Ветер с севера

Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси-ка сначала меня, как я жил. Мария Семёнова

Угли посерели и подёрнулись пеплом, но под ними ещё вовсю теплилась огненная жизнь. Стоит только поворошить палкой и подбросить дров, как пойдёт густой тёмный дым, встрепенётся пламенный язык, осветит всё вокруг и начнёт нетерпеливо пожирать дерево. Сандор сидел на бревне возле дотлевающего костра и молча смотрел в темноту. Его попутчики давно спали. Каждый из них уже откараулил свои положенные часы, его очередь была последней. Час волка. Самое глухое и тёмное время ночи, когда сильнее всего слипаются глаза. Едва начнёт светать, он разбудит их всех, и они продолжат свой путь на север. Он принял смену от Джейме Ланнистера, сторожившего их в час совы. Теперь тот уже забрался в палатку к своей громадной женщине и видел, наверное, десятый сон. С их последней встречи золотой Лев Ланнистеров изрядно полинял и будто выцвел, перестав вечно улыбаться и ослепительно блистать самыми дорогими доспехами. Ещё он умудрился где-то расстаться с правой рукой. Рукой воина. Любопытно знать, чего он стоит теперь. Прежде это был славный соперник, хоть и полный гордыни и пустохвальства. Сандор нередко побеждал его на турнирах, не чувствуя никакого смущения. Один идиот как-то спросил его, не боится ли он сваливать в грязь самого брата королевы. Ответ отбил у него охоту спрашивать, да и вообще разговаривать с Псом. Королевским Псом. Псом Ланнистеров. Теперь Пёс мёртв, и ни к чему больше о нём вспоминать. Пёс умер на берегу Трезубца, брошенный там девчонкой Старков. Она всегда была мелким злым волчонком, и он ничуть не удивился, когда она оскалила зубы и удрала прочь, не оказав ему последней милости. Быть может, надо поблагодарить её за это, если паршивка ещё жива. Окажись она чуть милосерднее, его тело гнило бы сейчас прямо на берегу или в безымянной могиле, а не тащилось бы на север непонятно зачем вместе с калекой, угрюмой бабой, болтливым межевым рыцарем и тощим оруженосцем этих троих. Сандор вспомнил, как дремал на скрипучем деревянном лежаке в своей келье, когда в дверь отчаянно замолотили. Он открыл и увидел брата Виллема, выпучившего глаза и запыхавшегося от бега. Тот знаками показал, чтоб Сандор одевался, брал мертвецкие носилки и быстро шёл за ним. «Опять прибило трупы к берегу», — думал он тогда, но реальность оказалась куда удивительнее. Когда он пришёл на берег, то увидел распластанное на мостках причала тело в ланнистерской одежде, одетую по-мужски высокую женщину, когда-то давно бывавшую на острове, и двух её тогдашних спутников. Все они замёрзли и стучали зубами, а их плащи обросли сосульками и снегом. Лодка, доставившая их сюда, была привязана неподалёку. Тело же внезапно застонало и зашевелилось, повернувшись к свету фонаря, и оказалось изрядно отощавшим и смертельно бледным Джейме Ланнистером. Удивляться было некогда: брат Виллем торопливо указал на Джейме, на носилки и вершину холма, что, очевидно, стоило понимать, как «грузи его сюда и скорее тащи к старшему брату». К нему, куда же ещё. Не надо было быть мейстером, чтоб увидеть, что Ланнистер плох, но старший брат и не таких умел вытаскивать с того света. Взять хотя бы его собственное выздоровление. Будь он чуть набожнее, можно было бы назвать его божественным чудом, но Сандор знал, чего это чудо стоило им обоим — ему и его целителю. Он переместил Ланнистера на носилки и взялся за передние ручки, ожидая помощи брата Виллема, но того опередила страшная баба. Она схватилась за другой конец так решительно, что перечить ей никто не подумал. Что ж, с виду она была здоровенной, может, и дотащит до вершины холма… Она и правда не оплошала, несясь вперед с таким бычьим упорством, что носилки то и дело тыкали Сандору в зад. Прежде он мог бы сказать ей пару ласковых и попросить утихомириться, но теперь так свыкся с обетом молчания, что только зыркнул на неё через плечо и ускорил шаг. Ожидавший их старший брат указал на пустую келью, где Клиган сгрузил тело на лежак, а после вышел и направился к себе. Уснуть в ту ночь ему так толком и не удалось: за стеной монах принялся за лечение, а рычание и стоны раненого и наверняка подмороженного Льва говорили, что тот ещё поборется за жизнь. Сандору было любопытно тогда, откуда вся эта компания появилась на причале, но спросить