———
Идея поехать на пляж принадлежала Антону. Прокатиться по вечернему городу, прогуляться по белому песку, обмочить ноги в прохладной солёной воде. Поужинать в местном ресторанчике. Ельчин мог бы почитать Дэвиду стихи в оригинале, потом они поменялись бы и настала бы очередь Антона кусать сочные губы, наслаждаясь сонетами Шекспира в исполнении Теннанта. Дэвид засыпает, клюёт носом, склонив голову. Им ехать осталось чуть больше часа. Антон бросает взгляд на мужчину и тихонько включает музыку. Антон не замечает, как начинает подпевать, как с его уст срывается мелодичное: «Нева, великолепный вид…» Теннант просыпается не сразу, он прислушивается к мелодичному голосу. Не зря Антон музыкалку закончил в юности. — Ой, — Ельчин замолкает, смущённо поджимая губы и легонько краснея. — Прости. — Мне нравится, продолжай, пожалуйста, — Дэвид улыбается так, что ему просто нельзя отказать. — А… Хорошо, — молодой мужчина согласно кивает, выжидая, когда заиграет в рандомном порядке другая песня. Ритмичная, кажущаяся весёлой на первый взгляд, мелодия нравится Дэвиду. Она привлекает и завлекает. Хочется потанцевать. — Та-та-та, — вокализ во вступлении ясен всем. Даже Дэвиду. «Добрых дел мастер сжёг Stratocaster, вышиб стекло рукой, он города и страны видел на дне стакана, добрых дел мастер мой…» — Антон поёт в тон Александру Васильеву, попадая в ноты и аккорды, похоже гнусавит и тянет слоги, не щадя голос. Дэвид практически ничего не понимает. Мысленно вырывает из контекста «The Master», которое звучит вообще иначе, хоть и остаётся по прежнему узнаваемым, как и название электронной гитары. Мужчина хмурит брови и задумчиво трёт пальцами гладкую щеку. Антон смущённо улыбается и переводит текст песни, пытаясь объяснить ее смысл, которого по сути — то и нет. — В текстах Александра Васильева ничего не лежит на поверхности, — поясняет юноша, сжимая крепче руль пальцами. — Мне нравится, как ты поешь. Это прекрасно, — Теннант действительно доволен, его выдаёт с потрохами смешинки во взгляде и блаженная улыбка. А дорога подходит к концу. На белом песчаном берегу пусто. Антон разувается и закатывает джинсы едва ли не до колен. Дэвид следует его примеру, чувствуя себя лет на двадцать моложе. Будто ему не сорок, а всего лишь шестнадцать, и вся жизнь впереди. Они оба пьяные без алкоголя. Дэвид обнимает юношу, гладит спину широкой ладонью. Антон млеет и сжимает чужие ладони в своих, утягивает любовника ближе к воде. Они ступают по влажному остывшему песку. Морские волны тихие, низкие, нежным бризом лижут стопы. — Джон был как-то в России, они снимали с BBC «Преступление и наказание». Ему не понравилось, — Дэвид кривит тонкие губы. — Почему? Языковой барьер? — Ельчин хмыкает, — или медведя с балалайкой наперевес увидел? Дэвид заливисто смеётся, представляя эту картину, — это же Симм, ему ничего не нравится. — Почему это? Уверен, ему нравилось работать с тобой. — Так ты смотрел?! — Дэвид и не думал, что Ельчин найдёт и будет смотреть на эту мощную химию на экране ноутбука. — Конечно, ты был прекрасен. Между вами были искры и запредельный флирт, просто незаконный. Дэвид смеётся в ответ, чувствует, как краснеет. А потом целует чужую ладонь, прижимается губами ко внутренней стороне и любовно целует, касаясь кончиком языка тонких изящных пальцев. Ельчин на самом же деле музыкант, и пальцы у него тоже «музыкальные», восхитительно — нежные, чуткие.———
