Ветер с севера

За краем белого плаща, судьбой избранника гордясь, За краем белого плаща, что никогда не падал в грязь... За краем белого плаща, пока не пробил этот час... Благословляю темноту, что окружает ныне нас. Лора Бочарова

Открыв глаза, он снова увидел неровный, тёмный потолок камеры и каменные стены с отсветами факела, горящего за дверью. Бриенна спала рядом, и было еле слышно её спокойное, медленное дыхание. «Любопытно, что бы она сказала, если бы я сейчас обнял её и прижал к себе? В конце концов, для чего ещё мужчина ложится рядом с женщиной?». Бриенна, кажется, давно смирилась с тем, что они засыпают вместе, по крайней мере, она ни разу не протестовала, словно бы совсем не замечала этого. Джейме же так и не понял, как относиться к их сну под одним одеялом. Любые их ночёвки с Серсеей заканчивались всегда одинаково и совсем не невинно, а больше ни с кем Джейме постель не делил. Просто лежать рядом с женщиной и слушать её дыхание — это явно было чем-то новым в его жизни. Братство считало их давними любовниками. Бриенна, скорее всего, смирялась с этим нарушением приличий из необходимости, а сам Джейме объяснял это удобством, хотя нередко ловил себя на мысли, что перейти границу пристойности его тело было совсем не против. Даже очень не против. Нечему удивляться, если полгода подряд проводишь ночи в темноте, одним боком прижимаясь к женщине и чувствуя её тепло. «Я просто слишком долго пробыл в разлуке с сестрой», — говорил он себе порой в попытке отвлечь затуманенный желанием мозг. «Я — королевский гвардеец и давал обет». Одно оправдание противоречило другому, и конца этой пытке не было. Он пытался думать о Серсее, но мысли о ней не приносили ему радости, только глубже загоняя во мрак. Страх разоблачения, азарт и опасность придавали вкус их с Серсеей страсти, у них никогда не было времени на долгие разговоры и медленное узнавание друг друга — только на жаркое, жадное слияние, воспоминания о котором давали сил дожидаться новой встречи. Любая заставшая их служанка могла положить конец их отношениям, донеся отцу, а после — Роберту. Им казалось забавным играть, притворяться, пытаться обдурить людей вокруг, стараясь замаскировать свою связь. Серсея приходила к нему в одеждах прислуги или скрывала лицо под капюшонами дорожных плащей, они встречались в забытых богами гостиницах на краю города, укрывались в каких-то подвалах и подземельях замка, запирались в чужих покоях и прятались в нишах. Порой, когда Роберт был мертвецки пьян, они предавались любви прямо на его постели, каждый миг ожидая, что он проснётся. Это было так остро, так на грани, так возбуждающе. Они словно каждый раз ходили по лезвию меча. Теперь Джейме думал, сколь многие люди на самом деле догадывались об этом, но просто молчали на сей счёт: хозяева постоялых дворов, служанки, охранники, наверняка Варис. Когда Джейме увидел, сколько тайных ходов имеется в стенах замка, он сразу понял, что паучьи шпионы наполняли стены и шептали тому на ухо все секреты дворцовых покоев. Евнуху по каким-то причинам было удобно хранить свои тайны, делясь лишь немногими. Их отношения с Серсеей были не только изменой жены мужу, это была порочная, запрещённая родственная связь. Они больше никогда не смогли бы быть друг другу просто братом и сестрой — только любовниками. Это было нарушение всех данных ими клятв и обетов — брачных Серсеи и рыцарских Джейме. Это было самое настоящее попрание чести белого рыцарства. И обман самих себя. Они узнали друг друга ещё в чреве матери, с раннего детства делили между собой все секреты, считали себя одной личностью в двух телах, и казалось, что эта неразрывная связь продлится вечно, до самой смерти. Но в какой-то момент они вдруг перестали быть близки друг другу, осознав, что всё это время любили придуманные образы. Серсея утверждала, что всё дело в нём — изменившемся, потерявшем руку и вместе с ней силу, но она сама тоже больше не была нежной золотой королевой из его снов. Джейме всю жизнь хранил ей верность и не мог допустить других