***
Pov Emil — Ты просто уйдешь? — вскричал Лин. — Вот так вот просто? — Вот что, почтеннейший, — оборвал я его, — прошло немало времени, покуда ты был так любезен преследовать моего отца и обманывать меня, а теперь ты, видимо, позабыл, об этом. Сегодня уйдешь только ты… причем не только отсюда, но и с моей жизни. — Неужто ты думал, что твоя приязнь в мою сторону, может помешать мне следовать естественному влечению сердца? — возразил Мерлин, словно решил меня сейчас поучать. — Неужто ты не знал? Ты все прекрасно понимал, Миль… — Вот здесь-то и сказывается различие наших натур. Моя жизнь была более сурова, и мне от многого приходилось отказываться, в отличии от тебя. В твоём случае, не ты отказывался, а тебе отказывали. — Эмиль… — он покраснел, что как-то трогательно шло ему. Меня снова охватила жалость. — Ты ведь не способен такое сказать… это он? Отец посоветовал разойтись? — Ты… ты предал меня. Всё это чертово время, что я проводил с тобой, думая, что ты… неравнодушен ко мне… — Господи, не неси чепуху! Строишь из себя жертву! Ты понимал! Понимал, что я тащусь от твоего отца! А сейчас выбрал очень хороший момент, чтобы сделать меня виноватым! Все только и говорят, какой я плохой, какой безумный… ненормальный — он не находил покоя, к которому, впрочем, и не слишком стремился. Мерлин отвернулся, положив на глаза правую ладонь, чтобы защитить их от режущего света, — на окнах не было темных занавесей, — смежил веки. Но при этом он скорее предался мыслям, заставлявшим сильнее биться его сердце. — Не оставляй меня… Я… я не смогу один. Я подумал какой Лин необычный человек, иногда не без странностей, кое в чем неприятный, но до чего же преисполненный удивительного своеобразия, заставляющего сострадать ему, о нем заботиться и от души перед ним преклоняться. Таков был сын Рихарда. Меня потянуло прижаться к нему, прижаться крепче, чем когда-либо, за то, что он так говорил и находил вполне естественным мои слезы. — Нет. Сможешь. И не надо меня переубеждать… ты пользуешься моей слабостью… тем, что я тебя… люблю. Не будем растягивать драму и просто разойдемся, как хорошие знакомые. Я радовался этим словам, ибо чувствовал превосходство и блеск ушедшей тяжести так же сильно, как и он, так сильно, что я начал сомневаться в своём поступке. Думаю, у каждого бывали моменты, когда вся твоя жизнь останавливается на распутье и ты оказываешься перед выбором, но, даже выбирая одну дорогу, не сводишь глаз с другой, уверенный, что ошибся. Так я себя чувствовал сейчас. Быть может Рихард ошибся. Может мне следует помочь Лину, а не бросать. Может не всё так плохо, как мне кажется. — Хорошо. Но знай, Миль, — он чуть усмехнулся, — мы свидимся. Найдем друг друга, среди множества образов. — Мы не наши с тобой отцы, Лин. Не свидимся…***
POV MERLIN Мое сердце жестоко упрекает меня, и горчайший из этих упреков — то, что я с такой легкостью принял уход Эмиля. Но не менее горестно, что я даже не пытался его вернуть, преступно упуская редчайший случай всё исправить. Я с видимой беззаботностью болтаю о том о сем с его другом Пьеро, забывая за этой болтовней то заветное, что у меня на сердце. Он вправе удивляться и гневаться на меня за то, что я терзал его своими ребяческими затеями, за то, что приходил к Пьеру и словом не обмолвился о наших былых отношениях. Но он должен знать, что я не отважился на подобную дерзость лишь через страх и заботу, в которых мне бы страстно хотелось ему открыться совсем другим человеком. Мне хотелось, чтобы он забыл обо мне, чтобы начал всё заново, чтобы чувствовал себя нужным с другим человеком, чтобы просыпался по утрам с улыбкой на лице, чтобы был счастлив. Эмиль — единственное сокровище, прелестнейшее, благороднейшее и воистину заслуживающее счастье создание, опутанное сетями моего несправедливого вранья. Хочется признаться ему в этом, но такой поступок повлек бы его вернуться назад. Поэтому я полагаюсь на совет кого-нибудь постарше, кого-нибудь, кто помог бы разобраться в моей плутанине, кого-нибудь кто пережил нечто похожее, кого-нибудь, кто знает мою ситуацию. Похоже самое время навестить отца.***
