Call my name

***

В большие окна прорываются лучи солнца, оставляя на строгих скамейках разноцветные кристаллы узоров. Утренняя Месса уже закончилась, и пастор, хранящий сей дом божий в чистоте и покое, дергается, когда открываются тяжелые двери. По полу семенят, и по звуку молодой священник понимает, что это почтальон, который обычно с надобностью и без прорывается в двери святыни, пачкая все сидения руками, которыми он, кажется, не письма перебирает, а землю. Он поднимается, выпрямляя спину, и захлопывает книгу: - Молодой человек, на улице для Вас такая рань, а Вы уже здесь? Парнишка останавливается, шмыгает носом и смотрит по сторонам, - Да я это, отец Джексон, - Ван цокает, по его телу пробегают неприятные мурашки, и он, вытянув руку вперед, легонько ударяет того по голове. Парнишка икает и потирает ушибленное место. Настоятель убирает книгу за спину и произносит: - Не употребляй моего имени, ты, узнавший его случайно, зачем при любом удобном случае так меня называешь? Оно осталось в прошлом, а сейчас для тебя я и отец, и брат, помощник, и слуга, так что... - он чувствует, как к горлу подступает комок злости, и делает несколько глубоких вдохов, прежде чем разрешает парнишке продолжить, - Так зачем ты явился сюда, может, для покаяния?,- он потирает свободной рукой лоб и внимательно смотрит на пришедшего, а тот, видимо от переполнивших эмоций, непонятно по какому поводу, озирается по сторонам так, будто в первый раз видит сие великолепие. Пастор откашливается, чтобы обратить на себя его внимание, и улыбается, терпеливо проговаривая: - Так зачем ты сюда пришел, Джордж? Почтальон улыбается тому в ответ и потом протягивает измызганное письмо священнику. - Вот, сказали Вам передать, тут вот, смотрите, какая марка интересная, я долго думал, откуда, но потом вспомнил, что все же на письме написано, - он глуповато смеется и кладет принесенное на молитвенную скамейку, так как отец не собирается его брать из рук. Еще пару минут парнишка стоит, глядя на священнослужителя, и присаживается на скамейку, наконец выдавив из себя: - Мне бы водички хлебнуть, у Вас же есть? - Естественно, и ты сразу поспешишь по своим делам, верно? - Нет, что Вы, я тут с Вами посижу, а то там как-то неинтересно. - Всегда хотел узнать, тебе поручают, наверное, много дел, да? - Ван потирает ладони и передает парню бутылку с водой, тот перехватывает ее, отпивает и громко делает отрыжку, самодовольно после этого почесав живот. Джексон старается держать осанку и не реагировать на эту выходку, но когда он проделывает тоже самое еще раз, то прикрывает глаза и произносит: - Ты в храме Божьем, как же ты себя можешь так вести, не подобает этого… - он не успевает закончить, как Джордж кивает в сторону письма, показывая всем своим видом, что ему не особо интересно слушать, где именно он находится и что ему делать нельзя. - Вы не посмотрите? - Конечно посмотрю, если оно адресовано мне. - Мне тоже интересно. Оно же пришло из Китая, разве это не Ваша родина, глаза, вроде, узковаты. - В тебе нет ни капли сдержанности, - пастор смотрит на конверт и чуть дергается, заметив имя на нем, а затем берет его в руки и аккуратно раскрывает, обнажая содержимое. В нем лежат, по меньшей мере, несколько листков, в которых значится: «Дорогой мой Джексон,       Я знаю, что после всего случившегося просто не имею права просить у тебя о чем-либо, но твоя мама так страдала, и она не могла утешить твоего отца так, как я. Может все, что произошло, и должно было случиться? Теперь, как мне кажется, ты нашел свой дом и свое призвание, ведь уже третий год блестяще справляешься со своей задачей. Я слышала от подруг твоей покойной матушки, что ты находишься в таком тихом и спокойном местечке, практически в деревне, я бы там жить не смогла … » Ван закатывает глаза, а затем встречается взглядом со своим безмолвным собеседником: - Ты не мог бы оставить меня? Приходи вечером, я обязательно побеседую с тобой на тему этого письма. - Можно и сейчас. - Сейчас нельзя, будь добр, - он провожает парнишку до двери и усаживается на свое же место, чувствуя, как злость опять подкатывают к горлу, однако же читает дальше. « … но не обо мне сейчас речь, так что нужно заканчивать молоть ерунду. Мое сердце буквально разбито, так как твой отец рассказал мне, что твоя матушка не могла иметь детей, да и уж точно не от него … » Джексон не сдерживается и ударяет кулаком по скамейке, затем складывает руки в молитвенном жесте и выдыхает. После чего вновь берет листки в руку и, чуть скривившись, закусывает губу. « ... но, в любом случае, ты для нас - как родной, так что и наш сын, твой брат, остается для тебя родным, хоть и не по крови. Мы с Раймондом решили переехать в Китай: нам захотелось познать себя вдали от суеты, не так далеко, как ты познаешь себя, но все же. Спешу сообщить тебе радостную новость. Твой братик переезжает к тебе. Этот мальчишка совсем отбился от рук, и кто, если не старший, поможет вернуться ему на путь истинный, тем более твоя великая вера не может позволить тебе отказаться от человека, который находится в беде. P.S Его вещи прибудут раньше, так что ты не переживай, у тебя будет время подготовить ему комнату.

