Темный луч в сером тумане

      — Даст! Даст, что это?!       Громкий вскрик младшего брата прервал утреннюю тишину, в которую ненадолго погрузилась сумрачная детская. Парень торопливо отпрыгнул за дверцу шкафа, стремясь спрятать не затянувшиеся раны на плечах и ключицах от впечатлительного ребенка. Но было уже поздно. Острые зеленые глаза Папса расширились от удивления, пригвождая старшего к стене. Вот же влип. Меньше всего на свете Пыльному хотелось, чтобы кто-то из его семьи узнал об инциденте с Найтмером. Неизвестно, чем это завершится.       — Ты можешь мне пообещать, что никому не расскажешь о моих… травмах? — без лишних предисловий попросил восьмиклассник и, вздохнув, уселся рядом с разинувшим рот Папайрусом на кровать, параллельно натягивая черное кимоно. Больно. Грубая ткань трется о порезы, сдирая едва образовавшуюся корочку и освобождая кровь. — Я поссорился кое с кем из моего класса. Мы с ним давно не ладим. Так получилось, что во время нашей драки он слегка перегнул палку. Это нестрашно. Но я совсем не хочу беспокоить наших родителей. У них и так проблем хватает. Пожалуйста, не рассказывай им.       — А что вы не поделили? — осведомился мальчик, переводя взор на темный ворот, прятавший раны. Папс не хотел подставлять брата. Но он не был глупым, и понимал, что именно смогло так повредить кожу. Только хорошо заточенный нож. Маньяку нельзя бегать по улицам. Вдруг он еще на кого-нибудь нападет? А Даст спокоен, словно все в порядке вещей. Или он уверен, что его одноклассник не станет калечить кого-то кроме него? Тоже плохо. Можно ведь полоснуть по горлу, и…       — Ты дашь мне мужское слово? Что родители ничего не узнают? — не ответил на вопрос Мердер. Для братьев «мужское слово» было самой ответственной клятвой, которую нельзя нарушить ни при каких обстоятельствах. Однако младший не считал, что сумеет держать язык за зубами. Надо маму предупредить. Хотя бы намекнуть, что ее сына обижают в школе. Даже не просто обижают, а жестоко обижают. Но… Карамельные глаза давно не умоляли его настолько отчаянно.       — Я дам слово, — медленно проговорил четвероклассник. — А ты пообещаешь, что больше он тебе такого не сделает. Что после драк у тебя не будет сильных повреждений. Или я в полицию после занятий заскочу.       — По рукам, — улыбнулся Даст, радуясь адекватной реакции мальчика. Если бы узнала мама… Страшно представить. Наверняка упрятала бы Найтмера и заодно Ласта с Феллом в колонию. Или в психушку. Учитывая ее характер, нельзя исключать подобный исход.       — Даю мужское слово, — одновременно отчеканили ребята и крепко пожали друг другу ладони с самыми серьезными и строгими выражениями лиц, насколько это вообще было возможно. Сцена наверняка казалась комичной, но этот маленький ритуал многое значил для двух Пылевых.       — Ребята, за стол! — раздался знакомый призыв из кухни, и они, прочно скрепленные новым договором, побежали завтракать.       Пыль уничтожал гречку быстро и совсем без аппетита. Он спешил как можно скорее увидеться с Эррором, но его веселье отравляло данное братишке обещание. Он не мог даже самому себе гарантировать, что их проблемы с Яблоневым закончатся. Конечно, он будет усердно тренироваться, однако Найт не станет ждать момента, когда его враг почувствует себя готовым. Ведь всегда есть возможность нападать исподтишка, без предупреждения, как это вчера и случилось. Ладно, нестрашно, выкрутится как-нибудь, не станет нарываться лишний раз. И Папсу без надобности ушибы не продемонстрирует.       — Ты опять идешь гулять со своим другом? — поинтересовалась мама и продолжила, явно не довольная раздраженным кивком сына. — А как же гости?       — К-какие гости? — поперхнулся чаем Мердер. Вот только этого ему не хватало!       — Если бы слушал меня вчера внимательнее и вылез наконец из своих наушников, может, не задавал бы сейчас глупых вопросов, — заметила она. — Тетя с дядей твои приезжают к нам на денек. Их поезд уже прибыл на Белорусский вокзал, думаю, через час-другой пойду к остановке, чтобы их встретить. Ты давно с ними не виделся. Почему бы не отложить…?       — Нет! — резко прервал мать парень, но, рано убедившись, что вспышками гнева никого не уговоришь, добавил более покладисто. — Я вернусь вечером, как раз к ужину. Просто мы с Эром многое планировали, не хочу его подставлять. И ты, кстати, вечно бурчишь, что мы с Папайрусом тебе мешаем беседовать. Так отпусти, чтобы я не мешал, — хитро прищурился восьмиклассник. Как ему не нравилось лукавить. Девчачья фишка. Но, как говорится, хочешь жить (или гулять) — умей вертеться.       — Так и быть, уболтал, — утомленно вздохнула она с видочком милостивой принцессы, простившей крестьянину неслыханную вольность. — Постарайся не задерживаться, папа сегодня пораньше закончит работу. Точно не останешься? Сегодня целый день ливень обещали. Я бы не хотела, чтобы вы шатались по подъездам и магазинам.       — Мам, мы сами разберемся, — заверил ее мальчик, закидывая опустевшие тарелки в посудомойку. — Если что сядем на скамейку под навес.       — Расскажешь мне про своего друга? Я все же должна иметь понятие о том, с кем ты поводишь время.       — Зачем? — поморщился Пыльный. — Я сейчас на улицу иду, не до этого.       — Мам, задавать вопросы о второй половинке очень нетактично. Как придет время, Даст сам нас с ним познакомит, вот увидишь, — озорно подмигнул брату Папс. — Не отнекивайся, по тебе видно, что ты по мальчикам.       — Помолчи, а? — после секундной заминки бросил он и рванул в комнату. Опаздывать нельзя. И нельзя пока затрагивать тему его ориентации. Родители, конечно, отнюдь не гомофобы, но мало ли…       — Голубой, голубой, не хотим играть с тобой! — прокричал в спину Мердеру младшеклассник. Неужели с ним он десять минут назад общался, как с нормальным человеком? Какой несносный ребенок, еще и вредный. Пыль не помнил, что каких-то три-четыре года назад вел себя в точности так же.       Он скоро был готов: неизменная серая толстовка с оставшимися на внутренней стороне кровавыми пятнами, спортивные штаны того же цвета (чтобы грязь не кидалась в глаза), синяя старая куртка, любимая, пусть переставшая хорошо справляться со своей основной задачей, поношенные кеды, которые где только не прошлись. В принципе, школьника все устраивало, пока он не глянул в зеркало. Сто лет не стриженные волосы облаком творческого беспорядка… нет, творческого хаоса, топорщились перьями подстреленного воробья и лезли на лоб, усеянный подростковыми прыщами и царапинками. Красные от недосыпа белки и тяжелые, набитые ватой веки. Веселое зрелище. С другой стороны, он же не на свидание отправляется. А жаль… Так, пора на свежий воздух. Замечтается еще, разочарование сразу атакует и отправит в нокаут.       — Всем пока! — крикнул парень и шагнул в общий коридор в тот момент, когда ему рассерженно напомнили про шапку. Он закинул злосчастный головной убор в рюкзак, мысленно пообещав себе, что не наденет его, как бы холодно не было. Вредность била из него ключом. Впрочем, это было обычным состоянием. Состоянием нервного ежа, царапающего других и самого себя острыми иголками.       Даст радостно направлялся к «Кремлю», большой и яркой детской площадке, на которой они условились встретиться. Он вдыхал самый сладкий, свежий и манящий аромат, одурманивавший разум, душу, сердце: аромат свободы. В четырех стенах его почти не было, изредка легкие нотки просачивались через бетон, если школьника оставляли одного на несколько дней. Правда, такое случалось настолько нечасто, что Пыль успел его позабыть.       Вдруг чудесный запах пересилил другой. Противный. Резкий. Пугающий. К нему со смехом подъезжала какая-то разношерстная компашка на великах: четыре мальчика и непонятно как там очутившаяся девчонка. Все сверстники, примерно его же возраста, но как по-разному от них пахло. Это сбивало с толку. Хотя один запах пропитал насквозь всех пятерых: запах крепкой, бескорыстной дружбы. Однако Мердер не сразу почуял его, а когда почуял, не оценил слишком высоко. Десять глаз одновременно пожирали его. По крайней мере, он так думал. Все равно что оставить нагого человека в болоте наедине с огромными голодными комарами. Ребята не успели толком к нему приблизиться, а на внезапно осушенные глаза набежала влага. Если моргнуть, то слезы выльются, и они посчитают его больным плаксой. А не моргать — задача трудная. Нос предательски не желал вдыхать воздух. Кислород стремительно заканчивался, идти было все сложнее. Вдохнешь — соленая вода выплеснется, стекая по ресницам. Не вдохнешь — задохнешься. Подобные ситуации часто происходили с парнем, и выхода он не нашел, пусть и искал довольно долго. «Да промчитесь вы, наконец, вперед!» — мысленно взывал к подросткам он. Судя по всему, они услышали его немую просьбу и с болтовней отправились дальше, свернув вправо, на небольшую парковку. Один из мальчишек внезапно обернулся. Умный мятный взор, казалось, просканировал душу Пылева и, не обнаружив вирусов, «выключился», погас. Парень проводил ровесника долгим взглядом. Нехорошее, ничем не обусловленное предчувствие насчет юнца с мелкими кудряшками и мечтательным лицом не покидало его.       — О чем задумался?       Пыльный без особого удивления увидел склонившуюся над ним черноволосую долговязую фигуру в длинной кофте. Голос Ошибки не нервировал, наоборот, внушал доверие, так что даже его резкое появление не испугало мальчика. Он машинально улыбнулся серебряным, выплескивающим искры кострам внутри ясной радужки друга. Паренек скучал по нему, хотя не сознавался в этом даже самому себе. Он не любил привязываться к людям. Привязываться — терять драгоценную независимость. Однако Даст все больше понимал: проститься с маленькой частью свободы, чтобы с нетерпением ждать встречи с Эррором, вовсе не плохо.       — Ты как? — с внимательной, сдержанной улыбкой спросил старшеклассник, будто опасаясь обидеть или раздосадовать приятеля. — Ничего не болит после той стычки?       — А? — не понял Пыль и спустя мгновение удивленно, но радостно заглянул в смуглое лицо Эра. Он не успел привыкнуть к его заботе. Она была по-детски неловкой и одновременно обворожительной, галантной, на какую способны чуть выпившие кавалеры или гвардейцы, — Всё путем. Главное, что предки не в курсе, хотя про царапину на щеке мама все же спросила. Но теперь приходится искать футболки, полностью закрывающие нижнюю часть шеи. И побаливает слегка…       — Потерпи. Закалка — вещь полезная. И мотивация есть. Ты же хочешь отомстить Яблоневу, да? Хотя, — перебил Глюк едва открывшего рот Мердера, — отомстить — неподходящее слово. Скажем так: ты хочешь торжества справедливости?       — И да, и нет, — честно признался мальчик. — Я мечтаю показать Найтмеру, что дерусь не хуже него и не стоит относиться ко мне, как к голубиному дерьму. Вообще, я буду тренироваться для себя в первую очередь. Чтобы… не знаю… увидеть в зеркале другого человека. Сильного и морально, и физически. О мести я как-то не размышлял. Но счеты с Найтом все же сведу. Он слишком долго мешал мне жить, специально придумывая нелепые причины, чтобы меня ненавидеть. Да еще и дружков против меня настроил. Прощать я его не собираюсь, — не злобно, скорее с горечью принятого решения заявил он.       — Рад, что ты настроен серьезно, — воодушевился Ошибка. — Тогда айда на занятие, не будем терять время. Нам многое предстоит успеть… Кстати, — озабоченно тряхнул надоедливыми черными прядями парень. — Вот-вот начнется дождь. И, если верить прогнозу, лить он будет до позднего вечера. Кое-кто может простудиться. Да и в принципе в мокрой одежде ходить — не слишком заманчивая перспектива. Давай у меня дома сделаем часть упражнений? Папа и Эрик с Эрни смылись на дачу и приедут только в воскресенье вечером, так что нам не помешают. У меня гантели есть, шведская стенка и велотренажер. Короче, я давно подсуетился и устроил себе домашний спортивный зал. Там удобно, да и тепло. Даже подраться сможем. У нас как раз длинный коридор. Хотя хлам придется куда-то убирать, но мы вдвоем быстро справимся. Как тебе идея?       Мердер ошалело смотрел на друга. В его… квартиру? Он там был однажды, но из-за обстоятельств, а не по приглашению. По коже против воли расплылся розоватой лужей румянец. Тренировка… Обычная тренировка… Зачем смущаться и надумывать всякую ерунду?       — Ты бы видел свое лицо, Даст! — заливисто рассмеялся парень, разрываясь в попытках убрать ответный малиновый, окрасивший скулы и лоб. — Я понимаю, если бы позвал тебя на очень крепкий чай, тогда можно было на меня так пялиться…       — Еще бы ты меня на чай позвал! — вспыхнул Пылев. Его обыкновенно бледные щеки горели угольками, обжигающими призраком души огня. — Тем более на очень крепкий. Я бы не пошел!       — Откуда столько уверенности? — озорно усмехнулся Эр. — Посмотрим, как запоешь, когда немного вырастешь… Да шучу я, шучу, не надо на меня так смотреть! Пошли?       