POV Paul — Знаешь, я был не очень привлекательным ребенком, не слишком многообещающим отроком… — А мне не прочили долгой жизни, а среди друзей дома утвердилось мнение, что чересчур больших надежд возлагать на меня не приходится! — вот так я спокойно взирал на то, как Рихард в очередной раз грустил по мелочи. — Эх, Пауль, сколько всего изменилось, — трепет не раз охватывал его при подобных беседах. — Время беспощадно… — А помнишь тогда… частный домик недалеко от отеля Хилтон? — я проговорил громким голосом, чувствуя, как Рих, барабаня пальцем по моей груди, сразу же воскликнул: «конечно же помню». — Готов поспорить, что парни до сих пор не догадываются почему это для нас не осталось номера, — словно пристыженный и раскаявшийся, возводя голову кверху, улыбнулся я. — Ты просто хитрюга, Пауль, — мне тогда приходилось труднее, нежели ему, ибо он мог открыто рассказать о своих желаниях, я же был вынужден таиться. Слишком непривычно и стыдно было для меня сказать ему в лицо « Мне хочется трахаться с тобой до потемнения в глазах». Я трепетал и горел при соприкосновении с подготовляющимся действиями. А если проще сказать, то номер глухого отеля, разрывался от дикого рева и стонов агонии. Не раз Тилль и Шнай прибегали к нам, проверить всё ли нормально и я думаю, что-то подозревали. Поэтому Рих предпочитал другие места, а я терпеть не мог, чувствуя как жаркое желание бурлило во мне. POV Richard Я отрываю свою пятую точку от земли и повинуюсь предложению Пауля. Иду вслед за ним. Вхожу в дом. У меня необычная привычка— обращать внимание на каждую вещицу, что имела самую незначительную деталь, но сейчас я неохотно пропуская мимо глаз всю мебель, технику, и прочие предметы. Пауль подает мне полотенце и безыскусно отправляет в ванную. Я топаю к двери. Открываю. Офф. Я подвергся какому-то воздействию тревожившему меня. Необычно. — Пауль, а что это? — кричу ему, а сам улыбаюсь, боясь даже шагнуть, чтобы пройти дальше. Если это некое извращение, то извращение здоровое, учитывая мою непринадлежность к подобной романтике. Я плохо разбираюсь в таких вещах. Ванна была наполненная практически доверху теплой водой с пеной и лепестками, на её краях стояли ароматические свечи. — Эмм, ты не обращай внимание, просто захотел сделать тебе приятно, — выкрикивает откуда-то он. Мои мысли существуют вполне независимо, и вот одна из них уже заполняет разум, переполненная такой атмосферой. — Ну, Пауль, — бормочу сам себе под нос, тихонько закрывая дверь. Я без всяких излишеств стягиваю майку, шорты, нижнее белье, примерно догадываясь о замысле Ландерса. Маленький чертёнок. Я аккуратно залезаю в ванну. Закатываю глаза, когда окунаю полностью своё тело, держась за бортики. Чувствую как в сосудах разгорячилась кровь, словно бурлящая магма, как вода заполняет мои поры, поглощая усталость и напряженность. — А вот и я, — появляется у двери довольный Пауль, держа в руке бокалы с вином. — Ты решил меня добить сегодня? — ухмыляюсь я, приподнимая брови. — Кмх… почему именно «добить»? — он оставляет бокалы на стиральной машинке, а сам принимается раздеваться, — скорее разнообразить нашу сексуальную жизнь. В горячем пламени догорающего дня я слышал дыхание и запах безумного секса. Я уже переполнен извращенной любовью к Паулю, поэтому с нетерпением наблюдаю за тем как он снимает свои трусы. Он маленькими шагами приближается ко мне. Ступает одной ногой в ванну и легко отталкивается другой от пола. Усаживается на мои колена и взглядом берёт на прицел соблазна. — Оу, я вино забыл, — улыбается Пауль, принимаясь вставать. — Да какое нахрен вино…— придвигаю его за талию и тут же втягиваю в поцелуй. Я осторожно покусываю и посасываю его губы, призывая открыть рот. Он опускает руку, скользит по моему животу, потом ниже, к мягкой, бархатной плоти и начинает поглаживать член. Мне уже намного тяжелее удерживать поцелуй. По телу кипящими волнами разлилось возбуждение, я ощущал его каждой клеточкой своего тела. Опускаю взгляд, чтобы украдкой узреть ход тайных процессов, которые проводит Пауль. Не выдерживаю и срываюсь на стон, когда он сжимает мою плоть, насколько был силен инстинкт, ведь он знает всё, что касается моего удовлетворения. — Взбирайся и скачи на мне… — я ощущал его дрожь и был несказанно рад возможности доставить Паулю наслаждение. — Пойдем в спальню, — как-то взволнованно произнес он, касаясь шеи в самом чувствительном месте, — там будет удобнее… Не в силах противиться искушению, я поцеловал центр его груди, постепенно приближаясь к соскам. — Не бойся… Когда ты окажешься на мне, а я — глубоко в тебе, это будет вершиной удобства. — Где-то я это уже слышал, — усмехнулся Пауль и подался чуть вперед, ласково обхватывая мои плечи пальцами. Я лизнул сосок, медленно и лениво проведя языком по твердому