было не у кого, да и говорить ему не разрешалось до следующей исповеди, бывавшей у них раз в две недели. Он думал о том дне, когда сам так же лежал в келье, а старший брат, привёзший его сюда на лодке, вливал ему в рот горькое питьё. Тот день навсегда изменил его жизнь. Он собирался умирать и кричал от боли, насылая проклятья на голову монаха, но на самом деле был так же бессилен, как орущий младенец. Старший брат смазывал его раны чем-то едким, ставил свои примочки, шептал молитвы, и, кажется, пару раз вовсе не по-монашески выругался. Наверняка он обрадовался, когда его буйный пациент наконец провалился в забытьё. Следующие дни Сандор то валялся без сознания, то блевал в деревянное ведро, то спал, то рыдал и стонал от боли, когда монах принимался чистить рану. Он с полсотни раз просил оказать ему последнюю милость, но милосердие было чуждо этому человеку и его богам. В полубреду он наболтал ему много лишнего: зачем-то говорил об Арье и её сестре, глупенькой нежной Пташке, оставленной на съедение львам… о том, как её избивали, а он стоял и смотрел, о сучёныше Джоффе, о насильно взятой песне и о своём дезертирстве … Вряд ли старший брат мог понять его прерывистую речь, но вскоре оказалось, что ничего из сказанного он не забыл. Когда он пошёл на поправку, монах явился в его келью и напрямик спросил его, какой путь он изберёт. Идти ему было особенно некуда, а его могила теперь красовалась в Речных землях. Боги определённо наказали его за страшное богохульство, сыграв с ним странную шутку, поэтому единственным местом, где он смог найти приют, оказался этот божий дом. Так, после недолгих размышлений, Сандор принял решение остаться. Старший брат быстро втолковал ему, как они здесь живут, и вежливо, но твёрдо пояснил: либо он принимает их правила и обычаи, либо может валить куда подальше прямо сейчас. Монах вообще не был похож на кроткого святого человека и шутить с ним вовсе не хотелось. Он был здесь хозяином в собственном доме, а Сандор своего дома не имел. Пришлось смирять себя, и, хочешь не хочешь, следовать всем этим глупым правилам, что они тут выдумали: обритая наголо при вступлении в послушание голова, ежедневный труд на благо общины, молитвы и исповеди, посещение служб, постоянное молчание, скромные и пугливые братья… Всё это было той ценой, которую Сандор заплатил за свою жизнь, за возможность потеряться, исчезнуть из мира навсегда. Он был в нём Псом Ланнистеров, но старший брат сообщил ему, что знать не хочет никакого имени, кроме данного ему при рождении. Так он навсегда распрощался с этим позорным прозвищем. Монашеский сан, конечно, никто ему давать не спешил, да и сам Сандор никаких обетов приносить не собирался. Быть безмолвным послушником его вполне устраивало. Нога заживала плохо и болела, он хромал и злился на всех и вся, но вскоре ему нашлось дело, в котором он смог отвести душу и отвлечься. Река, на берегах которой велись постоянные бои, часто приносила в септрий трупы — мужские, женские, детские — и все они нуждались в погребении. Старший брат всучил ему лопату, указал место и отправил копать могилы. Первая из них вышла кривой и неглубокой, но он быстро научился рыть их пристойно, ведя длинными ровными рядами, занявшими всё кладбище. Тщедушные монахи с радостью вверили ему это занятие, и отныне оно стало основной его работой на острове. Доить коз и полоть гряды брат поручал другим его обитателям. Сандор был с этим полностью согласен. Однажды, выкопав очередную могилу, он подошёл к принесённому братьями мертвецу и вздрогнул. Ветер отогнул полу холстины, которой было прикрыто тело, обнажив мальчишеское лицо — бледное, покрытое веснушками, обрамлённое копной спутанных рыжих волос. Смерть парнишки была недавней и быстрой: одним резким ударом его разрубили почти пополам, от плеча до пояса, а его широко раскрытые глаза до сих пор хранили испуг. Река приносила им разные трупы, порой гораздо худшие, но этот до того напоминал ему свою собственную давнюю жертву, что сердце ёкнуло, а руки внезапно задрожали. «Ты убил Мику! Убил! Убил! Убил!», — зазвенел в голове полный ненависти девчоночий голос. Он вспомнил, как тот самый Мика прятался в лесу, надеясь, что его не заметят. Как бежал, безуспешно пытаясь скрыться от боевого коня. Вспомнил резкий удар и хрип, судороги умирающего тела. И глаза. Глаза, полные