Мальчик молча кивнул, вновь отрешившись от мира. Он не замечал даже насмешливого выводящего из себя взгляда Пустова, которого изрядно веселили «выпадания» школьника из реальности. Он словно черепаха, то и дело залезавшая в свой панцирь. Пока друзья подбирались к подъезду, начал накрапывать дождь, выплевывая огромные тяжелые капли за шиворот и метя в глаза, прямо как опытный лучник-эльф. Ветер усиливался, заставляя непокорные деревья кланяться ему, до скрежета опуская ветви к промерзшей земле. Холодный и влажный воздух обволакивал тела прохожих заледеневшей простыней, беспрепятственно проникал сквозь, казалось бы, плотную одежду и загонял людей в теплые помещения. Погода превратилась в негостеприимного хозяина, отказывающегося впускать кого бы то ни было в свои владения. Но ребята этого не замечали. Они оба предвкушали скорое совместное времяпровождение, какое им дело до грозовых туч и скорого урагана?       Даст украдкой поглядывал на едва ли не счастливо улыбающегося десятиклассника и постепенно выкидывал в воображаемую мусорку тягостные сомнения. Все с ним в полном порядке. Обычный пацан. Со своими тараканами, конечно, однако в этих тараканах ничего опасного нет. Хотя парочка моментов до сих пор доставляла изрядное количество беспокойства Пыли… Он мотнул головой, в который раз ощущая жуткий бардак в спутанных волосах. Пора хоть ненадолго выкинуть из мыслей плохое. Оно и без того обжилось в сознании, пожирая радость, как паразит. Сегодня мальчик хотел наслаждаться жизнью, в которую возвращались краски всякий раз, когда Глючный беззаботно жмурился, пошловато шутил или откидывал отросшие смоляные пряди назад легким машинальным движением. Вот будет обидно, если он окажется натуралом… Так, пора посылать подобные заскоки на три известные буквы.       — Эй, не кисни, — приободряюще положил руку на худое плечо Ошибка. — Если что-то случилось, расскажи. Не обещаю, что мои советы пригодятся, но я всегда могу выслушать.       — Хорошая услуга, — вымученно приподнял уголки губ школьник. — Но воспользуюсь ей в другой раз.       — Нет уж, воспользуйся прямо сейчас, — напористо попросил Эррор, подбегая к металлической двери и быстро вводя код. — Что стряслось?       «Ничего особенного, просто хочу знать, гей ли ты. И нет, я в тебя не втюрился, мне чисто интересно, честное слово. Кстати, прекрати мыть волосы этим хвойно-ягодным шампунем (где ты его вообще берешь), а то меня тянет их понюхать, » — пробурчал негромкий правдивый голосок в голове мальчишки и тут же замолк, зная, что к нему все равно не прислушаются.       — Спать хочу, — зевнул Мердер, всеми силами пытаясь пробудить в себе единственного не очень толкового актера, который вечно переигрывал.       — Ну-ну, — хмыкнул Эр, не без легкой обиды раскусивший обман.       Ребята влезли в маленький тесный лифт с зеркальцем на одной из синих железных стенок и застарелым странным запахом, въевшимся в кабинку, как настойчивая болезнь. Кнопки зловеще мигали красным в мутном полумраке, точь-в-точь голодные глаза злых насекомых, однообразные звуки часто прерывались внезапным скрежетом. Восьмиклассник ненавидел замкнутое пространство, тем более погруженное в желтоватую тьму. Оно на него давило, потолок словно прибивал к полу, а голова мучительно тяжелела под натиском недобрых мыслей. Какой у Пустова этаж? Пятый? Тогда почему они так долго едут?       — В следующий раз пойдем пешком, — паренек искренне желал придать дрожащему голосу твердость и требовательность, но его фраза скорее напоминала жалобный писк полудохлого комара, оставившего под собой красноватое пятно. — З-заодно ноги накачаем…       — Господи, если у тебя клаустрофобия, скажи напрямую, — закатил полные луны Глюк. — Зачем ты все усложняешь?       Он сверху вниз посмотрел на побледневшего не то из-за дискомфорта, не то по вине освещения, Пыльного. Раздраженно и в то же время снисходительно сложив губы, Глючный прислонил в миг потеплевшее лицо приятеля к груди, а рукой чуть взъерошил забавный хохолок на макушке. Даст не смел даже шелохнуться. Страх отступил на второй план, зато запаниковало и заверещало смущение. Но было очень приятно. И он с сожалением перевел дыхание, когда грязные дверцы распахнулись, привычно грохоча.