Теннант с отвращением замечает на всякого рода «престижных» мероприятиях, как другие артисты его возраста хорохорятся, молодятся, несуразно обнажаются. Это выглядит как минимум смешно. Если честно, мерзко. Все эти перекаченные губы, замершие эмоции, лица будто посмертные маски. Дэвид этого совершенно не понимает. Конечно, он закрашивает подступающую седину, экспериментирует с причёсками, не брезгует уходом «anti-age», поддерживает себя в форме. Дэвид выглядит на свой возраст, но если не поленится и гладко побреется, то сразу молодеет лет на десять. Антону нравится любой Дэвид: блондин или шатен, с короткой стрижкой или с химией, в строгом костюме или в домашней одежде. Антон искренне влюбляется в тощего, длинного шотландца с каждым днём все больше и больше. Теннанту не нужно молодиться. Он итак молод сердцем и душой. Без зазрения совести устраивает свою тяжёлую тушу на худых коленках Ельчина, обнимает его большим медведем и сопит куда-то в шею после тяжелого дня. Антон ухаживает за мужчиной, не задумываясь, тепло и искренне. Варит крепкий кофе по утрам. По возможности встаёт минут на двадцать раньше, моет турку со вчера, сыпет кофе, сахар, специи и ставит на плету, бессовестно зевая. Совместные ванны, обычно, заканчиваются не только пряным возбуждением. Ельчин моет мужчине голову, слушая тяжелое дыхание и блаженные: «да», «о, да» и «почухай ещё». Дэвид в свою очередь закутает юношу в мягкое полотенце, подхватит на руки так, будто он ничего не весит. Антон знает, что Теннант хорошо физически развит и вынослив. Этот гребанный шотландец в состоянии устроить разборки питерские, если потребуется. — Ты мне очень дорог, очень важен, — Антон не желает говорить банальное «я тебя люблю». Он хочет, чтобы слова шли от самого сердца. Потому что Дэвид невероятно важен для него. В каждом поцелуи заключена нежность морского бриза, тепло лесного ветра и жар пламени, плескающегося в жерле вулкана. — Я знаю, знаю, — широкие ладони обхватывают милое лицо юноши. — Я тоже, — на выдохе. Все то, что вертелось на языке долгими неделями, что грызло изнутри и не давало спать. Антон легко держит чужой вес на себе. Улыбается счастливо-счастливо и целует мужчину, наслаждаясь взаимной лаской. Дэвид плавится в чужой нежности, обнимает юношу, ласкает раскрытой ладонью костяную шею. Прижимается крепче, притирается обнаженной, влажной после ванны, кожей. Каждое прикосновение пропитано любовью. Дэвид вдумчиво гладит, слегка сжимает и рисует пальцами незамысловатые круги на бархатной коже, вслушиваясь, как дыхание юного любовника сбивается, становится прерывистым и тяжёлым. Антон отвечает взаимностью со всей широтой собственной души. Покрывает поцелуями шею, очерчивает языком ключицы. Прикусывает легонько персиковый сосок, второй трёт пальцами, свободной рукой гладит спину. Оба любовника дрожат вне терпения, наслаждаются обжигающим возбуждением. Дэвид любит Ельчина. Придерживает дрожащие бёдра, влажно целует взмокшую спину. Его движения мягкие-мягкие, плавные и тягучие. Он не позволяет чужим коленям разъехаться. Крепко держит, накрывая гибкое тело своим. Антон стонет протяжно, нечленораздельно: «душа моя», «нежность», «любовь». На английском тёплые словами любви звучали бы беспринципно грубо. Дэвид понимает интонации, тепло речи, тихие вздохи. Он вжимает юнца в матрас, притирается грудью о излом спины, срывается на долгий протяжный стон. Да так, что кажется, будто «каркающий» баритон ломается, словно Давиду шестнадцать, а не сорок. Теннант вытягивается во весь рост и кладёт голову на мерно вздымающуюся чужую грудь. Он разморен и разнежен после после секса. Он тихо ностальгирует, вспоминает детство и юность. Антон слушает старые, будто покрытые пылью, истории. Про