Чудовище

Комната, подумал Лёша. Ночь. Нет, уже не ночь — утро: такое раннее утро, что его легко перепутать с любым другим часом. Лёша крадётся по комнате в темноте, пока не встречает свой единственный источник света. Матвей поднимает голову от экрана ноутбука, и по тому, как он возится в одеяле, Лёша понимает, что Матвей хочет, чтобы он к нему сел. Это? Это последнее его хорошее воспоминание: когда можно сидеть, прижавшись друг к другу, и не думать о том, что их время уже прошло. Матвей печатает и делает свои дела, но Лёша чувствует себя таким сонным, что он не в состоянии уже ничего разглядеть. Зато он знает: это что-то важное, и этим важным Матвей поделился с ним, разрешив сесть рядом. — И долго он уже так? — Откуда я знаю… — Я же говорю, это бесполезно. Он нам ничего больше не скажет. Или как они готовили пасту: это как будто было только вчера. И неважно, какие разговоры в те минуты тревожили их обоих. Лёша всегда мог притвориться, что не слышит ни слова. Как и сейчас: ничего не пробивается сквозь толстую, надёжную пелену, более надёжную, чем он сам и его обещания. Но о них он тоже забыл. Он не хочет думать об этом больше, если есть воспоминания, в которых есть только они вдвоём. Даже если эти воспоминания ложные. Когда Лёша думает о них теперь, они уже не жалят так больно. Раньше он не умел это контролировать, но прямо сейчас это всё вернулось — и пришло к нему на помощь. Лёша больше не в особняке. И пускай, что люди, толпящиеся вокруг него, его друзья и знакомые, видят, что он на месте, сидит на стуле, свесив голову без единого выражения в зрачках. Лёша на самом деле развалился на верхней полке их купе — никого больше, кроме них, между Москвой и Ростовом. Белая мятая наволочка под его щекой и бессонная ночь на Казанском вокзале. Лёша никому не признаётся, но по большей части он смотрит не в окно — там всё равно почти всегда одинаковая темнота. Он смотрит на спящего Матвея. И почему-то волнуется. Можно выбросить и нелюбимые воспоминания, не понравившиеся Лёше: его мать, например, последние дни в Ростове, и человека, который угрожал пистолетом. Матвея, который выстрелил и не попал в него — явно случайно, — он оставляет себе. Чтобы была причина по-настоящему бояться. — Алексей? Ты слышишь нас? — Вы уверены, что он в порядке? Он не выглядит… в себе. — Да ладно? Он когда-то выглядел «в себе»? Я ничему теперь не удивляюсь… Куда пошла Дана? Или все те ночи, что они провели в одной постели и под одним одеялом. Намеренно или нет, Лёша явно всё себе это не выдумал. Это правда было, сколько бы он сам ни дурачил себя. Новый год — это точно было. Настоящий пир во время чумы. Как и то, что случилось до него, когда Лёше было ещё не так плохо, но достаточно плохо, чтобы… — Может, позвонить его родителям? — Даже не думай об этом! Лёша вдруг зажмурился. От света — от него до рези заболело в глазах, и он не мог не отреагировать на это. — Что ты делаешь? Отдай сюда! Он только лениво качнул головой и отвернулся. И тут же пришёл в себя. Потому что свет — свет Лёша тоже помнил. Это то, что делал Матвей: приносил его с собой, когда нужно было, и создавал полумрак, когда он уставал. — Лёха, пожалуйста, ты можешь поговорить с нами? Лёша упорно повторял себе: он этого не слышит. Эти голоса нереальны. Как и всегда, когда он начинал засыпать, какой-то голос заводил бессмысленный разговор, а кто-то другой — подхватывал его. Так и теперь. — Что нам с ним делать? У него сейчас начнётся этот… припадок? — Да он симулирует, боже. Так и теперь… Лёша видит себя засыпающим на плече у Матвея, закутанного в одеяло, и обещает: он проснётся только тогда, когда тот его позовёт. Но он явно не ожидает, что это сбудется. Он и не верит. Он поднимает глаза и не верит. — Лёша? Его голос он точно не в состоянии перепутать с чьим-то другим. Или это тоже его фантазия? Лёша так запутался, так устал подвергать всё сомнению… Пускай они уже разберутся с ним. Сожгут как в старые добрые времена, утопят в пытках. Но никому это не удавалось — почему