женщин в свою жизнь. Она же, как видно, подобной щепетильностью не отличалась. Она сама сказала, что лгала ему тысячу раз. Лансель, Осмунд Кеттлблэк, кто ещё?.. Её красота с юности чаровала мужские сердца и сестрица пользовалась ей вовсю. Джейме с трудом делил её даже с Робертом: она принадлежала Баратеону по закону, а ему самому принадлежать никак не могла. Делить её ещё с кем-то он не хотел. Всё было слишком запутанно, и они сами загнали себя в эту ловушку. Но он любил её. Кажется, до сих пор любил. Нелепый плен в подземной пещере тянулся так невероятно долго, что порой ему казалось, что его прошлая жизнь — Серсея, турниры, рыцарство, война, Королевская Гвардия — была не с ним, а с каким-то другим Джейме Ланнистером. Весь его мир отныне сузился до тёмной камеры под землёй, силуэта и голоса Бриенны, трижды в день приносимой еды и ежедневной тренировки, конечно же. Это последнее обстоятельство было тем, благодаря чему он ещё окончательно не раскис. Торос, да хранит его Красный бог, дал ему то, чего больше никто не смог бы дать — надежду. Джейме не верил, что Бессердечная оставит его в живых, но тратить бесконечное подземное время на танец с мечами было куда приятнее, чем просто лежать на тюфяке и предаваться мрачным мыслям. Бриенна с радостью помогала ему возвращать прошлое умение, и в тот день, когда он впервые выбил из её рук меч и приставил свой к её горлу, человека счастливее, чем Джейме Ланнистер, в этом мире не существовало. Бриенна, впрочем, тоже едва не обняла его от радости — женщина любила звон стали, и он чувствовал, что их тренировки и ей помогали держаться на плаву. Они оба давно свыклись с полумраком и видели там достаточно сносно, чтобы сражаться. За эти полгода Джейме и к Бриенне привык так, будто они всю жизнь провели вместе. Он угадывал, что она ответит, договаривал за неё фразы, а иной раз и вовсе читал мысли, озвучивая то, что она только собиралась произнести. Они узнали друг о друге всё, что можно было узнать, потому что времени для разговоров в их тюрьме было предостаточно. Джейме мог назвать её любимый цвет, любимое блюдо, имя пса, что был у неё детстве; он знал, что она ненавидела розы и что любила своего отца больше всего на свете; однажды он даже услышал истории трёх её неудачных помолвок, и над сватовством сира Хамфри Вагстаффа они вдвоём смеялись так, что гулкое эхо ещё долго гуляло по коридорам. «Ты необычная женщина, Бриенна», — сказал он ей, — «Жаль, что сир Хамфри этого не понял». Она, конечно, смутилась. Тогда же он рассказал ей, что в Харренхолле возле медвежьей ямы разговаривал с её вторым женихом, Роннетом Коннингтоном. Бриенна настороженно подняла на него глаза и спросила, о чём был их разговор. «Я просто немного поучил его вежливости по отношению к знатным дамам», — пожал плечами Джейме, отказавшись говорить подробнее. Ни к чему ей было знать, что Коннингтон лишился парочки зубов от удара его золотой руки. Женщина оказалась интересным рассказчиком: она имела чувство юмора и чувство такта, а её обычная застенчивость постепенно отступила. Джейме испытывал отвращение к самому себе, вспоминая, как сам тогда, в прошлой жизни, называл её коровой и смеялся над её внешностью и молчаливостью. «Высокомерный, заносчивый ублюдок». С Бриенной ему было… спокойно. Пожалуй, именно спокойно, и никак иначе это нельзя было назвать. С ней было одинаково удобно и часами говорить, и целыми днями молчать, и просто целомудренно спать рядом. Джейме впервые встретил настолько приятного во всех отношениях человека. Он тоже рассказывал ей о себе, и сам не знал, зачем говорил даже о Серсее, таком личном и таком сокровенном… Серсея с самого детства была частью его, и совсем упустить эту часть жизни было всё равно невозможно. Язык сам рассказывал и рассказывал, словно он никогда в жизни ни с кем не говорил по душам. Должно быть, сумрак и близкое дыхание смерти заставляли его проговаривать вслух то, что мучило его всё это время… Впрочем, немалую часть их истории поневоле пришлось умолчать, иначе бы