бугорку. — Рих… — имя слетело с его губ легким вздохом, и это сразу сказалось на моем возбужденном теле. Головка члена терлась у него между ягодиц. — У тебя шикарный рот… я люблю, когда ты так ласкаешь… Затем он медленно опустился, затаив дыхание, а его тело покрылось гусиной кожей. На моих губах расцвела улыбка. Я начал проникать глубже, неторопливо, наслаждаясь тем, как Пауль впивается ногтями в кожу и пытается подмахнуть бедрами. — Мне тогда безумно понравилось, — заулыбался Рих и еще раз поднес бокал ко рту, ощущая, как влага льется в глотку. — Это был самый лучший секс. — Даже несмотря на то, что ты тогда нырнул, стукнулся головой о бортик и то, что пена попала в глаза? — таинственная веселая энергия звучала в моем голосе. Я очень тогда старался. — Даже несмотря на это, — усмехнулся он и потрепал меня по щеке. — И я бы повторил… — Пфф, не знаю. Я бы не сказал, что это был самый лучший секс, — на самом деле я много чего умею, но, когда начинается интим, я забываю обо всём. Нет четкого плана действий, нет договоренности заранее, что можно, а что нельзя, сплошная импровизация. — Пляж в Калифорнии. Вот это было действительно круто. — Ландерс, я так и знал, что ты извращенец, честное слово. Тебе бы только в людных местах. Представь, чтобы было, если бы нас заметили. — Ой, да ничего бы не было! Ну, увидели бы твой блестящий зад, — я легонько шлепнул его по левой ягодице, насколько это позволяло мне моё положение (я лежал у него на коленях). — Не ты же снизу был. — Я только помню, как я нервничал и чувствовал противный песок между пальцев… Хотя почему между пальцев? Он был везде. В волосах, в трусах, под ногтями… во рту! — Вот почему, если ты натыкаешься на какой-то изъян, то концентрируешься только на нем? — пискнул я. — Адреналин какой был! Представь, умиротворяющий шелест набегающей волны, ты мокренький… — И в ванной я тоже был мокренький, — усмехнулся он, перебивая меня. — Тьфу, ну тебя! Будем считать, что всё ещё впереди, — презрительно посмотрел я на него. — А вообще… Тут послышался протяжный звонок в дверь. — Мы кого-то ждем? — недоумевая спросил Рих. — Правильнее спросить, ждёшь ли ты кого-то, — приподнялся я, выдавая ехидную улыбку. — Пойду открою.***
POV MERLIN Переезд в Нью-Йорк был самой яркой вспышкой в моей жизни. Пару дней назад я видел Киру, она повернулась лицом ко мне, а глаза… глаза ее меня не видели. Глаза были обращены вовнутрь, как у погрузившегося в медитирование человека. До сих пор обижается, что я не приехал на Рождество. Да мне как бы и не сильно хотелось. Я знал, что в Берлине мне пока что делать нечего. Я не хочу видеть, как моё лицо теряет свою округлость и как проступают контуры черепа из-за изнеможения. Пока я загружен работой, я не обращаю внимания на то, что натворил. Не обращаю внимания на то, что в очередной раз поссорил сладкую парочку. Всего-то прислал пару невинных эсэмэсок. Об этом, конечно, догадывался Эмиль. Я звоню ему каждую неделю узнать, как дела, и сам не замечаю, как разговор плавно перетекает в обсуждение отношений отца с Паулем. Он всё ещё живой, воплощенной цветок, страдающий в ущельях моей памяти. Но теперь Пауль рассеивался, как дымка из царства сна. На какое-то бесконечное мгновение вечности наши с отцом пути пересеклись, союз свершился, раны прошлого затянулись. Он больше не злился на меня и старался помогать во всем. Даже откровенно поделился тем, что расстался с Паулем и они неслись теперь каждый по своей орбите, каждый под свою музыку. Время с моими бесчисленными болями, печалями, разлуками свернулось как свиток. Теперь я знал, что получил желанное, разлучив их, и это желанное оказалось совсем пустым. Зачем я это сделал? Стало ли мне легче, когда я причинил боль другому? Не было ничего. Я не любил Пауля по-настоящему, так, как это делал отец. Мне просто хотелось почувствовать мимолетное облачко ласки над опустошенными, заострившимися чертами лица, почувствовать, как кружит голову от любви среди беззвучной музыки, почувствовать очарования сияющей плоти, почувствовать чью-то любовь. У меня всё это было. Эмиль. Но я же как, накачанный наркотиком от своего самолюбия и преподобства считал, что Пауль — моя цель. Сейчас я не могу ни вернуться к Милю, ни выбросить его из головы. Я остаюсь в постели и, прикрыв глаза, всматриваюсь в те деньки, когда мы были вместе. Нет, у меня совершенно нет чувств к нему. Я просто ему безмерно благодарен. С последнего звонка я так понял, что у