Call my name

***

Джексон нервно осматривает появившихся во время его утренней мессы, на которой присутствуют от силы несколько человек, включая Марка. Он заканчивает службу и вздыхает, когда те усаживаются рядом с мальчишкой. Редкие посетители церкви благодарят за молитвы и удаляются. Джордж здоровается только с Туаном, будто не замечая двух а неподалеку. Они одеты в совершенно обычные вещи, которые никак не выдают в них чертей, мешающих жизни простых смертных. Ван усаживается на скамейку перед ними и, выпрямив спину, проговаривает: - Все знаки, которые вы мне подавали, все то, на что намекали, и что я не заметил, проговорите еще раз я запишу. Джинен дергается, а потом начинает смеяться. По помещению прокатывается гул, и он утихает лишь тогда, когда Им его пихает. Тот успокаивается и наклоняется ближе к Джексону: - Ты серьезно думаешь, что мы тебе все повторим под запись? Да и есть ли смысл записывать, если ты должен не искать подвох, а прислушиваться к себе. Сидящий тихо все это время подросток хмыкает: - А ты у нас значит такой умный, да? Нахрена приперлись тогда, если не собираетесь ничего делать? Идите тогда и практикуйте свои методы воздействия на ком-то другом, - он поднимается на ноги и протягивает руку пастору, - Пойдем, Джекс, эти двое сумасшедшие, зачем ты вообще их сюда пустил? -Видишь ли в чем дело, малыш, - Джебом перехватывает его руку и, потянув на себя, клонит голову набок, - Без нашей помощи многие вещи не смогли бы случиться, да и, как не странно, все понимали, что нам от них нужно, но вот твой Джекс - это отдельный случай, он, кажется, не имеет сердца, и только холодный разум управляет им, - мужчина отстраняется от Марка и переводит взгляд на Пака, - А тебе пора прекращать кидаться как собака на них, я понимаю, что ты испытываешь блаженство, видя ужас на лицах людей, но, может, хватит? - Иначе мне от тебя ничего не добиться, - парень вспыхивает, и на минуту всем присутствующим кажется, что на его щеках появляется румянец, однако, он отворачивается и, что-то бурча про себя, пересаживается на другую скамейку. Священнослужитель прокашливается и закусывает губу: - На данный момент, чем вы можете помочь мне, что именно вы можете дать мне, пусть не под запись, пусть так, и каким образом вы решили, что у меня нет сердца? Я испытываю те же чувства что и обычные люди. - Но ты не обычный человек, это же ясно, - младший хмыкает в сторону брата и мотает головой, - Я понятия не имею, что вы пытались донести тем, что пугали нас до усрачки, - он оглядывается на Джинена и добавляет, - А ты был бы отличным артистом, такой манерный весь, что даже интересно, сколько сил ушло на создание такого колоритного образа? - Уж побольше, чем тренировался ты быть просто... - Пак заминается и шикает, - Это моя личность, и если ты ее не понимаешь, значит еще не дорос, кто тебя воспитывал вообще? - Уж точно не твоя мамка, она кое-что поинтереснее со мной делала, - Марк хлопает в ладоши и поднимается на ноги, - Для начала, я хочу есть, меня так утомили эти непрошеные гости, что уже хочется сказать им "до свидания". Джинен корчится, беззвучно передразнивая мальчишку, и, демонстративно поднимаясь на ноги, отодвигает его в сторону, чтобы пройти первым. Однако, тот решает ему не уступать, и они толкаются до самого выхода, задевая скамейки и поднимая осевшую пыль в воздух. Скромный завтрак не вызывает особого восторга у пришедших, и они, покопавшись ложками в каше, отставляют ее от себя. Им закатывает глаза: - Кто вас кормит? Это вообще законно давать то, что с трудом отлепляется от тарелки? Пастор хмурится: - Ешь то, что дают, учись смирению, пока ты здесь, никто тебе не даст другого, может, поймешь наконец, что есть что-то важнее яркости и вкусовых ощущений. - Тебе нужно понять эту яркость и ощущения, в этом твоя задача главная, - Пак вздыхает, заглядывая в стакан с чаем, - А сахар есть? - Есть ложка, и ей нужно просто помешать, - Туан усмехается и продолжает, - Я не знаю, кому пришла в голову идея сделать вас посланниками, которые всю правду покажут и расскажут. Вы же даже элементарных вещей не знаете, - он ехидно улыбается и продолжает свою трапезу, которая до конца проходит в молчании. После пришедшие решили обустроиться в предоставленной им комнате, и названные братья на какое-то время остались одни. Священник какое-то время молча просматривал полки в библиотеке, и, когда младший прервал молчание, был рад этому, однако, понимал, о чем именно будет их разговор. - Почему ты решил вернуть меня родителям? - Я не могу ничего тебе дать. - А с чего ты это решил? - Марк зло глянул на старшего, - Почему ты вообще можешь определять, что именно мне нужно, и что ты мне не можешь этого дать? - Я знаю жизнь поболее тебя. - Ты не знаешь жизни совсем, ты когда ее видел в последний раз? Когда чувствовал что-то и получал удовольствие? - Я вижу жизнь в тебе, и мне достаточно этого, я чувствую беспокойство, иногда умиротворение и благоговение по отношению к этой церкви, а получать удовольствие просто не имею права, - он чеканит каждое слово, будто самого себя убеждая в том, что говорит. Туан закатывает глаза, осматривая брата: - Ты серьезно это сейчас говоришь? - И опять твоя любимая фраза, - он улыбается, чувствуя, как буквально все его нутро тянется к этому непослушному мальчишке. Он какое-то время не отрывает взгляда от него и отвлекается только тогда, когда