смертельного ужаса… Этот мёртвый мальчишка, конечно, не мог быть им, но хотя бы теперь он его похоронит. Через мгновение Сандор справился с собой, поднял лёгкое тело на руки и осторожно опустил в могилу. «Спи спокойно, Мика». С этого дня порой, в бесконечной череде мертвецов, ему думалось, что он хоронит тех, кого сам когда-то убил. Старший брат часто говорил ему об искуплении грехов и прощении, и Сандор, никогда прежде не размышлявший обо всём этом, неожиданно многое осознал. Раньше он часто бахвалился количеством убитых им людей, а теперь по праву мог хвастаться не меньшим числом выкопанных могил. Ярость и ненависть, которые полыхали в нём, словно бы уходили в землю. К концу дня он бывал совершенно обессилен и пуст, годен только на то, чтобы завершить все положенные дела, поесть да свалиться на тюфяк. Молчать неделями не составляло ему большого труда: он и прежде, во времена своей службы при дворе, говорил не слишком много — больше слушал и запоминал. Но исповеди были обязательны на этом странном острове. Иногда он пытался представить, в чём исповедуются тощие монахи с постными благочестивыми рожами, годами не покидающие острова. Однажды он спросил об этом у старшего брата, но тот просто ответил: «Не воображай себя худшим грешником здесь, брат Сандор. Каждый из них носит в душе свои прегрешения. О некоторых лучше даже и тебе не знать». Старший брат умел внушить к себе доверие, и Сандору нравилось, что тот тоже когда-то был воином. Только такой же, как он сам, мог понять его, и только с ним он мог говорить открыто. Первые его исповеди, впрочем, были весьма странными: Сандор то мрачно отмалчивался, не отвечая ни на какие вопросы, то огрызался и злился, упрямо не желая пускать кого-то себе в душу. Старший брат молча кивал и оставлял его в покое, но в следующий раз разговор начинался заново — со случайного вопроса или отстранённого замечания. В конце концов, Сандор сам не заметил, как вывалил, как на духу, всю свою жалкую жизнь. Он говорил о своём детстве и глупых мечтах о рыцарстве, вспоминал раннюю смерть матери и кражу деревянной игрушки Григора, жаровню с углями, навсегда разделившую его жизнь на до и после. Рассказывал о предательстве собственного отца, закрывшего глаза на произошедшее, о скором помазании Григора на рыцарство, о странной смерти отца и сестры, своём уходе из дому и бесконечных скитаниях в солдатских лагерях Ланнистеров. Первое убийство и сотни последующих, кровь и вино, сражения и запах смерти, спокойная жизнь в столице телохранителем сначала Серсеи, а затем принца Джоффри, дезертирство и поиски своего угла, нелепая «смерть»… Монах не оценивал его, он просто молча слушал, а порой и сам что-то говорил. Его слова были простыми и мудрыми, далёкими от напыщенных речей септонов. Однажды Сандор с удивлением заметил, что разговаривает с ним спокойно, будто бы годами копившиеся желчь и презрение ушли, оставив только глухую тянущую пустоту. Было бы поистине странно, если бы в этом его рассказе не появилась Санса Старк. Наверно, старшего брата удивляло, что своим главным грехом этот огромный жуткий человек считает вовсе не многочисленные убийства, а то, что он допустил, чтоб её избивали и унижали при дворе. Убитым он давно и счёт потерял, но это было той частью жизни, за которую ему было действительно стыдно. Каждая его исповедь неизменно касалась её, и, в конце концов, любой идиот уже додумался бы, что она ему небезразлична. Старший брат идиотом не был, он сразу понял всё гораздо лучше, чем сам Сандор. Выслушивая рассказы о ней, он благоразумно не упоминал ни о каких чувствах, но вид имел до того понимающий, а улыбку до того бесящую, что Сандору иногда хотелось напиться до беспамятства и валяться в своей келье. Прежде, в столице, он всегда так и поступал, но на Тихом острове это было невозможно. Старший брат мигом раскусил его любовь к выпивке и пресёк любые мечты о ней. Жуткие месяцы наедине с собой и своими собственными мыслями приводили его в бешенство, но в итоге он перестал так отчаянно нуждаться в винном дурмане. Вино теперь имело для него вкус прошлой жизни, и он не слишком-то стремился испробовать её вновь. Жизнь его шла своим чередом: он исполнял свою работу, посещал службы и прислуживал за столом, почти смирившись с нынешним положением. У него был свой угол и братья, которых он порой втайне