должно получиться в этот раз? Матвей наклоняется над ним и несильно трясёт за плечо. Его самого и его настойчивость трудно проигнорировать. Лёша не может себе это позволить, он глядит на него снизу вверх и беззвучно спрашивает: «Что?» — Господи, ты так долго не отвечал… Матвей выпрямился. Было ли это облегчением? О чём он говорит? — Ты как? Лёша пожал плечами. Те как будто онемели и не слушались его. Он не знал, как ответить на этот вопрос. Если по существу, он не понимал, что происходит, и последние несколько часов точно. Что уж там говорить про свою жизнь… Но потом что-то всё-таки встало у него на своё место. Лёша удивлённо сморгнул и произнёс шёпотом: — Тебя не должно быть здесь… — Идём. — Матвей шёпотом не говорил: — Мне здесь не нравится. Никогда не нравилось, если уж начистоту… Матвей потянул его за руку. Лёша поднялся и покачнулся. И потянул Матвея обратно. Тот нетерпеливо обернулся. — Где… где Герцман? — неуверенно спросил Лёша. — Где остальные? — Какие остальные? — Я слышал их. У нас должно быть собрание… — Собрание, на котором тебя бы убили? О да, я уверен, ты безумно хотел на нём поприсутствовать. — Матвей уже не на шутку его торопил: — Идём, ну пожалуйста. Не упирайся, Лёш. А потом он увидел. Увидел ответ на главный свой вопрос. Матвей перешагнул через препятствие на пути к двери из комнаты. Но Лёша так легко не мог. Он посмотрел себе под ноги и ужаснулся. Это Феликс лежал на полу, не какое-то препятствие. И он не шевелился. Но Матвей уже тащил его дальше по коридору. — Что ты сделал? Что… — Лёша проглотил зреющий на кончике языка вопрос, когда увидел, что Дана тоже лежит и не подаёт признаков жизни. Магистр Герцман — он прислонился к стене, как будто ему стало на мгновение плохо. Он не обратил на них внимание. Он даже не открыл глаз. Никто не открывал глаз. Лёша так испугался в ту минуту, что подумал сразу, что никто и не дышит. — Что ты сделал? — Лёша жёстко дёрнул Матвея за руку. — Я? — Когда он развернулся, он показался раздражённым. — Уж точно не отправился на собственную смерть и сделал всё, чтобы она наступила как можно скорее. — Что ты сделал с ними? — Я ничего не делал с ними, в том-то и дело. Ты забыл? — У Лёши неприятно ухнуло в груди. — Ты у нас единственный, кто постоянно что-то делает. Хотя Матвей был прав, Лёше не понравился, как он это ему сказал. Он смотрел по сторонам с ужасом: всё-таки людей в особняке набралось много, и они все теперь лежали или сидели, потеряв сознание. И воздухе тоже стояла такая же сонная тишина, которая почему-то Лёшу медленно начинала убивать и действовать на нервы. — Хочешь сказать, в этом моя вина? — Я не знаю. — Матвей неопределённо взмахнул рукой. — Не я же их всех вырубил, ты же понимаешь. — А как ты… узнал, что я здесь? Лёша надел куртку уже на улице, которую для него Матвей стащил с вешалки. Тот огляделся по сторонам и выругался: — Как знал, что он уедет! — Кто? — Застегнись. Лёша посмотрел на две болтающиеся части молнии. Всё казалось таким заторможенным, несуразным. Даже Матвей: он проклинал сам не зная кого и не разгибающимися на морозе пальцами пытался что-то сделать в телефоне. — Сейчас домой поедем, — говорил он, иногда отрываясь. — Скоро… — С ними что-то было не то, — упорно вернулся всё к той же теме Лёша. — Что? — Мы не можем их бросить так. Там Яра… — Какая Яра? — Яра Герцман. Она очень сильно больна, — стал объяснять Лёша. — Её нельзя оставлять одну. — Меня не волнует никакая Яра. — Матвей повернулся. — Только ты. Они тебя заперли в комнате и не выпускали, что за херню ты вообще несёшь? Тебе их ещё жалко? — Он фыркнул. — Как по мне, чем быстрее они все перемрут… — Хватит. Тебе они точно ничего не сделали. — Да? Чуть не убили моего лучшего друга? Бросили меня ребёнком, когда я в этом больше всего нуждался? Всем насрать было на меня в колонии. Герцман ради своей любимой Ярочки всё бы сделал. Почему он не сделал всё ради меня? — Матвей усмехнулся и передразнил кого-то: — Мы же семья… — В любом случае, что бы они со мной