовой английской леди, Дора была феминисткой, ругалась матом, как сапожница и умело каталась на лошадях. – А ещё, Дора научила меня лазать по деревьям и стрелять из лука! – Говорил отец с улыбкой, и его лицо светилось довольством от воспоминаний о счастливом детстве. Как так вышло, что она, Сара О`Нил, имела таких потрясающих, именитых и богатых родственников с обеих сторон, сейчас застряла в Американской глуши? – Дорогая, понимаешь… Это привилегия. – Протянула Доротея, подкуривая длинную сигарету и беря бокал с тоником из рук Аманды. – Спасибо, Ам. Родиться в хорошей семье, я имею ввиду. Именно поэтому в семнадцать лет я рванула из Нортхэмптона в Лондон. Я хотела играть! – Она резко вскинула руку. – А наш милый Генри полагался лишь на состояние семьи. Посмотри, где они все – именитые избалованные аристократы, владельцы поместий, богатые детки – забытые, с распроданными имениями, не в состоянии ни проработать и дня – в спешке оставлены и заброшены навсегда, как наш старый особняк. Ни починить, ни жить в нем – невозможно. Я говорю и буду говорить, пока не помру – если ты из себя ничего не представляешь, то не имеет значения, насколько именита твоя семья. Она кивнула сама себе и отпила немного тоника. – Вот Мелоди, черт бы её побрал… – Дора! – Возмущенно окликнула её Аманда. – Они же дети! Не слушайте эту злую тетку с грязным языком! – Хорошо, хрен бы… – ДОРА! – Да твою мать… Простите, дети! – В притворном приступе стыда Дора прикрыла рот рукой и продолжила, как ни в чем не бывало, но уже шепотом. – Так вот, черт бы побрал вашу дорогую мамочку… Про манеры она вычитала разве что из книжек… Разве её семья была хуже нашей? Генри встретил Мелоди, когда был на стажировке в Колумбии и так был очарован, вы бы знали… Пришел, весь красный. Говорит: Дора, люблю! Не могу, хочу жениться. А я ему: Вот ты дурак набитый! Сестры хихикнули в свои кружки с чаем под недовольным взглядом Аманды. – Как в воду глядела, когда сказала Генри, что ваш дурацкий Чарльстонский особняк и десятилетие не продержится: будет распродан за гроши. К тому же, понесете небывалые убытки. Разве я была не права? – Она поочередно взглянула на каждую из девочек и, находя в их взглядах молчаливое согласие, продолжила. – Нет уже людей старой закалки, что могли бы тащить на себе столь большую ответственность. Может, это и к лучшему. Настала эра других людей и нам, заносчивым аристократам, в ней уже не место. За столом воцарилось задумчивое молчание. – Это я к чему… – Вновь заговорила Доротея своим глубоким голосом. – Я люблю вашу семью, но больше всего я люблю вас, мои милые. Не хватайте дурных манер от своей мамочки, а лучше смейтесь над собой так сильно, как можете. Над другими зазнайками тоже. И пусть вас не любят, или, наоборот, обожают, не верьте людям – они переменчивы, как погода в Лондоне. – Что же тогда делать? – Спросила Марго, подгоняемая своей вечной застенчивостью и желанием во всем угождать своим глупым школьным друзьям. – Найдите то, что любите. Любую глупую, на ваш взгляд, вещь. – Дора едва взглянула на Сару, что считала свое увлечение книгами недостойным внимания. И впрямь, она же просто читает, что тут такого особенного? – Отдайтесь этому полностью. Если вас отвергнет весь мир, то свой собственный мир будет ждать вас с распростертыми объятьями, а потом незримый ореол вашего симбиоза начнет распространяться на всё – жизнь, учебу, дружбу, и даже любовь. И всё будет так, как надо. Она вскинула глаза на притихшую у полки Аманду. – Ну что, Ам, я всё ещё плохо на них влияю?***
К вечеру погода испортилась, и на Лондон опустились, ставшие привычными для двух американок, дожди. Сара спустилась в библиотеку и ходила вдоль бесконечных, как ей тогда казалось, полок с книгами. Тишина, теплота и тусклое освещение придавали всему налет загадочности. Это был новый мир, раньше ей незнакомый, и всё казалось удивительным и наполненным необъяснимой магией. Дождь тихонько стучал в большие окна, на просторных подоконниках были раскиданы подушки, мягкие ковры приглушали шаги, а обивка из темного дерева тут и там отражала теплый свет ламп. Здесь даже была лестница, чтобы можно было подняться до самых верхних полок, что Сара и намеревалась сделать. – Негодяйка, стой! – Звучный голос тетушки разнесся по всей библиотеке. – Я сама залезу. Не хватало ещё, чтобы ты свернула шею. Доротея с удивительной легкостью забралась наверх и крикнула: – Чего тебе? – Вулф, пожалуйста! – Оооо… – Одобрительно донеслось сверху. – А у вас есть вкус, юная леди! Произведение? – На ваш вкус, мадам. – Какие манеры! – Засмеялась Доротея, пробегая тонкими пальцами по корешкам. – «Орландо»?