После всего.

      Солнце медленно клонилось к закату, уступая место тьме, проливающейся на улицы старого Стокгольма. Город постепенно готовился к ночи, хотя на часах не было ещё и восьми вечера. Что уж тут говорить, с приходом осени светлое время суток, нехотя, но уменьшалось в количестве.       Люди, словно подгоняемые неведомой силой, спешили с работы или учёбы, изредка бросая друг другу тихое «извините», когда случайно наступали кому-то на ногу. По соседству с пешеходами, на проезжей части, медленно плелись в пробках автомобили, громко сигналившие друг другу. От этих гудков толку было мало, поток был слишком большой и плотный, чтобы в нём можно было ускориться. Несмотря на это, кто-то всё равно не упускал возможности прибавить газу или нырнуть в соседний ряд, надеясь, что ему повёзет больше остальных. Но, увы — даже там торопливого водителя ждала та же картина. Запоздало осознавая это, он мог лишь тихо ругаться и в нетерпении стучать пальцем по рулю, изредка бросая завистливый взгляд на прохожих на тротуаре.       Наверное, сейчас таким же «водителем» чувствовал себя и пациент одной психиатрической лечебницы, сидевший у окна в инвалидной коляске. Он немного завидовал людям, которые могли самостоятельно ходить на своих ногах, в то время как сам мог лишь толкать руками колёса своей коляски. Да и то, скорость такого передвижения была меньше, чем у маленького ребёнка.       При воспоминании о детях он поморщился. Саймон долгое время жил в апартаментах, где также были и семьи с детьми. Если взрослые на него почти не обращали внимания, то вот дети порой были слишком любопытны к нему. А иногда маленькие засранцы переходили грань дозволенного, громко обсуждая его, и смеясь над инвалидностью. Конечно же, это его злило, но что может сделать инвалид-колясочник против физически здоровых деток? Только отстраниться от них и запереться в своей квартире, чтобы его не беспокоили. Так он и делал, ненавидя себя и окружающих с каждым днём всё больше и больше.       Сейчас это всё уже в прошлом. Если кто и беспокоит его, то либо это врачи, приносящие ему лекарства, либо его подруга Софи. И последней он радовался куда больше, даже несмотря на то, что она нашла себе нового друга. Сколько же раз он пробовал признаться ей в своих чувствах, а потом в последний момент откладывал это? Саймон уже и не помнил. Осталось лишь воспоминание о его единственной попытке стать для девушки кем-то больше, чем просто другом. И та провалилась…       — Что ж, это того стоило, наверное, — сказал он сам себе, стараясь прогнать нехорошие мысли. — Не вышло, не повезло. Зато сейчас она счастлива.       У него было не так уж и много знакомых, с кем он поддерживал хоть какие-то отношения. Да и как он сам говорил, отвечая на вопрос «есть ли у него друзья», он всегда был один. Ровно столько, сколько себя помнил.       Нет, он не родился сиротой. У него была мать, которая и сейчас жила в Кирквилл, их родном городе. Вот только с ней он мало общался в последнее время. Саймон так замкнулся в себе, что, максимум, их разговоры состояли из редких звонков, по типу «Как дела?» или «Счастливого тебе дня».       Про отца же он не знал абсолютно ничего, да и не спрашивал особо у матери об этом. А когда же пытался заговорить на любую тему, связанную с ним, она старалась отвлечь сына разговорами о посторонних вещах, либо ссылалась на гору работы и говорила ему пойти поиграть в свою комнату. Быстро поняв, что он так и не дождётся от неё ответа, Саймон просто перестал задавать эти вопросы. Живут вместе, не бедствуют. И на том хорошо.       Тем не менее, она пыталась помогать ему после той злополучной аварии, сделавшей его инвалидом и ещё больше погрузившей в депрессию. Однако, надолго её не хватило. Саймон стал настолько хмурым и мрачным, что его мать предпочла передать все заботы о нём доктору Пурнеллу, а сама уехала домой. Единственное, что она делала для своего сына — присылала ему немного денег и общалась с Пурнеллом, поскольку заставить себя говорить с сыном напрямую женщина не могла.       