Марк подходит к нему. - Ты правда чувствуешь только благоговение или же еще что-то? - он усаживается ему на колени и обхватывает шею руками. Пастор неохотно отстраняется и вздыхает: - Больше ничего не имею права чувствовать, вставай, мне нужно положить книги на место, - он чуть отталкивает младшего и поднимается. Сердце его колотиться с такой силой от внезапной близости, что он на минуту останавливается, чтобы перевести дыхание, и оглядывается на мальчишку, который, закусив губу, пристально смотрит на брата. Он какое-то время молчит, но затем его пробивает: - Ты и вправду думаешь, что сможешь так жить? - он залезает на стол и пинает одну из лежащих книг. Священнослужитель вздыхает и поднимает упавшую рукопись: - Не веди себя так, ты в Божьем доме, ты здесь гость и должен относится к вещам подобающе. - А ты? - мальчишка цокает, сталкивая ногой еще одну книгу. Джексон подходит к нему и смотрит снизу вверх, стараясь показать свое недовольство максимально точно: - И я здесь в гостях. Представь, ты приводишь к своему другу своего приятеля, который начинает раскидывать вещи, залезать в его ящики без спроса, как думаешь, кому хуже всего в этой ситуации? - Никому не должно быть плохо, потому что, если этот человек что-то значит для твоего друга, то он не будет злиться или испытывать негативные эмоции. Если ты согласился назвать человека другом, значит, ты принимаешь все, что с ним связано, - младший усаживается на стол и притягивает к себе мужчину, - Ты не можешь учить меня жизни, Джексон, потому что я слишком много раз терял свою ради тебя, - Туан утыкается головой тому в грудь и что-то тихо бормочет. Пастор вновь отстраняется и выходит из библиотеки, оставив Марка одного. Вану просто необходим воздух и, вырвавшись на улицу, он сталкивается с Паком, стремительно рисующим палкой какой-то знак на земле. Джебома поблизости не оказывается, и мужчина старается пройти незаметно, однако, ему это не удается и парнишка, сидящий на корточках, не поднимая глаз, произносит: - Как давно ты находишься здесь? - Три года, кажется, - священник удивляется тому, что не особо помнит, сколько времени провел в этом месте. Около десяти месяцев назад он был уверен с точностью до часа, проведенного в доверенном ему месте, а теперь не может сказать точное число лет. Пак поднимает на него глаза и, не выдав никакой эмоции, которые обычно являются неотъемлемой частью его жизни, выдает: - Ты меня понял неправильно, меня не интересует тот отрезок жизни, за который ты тухнешь в этом месте, я спрашиваю тебя о твоем теле. - Я не совсем понимаю, о чем ты, - Джексон чуть морщиться при виде знакомых очертаний на земле и не замечает, как Пак резко поднимается на ноги и наносит удар по лицу. - Ты задолбал, я тебе серьезно говорю, слишком многие вещи ты не понимаешь, тебе не кажется? Пора снять свои розовые очки и перестать смотреть на мир однобоко. Если ты сейчас прочитаешь мне нотации, что Господь велел тебе подставить вторую щеку, то я тебя прикончу прямо здесь, лучше всего будет ударить меня в ответ, - он яростно начинает пихать священника, который чуть дергается, чувствуя непонятную расплывающуюся по телу тревогу. Мужчина хмыкает и прикрывает лицо руками, а затем, убрав их, проговаривает будто не своим голосом, - Ты должен сейчас помолиться, или я должен назвать твое настоящее имя? Нен улыбается, и вновь наносит удар. Пастор клонит голову набок и переводит взгляд на Има, возникшего за спиной напарника. Следует по меньшей мере с десяток ударов, пока кровь Джексона не стекает по пальцам ударявшего. Их останавливает Марк, который отталкивает Пака и встает между ними. Священнослужитель меняется в лице и вновь прикрывает лицо руками. Он ошарашенно оглядывается по сторонам и поднимается на ноги, не проронив ни слова. Джексон не помнит, что было после вопроса Пака, и судорожно пытается восстановить картину событий, которые привели к тому, что кровь буквально застилает глаза мужчины. Он путает комнаты и заходит в ту, которая теперь является обиталищем вынужденных гостей Божьего дома. Мужчина садится на стул, чувствуя, как его терпения не хватает на все, что происходит, и, вытерев лицо рукавом пасторского наряда, он обращает внимание на книгу, лежащую на столе. Сначала священник не верит своим глазам, но потом сгребает в охапку увесистую рукопись и следует к стоявшим на улице. Джексон буквально замахивается на Джинена, который до этого наносил ему удары и шипит: - Откуда вы ее взяли, вы знаете, что это - воровство? Джебом хмурится, когда Пак прячется за него и проговаривает: - Разве можно украсть то, что по праву является твоим? - Как священные писания могут быть твоими, расскажи мне? - он буквально взвывает, думая о том, что рано или поздно их найдут, потому что по меньшей мере это должно храниться у папы Римского, - Мне без разницы, кто из вас двоих это сделал, я больше не собираюсь терпеть подобные выходки. Туан хмыкает, глядя на то, как Им потихоньку закипает, и ему опять приходится растаскивать обоих, только теперь двоих лучших друзей. Один из которых никак не может догадаться о своей истинности, а вот второй тщетно пытается ему помочь осознать свою сущность. Та книга, которую называли священной, валится на пол, как обычная газетенка, и некоторые странички мнутся от удара о землю. Потертая надпись «Le Dragon Rouge» на обложке мирно поблескивет на солнце, показывая себя небу.