Бриенна наверняка его возненавидела. Джейме часто думал о сестре, но ловил себя на мысли, что почти ничего не чувствует, кроме горечи и глухой тоски. Ему казалось, что в его сердце прожгли дыру, и там теперь зияла пустота, которую ничем нельзя было заполнить. Он думал, что должен переживать и беспокоиться о судьбе Серсеи, волноваться о своих детях и убиваться по потерянному, но ничего этого не ощущал, как ни пытался себя заставить. Это его удивляло. Под землёй все чувства притупило, а после выжгло, как лесным пожаром, и на месте пепелища ничего больше не росло. «Чудовище. Бездушное чудовище». Всё, во что он когда-то верил — рыцарская честь, любовь Серсеи, слава семьи — теперь обратилось в гнилостный чёрный прах. Порой ему казалось, что и своя собственная жизнь ему стала так же безразлична, как судьба Серсеи, и только звон двух ржавых мечей в их камере напоминал ему, что он ещё жив. Или нет? Иногда, на грани сна и яви, ему вспоминались слова их старого септона, который повествовал своим скрипучим старческим голосом, пока Джейме отчаянно зевал: «Наш небесный Отец рассудит нас всех по нашим делам. Нераскаявшиеся грешники попадут в преисподнюю, что таится под землёй, в глубокой чёрной пропасти. Отец знает всё, от него ничего нельзя утаить, и те, чьи грехи тяжелы и зловонны, провалятся в седьмое, самое адское пекло и будут гореть там в муках вечно. Другие, чьи деяния были при жизни менее смрадны, будут до конца времён сидеть под землёй в ледяном холоде или глухой темноте и раскаиваться в своей грешной жизни». Что ж, если Отец уготовил ему вечную темноту на пару с Бриенной Тарт, то это ещё не самый худший вид наказания. Можно сказать, лучшее из того, что он заслуживает. Потом он вспоминал, что вместо небесного Отца его судила земная, хоть и не вполне живая, Кейтилин Старк, и ему становилось смешно. Что только не приходит в голову от долгого заточения… Его волосы и борода отросли и спутались, к запахам камеры и их тел он давно притерпелся, а однообразная простая еда насыщала, но не приносила удовольствия. Они с Бриенной пели, смеялись, рассказывали истории, мылись голышом в колдовском подземном озере, но никогда не забывали, зачем они здесь. За эти полгода острое чувство близости смерти ослабло, но так и не покинуло их совсем. В один из дней за дверью послышались одинокие мужские шаги, замок заскрипел, и в камеру вошел Торос. Он редко посещал темницу после того, как вручил пленникам мечи, предоставив сопровождать их на купание женщине, которую звали Длинная Джейна, а выносить вёдра — другим разбойникам.. Джейме никак не мог понять беспечности их тюремщиков: Кисель пропадал неизвестно где или спал так крепко, что можно было хоть плясать у него над ухом; еду им приносили хрупкие женщины; купать их тоже отводила женщина, которую им ничего не стоило бы схватить и принудить показать выход (Джейме, правда, не был уверен, что она исполнила бы это); Торос приходил к ним один и без оружия. Джейме как-то спросил у Джейны, не боится ли она их, на что та посмотрела на него глубокими серьёзными глазами и ответила: «Не боюсь. Это особое место, сир, и пока оно вас не отпустит, вы не выйдете отсюда». Это прозвучало так спокойно и уверенно, что Джейме вполне поверил. Он никогда не принимал всерьёз россказни про колдовство и магию, но здесь, под землёй, всё ощущалось совершенно иначе. Можно было сколько угодно убеждать себя в обратном, но место это и правда было странным, почти живым. Порой ему казалось, что толстые белые корни деревьев за их дверью шевелятся и шепчут его имя, отчего ему становилось не по себе. Торос спокойно и доброжелательно оглядел их и улыбнулся. — Давно не виделись, жрец, — сказал Джейме. — Верно, давно, — ответил тот. — Я не хотел больше приходить, но вчерашним вечером Владыка Света снова благословил меня видениями. Джейме закатил глаза и вздохнул. В Королевской Гавани Торос не славился набожностью, предпочитая объедаться на пирах, пьянствовать и сражаться. Последнее, как ни странно, у него получалось неплохо: он не