презирал за их слабость и смирение, но всё же они не гнали его, а большинство из них довольно скоро научились смотреть ему в лицо без отвращения. Это было ценно. Он был с ними, но, кажется, так и не стал одним из них. Так было всегда, сколько он себя помнил. Он никогда не заводил близких друзей, с сослуживцами общался ровно, но отстранённо, и не имел постоянной бабы, отделываясь случайными шлюхами. Единственным его вечным спутником было вино. На этом острове всё было совершенно иначе и одновременно так же. Никто не стремился познакомиться с ним ближе, разве что старший брат имел обыкновение разговаривать с ним по душам. Он стал первым человеком, кого интересовало, чем живёт и о чём думает Сандор Клиган. В один из осенних дней на Тихий остров заявилась здоровенная девка, сопровождаемая септоном Мерибальдом, рыцарем и оруженосцем-недомерком. Они пробыли здесь совсем недолго, но Сандора отчего-то смутил их визит. В положенное время он напрямик спросил старшего брата, что они все здесь позабыли. Тот ответил, что они искали Пса и Сансу Старк. Намеренно ответил, конечно, наблюдая за его реакцией. Сандор не смог сдержаться, жадно выспрашивая все подробности их поисков. Он уговаривал себя, что ему было не слишком интересно, но в глубине души знал правду — это взволновало его больше, чем должно было. Скоро они уехали, а его одолела какая-то глухая тоска. Старший брат неведомым образом угадал её причину и сказал ему, что поиски Сансы ни к чему их не приведут. И оказался прав. Вскоре Мерибальд вернулся в септрий с вестью, что на них напали разбойники, пленили и увезли с собой. Слишком много этих хреновых недобитков ползало по лесам Речных Земель после войны. Сандор никогда не следил за временем, проведённым здесь: день следовал за днём, и, по большому счёту, ему было неважно, сколько их прошло. Должно быть, минуло полгода, а то и больше, прежде чем к их пристани причалила лодка с Ланнистером и всё той же девкой на борту. Когда Лев пошёл на поправку, Сандор отчего-то снова не мог найти себе места. Он понимал, что они скоро уедут, и отчаянно хотел знать, что с ними произошло. Однажды днём старший брат явился в его келью и знаком показал, что разрешает ему говорить. Сандор кивнул и уселся на лежак. — Наши гости скоро покинут нас, — сказал монах. Сандор и так это знал. Кто-кто, а Ланнистер никогда не останется здесь поститься и возносить молитвы. Он всегда был надменным гордецом, и смирить его одной только раной было невозможно. — Сегодня вечером я поговорю с ними и узнаю, куда они намерены продолжить свой путь. Всё теперь переменилось… Новый король, новые лорды и новый мир. Я хочу спросить тебя, брат Сандор, поедешь ли ты с ними или останешься у нас, смиренно продолжая своё служение? — С чего я должен ехать с ними? Они мне никто, — хрипло ответил он тогда. Старший брат едва заметно усмехнулся и спокойно продолжал: — С того, что сегодня вечером я расскажу им, что Санса Старк нашлась. Она теперь в Винтерфелле, и она — вдова. Леди Бриенна, вероятно, захочет проследовать на Север и защитить её. Что до остальных, то в них я менее уверен, но и они могут сделать то же самое. Крайне вероятно, что сделают. Север ждёт великая война, брат Сандор, и они могут отправиться туда по своей воле, если осмелятся. Я спрошу тебя еще раз — поедешь ли ты с ними или останешься здесь? Вопрос был непрост. Он знал о новом короле и войске мертвецов на севере, не знал только, что Пташка сейчас там и под угрозой. Новостью стало и то, что она овдовела. Неужто Бес подох?.. Говорили, что он сбежал из темницы, где ожидал казни, да, видно, всё-таки снова попался… Иногда Сандор думал, что Санса покинула Семь королевств, направившись в Вольные города, или вовсе умерла. Она до сих пор часто являлась ему по ночам: пела свою песню под горящим зелёным небом или была непристойно обнажённой — зависело от того, какие сны его посещали. Молитвы и покаяния не смогли выколотить её образ из его головы. Однажды он просто сознался себе, что втрескался, как последний придурок, но говорить об этом кому-то ещё точно бы не стал. Кроме старшего брата, конечно, но тот и так давно это понял. Сандор тогда долго молчал. Он привык к Тихому острову, но все чаще чувствовал, что эта жизнь не для него. Он заученно произносил молитвы, не особенно вникая в смысл, постился и исповедовался, потому