Он не винил её, хотя и мог бы. Сейчас он вообще никого не винил, даже себя. Если, конечно, не вспоминать о той стрельбе в апартаментах.       По указанию доктора Пурнелла, чтобы вылечиться от депрессии, он стал писать книгу о своей жизни. Всё, что было до аварии, всё, что случилось после неё — он записал в книгу, дав себе возможность излить на бумагу накопившиеся мысли. Саймон не считал себя хорошим писателем, поэтому не видел нужды красиво и во всех красках описывать каждый момент своей жизни. Если даже он и начинал вдруг это делать, то только под приходом галлюцинаций от лекарств. Как же его в тот момент встряхивало от них, удивительно, что не умер сразу от передозировки. Хотя, после курса антидепрессантов его организм уже так привык, что он мог одним махом закидывать в рот большие горсти таблеток, творя на бумаге новый «шедевр», смешанный из его воспоминаний и галлюцинаций.       В какой-то момент он решил для себя, что больше не может вести такое жалкое существование «мяса на коляске». И тогда достал для себя пистолет с единственной целью: покончить со своей жизнью недо-человека. Трудно сказать, что с ним случилось дальше: то ли это была очередная галлюцинация, то ли кошмар, вырвавшийся из его записей, но дверь к нему резко отворилась, впуская незваного гостя. На пороге стояла его точная копия, каким он был до аварии.       Серая куртка-худи с капюшоном, чёрные штаны, такого же цвета перчатки — точь-в-точь он сам. Их отличали друг от друга лишь две вещи: первое — двойник мог ходить; второе — его лицо было всё в крови, побитое и излучавшее безумие.       Он ничего не сказал ему, только улыбнулся и пошёл дальше, заманивая за собой в ловушку. И чёрт его дёрнул пойти за этим ублюдком, лучше бы уж сразу пустил себе пулю в лоб. Но нет — поплёлся за ним следом на своей каталке, устроив дуэль. Его уже не заботило ни то, откуда взялся двойник, ни почему мир вокруг резко изменился, превратившись в кошмар наяву. Он видел и похуже, когда его резко накрывало из-за передозировки, поэтому Саймон просто ехал вслед за своей целью.       С горем пополам, он убил его и, наконец-то, вернулся в реальный мир. А тут уже его ждала ужасная картина. Вместо вывернутой наизнанку реальности, он видел лишь свою комнату в апартаментах. А вместо трупа двойника — расстрелянные тела двоих полицейских, приехавших на вызов о стрельбе в здании.       Осознав, что же он натворил, Саймон испытывал разные ощущения: от ужаса и печали, до ярости и ненависти. Но вскоре он просто принял это как должное и готовился к суду. Он был уверен, что судья вынесет суровый приговор. И если бы не доктор Пурнелл, кто его знает, чтобы с ним тогда бы было. Даже удивительно, что этот человек вступился за него, решив до последнего помочь своему пациенту.       И вот теперь он здесь, в этой лечебнице. Может на год, может на два, а может и на всю жизнь. Теперь уже и неважно, он свыкся со своей участью. Самое главное для него — не позволить повториться этому вновь, не дать депрессии снова схватить его за горло.       Дверь в его палату вдруг отворилась, он вздрогнул от неожиданности. Должно быть, медсестра зашла, чтобы дать ему новую порцию лекарства.       — И что у нас сегодня за блюдо? — вяло пошутил Саймон, не оборачиваясь.       — Не знаю насчёт блюд, — произнёс знакомый мужской голос, — но если будешь пропускать время приёма лекарств, то на пользу это тебе точно не пойдёт.       Саймон наконец-то повернулся к вошедшему — это был доктор Пурнелл. Хотя его рабочий день уже заканчивался, он решил напоследок заглянуть к своему пациенту, чтобы поинтересоваться его самочувствием. Заодно, он рассчитывал забрать книгу и изучить её, если, конечно, она была готова.       — А, это Вы, док, — сказал Саймон, выдохнув с облегчением. — Я уже подумал, что пришёл кто-то чужой.       — Насчёт этого можешь не беспокоиться, — решил успокоить его врач. — Сюда без должного осмотра никто из посторонних не зайдет. Я даже поговорил с охраной, так что если вдруг найдётся такой безумец, который захочет устроить здесь бардак, его ждут неприятности. Но не будем о плохом. Как ты себя чувствуешь?       — Достаточно хорошо, спасибо, — натянуто улыбнувшись, ответил Саймон. Он, как мог, развернулся на своём кресле, чтобы не сидеть полубоком к Пурнеллу и постоянно напрягать шею. — О чём ещё поговорим, док?       Доктор задумался, подбирая подходящие слова, бросая взгляд то на Саймона, то на лежащую на столе книгу. С тех пор, как его пациент переехал сюда, Пурнелл позаботился о том, чтобы тот мог закончить свой долгий труд и ни в чём не нуждаться для хорошей жизни. Да, в золотой ванне Саймон не купался и деликатесами не питался, но он имел для себя достаточно просторную палату, где мог спокойно развернуться в инвалидном кресле. К тому же, окно в палате выходило прямо на оживлённые улицы Стокгольма, что давало ему возможность не чувствовать себя отрезанным от нормального мира.       Саймон поймал взгляд доктора и понял, в чём была его основная цель визита.       — Вам уже не терпится прочитать? — радушно спросил он.       — Ты совершенно прав, — кивнул Пурнелл. — Я слышал, что ты уже успел многое дополнить в своей книге. Мне не хотелось прерывать тебя, ведь это очень важно для твоего лечения.       — Да, если бы меня прервали и не дали дописать, то в этой книге не было никакого смысла. Она закончена. Можете забрать её, док. Только… Могу я кое-что сказать Вам, прежде чем Вы её заберёте с собой?       Пурнелл немного напрягся. Он застыл на месте, глядя в упор на Саймона, как раз под одной из ярко горящих ламп. Уже не молодой и облысевший мужчина, он вызывал у Саймона смешанное чувство смеха и нелепого страха, стоя под светом лампы. Из-за этого и своего белого халата, он напоминал ему аляповатого ангела смерти, которому задали глупый вопрос и он стоит и думает: ответить ему честно или же с сарказмом.       Поняв, что доктор стоит в ожидании, Саймон продолжил:       — Знаете, у меня были самые разные ощущения, пока я писал эту книгу. В начале я не имел большого желания. Только и делал какие-то почеркушки на страницах. Даже не вспоминал особо своё прошлое.       — Но потом тебя это всё-таки затянуло? — полюбопытствовал Пурнелл. Он старался не перебивать пациента, чтобы тот мог поделиться с ним самым сокровенным. Сейчас стоило аккуратно задавать вопросы.       — Можно сказать и так. Вот только от этого я не чувствовал себя хорошо. Моментами мне было так хреново, что даже таблетки не помогали расслабиться. И чем дальше я заходил, тем сильнее было желание всё бросить и покончить с этим дерьмом. Я был почти готов сделать это.       Саймон зажмурился, пальцы вдруг почувствовали холод оружия, его тяжесть и формы. Указательный палец нащупал несуществующий спусковой крючок, слегка согнулся, придавливая его…       — Саймон! Саймон! — позвал его доктор. Затянувшаяся пауза особенно не понравилась Пурнеллу, когда он заметил, в каком жесте застыла правая рука парня. Саймон открыл, наконец-то, глаза, быстро тряхнул рукой, будто схватился за горячее. — Ты немного увлёкся. Так что же было дальше?       — Дальше? — эхом отозвался он, почесав левый висок. — Дальше, я помню точно, что собирался застрелиться. И я бы сделал это, если бы он не пришёл ко мне.       — Он? Кто-то из твоих знакомых? — предположил доктор.       — Нет. Это сложно объяснить.       Саймон понимал, что ему всё равно придётся рассказать про это, но его начали одолевать сомнения. Конечно же, доктор Пурнелл — его лечащий врач и это его работа, разбираться в душевных проблемах людей. Но не посчитает ли он, что Саймону стало ещё хуже, чем было раньше и от того, он начал нести такой бред про злого двойника?       Даже когда над парнем шёл судебный процесс и Пурнелл выдвигал против обвинения доказательства о невменяемости своего пациента и необходимости психологической помощи для него, Саймон ни слова не рассказал доктору о своих видениях. В тот момент, он вообще не был уверен, что избежит наказания, поэтому удивился, когда услышал о решении отправить его в лечебницу. Но и тут он умолчал обо всём. И сейчас он мог рассказать Пурнеллу и о своём двойнике, и о мире, сотканном из наркотического бреда и его реальных кошмаров, но боялся сделать это. Всё-таки небольшое недоверие к окружающим у него ещё осталось.       — Давай я попробую предположить, что же было перед твоими глазами в тот момент, — внезапно произнёс врач. Он вздохнул, протёр глаза — усталость давала о себе знать — посмотрел куда-то вдаль и продолжил. — Ты довольно часто злоупотреблял лекарствами, от чего испытывал разного рода галлюцинации. И, наверняка, в тот момент, когда собирался всё закончить, тоже находился под влиянием большой дозы лекарств.       Пурнелл замолчал, выдерживая паузу. Увидев одобрительный кивок Саймона, он тоже кивнул в ответ.       — Далее, ты схватился за пистолет и начал стрелять. Полицейские, которым не посчастливилось оказаться на вызове, приехали лишь некоторое время спустя, когда ты уже вовсю палил в воздух. И закончил ты тоже не сразу, даже когда… зацепил их. Чтобы ты не видел, это было лишь плодом твоих галлюцинаций, вызванных чрезмерным употреблением лекарств. Не нужно думать, что я не поверю твоим словам или посчитаю тебя безумцем. Я с большой радостью выслушаю всё, что тебе хочется рассказать. Так что же ты увидел тогда?       — Я увидел себя, — после недолго колебания сказал Саймон. — Всё плохое, что было во мне. Я думал, что избавлю себя от мучений, вышибив свои мозги, но потом появился он. И я поехал за ним. По крайней мере, мне так казалось. Мы стали стрелять друг в друга, но я справился с ним быстрее. Кто же знал, что всё это происходит только у меня в голове?       Саймон начал смеяться. Сначала, это был лишь тихий смешок, позже переросший в громкий хохот, от которого парень весь затрясся. Казалось, что ещё немного и он просто свалится на пол, поддавшись безумию. Однако он очень быстро взял себя в руки, шумно вздохнул и посмотрел на доктора, уже более спокойно, чем в начале разговора.       — Как думаете, можно было бы всего этого избежать? — задал он главный вопрос. Эта мысль долго не давала ему покоя, от чего он иногда расписывал различные альтернативные сценарии тех событий на пустых страницах книги. К каждому из них он оставлял вначале подчёркнутое слово «если», прежде чем начать писать. И этих «если» накопилось уже больше четырёх штук. — Был ли вообще шанс избежать всего этого? Вдруг бы полицейские опоздали или я всё-таки застрелился? Что думаете, док?       — Хороший вопрос, — задумчиво ответил тот. Пурнелл протёр лысину платком, помял его в руках. — Знаешь ли, я не берусь судить тебя, но если бы что-то можно было изменить и обойтись без жертв — я был бы только «за». Но, увы, что случилось, то случилось. Остаётся лишь радоваться, что жертв было не так уж и много. Звучит немного цинично, но таково моё мнение.       — Вот оно как. Может, вы и правы.       Саймон вздохнул, подпёр голову левой рукой и уставился в пол. Был ли он согласен со словами доктора? Возможно. И тем не менее, едва заметная мысль о том, что лучше бы всё закончилось на его смерти, всё ещё продолжала напоминать о себе. Он встряхнул головой, прогоняя прочь противный шипящий голос, вновь посмотрел на Пурнелла. Несмотря на то, что он мог уже давно забрать эту несчастную книгу, доктор продолжал стоять и наблюдать за ним. На секунду даже показалось, что в его глазах появилось любопытство. Для Саймона оно почему-то было схоже с любопытством маленького ребёнка, который увидел неизвестное ему животное и тянется теперь его погладить.       — Больше ничего не хочешь сказать, Саймон? — поинтересовался он. Разговор шёл уж очень быстро, а ему хотелось всё-таки получить от своего пациента побольше информации.       — М, думаю, что нет, — честно ответил он. — Всё, что я хотел когда-то сказать, я уже записал в книгу. Ну и сейчас перед Вами раскрылся. Хочу только кое о чём попросить на прощание.       — Я слушаю.       Врач уже мысленно приготовился ко всему, что мог сейчас сказать Саймон, вплоть до совсем уж смешных и абсурдных вещей. Или наоборот, мрачных и неприятных.       — Я хочу, чтобы никто не читал эту книгу, кроме Вас, — со всей серьёзностью произнёс он. Он сжал подлокотники руками с такой силой, будто пытался резко встать, но был не в силах из-за своей травмы. Поэтому, он продолжал всё также сжимать их и смотреть на Пурнелла немигающим взглядом, словно пытался прожечь в нём дыру. — Я не верю во все эти бредни про Бога или Дьявола, про всякую мистику, но у меня до сих пор стойкое чувство, что эта книжка стала чем-то больше, чем просто сборником о моей жизни. И я не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал из-за неё.       — Хорошо, как скажешь.       «Ну и ну. Такого я от него точно не ожидал, — подумал Пурнелл, идя по коридору с книгой Саймона, зажатой подмышкой. — Всё-таки, довольно странная просьба, даже с учётом недавних событий. Господи, если бы можно было создать универсальное лекарство от всех болячек, я бы с радостью им воспользовался».       Доктор усмехнулся собственным мыслям. Врач-психотерапевт, с немалым стажем за плечами, рассуждает о панацее от всех болезней. Ну не глупость ли?       С другой стороны, его вполне можно было понять. Саймон оказался одним из тех пациентов, с которым было довольно много сложностей. Помимо того, что он и до злополучной травмы уже являлся замкнутым человеком, так ещё и жизнь не особо баловала его: об отце ничего неизвестно (возможно, просто бросил семью), с матерью он поддерживал слабые отношения, школьная подруга не приняла его чувства, что ещё больше усугубило его жизнь в учёбе.       Пурнелл на секунду задумался, ухватившись за последнее, как за хрупкую соломинку. А как звали эту девушку? Кажется, Софи. Да, точно! Именно она так часто приходила к нему, когда узнала о случившемся. Конечно, он понимал, что полностью запретить их общение с Саймоном не может. Если отрезать пациента от всех окружающих его людей, оставив только медицинских работников для его лечения, парень может и глупостей натворить. Но и позволить им часто и долго видеться тоже нельзя — не до конца ещё известно, какие у Саймона остались чувства к его подруге. Впрочем, для этого пригодится книга пациента, уж там-то он наверняка должен был оставить отдельную страницу для воспоминаний о неразделённой любви.       — А что есть любовь? — спросил он сам себя тихим шёпотом и тут же ответил на свой вопрос. — Для кого-то высокие чувства, возвращающие к жизни или губящие её. А для кого-то — не более, чем химический процесс для привлечения партнёра.       — Доктор Пурнелл! — позвал вдруг врача женский голос. Он звучал молодо и шёл позади доктора. — Доктор Пурнелл, подождите!       Он остановился, обернулся. По коридору к нему неслась со всех ног девушка лет девятнадцати, может чуть старше, одетая в синюю куртку-худи и темные штаны. Каштановые волосы девушки были собраны в причёску «конский хвост», однако от бега резинка начала ослабевать и волосы уже лезли ей прямо в глаза.       Пурнелл молчаливо стоял и ждал, когда же девушка добежит до него, затем ждал, когда она сможет отдышаться. Спортсменкой она явно не была, судя по тяжёлому дыханию, но может тут дело не в физических качествах, а в попытке успеть нагнать доктора из-за какого-нибудь важного дела?       — Здравствуйте, доктор Пурнелл, — наконец смогла выговорить она. — Я Вас целый день ищу. Хотя, Вы, наверное, уже и забыть успели, кто я.       — Насколько я помню, вы подруга Саймона, — предположил он. — Софи, кажется?       — Да, именно так. Я хотела поговорить с Вами насчёт наших разговоров с Саймоном. Меня сегодня не пустили к нему, когда я заходила в гости, — с лёгкими нотками возмущения произнесла она, всплеснув руками. — Я всего лишь хотела поговорить с ним, но меня чуть ли не силой вытолкнули из палаты! И сказали, что если я хочу говорить с пациентом, то должна сперва поговорить с его лечащим врачом об этом.       — В каком-то смысле они правы.       — Что Вы имеете в виду?       