раз побеждал даже Пса, но Джейме был невысокого мнения о таких победах. И глупец мог бы понять, что мечи Тороса поджигались не магией, а диким огнём, от которого шарахались лошади, а иногда и люди. Жрец был великолепен в своих ярких одеждах, размахивая бледно-зелёным горящим мечом, и Роберта это ужасно забавляло, а всех прочих, особенно младшего Клигана, раздражало. Джейме помнил, как на одном из турниров меч Тороса прогорел ещё до окончания схватки, и того оглушили обычной палицей, одним ударом отправив в грязь. Роберт тогда ржал до слёз, едва не подавившись вином, и в тот же день выдал Торосу увесистый кошель монет для покупки нового меча. — Я видел в пламени вас, сир, — сказал жрец, не обращая внимания на его тяжёлые вздохи. — И вас, миледи. — Дай угадаю, мы горели? — скептически спросил Джейме. — Вовсе нет. Пламя показывает картины прошлого и грядущего, и только мудрец способен разгадать все видения в нём, а я, увы, не мудрец. Я вижу их и толкую по своему разумению, но не всегда оказываюсь прав. Иной раз пламя показывает мне возможные события — те, что могут вовсе никогда не сбыться… С тех пор, как лорд Берик погиб здесь от руки Сандора Клигана, видения стали приходить всё реже, а после, с появлением леди Кейтилин, совсем прекратились. Я было решил, что мой бог перестал оказывать мне милость, но вчерашним вечером в пламени костра увидел вас обоих и пришел поговорить. Слова жреца были такой странной нелепицей, что Джейме не сразу нашёлся, что ответить. — Клигана вы тоже продержали в этой норе полгода? — Наш Охотник поймал его неподалеку от Каменной Септы и намеревался убить, но мы отвели его сюда, на праведный суд Владыки Света. Испытание боем выявило, что Клиган невиновен, и мы отпустили его. А лорда Берика, сражавшегося с ним, я воскресил милостью Владыки, в шестой и последний раз. Джейме насмешливо хмыкнул. — Я бы и без Владыки Света сказал вам, что Сандор Клиган победит Берика Дондарриона. Если вы хотели смерти Пса, не надо было давать ему в руки меч. Торос, будто не заметив насмешки, спокойно ответил: — Это был славный бой и справедливый. Наш бог решил, что этот человек ему ещё нужен, и мы были не вправе перечить его воле. Джейме фыркнул. — Твой красный бог сохранил ему жизнь затем, чтоб тот умер от ран в придорожной канаве, насколько я знаю. Блестящее предназначение, стоило ради такого победить в судебном поединке… Впрочем, раз уж мы заговорили об этом, я тоже требую испытания боем! — Увы, леди Бессердечная — не Берик Дондаррион, и этот холм больше не увидит справедливых судов, — грустно сказал Торос. — От тебя никогда не услышишь добрых вестей, жрец. — Боюсь, что это так, — ответил тот. — Чёрные крылья, чёрные вести… Джейме почувствовал неладное и понял, что страшится спрашивать, что имел в виду Торос. — Я сожалею о ваших утратах, сир, — тихо сказал Торос. — Кто? — почти шёпотом спросил Джейме, и сердце болезненно сжалось. — Ваша сестра и ваши… племянники мертвы. Ваш дядя Киван Ланнистер и ваш кузен Лансель тоже. «Мертвы, мертвы, мертвы». Бриенна тихо ахнула, зажав рот рукой. Торос со скорбным видом сложил руки на животе. Джейме молчал. Воздух в камере внезапно стал для него густым и вязким, не давая дышать, будто грудь придавило каменной плитой. Он не знал, сколько прошло времени, когда он, наконец, смог стряхнуть отупение и с усилием проговорить, не узнавая свой голос: — Как это произошло?.. Расскажи мне всё, что случилось в столице за эти полгода, что мы торчим здесь. — Боюсь, мой рассказ будет долгим и печальным, сир Джейме. Надеюсь, вы найдете в себе силы его выслушать. «У меня больше сил, чем ты думаешь, старик». Торос уселся на кривой стул посреди камеры и начал своё повествование: — Должно быть, сир, вы не знаете, что верховный септон обвинил вашу сестру и юную королеву Маргери в прелюбодеянии, блуде и разврате. Он также предъявил вашей сестре и другие, более тяжкие обвинения, — убийство предыдущего верховного септона и убийство короля Роберта, но их она отвергла. «А с блудом и развратом, стало