что так было надо, но никогда не смог бы полностью посвятить душу богам. Он знал, что бывает жив только с мечом в руке, и никакая лопата его всё равно заменить бы не смогла. Иногда он представлял себе, каково было бы остаться здесь и состариться, никогда не возвращаясь в мирскую жизнь… Потом он смотрел на брата Гвендона, дряхлого восьмидесятилетнего старца, который безучастно бормотал молитвы и пускал то слюни, то ветры, и ему становилось страшно. Он представлял себя на его месте, и его разум восставал против этого. Его славный боевой конь, Неведомый, тоже чах в тесных монастырских конюшнях, лишённый свободы, и сердце кровью обливалось смотреть на него… Но ехать на Север, да ещё в такой странной компании? Что ждёт его там? Пташка? Давно уже не милая невинная девочка, а расцветшая женщина и к тому же вдова. Жизнь наверняка выбила из её головы все глупые песни и сказания. Он просил её спеть про Флориана и Джонквиль, а она спела ему Гимн Матери, словно бы предрекая его духовную стезю. До сих пор его сердце часто колотилось, когда он слышал слова этой песни. Что он ей скажет? А может, ничего и не придётся говорить: едва ли она захочет вспоминать глупого королевского Пса, слишком много рассказавшего ей о своей жизни. Он только дышал на неё винными парами, рычал и оскорблял, а сам ничего не мог сделать, когда ублюдок Джофф отдавал свои приказы. Он говорил ей какие-то глупости, учил её становиться удобной и приятной, но это не спасло её ни от короля, ни от карлика — этого мерзкого уродца, за которого её выдали. Он пришёл спасти её в ночь битвы на Черноводной — пьяный и безумный план, — но она отказалась с ним пойти. И правильно сделала. Он едва не завалил её прямо на её девичьей кровати, стремясь получить то, чего так отчаянно желал. Едва ли она смогла бы сохранить своё девичество, таскаясь с пьяным Псом по грязным дорогам и трактирам. Если его одного схватило проклятое Братство, то с ней погоня настигла бы их гораздо быстрее, навсегда замарав её честь этим побегом. А если бы не погоня, а банда головорезов навроде тех, что увезли в неизвестном направлении Тартскую девку?.. Он даже чумазую, похожую на мальчишку Арью не смог сохранить, где ему было уберечь красивую благородную леди… Зачем ему вообще быть на Севере? Не проще ли остаться здесь? Или всё же уехать? Снова сесть на Неведомого, напоследок повоевать как следует, забрав с собой в пекло столько мёртвой сволочи, сколько сможет, и умереть с мечом в руке?.. — Если они двинутся на север, я еду с ними, — решившись, сказал он в надежде, что старший брат его поймёт. «А если не двинутся, то я всё равно поеду туда, один». И монах понял его, согласно кивнув. — Я вернусь вечером и сообщу, что они надумали, — сказал брат. И вот теперь он сидит у догорающего костра и слушает завывание ветра в ветвях, а его нежданные попутчики дрыхнут в палатках, предоставленных им старшим братом. «У меня есть три небольших палатки, как раз подходящие для вас. Две для мужчин и одна для леди Бриенны», — сказал он им тогда, но Ланнистер распределил места по-другому… Старший брат принял это путешествие близко к сердцу. Он не только снабдил их провизией и тёплыми вещами, но и подробно рассказал, в каких местах друзей Тихого острова может ждать радушный прием, а каких стоит опасаться. Трое из них были слишком известными, чтобы запросто разгуливать без риска быть узнанными, поэтому Джейме, Бриенне и Сандору предназначались длинные бурые рясы и шарфы, наполовину скрывающие лица. Сандор вообразил тогда, как странно будет смотреться их процессия: трое высоченных плечистых монахов и один рыцарь с тощим оруженосцем. Неизвестно, кто кому был защитой. Лошадей обитель, увы, предоставить не могла, так что они начали свой путь пешком, нагрузив на Неведомого всю поклажу. Деньгами септрий тоже был не слишком богат, поэтому предполагалось, что они проделают этот путь, как босоногие бродячие септоны, или разживутся лошадьми каким-то божественным чудом, не иначе. Сандор представлял себе, сколько заняла бы их дорога до Винтерфелла в таком случае, и впадал в уныние. В конце концов, он решил, что никогда не поздно будет оставить своих попутчиков, ускакав вперёд на Неведомом, если они ему осточертеют. Впрочем, Хиль Хант оказался не так прост, как выглядел с виду. Он выгреб из своей котомки небольшой мешочек с золотыми