него кто-то появился и, слава богу, это не Пьеро. И, слава богу, не парень. Он обмолвился, мол хули ему теперь голубые фантазии, когда у него есть дама в самом соку, которая не издает лишних звуков. Мне правда жаль, что я некоторое время шантажировал Пауля. Через анонимные сообщения, грозился, что расправлюсь с Эмилем, мол знаю где он живет, что делает и так далее. Вычислить меня было нереально. Хотя кто бы, если не я, стал бы присылать такому прекрасному человеку подобные эсэмэски. Думаю, он знал. Я сделал много ошибок. Мне никогда не удастся принести такую жертву, чтобы искупить свою вину, не помогает и переезд, каким бы долгим он не казался. В конце концов жизнь Эмиля более менее наладилась, когда он покинул меня. Стоит сказать, что именно из-за этого я и присылал Паулю сообщения. От меня вновь отказались. Наверное, поэтому я и рассорил их с отцом. Честно признаться, не думаю, что это сделал я. Просто у всего есть конец. Это тот момент, когда надо покинуть близких, отказаться от своей профессии и попробовать себя в чем-то новом, изменить свой характер, свой облик. Но до сих пор я не понимаю в чем же причина этого непреодолимого соблазна, этого временного умопомрачения под названием любовь. Сейчас моя политика — сжигать мосты и смотреть лишь в будущее. Мне больше не хочется спотыкаться и падать на самое дно пропасти, как это уже было.***
POV PAUL В студии парни разразились смехом, еще более громким, чем прежде: анекдот Шная вызвал целую бурю веселья. Все откидывались на стульях, стонали от смеха, доведенные до изнеможения этой нелепостью. Только Рих прямо сидел на стуле, застыв и уставившись в одну точку широко раскрытыми незабудковыми глазами. Дрожь пробирала меня, когда я смотрел на него. Я и вправду побледнел, и только легкое подергивание в углах рта выражало моё участие во всеобщей веселости. — Боже, Крис, что в твоей голове только творится! — похлопал по плечу его Тилль. — Так, всё хватит. Очень рад был вас всех видеть! Можете расходиться, я и сам спешу. Я избегал оставаться с Круспе наедине, к чему и он упорно стремился. Мы приезжали на разных машинах, во время обсуждений Тилля старались поочередно говорить, дабы между нами не возникало диалогов. Но все же я признаюсь, что его взгляд, напоминающий мне былые времена, как-то странно трогает, обновляет во моем сердце старое чувство виновности. Если Шнаю случалось заговорить о своих страхах, о грядущей беде, он неминуемо напоминал мне о следствии моей близости с этим грубым, опустошенным человеком, дружбу с которым я считал немыслимой. Крис, пытался поддержать и это ещё больше надоедало. У меня голова идет кругом, когда я каждый день выполняю свою роль, а ведь это, видимо, было неизбежно. Со мной творилось нечто, разрывавшее мне сердце, нечто непостижимое. Мало того, что раньше мы были вынуждены скрывать свои чувства, так теперь мы ещё должны делать вид, что мы окончательно расстались и не перевариваем друг друга. Но Рихина уверенность, что этот несчастный Мерлин погубит себя, подтверждалась раньше времени, ибо прошедшей осенью он серьезно заболел. Болезнь явно была следствием внутреннего разлада. Потом совершилось событие, о котором я не имею возможности подробно поведать, ибо оно окружено дымкой какой-то веселой и захватывающей таинственностью, но в роковом его значении сомневаться не приходится. В начале августа Рих отправил Мерлина в Нью-Йорк. Я не могу сообщить подробностей того, как это произошло, ибо я даже не знал, что у него в планах. С шутливостью он умалчивал о них, ему нравилось окружать это событие каким-то подобием дразнящей и торжественной тайны. Через некоторое время Рих сам признался, что это желание Мерлина, но возникшее именно из-за него. Всё очень просто - Круспе уверил своего сына, что мы разбежались, что всё закончилось. Теперь и мне уже было обидно, потому что он об этом рассказал, когда и мне уже надо было поддерживать это вранье, а точнее говорить всем, что наша с Рихом любовь подошла к концу. Понятное дело, что мне это жутко не нравилось, а с другой стороны ничего вроде бы и не поменялось. Если я в этом случае следую его примеру, и довольвствуюсь его заверением, то, наверное, он обошелся со мной премило. Все таки Рих хотел защитить нас и сына. Теперь мы с ним были отдаленные друг от друга, но не разлученные больше...***
Сама жизнь похожа на морские волны: сначала кажется, что ничего не меняется, но однажды замечаешь, как много боли унесла вода...