быть, согласилась», — мрачно подумал Джейме. Вслух же он сказал: — Я знаю, Торос. Что было дальше? Жрец как будто удивился, но продолжил рассказ: — Септон назначил королеве Серсее публичное покаяние в своих грехах, определив, что она должна пройти обнажённой от Великой септы Бейелора до Красного замка. Перед тем её обрили налысо, а после пустили сквозь толпу горожан… Джейме зажмурил глаза. Проклятые развратные святоши. Смерть от сотен грязных лап была слишком даже для Серсеи, и он представить себе не мог, что она должна была чувствовать в этот момент. Ярость поднялась в груди, и он ясно вообразил, как сжал бы горло старого септона и давил, пока лицо не почернеет. Торос продолжил: — Королева Серсея с честью выдержала данное испытание, пострадала одна только её гордость. Горожане бросались навозом и выкрикивали грубости, но святое воинство не допустило их совершить ничего ужасного против кающейся грешницы. Джейме выслушал это с облегчением. Какова бы ни была Серсея, услышать, что её отдали толпе грязного мужичья, было выше его сил. — Королеве-матери было назначено проводить дни в молитве и покаянии в ожидании суда, что она и сделала, но вскоре стало ясно, что она не смирилась со своей участью. «Только тот, кто плохо знал Серсею, мог подумать, что она смирится и проведёт остаток дней в молитве». — Первый суд состоялся над действующей королевой Маргери и её кузинами, девицами Тирелл. Тиреллы в полном составе прибыли в город, принеся положенные жертвы и подношения богам. Прибыли также их наставники — септа и мейстер из Хайгардена, засвидетельствовав клятвой на Семиконечной Звезде, что леди Маргери и её кузины вели до брака жизнь простую и достойную, являясь образцами добродетели и оставаясь девицами. Септон, что объявлял леди Маргери женой Ренли Баратеона, подтвердил, что брак их так и не был консумирован по причине того, что лорд Ренли не мог его осуществить. Было объявлено, что он предпочитал мужчин, и оттого леди Маргери в их браке осталась невинной. Джейме посмотрел на Бриенну. Она так и сидела, глядя в пустоту, прикрыв рот рукой. — Свидетелей, что второй брак леди Маргери также не был осуществлен, нашлось немало: все видели, что король Джоффри погиб на собственном свадебном пиру, не успев обнять невесту на брачном ложе. В третьем браке — с королем Томменом — Маргери тоже осталась невинной, поскольку король был слишком мал и не мог делить с ней постель. «Я знаю. Я сам и двое моих братьев охраняли их первую и единственную супружескую ночь», — думал Джейме. — Однако, мейстеры заявили, что девственность леди Маргери была нарушена. Великий мейстер Гормон подтвердил это, но сообщил также, что те знатные девицы, что занимаются верховой ездой, часто лишаются невинности до брака в седле. Всем известно, что леди Маргери и её кузины едва ли не с рождения гарцуют на лошадях. Все прочие свидетели в голос уверяли, что Маргери никогда не оставалась в Королевской Гавани в одиночестве, даже ночью разделяя постель только с кузинами и служанками. — Что ещё за мейстер Гормон? Где Пицель? — Великий мейстер Пицель был убит в своих покоях в один день с вашим дядей Киваном. Виновных не поймали, хотя допрошен был весь Красный замок. Они словно растворились в ночи. «Скорее уж в скрытом ходе за камином». Он был почти уверен, что это дело рук проклятого Вариса, которому на руку было посеять смуту в столице. — Таким образом, королева Маргери и девицы Тирелл были оправданы, а обвинения против них объявлены ложью. Молодая королева, стойко приняв это решение суда, стала проводить свои дни в Красном замке в посте и молитве, желая очиститься от скверны и напраслины, дабы не запятнать имя своего мужа, короля Томмена. — Что с Серсеей? — напрямик спросил Джейме. Судьба девиц Тирелл интересовала его в последнюю очередь. — Ваша сестра… Говорят, смерть сира Кивана потрясла её до глубины души. Она не явилась в назначенный день на свой суд… Вместо неё явился дикий огонь. Великая септа Бейелора взлетела на воздух вместе с площадью, садами и доброй