монетами, немало всех удивив. Должно быть, богатей Ланнистер чувствовал себя глупо, в кои-то веки оказавшись нищим по сравнению с простым межевым рыцарем. Хиль объяснил своё богатство стиркой каких-то дублетов, в подкладках которых он обнаружил зашитые монеты. Сандор хмыкал, слушая его: если помазанный рыцарь занимается стиркой чужих тряпок, что же можно сказать про рыцарство в целом?.. Удача была на их стороне, и постепенно они смогли разжиться более-менее сносными лошадьми. Не слишком резвыми, но надеяться на что-то лучшее в крестьянских селениях посреди зимы не приходилось. Они и так отдавали по дракону за каждого паршивого коня, и Сандор думал, что оглохнет от скрипа зубов Хиля Ханта, возмущённого таким расточительством… Пока Сандор предавался воспоминаниям, забрезжил рассвет. Пора было снова трогаться в путь. Он сгрёб угли в кучу, подкинул ещё дров и встал, расправив затёкшие плечи. Потянулся, захрустев суставами, и двинулся отлить, а потом направился будить своих попутчиков. Первым, как всегда, вскочил Подрик. Прежде он служил оруженосцем Бесу, но бежал из столицы, и Сандор так толком и не понял, кому он теперь принадлежал. Парень в равной степени помогал всем троим, выполняя свои обязанности без малейших жалоб. Он и ему порывался помочь, но быстро усвоил, что называть его «сиром» — плохая затея, поэтому теперь благоразумно держался на почтительном расстоянии. Он вылез из палатки, загремел котелком и отправился топить снег, чтоб сварить кашу. Вполне сносную для мальчишки кашу. Следом за ним, отчаянно зевая, выполз Хиль Хант, беспрерывно жалуясь на холод и своё тонкое одеяло. — Так возьми пример с этих и обними ночью Подрика, авось согреешься, — посоветовал ему Сандор, кивнув на соседнюю палатку, хранившую тишину. — Гляди, чтоб я не залез к тебе, Клиган. Ты покрупнее Подрика, и тепла от тебя больше, — отпарировал Хиль, направляясь к ближайшему кусту. Сандор хохотнул. Ему почти нравился этот острослов, никогда не терявший присутствия духа. Хиля Ханта совершенно не пугал ни вид Сандора, ни его репутация. Он сразу принялся общаться с ним на равных, в отличие от Ланнистера и его девки, долго воротивших от него носы. Два бездомных межевых рыцаря, один из которых вовсе не рыцарь, — у них с Хантом было немало общего. Он подошёл к соседней палатке и отогнул полы, уже заранее зная, что там увидит. Сладкая парочка спала, обняв друг друга и замотавшись во все возможные одеяла. Им-то точно не было холодно этой ночью. Разве что в те часы, когда один из них был на страже. Можно было почти смутиться, увидев эти крепкие объятия и блаженные сонные лица. Особенно забавно это смотрелось, учитывая, что оба спали в монашеских рясах. Сандор давно наблюдал за ними и совершенно ничего не мог понять. Менее подходящих друг другу людей сложно было бы найти, но они каким-то странным образом всегда держались вместе, будто обозначив миру, что они лучшие друзья. Вот только лучшие друзья обычно не спят в обнимку, не смотрят друг на друга этими томными загадочными взглядами и не посылают друг другу такие неуловимые улыбки. Не знай Сандор Джейме Ланнистера с юности, он мог бы предположить, что Лев влюбился в эту огромную нелепую девицу… Но он его знал, и картинка в голове никак не складывалась. За одну улыбку этого золотого рыцаря любая девка в Королевской Гавани, не задумываясь, отдала бы ему свою невинность, но Сандор давно понял, что Джейме предпочитал им всем постель Серсеи. Сравнивать её и Бриенну нечего было и думать. Но, может, Лев просто однажды устал от глупости и высокомерия своей мерзкой сестры?.. Относительно Бриенны точно никаких сомнений не было: днём она держалась довольно отстранённо и не кидалась на Ланнистера с поцелуями, но и слепец бы понял, что деваха влюблена по уши. Никаких подозрительных стонов из их палатки, впрочем, не было слышно. Оставалось только смотреть и ничего не понимать. — Подъём, голубки, — проскрипел Сандор, но ответа дождался только с третьего раза. — Отвали, Клиган, — сонно пробубнил Ланнистер, намереваясь продолжать спать. Бриенна была куда серьёзнее, поэтому, как всегда, смутилась, выпуталась из одеял и его рук и принялась спешно выползать вон. Джейме ничего не оставалось, как разочарованно застонать и вылезти за ней. — Что у нас на завтрак, Подрик? — позёвывая, осведомился Лев, поливающий