ни сделали, это заслужено. — Лёша поёжился и поглубже засунул руки в карманы куртки. Матвей готов был уже вот-вот взорваться, Лёша это видел. Ему большого труда стоило перевести дух и спрятать телефон. — Слушай, я понимаю, что тебя с детства научили брать вину за всё. Но ты не можешь сейчас продолжать это делать. Это же смешно. Раз ты говоришь, что это не ты, значит, это не ты, а я тебе верю. Я приехал за тобой… Матвей легонько толкнул его в плечо. — И мы им ничем уже не поможем. Эмоции слишком быстро сменялись на лице Матвея. Только что он злился. Но теперь как будто злость пополам с обидой прошли. С неожиданной мягкостью он снова обратился к Лёше: — Не был бы такой дубак, я бы тебя обнял. Правда. Лёша ничего не отвечал и ни о чём не думал. Он давно отвык от этой самой мягкости. Никто не говорил так с ним. Это одно — его собственные сомнения. Но совсем другое, когда Матвей кажется не в себе. — Я заказал такси. Давай выйдем на дорогу, чтобы… Лёша обернулся быстрее, чем услышал, как открылась входная дверь. Его тело в принципе реагировало быстрее, чем он сам. И оно всё понимало быстрее. Лёша бросился помогать ещё до того, как подумал о помощи. Яра отпустила косяк двери и схватилась за Лёшу. Она всем своим весом навалилась него — и при этом как будто совсем ничего не весила. Яра разлепила губы, и Лёша быстро глянул в сторону Матвея. Тот, как и следовало ожидать, стоял на том же самом месте нахмуренный, недовольный. Ему не нравилось, что Лёшу постоянно что-то тянуло назад: то его страхи, то беспокойство за других людей. И теперь Яра. Она явно что-то хотела от них. — Пожалуйста, — Яра надавила на его плечо, — не уходи. В её голосе сквозило не одно только отчаяние. — Лёш, оставь её в покое. У нас нет времени на это. — Мне нужно сказать тебе кое-что. Пока ты был без сознания… Лёша потянул ручку двери на себя. — Давай зайдём внутрь. — Он сказал уже громче для Матвея: — Мы ненадолго! Ты с ума сошла на улицу без одежды выходить? Лёша мог бы прибавить ещё много что в таком духе. Он пытался сделать вид, что всё на самом деле в порядке, эти люди на полу в порядке, отец Яры в порядке. В таком же порядке, что и он сейчас. Он усадил Яру на ближайшее кресло, потому что боялся, что она не справится с этим сама. — Лёш. Он только раз взглянул на Матвея. На одно мгновение. Но это уже было достаточно. — Засыпай обратно, — сказал Матвей. Всё стало ясно, когда Лёша посмотрел на Яру, но она не посмотрела на него в ответ. Её глаза закрылись, а голова медленно поползла на подлокотник кресла, как будто последние силы только что выжали из неё и она наконец сдалась. Матвей взял его за руку и потащил снова на выход. — Что ты сделал… Что это было сейчас? Лёша даже не сопротивлялся. — Она заслужила это, — только отозвался Матвей. — Это наша машина, да?.. Да, идём. — Нам некуда торопиться. Что ты с ней сделал? — Я? Я ничего не делал. Лёша, просто сядь в машину. Я хочу домой. И ты хочешь домой. Давай поговорим в другом месте… Лёша видел всё собственными глазами. И хотя они умеют его обманывать… Он всё слышал. И не раз ошибался, но… Матвей затолкал его в такси и уселся рядом. Внутри слишком тяжело пахло сигаретами и бесполезным в этом лавандовым саше. Лёша сел в машину тоже сам или его заставил Матвей? Они тронулись, оставляя позади особняк, полный бессильных теперь людей и полный тайн. Но Матвей не успокаивался и в такси. В метро, когда они вышли, тоже. Лёша ничего не говорил, в таком он был шоке, и всё ждал, когда объяснять что-то начнёт Матвей, когда он начнёт тот самый долгий и серьёзный разговор. Но это всё не происходило. Матвей что-то постоянно рассказывал, но не по делу, и командовал Лёшей, куда повернуть, куда лучше встать и сесть, будто он никогда до этого в метро не был и не справился бы. Он так хорошо притворялся, что Лёше еле удавалось самому не выбросить из головы всё то, что произошло. Так что он проматывал снова и снова слова Матвея «засыпай обратно» и его «чем быстрее они перемрут…» Матвей явно хотел прибавить: «… тем лучше». Лёша никому не желал смерти. Он ни для кого бы не пожелал такой судьбы. У него просто не было поводов ненавидеть. Уже дома, когда ловушка за ними защёлкнулась на замок, Лёша не своим голосом спросил: — Ты что, принял что-то? Матвей на него даже не посмотрел. — С чего ты взял? Возможно, я утром выпил обезбол от головы, да… — Возможно? Лёша требовательно уставился в спину Матвея, но тот только равнодушно пожал плечами и свернул на кухню, снова выскользнув из поля его зрения. Это всё равно его бы не спасло. — Будешь что-нибудь есть? Матвей — снова — переводил тему. — Нет, не буду. Я хочу, чтобы ты сказал мне правду. — Если я и продаю фарму, — начал тут же защищаться Матвей, — это не значит, что я сам хожу постоянно накаченным до отвала… — Я не об этом. — Лёша опустился на стул и обнял себя, пытаясь как-то зажать ладони, чтобы те не дрожали так сильно. — Когда ты зашёл в особняк… Ты можешь мне описать всё с самого начала? — Я зашёл в особняк и увидел, что все без сознания и не реагируют ни на что. Тогда я стал искать тебя, — раздражённо откликнулся из холодильника Матвей. — Я поднялся, нашёл тебя… — Как ты попал внутрь? Тебе никто не мог открыть. Матвей захлопнул дверцу и скептически ответил: — Было открыто. Справился как-то сам, представь. — А что произошло тогда с Ярой? — продолжал допытываться Лёша. — А что с ней произошло? Матвей отвлёкся на минуту, присосавшись к литровой пачке сока. Лёша подождал, пока он закончит. — Ты приказал ей заснуть. — Правда, что ли? — Я слышал это, Матвей… — Что ты хочешь, блин, от меня услышать? — Уже пустая пачка сока упала на стол. — Что я вырубил весь орден своим присутствием? Сказал им уснуть и они уснули? Вот это я умею теперь… — протянул Матвей насмешливо. — Может, я и тебя что-нибудь делать заставлю? Скажу тебе заткнуться и ты замолчишь против своей воли? Лёша хотел ответить, но Матвей опередил его: — Грубо, да? А не грубо не доверять мне и подозревать во всём? Сам себя не слышишь со стороны? Матвей рухнул на стул напротив. Ему легко было говорить, развалившись так. — Мы не должны были бросать их, — сдавленно произнёс Лёша. — Кого? — Что с ними будет теперь? Они придут в себя? Матвей издал протяжный вздох. — Ты слишком много думаешь о тех, кто готов был предать тебя при первом же удобном случае. Ничего это тебе не напоминает? — Он подался вперёд: — Ты совсем как я теперь. Может, нам с самого начала предначертано было быть изгоями. Двумя изгоями-друзьями. Матвей, не сводивший до этого глаз с лица Лёши, стал вдруг сгребать со стола, на котором они ели, крошки и рассыпанную соль. А потом стряхнул их одним движением вниз. Лёше показалось, что он даже услышал, как те покатились по полу. — Раз их больше нет, мы можем поехать куда угодно и заняться… — Что ты имеешь в виду? — насторожился Лёша. — Ну, необязательно в Ростов, — Матвей его будто не слышал, — я вообще ни слова про него не говорил. Например… — Их больше нет? Что ты имеешь в виду? — Без своих способностей они не представляют из себя никакой опасности. Я об этом, конечно. Пускай мстят сколько угодно. Только они не справятся с этим. Я позабочусь о том, чтобы нас не достали… Знаешь. Матвей сложил руки. — Я ведь уже позаботился. Лёша не понимал примерно ничего из того, что говорил Матвей. Он отодвинул стул: — Ты точно что-то принял. Честно, я ничего не имею… — Подожди. Матвей впился в его запястье. Лёша не любил прикосновения ещё и по этой причине: он тут же стал чувствовать его пульс, хотя не находил его. И ещё что-то. — Понял теперь? — Лёша неуверенно качнул головой в ответ. — Билось бы оно так ровно, если бы я выпил что-то? — Не мне это знать. — Но ты это знаешь. Матвей всё ещё его не отпускал, будто хотел от него что-то. И Лёша — Лёша тоже в это время что-то хотел. Что-то определённое, что он может сформулировать всего в нескольких словах. И он тоже умел приказывать: — Скажи мне правду. Когда Матвей отдёрнул от него руку, Лёша уже всё знал. Ему всего-то нужно было задать правильный вопрос.