… Нет... «Волны»? Хммм, нет… «На маяк»? – Она задумчиво взглянула вниз и ахнула. – Точно! Отточенными движениями она схватила неприметную книгу и спустилась так же легко, как и забралась. – Идем за мной! – Властно скомандовала тетушка и направилась к персидскому ковру, на котором были щедро разбросаны бархатные подушки. – Сейчас я кое-что тебе зачитаю. Она, словно маленькая девочка, раскинулась на полу и похлопала по ковру рядом с собой. – Миссис Бишоп! Миссис Бишоп! Принесите, нам, пожалуйста, чаю! Пока ждали чай, Доротея успела разжечь огонь в камине. Домработница, поставив на пол серебряную поставку с чаем, ласково улыбнулась девочке. – На сегодня все, миссис. Аманда ждет вас, чтобы выписать чек. – Миссис Бишоп лишь кивнула, а затем вышла, тихонько притворив за собой дверь. – У неё умер сын. – Внезапно разоткровенничалась тетушка, наливая в кружки чай. – Сахар? – Сара согласно закивала. – Это с вашим приездом она такая расторопная, а временами её не дозовешься. Сидит себе, тихонько, на кухне. Плачет иногда. Но у меня рука не поднимается её уволить. – Тяжело вздохнула Доротея. – Я думаю, она тебе очень благодарна. – Кто ж его знает… – Пожала плечами тетя и спросила. – Хочешь узнать, почему я поехала в Лондон? – Разумеется! Тетушка засмеялась, открыла книгу и, немного поводив глазами, нашла нужную строчку и, наконец, начала читать: – А что бы, скажем, было, если бы у Шекспира была не менее одаренная, чем он, сестра? Она была столь же дерзостной и одарённой воображением, так же зорко видела мир, как и её брат. Но её не отправили учиться в школу. У неё не было возможности учиться грамоте и логике, она не могла уединиться в тиши, чтобы читать Горация и Виргилия. Время от времени ей удавалось взять в руки книгу, возможно, одну из написанных её братом, и прочитать несколько страниц. Но всегда входил кто-то из родителей и говорил, что её ждут незаштопанные носки или приготовление обеда и что ей не следует забивать голову ненужными для неё вещами — книгами и газетами… Она, возможно, иной раз могла набросать неустоявшимся почерком несколько страниц от себя, но потом она их тщательно прятала, а то и вообще сжигала. Сара слушала с открытым ртом, мысленно вырисовывая историю у себя в голове. – Время пролетело быстро, и вот, когда ей не было и семнадцати лет, родители решили отдать её замуж за сына соседского лавочника. Она плакала и повторяла, что этот брак ей ненавистен, за что была жестоко поколочена отцом… Сила её таланта, и только она, толкнула её на отчаянный шаг. Она собрала свои небольшие пожитки, спустилась ночью по веревке из окна своей спальни и направилась в Лондон. Даже пение придорожных птиц не могло заглушить ту музыку, что звучала в ее душе. Она, подобно своему брату, имела волшебный дар — мгновенно складывать симфонии из слов. Как и он, она понимала театр. Она пришла к двери, ведущей на сцену; она сказала, что хочет играть. Мужчины из труппы открыто рассмеялись ей в лицо… Наконец считавшийся старшим актер Ник Грин сжалился над ней; вот она уже родила ребенка от него и... Доротея выдержала паузу: – Кто измерит весь жар и все неистовство сердца поэта, когда это сердце бьется в женском теле? — однажды, зимней ночью, покончила с собой… Они немного помолчали, слушая треск камина и шум дождя за окном. – Это… грустно. – Сара не нашла слов получше, но зато простое «грустно» било в самую цель. Ещё подходит... – Трагично. Тетя едва заметно кивнула, любовно поглаживая обложку книги. Сара никогда не видела её такой серьезной. – Я прочитала эту книгу, когда была совсем зеленой. Возможно, ты подумала, что на следующий день я уже была на пути в Лондон, с моим-то нравом. Но мне потребовался год, и вот в один прекрасный день, как вымышленная Шекспировская сестра, я оказалась на Лондонском вокзале. Только вместо музыки внутри был лишь удушливый страх, уродливый и вязкий, как смола. – Она посмотрела в огонь, глаза её были тёмно-синего цвета, странной структуры, будто замерзший и треснувший лёд. – И в театре меня приняли с распростертыми объятьями. Ещё бы, О`Нил! И все чего-то от меня ждали… Слишком многого ждали, я бы сказала теперь. Складывать слова в симфонии я тоже не умела – вместо этого переписывала черновики бесконечными ночами и обливалась холодным потом на читке, и плакала после каждого плохого отзыва… Если бы Аманда не отучила меня от этого, кто знает, что бы случилось. Доротея немного помолчала. – А потом я трезво взглянула на себя и призналась, в первую очередь самой себе: я не идеальна. Мы с Амандой долго смеялись. Но она такая… Хаотичная. Жизнь. И Аманда тоже. Она немного пошевелила дрова в камине. – Сначала я долго сокрушалась, а потом спросила себя: а какой же ещё она должна быть? – Жизнь или Аманда? – Обе. – С легкой улыбкой ответила Доротея, и налила им ещё чая.