дерево. — Надеюсь, не каша? — Каша, милорд, — сообщил тот, и Ланнистер печально вздохнул: — Я мечтал о ней с прошлого утра. Надеюсь, в этот раз хотя бы не такая холодная. — Если и завтра так долго продрыхнешь, вовсе будешь грызть ледышку, — сказал ему Сандор. — Ты в столице-то не был примерным, а сейчас вовсе стал безжалостен, Клиган. Ряса меняет людей не в лучшую сторону. — Смотри не ороси подол своей, — насмешливо бросил Сандор, и Джейме заржал. Его девица благочестиво скрылась в кустах, а сам он тем временем достал из котомки их ложки и занял ей место поближе к огню. После еды они развернули карту и принялись изучать её. Выходило, что они уже оставили по правую руку от себя Лунные горы и теперь движутся вдоль Королевского тракта на север. Впереди ждал поворот на замок Близнецы. — Мы должны проехать как можно дальше от дороги на Близнецы, — сосредоточенно сказала Бриенна, — Дозор Фреев может наткнуться на нас и начать задавать вопросы. — Думаешь, лорду Уолдеру сейчас есть дело до каких-то монахов, плетущихся на север? — спросил её Джейме. — Разве что он захочет позвать нас на отпевание всей своей родни. Тогда мы там на месяц застрянем: немало их передохло, — мрачно заметил Сандор. Бриенна поморщилась, видимо, не слишком уважая смех над покойниками. Джейме, давно привыкший к Сандору в столице, не обратил на это внимания, продолжив: — Когда минуем земли Фреев и подъедем к Перешейку, нам всё равно придётся выйти на Королевский тракт: вокруг будут сплошные болота. Дальше, если нас не сожрут оголодавшие за зиму львоящеры, путь до Винтерфелла будет прямой. — Кто сейчас держит Ров Кейлин? — спросил Хиль Хант. — Старший брат говорил, там сидят люди короля Джона. — Королю Эйегону это сильно не понравилось бы. — Плевать мы на него хотели, нам нужно пройти через Ров, а дальше можно уже не так опасаться. — Ну да, ведь бурые монахи на Севере дело привычное… — Можно сказать сторожам, что мы идём в Белую Гавань. — Все умные люди туда добираются морем. — Старший брат говорил, что на Север сейчас идёт немало людей, чтобы вступить в войну… или вернуться домой. В том числе бывшие дезертиры из северных войск… — И не только северных… — многозначительно сказал Ланнистер, глядя на Клигана. — Не пяль свои глаза, однолапый. Я ушёл, когда захотел, — раздраженно бросил Сандор. Мало того, что все Семь королевств думают, будто он вшивый разбойник с большой дороги, так ещё каждый калека будет обвинять его в том, что он струсил на Черноводной. — Это и называется дезертировать, — лениво заметил Джейме. — Я не приносил ни одной сраной клятвы и не давал ни одного сраного обета, — вспылил Сандор. — Я служил в Гвардии по повелению короля, но ни в чём не клялся. Когда меня задолбал твой трахнутый сыночек и твоя грёбанная любовница, я просто ушёл от них! — Слышишь, Бриенна? Клиган оказался умнее, чем я. Если бы я тоже не приносил никаких обетов, то и нарушать бы их не пришлось, — сказал Джейме насмешливо. Бриенна свирепо уставилась на Сандора, словно собираясь кинуться в защиту своего ненаглядного. — Не пора ли нам выдвигаться, сиры и не-сиры? — спросил вдруг Хиль Хант скучающим голосом. — Можно спорить до обеда, но путь сам себя не продолжит. Все согласились с ним и отправились собирать палатки и обряжать лошадей. Здесь было гораздо больше снега, чем возле устья Трезубца, но погода всё ещё стояла не по-настоящему зимняя, больше напоминая позднюю осень. Мейстеры говорят, что долгое лето предвещает долгую затяжную зиму, а прошлое лето длилось десяток лет. Видно, нынешняя зима наступает медленно, но зато потом задаст всем перца. Неведомый приветствовал его, радостно зафыркав и ткнувшись в ладонь в поисках угощения. «Славный конь. И славно снова сидеть на нём, протомившись на Тихом острове так долго. Если то, о чём говорят, правда, то это будет мой последний боевой поход, зато какой. Быть может, я даже увижу Пташку, прежде чем поехать на войну и умереть. Быть может, она даже заговорит со мной»… Сандор знал, что Бриенна и Джейме едут на Север не ради войны, а чтобы выполнить какие-то клятвы, данные ими давным-давно. Просто образцы благородства и долбанной рыцарской чести, вот только один из них вовсе не рыцарь, а другой вовсе не благороден. Хиль и Подрик, насколько он знал, ни в чём не клялись, но тоже зачем-то тащились на Север. Джейме и Бриенна тронулись в