Пурнелл строго посмотрел на девушку. Не как врач на посетителя лечебницы, нет. Скорее, как воспитатель детского сада на ребёнка, которому много раз объясняли не совать пальцы в розетку, а он всё равно продолжает это делать. Конечно же, он старался держать себя в рамках приличия, но непонимание Софи очевидных вещей, начинало его раздражать.       — Дорогая Софи, — начал он, как можно более дружелюбным тоном, навесив фальшивую улыбку. — Я прекрасно понимаю, что вы волнуетесь за Саймона, но вы и правда слишком часто его посещаете. Поймите одну вещь: ваш друг пережил аварию, глубокую депрессию, а вдобавок ко всему, чуть не покончил с собой, лишив жизни двух ни в чём неповинных полицейских. Я ни в коем случае не виню своего пациента, но считаю, что такие частые встречи могут ухудшить его состояние. Кто его знает, какие на самом деле у него остались к вам чувства.       — Но… Я же только… — промямлила Софи.       — Да-да, желаете, как лучше, — перебил её доктор, подняв ладонь, чтобы девушка замолчала. Сейчас было важно убедить её в своей точке зрения, а для этого она должна его полностью выслушать. — Я тоже желаю, чтобы жизнь моего пациента стала лучше, но я не могу предугадать, когда и в какую сторону изменится его психологическое здоровье. Поэтому, если вы и правда желаете Саймону добра, сделайте ваши встречи чуть реже. Иначе, мне придётся вмешаться в это, чего не хотелось бы делать.       В одно мгновение доктор Пурнелл превратился для Софи из почти безобидного обычного врача в сурового и серьёзного человека, готового применить силу ради благой, как ему казалось, цели. Тяжелее всего ей было смотреть ему прямо в глаза, пока он монотонно говорил все эти слова. Стены коридора вдруг стали для неё серыми и неприветливыми, а сам коридор будто начал сужаться от слов доктора, грозя раздавить их обоих. Что это такое? Страх? Или может быть внутреннее чувство исходящей угрозы, которое невозможно объяснить словами?       Сжав покрепче кулаки, Софи заставила себя успокоиться и не отводить взгляд от Пурнелла. Давящее чувство страха постепенно отступало, но голос девушки всё ещё дрожал. Чтобы хоть как-то придать уверенности своим словам, Софи стала говорить как можно громче и твёрже.       — Может быть и так, но я всё равно продолжу приходить к нему. Даже если Вы мне полностью запретите с ним общаться, я найду другой способ поговорить с Саймоном. Да и в конце концов, график посещения гостей ведь никто не отменял?       — Верно, — сухо подтвердил её мысль Пурнелл. — Но опять же, предупреждаю: сведите ваши встречи на допустимый минимум. Если я увижу, что состояние Саймона ухудшается, я полностью запрещу вам обоим видеться.       — Как скажите, — не стала более перечить ему девушка. — Тогда, я зайду к нему завтра. Вы же не против этого?       — Лучше послезавтра. Саймону придётся пройти некоторые процедуры, чтобы улучшить своё состояние после недавних событий, — соврал Пурнелл. Ложь — порок, но малая ложь во благо всегда нужна.       — Хорошо. До свидания, доктор Пурнелл!       Попрощавшись с Софи, врач шумно выдохнул, потирая лоб, как после ушиба. Не хочется ему быть слишком жёстким, но ради выздоровления пациента придётся пойти на это.       Бум.       Пурнелл вздрогнул. На мгновение ему показалось, что его что-то толкнуло в левый бок. Однако ничего, кроме книги, у него рядом не было. Пурнелл взглянул на неё повнимательнее. С виду, ничего необычного, книга как книга. Тёмно-коричневая обложка в твёрдом переплёте, немного пожелтевшие и пропахшие сигаретами страницы. Единственное, что его насторожило, так это вздувшийся пузырь на обложке. Аккуратно надавив на него пальцем, Пурнелл ощутил, как пузырь податливо сдувается и исчезает. В тоже время, он почувствовал странный металлический запах.       Должно быть, переутомился, подумал он. К тому же, запах мог идти с улицы, через открытое окно. Решив, что так оно и есть, доктор успокоился и пошёл к себе в кабинет, рассчитывая спрятать книгу подальше от любопытных глаз. Он ещё не знал, что слова его пациента про «нечто большее, чем просто сборник о его жизни» не являются пустым звуком.