С любовью, Мари и Раймонд» Ван откладывает письмо в сторону и не может понять, почему все еще так бурно реагирует на слова этой проходимки. То, что его родители на самом деле не являются его родителями, он знал еще с ранних лет, но такое заострение внимания на подобном все еще выбивало его из колеи. Он еще раз перечитывает последние строки и поднимается со скамейки, намереваясь написать категоричный ответ. В просторной комнате без всяких излишеств, пастор усаживается за письменный стол, поглядывая на распятие, заносит над бумагой ручку и начинает писать, стараясь при этом сохранять спокойствие, которое уже ушло вместе с Джоржем. « Я премного благодарен за оказанную честь, но, к сожалению, я не силен в педагогике и, тем более, только сам человек должен решать, какой путь ему выбрать, я не могу… » Он поднимается с места и выглядывает в окно. С улицы доносятся непонятные звуки, которые мешают писать. Он вздыхает, затем потирает ладони и быстро спускается со второго этажа своего жилища. Подъехавший грузовик настолько гремит, что священник не слышит сам себя, а от поднявшейся пыли его черное одеяние становится практически серым. Джексон вновь складывает руки в молитвенном жесте, пытаясь успокоиться, но у него это не выходит, и он с силой пинает колесо автомобиля. Грузчики останавливаются и чуть не роняют непонятно откуда привезенный комод. Священнослужитель откидывает пряди волос со лба и громко произносит: - Молодые люди, Вы явно ошиблись, нашему дому не нужны дары, мы не… Один из грузчиков протягивает ему листок, на котором указан адрес, и Ван хмыкает, чувствуя, что где-то его обманули. Мужчина осматривается и видит на скамейке у фонтанчика почтальона, который радостно машет настоятелю. Закатав рукава, Джексон следует к парнишке и останавливается в шаге от расслабленного работника: - Когда пришло это письмо? - А так и не припомнить. - А ты возьми и припомни, мне просто, ааа! - он кричит и откидывает листок в сторону, - Поднапрягись, сынок, ты должен это знать. -Почему Вы меня называете сынком, у нас и разницы в возрасте практически нет. - Потому что ты для меня как родной, - он глупо улыбается, понимая, что Джордж точно не уловит в его словах сарказм, - дай угадаю, если судить по пятнам на нем, я просто могу предположить, что недели две оно лежало на твоем обеденном столе. - Да нет, что Вы, нет, чуть больше. - Даже больше? Как интересно .А почему ты не отдал его мне сразу? - Я же говорил, пытался понять, откуда марка, вот как понял – отдал. Ван с хлопком прижимает руки к своему лицу и оборачивается, смотря на количество прибывших вещей. Он решает оставить их на улице, и, подписав смятый листок о доставке, проходит в церковь, чтобы успокоиться. Молодой настоятель делает несколько попыток прийти в себя, но по итогу вешает на двери церкви табличку о том, что церковь сегодня не может принять граждан. Через несколько дней страданий священника на пороге дома Божьего появляется мальчишка семнадцати лет в широкой толстовке, красных штанах и скрипит кроссовками, пока доходит до настоятеля, перед лицом которого лопает надутый пузырь из жвачки, и, почесав голову, из которой торчат осветленные волосы, произносит: - Ты, типа, Джекс? - Молодой человек, так не… - Давай без этого говна, я все равно не запомню. Называй меня Марк, а то как старик на скамейке - «молодой человек», - он передразнивает Вана, и тот складывает руки на груди, а затем чуть отодвигает подростка от себя и проговаривает: - Не лучшая идея так вести себя, как же в жизнь потом пойдешь? - Не пойду, поеду. - В смысле? - На скейте, Джекс, на скейте в лучшую жизнь, и тебя, видимо, туда прихватить надо, а то у меня ощущение, будто папа поимел динозавра, и появился ты на свет, тебе сколько? На вид не больше тридцати, но ведь… - Двадцать шесть, и хватит выражаться, если хочешь получить сегодня хоть какой-то ужин. Джексон думает о том, что подобные вещи – самое худшее, что случилось с ним, и просто не может случиться что-то еще, хотя на долю человека выпадает столько, сколько он может выдержать, и это же во славу Творца, не иначе.