путь первыми, негромко переговариваясь, а Хиль Хант встал в пару к Сандору, и они двинулись вслед за ними. — Что ты потерял на Севере, Клиган? — осведомился вдруг Хиль, как будто подслушав его мысли. «Девушку, которая даже не помнит о моём существовании». — Хочу проверить, не разучился ли я ещё сражаться. Хорошо бы ещё убить парочку синеглазых призраков. Говорят, у них славные ледяные мечи, а мой совсем плох. Сандор и вправду забрал с Тихого острова свой старый выщербленный меч, полученный им в подгорной деревне, но тот совершенно никуда не годился. — Неплохая цель, — рассмеялся Хант. — Ледяной меч, должно быть, славная штука! У меня тоже был такой в детстве, да только растаял, когда я занёс его к себе в комнату. Матушка сильно ругалась, увидев лужу на кровати, и после запретила мне играть с сосульками. — А чего ты, уроженец Простора, позабыл на Севере? Тискал бы девок у себя в розовых кустах и горя не знал… Зачем ты плетёшься в этот холод? — Увы, лорд Рендилл Тарли решил, что в моей службе больше не нуждается, и тогда я решил попытать счастья с леди Бриенной, — Хиль заговорщически подмигнул и кивнул вперёд. — Я думал помочь ей найти леди Сансу и этим завоевать её сердце и остров, но леди пока непреклонна. Мне, по правде говоря, некуда идти. Быть может, на Севере я найду горячую девушку с любящей душой… «И замком в придачу». Видимо, любящей души простушки из Братства Хилю показалось маловато, раз он сбежал от неё. — Неплохая мысль, Хант. На севере теперь полно вдовиц. Авось какая-то из них и согреет твоё одинокое сердце. Сандор не знал, что Хиль раньше пытался ухаживать за Бриенной, и теперь удивился этому. Порой для счастья нужен всего только замок, а если к нему прилагается громадная женщина с унылым лицом, то что за беда… Пожалуй, это не каждому подходит. Сандор бы точно так не смог. Ланнистер, впрочем, ничуть не выглядел несчастным, беседуя с упомянутой женщиной о каких-то покрытых плесенью сказаниях и героях. Подрик тащился рядом с ними, внимательно слушая, даже рот раскрыл. Сандор напряг слух и понял, что обсуждают они, конечно же, дурака Флориана и его прекрасную Джонквиль. Ничего удивительного: похоже, всем девушкам нравится эта история — хоть красавицам, хоть уродинам. Тракт на Близнецы они оставили по левую руку уже к середине дня, обогнув его как можно дальше по лесу. Теперь фреевских разъездов, по крайней мере, можно было не опасаться. Сандор думал, что род Фреев навряд ли имел какую-то силу после прошедшей свадьбы, но в нынешнем мире лучше лишний раз поостеречься. Их троица, выряженная в рясы, могла обмануть глупца, но человек умный сразу увидел бы и боевого коня, и воинское сложение монахов, и привычку к седлу, и даже длинные свёртки мечей в поклаже. Вскоре лес сменился открытым пространством, перемежаемым кривыми затопленными деревьями, так что все единогласно решили поневоле выбираться на Королевский тракт. Рискованно, но лучше ступать по твёрдой земле, чем ненароком провалиться в полузамёрзшее болото. Нынешняя нерешительная зима не успела замести путь, даже в лесу оставив еле заметные заносы. Снег сотню раз то выпадал, то снова таял, так и не закрепившись окончательно. Это было им на руку: продираться на Север сквозь сугробы высотой в человеческий рост было бы непросто. Королевский тракт в этих местах становился извилистым и петлял между болот подобно змеям, в изобилии водившимся тут летом. Бесконечные топи были покрыты тонкой ледяной коркой и снегом, но Сандор не обманывался: непрочный лёд скрывал под собой трясины и омуты, а кое-где чернели громадные промоины. Болота обступали дорогу плотно, почти не оставляя места для лагеря. В конечном счёте, первую и последующие ночи им пришлось спать едва ли не прямо на дороге, и часовые особенно внимательно вглядывались в ночную темноту, в которой бесконечно что-то шевелилось, булькало и трещало. Путь через Перешеек занял у них семь долгих тревожных дней, и к исходу последнего они, наконец, увидели вдалеке ворота Севера — знаменитый Ров Кейлин. В прошлый раз крепость показалась ему унылыми дряхлыми руинами, но сейчас Сандор смотрел на развалины со смешанным чувством тревоги и восхищения. Даже разрушенная, она производила сильное впечатление, чёрными глыбами вырастая прямо посреди бесконечного замёрзшего болота. Крепость Севера. Крепость Старков. Её крепость.