трепетную влюблённость в Доктора Кто; про то, как маленький Дэвид, тогда ещё — Макдональд, решил стать актёром, как работал баристой в свои семнадцать, как чуть не потерял способность ходить четыре года назад по собственной глупости. Как учился, старался, трудился. Антон нежно гладит тёмную макушку, перебирает пальцами чуть отросшие волосы. — Я проводил каникулы у маминых родителей. Лето на берегу Чёрного моря, суровую зиму за Карпатами, весну в солнечном городе, а осенью мы с родителями ездили в Минск. Дэвид воодушевленно улыбается, — расскажешь? — И нежно целует косточку обманчиво-хрупкой ключицы. Ельчин прикрывает глаза, — если тебе интересно. — Мне очень интересно, — Дэвид желает знать об Антоне все. Его детство, его юность, как он жил. Юноша обнимает Теннант, ложится поудобнее. Первое, что всплывает в памяти — это заснеженные Карпаты, их чудный акцент и специфический говор, величественные горы, покрытые ледяной коркой реки, ароматный травяной чай. Дэвид тянется к смартфону, он гуглит все то, о чем говорит Антон, засматривается, вспоминая зимнюю родную Шотландию. — Весной мы мотались между Киевом и Одессой, — юноша выдыхает. — Это были две недели счастья в компании бабушки, всяких кузенов. Мы жили недалёко центра, близ Привоза. Поисковик выдаёт Дэвиду смесь автовокзала и рынка. Все кажется уютным и милым, почти родным. Площадь Независимости, улица имени Пушкина, Дерибасовкая. Фото в правильных ракурсах так и манят, соблазняют пройтись по улочкам, прогуляться, утонуть в цветущих акациях. — Лето мы проводили у берегов Чёрного моря: на городском пляже, ездили на Куяльницкий лиман и в сам санаторий. Купались и загорали, рыбачили в рукаве реки, — Антон с нежностью говорит о том времени, когда жил в России и часто наведывался к родственникам в Украину и Беларусь. Дэвид заворожен Чёрным морем, морским портом и причалами. Лиман похож на кусочек затерянных джунглей. Солевые круги на высохшей части озера кажутся инопланетными. А ветхие дома в пригороде не потеряли своего величия, включая «ведьмин дом» и старую усадьбу Ивана Жевахова. Мужчина с детским любопытством уходит в чтение статьи, он никогда ранее не слышал про подобное место. И почему туда BBC не добрались ещё? — Все такое красивое, интересное, привлекательное, — Дэвид счастливо улыбается, немного мечтательно. — Хочешь, можем поехать? — Предлагает Антон, не раздумывая. Мужчина едва воздухом не давится. — Так просто? — А почему нет? У Бродчерча хиатус, мои съемки через месяц.————
Одна пересадка в Франкфурте-на-Майне не пугала мужчину. Больше страшил Киевский пассажирский вокзал. Дэвид был уверен, что потеряется. 2 744 $ за двоих туда — обратно, не считая Інтерсіті Київ — Одеса и номера в отеле. Это было слишком. Если Теннант ограничился кратким «oh, fuck», то Антон сказал как есть: «что-то как-то дохуя». Выписки, страховки, багаж, гринкарты, бронь в отели — только малая часть проблемы, не считая размена валюты. Антон находит старую, но действующую приватовскую карту. Больше суток только на перелёт. Оба мужчин устали. Чужие орущие дети, мужской храп, чьей-то чавканье. Граница была последней каплей для Дэвида. Не смотря на наличие заграничного паспорта, от мужчины потребовали заполнить миграционную карту, которая, конечно, была только на русском языке и україньскою мовою. В итоге обе карты заполнял Антон, пока Теннант объяснял таможенникам, что его паспорта нормальные, правильные, не поддельные, слушая в ответ ломанный английский времён динозавров. Антон ловит такси, торгуется, словно на турецком базаре. Боріспиль — Центральний