четвертью Королевской Гавани. Пожар бушевал три дня, и только чудом удалось сохранить оставшуюся часть города. Верховный септон, святое воинство и бесчисленное число горожан сгорели в один миг, многие потеряли свои дома и семьи. Говорят, будто пироманты заложили огонь в подземельях под септой, но он вышел из-под контроля, а старые его залежи воспламенились, поджигая город. Там же погиб и ваш кузен Лансель, явившийся свидетелем по делу обвинения Серсеи. Джейме буквально онемел. Он не мог поверить в слова Тороса, и в то же время они звучали как единственная возможная реальность. До него медленно доходило, что решить проблему таким способом было вполне в духе его сестры. Он ведь помнил, как восторженно она смотрела на дикий огонь, пожирающий Башню Десницы. Рассказывали, что в битве на Черноводной дикий огонь устроил пылающий ад, но всё же он помог разбить Станниса. Серсея, похоже, возомнила, что способна управлять им так же, как управлялась со своими подобострастными придворными. «Что ты наделала, Серсея… Что ты наделала…». Пока Джейме потрясённо молчал, Торос продолжил: — В городе начались беспорядки, но Золотые Плащи жестоко подавили их, завалив город трупами. Бунт удалось утихомирить, но любви к власти это не принесло. Принц Эйегон выступил на столицу и взял её почти без боя. Говорят, народ рукоплескал ему и развернул знамёна с драконом Таргариенов, а багряные знамёна Ланнистеров сжигали и топтали на улицах. — Как она умерла? — тихо спросил Джейме. Он был совершенно раздавлен услышанными от Тороса новостями. — Её удушили. Кто-то освободил из темницы Красного замка двух пленников — братьев Кеттлблэков. Один из них, кажется, королевский гвардеец, а другой — бывший командир Золотых Плащей. Их обвиняли в порочной связи с королевой Серсеей и выполнении для неё кровавых поручений, и поэтому сир Киван поместил их под стражу до суда. Они как-то проникли в её опочивальню, совершили над ней насилие, а после задушили. Оба были позднее зарублены королевской охраной, но жизнь королевы это уже не спасло. Кажется, их младший брат погиб при пожаре в Септе Бейелора, и он был главным свидетелем и соучастником её грехов. Наверняка они вознамерились отомстить за него. «Она спала с Ланселем, с Осмундом Кеттлблэком, а может, и с Лунатиком, почем мне знать…». Серсея возвеличила их, и они же её погубили. Джейме рассмеялся бы, если бы не было так больно. — Что с детьми? — глухо спросил он. — Дорн поддержал притязания Эйегона, и тело Мирцеллы привезли в столицу вместе с телом сира Бейлона Сванна, погибшего в Горном Приюте. Говорят, в этом как-то замешаны дочери принца Оберина, нашедшего свою смерть в Королевской Гавани. «Дочери Красного Змея. Песчаные Змейки». — Что касается Томмена, то он был найден погибшим в день захвата города. Говорят, будто он оступился и упал с лестницы, погнавшись за своим котёнком, но многие не поверили в это, учитывая обстоятельства смерти Серсеи. Джейме услышал короткий всхлип и обернулся к Бриенне, поняв, что она плачет. Сам он, как ни больно было слышать Тороса, так и не смог проронить ни слезинки. «Отец говорил, что мужчине позорно плакать: слёзы — признак его слабости. Заплакал бы ты сейчас, услышав, что случилось со всей нашей семьёй, отец?». В камере было тихо. Оглушающее тихо. Торос, помявшись, добавил: — В городе произошли ужасные вещи. Невинные дети стали жертвами разногласий их отцов, дедов и прадедов. В дни смуты всюду правят только месть и жестокость, они беспощадны и бесконечны, и порождают всё новые и новые убийства. Я знавал человека, оставившего свои мечты и жившего ради мести, и, видит Бог, жизнь его закончилась в крови. Горько об этом говорить, но Ричард тоже погиб. — Я по нему горевать не буду, даже не проси, — сказал Джейме. Торос как будто и не услышал, продолжая задумчиво, словно сам себе, рассказывать: — Говорят, Ричард ворвался в Красный замок, поражая всех вокруг своим мечом, окрылённый свершившимся правосудием. Я думаю, он был счастлив, что помогает вернуть отнятое своему принцу, и надеялся