автовокзал Київ Пассажирський всего-то сто гривен, почти бесплатно. Дэвид спит в такси, положив голову на плечо юноши. Он засыпает почти сразу, уставший в дороге до состояния выжатого и пережеванного лимона. Очки смешно съезжают на кончик тонкого носа. Дэвид не храпит, он тихо сопит, иногда хмыкает или скулит во сне. Но сейчас мужчина невероятно тихий и спокойный. Киевский вокзал шумный, заполненный разношёрстными людьми: мужчинами, женщинами, подростками, студентами, семьями. В общем, всякими разными. Дэвид на собственное удивление не теряется и с любопытством смотрит на скоростной электропоезд Інтерсіті. — О, это же практически сапсан! — Восклицает Антон, улыбаясь. — При чем здесь сокол? — Сонный Теннант искренне не понимает, — это же обычная электричка. — В следующий раз узнаешь, — загадочно отвечает Ельчин, решая про себя, чтоб покажет любимому мужчине красоты родины: от Москвы до самого Благовещенска. Обычная электричка оказывается комфортабельным поездом премиум — класса с удобными креслами. На своём Дэвид буквально растекаемся, проваливаясь в царство Морфея, не обращая никакого внимания на бортпроводниц и всякие объявления на незнакомом ему языке — все равно ничего не понимает. Антон дремлет урывками, включив в наушниках тихую успокаивающую музыку. Антон специально выбирал отель в центре Одессы, искал на сайте пометку «англоговорящий персонал». А толку-то? Количество «has been have it is can» в одном маленьком предложении превышало все разумные пределы. Бровь Дэвида картинно приподнялась, а правый глаз нервно дернулся. Обычно, Теннант никогда не ругался и не выяснял отношения, он все прекрасно понимал и старался всех прощать, как учили его родители. Но сейчас Дэвид едва ли не выругался, скрипнув зубами так сильно, что желваки проступили под острыми скулами. — У вас на сайте сказано, что сотрудники владеют английским языком не ниже уровня B2, — Антон хмурит тонкие светлые брови, подавая паспорта. — Номер забронирован и уже оплачен. — Приносим свои извинения за доставленные неудобства, — администратор извинилась, хоть и скривила тонкие губы. Если исключить не знающий английский язык персонал, то «Одесский дворик» понравился Дэвиду. Милый и уютный небольшой гостиничный комплекс с фуд-кортом на улице. Номер оказался светлым, уютным, с большой двухспальной кроватью. Панорамные окна с тяжёлыми гардинами шоколадного цвета, минималистская мебель цвета натурального дерева, старомодные люстры и резные ручки. Все это привлекало, казалось каким-то домашним. — Спать хочешь? — Антон желает искупаться и рвануть куда-нибудь. Он полон энтузиазма. — Нет, я отдохнул в поезде, — Дэвид улыбается юноше, привлекая его в свои крепкие объятия, целует в макушку. — Тогда предлагаю душ, переодеться и сходить куда-нибудь поесть. Потом гулять. — Совместный душ? — Предлагает игриво мужчина, сомкнув руки на стройной талии. — Идём. Ванная комната состоит из нежно-бежевого и темно-коричневого матового кафеля, душевой кабины, круглой встроенной раковины и сушилки для белья. На металлических крючках весят банные полотенца, махровые чистые халаты. Любовники раздеваются, складывая грязную одежду в корзину для белья. Дэвид привлекает юношу к себе, под теплые упругие струи воды. Антон прижимается телом, счастливо улыбается и шепчет всякие глупости, абсолютно влюбленный в своего мужчину. И Теннант понимает, чувствует нутром, что он счастлив. По-настоящему счастлив. За плечами долгое путешествие, впереди широкая дорогая — новая глава его жизни, а рука об руку идет рядом прекрасный, солнечный человек.