служить ему так же верно, как его отцу. Но каждый боец рано или поздно встречает соперника сильнее себя. В тронном зале на Ричарда кинулся громадный, как бык, королевский гвардеец, и они насмерть сцепились, в конце концов поразив друг друга. — Что ещё за громадный гвардеец? — спросил Джейме. Ни Меррин Трант, ни Борос Блаунт никак не подходили под это описание, все прочие члены гвардии были либо мертвы, либо отсутствовали в столице. — Никто не знает, откуда он взялся, но король Томмен ввёл его в состав гвардии совсем недавно по поручительству некого Квиберна. Он был восьми футов ростом, а сир Борос как-то спьяну проболтался, что этот великан никогда не ел, не пил и не посещал уборную. Когда с его огромного мёртвого тела сняли доспехи, внутри обнаружилась лишь гора гниющего мяса, поэтому сложно сказать, что он из себя представлял. Джейме знавал только одного человека такого роста, и он был давно мёртв. — Я знаю также, что этот гвардеец выбрал Ричарда из десятка других противников, едва только увидев его шлем в виде собачьей головы среди других. Он словно не замечал ударов, пока Ричард не вогнал ему прямо в щель забрала свой кинжал. Они с Ричардом буквально искромсали друг друга на куски. А ведь я говорил, что шлем мертвеца не принесёт добра… Джейме попытался представить эту сцену, и воображение услужливо нарисовало жуткий бой возле железного трона. Кажется, Квиберн забирал умирающего Гору в свои подземелья, и что он с ним после сделал, было ему неизвестно. Быть может, он преуспел там, где не преуспел Пицель, каким-то образом вылечив Клигана… Но как тогда быть с черепом, отправленным в Дорн? Впрочем, так взъяриться от вида шлема младшего Клигана мог только его старший братец. Весь двор знал о вражде между ними, которая только чудом и велением короля не перерастала в настоящее смертоубийство. Мёртвый Гора против мёртвого Пса… Поистине, бой, достойный песни. — Откуда ты всё это знаешь, жрец? Это пламя показывает тебе картины прошлого? Торос неожиданно хитро улыбнулся: — Хоть я и провожу свои дни в этой пещере, всё же у меня остались друзья в столице, и немало. — В этом проклятом городе, похоже, все за всеми следят. Даже оборванный разбойник имеет шпионов в Красном замке. Торос хохотнул, а после добавил, посерьёзнев: — Пламя вчера показало мне многое. В том числе и вас. Я видел вас двоих во тьме… Джейме насмешливо фыркнул. — … Вы оба держали в руках мечи, и они светились неземным серебристым сиянием, освещая только пространство вокруг вас. И вскоре из кромешной темноты медленно выехали всадники, окружая вас двоих. Их лики были страшны, а в глазах сияла сама смерть. Призраки ночи. Живые мертвецы. Они обступили вас и кинулись вперёд, а ваши мечи замелькали, обороняясь. Оружие плело серебристую сеть, защищая вас, а после загорелось ярким пламенным светом, и призраки отступили… В свете мечей стало видно, что над вами высится гигантская ледяная Стена… Поначалу Джейме намеревался поиздеваться над бредовыми видениями жреца, но когда тот пересказал ему давний, полузабытый сон, по спине побежал холодок. Торос продолжил: — Я также видел замок, утонувший в снегах. Серый, окружённый двойной стеной, а на его башнях реял лютоволк. — Винтерфелл, — уверенно сказал Джейме. Торос кивнул. — Замок был пуст, а на его стене стояла бледная рыжеволосая дева, с ног до головы одетая в чёрное. К ней по снегу крались тени, она звала на помощь, но никто не откликался, и вскоре тьма поглотила всё вокруг. Я не смог истолковать это сам и решил прийти к вам. — Как видишь, мы уже в темноте, а наши мечи у нас отняли. Владыка Света шлёт тебе своё повеление отпустить нас и вернуть назад наше оружие. Торос не поднимал глаз от пола. — Увы, я больше не распоряжаюсь в этих пещерах. Завтра за вами придут. Проговорив это, он внезапно встал и направился к выходу. Уже у дверей он обернулся и обратился к Бриенне: — С вашим отцом всё в порядке, миледи. Я нарочно узнал. Он жив и в добром здравии. — Спасибо, Торос, — тихо откликнулась женщина, и дверь закрылась.