Преданный неизвестной богини

— Сегодня наступил знаменательный день, когда ты, Чандрагупта, победив злодея Дхана Нанда и иноземного захватчика Селевка, защитишь свой трон, поразишь всех своей доблестью, и уже никто не будет противостоять тебе! — громко объявил Чанакья, входя в покои царя Магадхи и сопредельных государств, умело захапанных заговорщиками в прошлом году под предлогом освобождения царей-союзников от оков тирании. Неожиданно для себя ачарья обнаружил своего ученика сидящим на краю ложа с чёрными кругами под глазами и осунувшимся бледным лицом. — Что это с тобой? — поразился гуру. — Всё идёт по нашему плану, сегодня день решающей битвы. Будь уверен, мы победим! Я уже придумал кучу уловок… Или ты тоскуешь по Дурдхаре? Чандра вздохнул и неопределённо махнул рукой, и Чанакья правильно расценил этот жест. По Дурдхаре, может, и тосковали когда-то, но не более трёх дней. Вскоре после похорон юная повелительница Магадхи, некогда предавшая родного брата, была благополучно забыта, а её и Чандрагупты сын, малыш Биндусара, чудом избежавший смерти в день своего рождения, торжественно передан на попечение нянек. — У нас нет причин для печали. Дхана Нанду и Селевку не уйти от возмездия, — снова заговорил ачарья. — Это совершенно точно! Их судьба предопределена мною. — Тем не менее они спасутся, учитель, — мрачно ответил Чандрагупта сквозь стиснутые зубы. — Они уходят от возмездия снова и снова, но помню об этом только я, потому что, кажется, меня прокляли. — О чём ты? — удивился Чанакья, присаживаясь рядом и нежно беря своего ученика за руку, словно тот был не воином, а прекрасной дэви. — Кто мог проклясть тебя? А если и так — назови имя нечестивца, и я проткну его мечом или отравлю своим любимым ядом! Всё ради тебя, о мой преданный, возлюбленный ученик! — Не сможете, — Чандра рывком встал с места, отошёл на середину опочивальни и со злым отчаянием посмотрел на самоуверенного гуру. — Вы даже не помните, что мы с вами уже девять раз умерли. Я не хочу больше умирать! И не хочу видеть вашу смерть! Давайте оставим это всё… Просто оставим, — он с робкой надеждой взглянул на Чанакью. — Я уже не хочу ни свободной Бхараты, ни мести за отца, который, как мне кажется теперь, даже не был моим отцом, как и махарани Мура не являлась моей матерью, просто вам было выгодно, чтобы я думал так. — Чандра! Что ты говоришь?! — Чанакья торопливо подошёл к своему ученику, опираясь на посох, и попытался заглянуть ему в лицо. — Откуда все эти мысли о том, чтобы прекратить нашу месть?! И о каких девяти смертях ты рассказываешь? Чандра прикрыл глаза и сжал руки в кулаки, усилием воли успокоил дыхание и только тогда заговорил снова. — Учитель, я не знаю, что случилось, но происходящее напоминает ад. Точнее, оно хуже ада. День этой битвы я проживаю снова и снова… Уже в десятый раз! И исход всегда не такой, как вы говорите. Около семи раз я уже предупреждал вас о том, что нас ждёт ловушка, и мы непременно умрём. Такое же количество раз вы придумывали новые планы, уверяя меня, будто на сей раз мы непременно победим, но… наступает час битвы, и всё повторяется снова! Мы оба умираем от рук неизвестных, но очень опасных противников, являющихся на помощь к Дхана Нанду, словно из ниоткуда. — Из ниоткуда? — Чанакья слушал Чандру с некоторым недоверием. — Да. Из воздуха, из пустоты, из небесных миров, из мыслей Шивы — я понятия не имею, откуда они берутся! Но они приходят… Разные ликом, с разным оружием… Невозможно заранее предсказать, чем именно будет опасен следующий! — Чандра, ты пугаешь меня, — Чанакья торопливо коснулся ладонью лба Чандрагупты. — Уж не болен ли ты? Уж не отведал ли сомы перед боем? — Не болен. Не отведал, — коротко и зло отозвался ученик ачарьи. — Я не брежу, а говорю правду. Нас с вами уже убили девять раз, и это было больно и страшно! И каждый раз, умирая, я думал о том, правильно ли прожил жизнь? И каждый раз, возрождаясь утром, не мог понять, сон ли то был или явь. Но приходили вы, говоря всё те же самые слова насчёт битвы — я их уже выучил наизусть! — и я понимал: всё это не сон. Я застрял в проклятом одном-единственном дне! Я даже умереть полностью не могу! Каждый раз, умирая, я просыпаюсь сегодняшним утром, словно не погибал, но около полудня умираю снова. Я больше так не могу, ачарья! — Дэвы испытывают нас, — Чанакья обнял Чандру за плечи, стиснув пальцы изо всех сил, в глазах его блеснула фанатичная искра. — Или это волшебство якшей. А, может, сама Триада хочет, чтобы мы достигли победы через великие трудности? — Мне всё равно. Я хочу прекратить это. Пусть Дхана Нанд забирает свой трон обратно. — Нет… Если это случится, значит, наши усилия до этого дня были напрасны. Пять лет в колодце Карта, твои раны, смерть Дурдхары, махарани Муры, твоих друзей… Неужели ты так просто забудешь это? — Если бы мы все не пошли за вами, никто бы и не умер, — губы юноши искривила желчная ухмылка. — И я бы не умирал… по кускам. — Но если боги каждый раз возвращают тебя к жизни, значит, они верят в тебя! И даже если ты умрёшь в десятый, в двадцатый раз, это будет означать вовсе не гибель всего, а новый виток на пути к победе. — Ачарья, да вы сумасшедший, — проговорил Чандрагупта, и голос его звучал скрипуче, устало, с надломом. — Вы так легко жертвуете другими, так легко объясняете причины чужой боли, так легко… лжёте. — Чандра! Неважно, лжец я или нет, не имеет значения, сколько раз ты умрёшь и возродишься — ты заполучил трон Бхараты. Ты стал великим императором! Иди и защити своё — то, что у тебя пытаются отобрать! Позади ничего нет. Ты потерял родителей, жену и друзей. Тебе некуда отступать. — Разве что в лес, совершать аскезы? — с горечью вопросил молодой царь. — Я тебе этого не позволю! Ты ещё сына должен воспитать! Кроме того, даже если ты в аду — ты воин и не можешь избежать грядущей битвы. Помнишь, как клялся мне: «Победа или смерть!»? Ты кшатрий, а кшатрии не нарушают клятв! — Да, — признал Чандрагупта мёртвым тоном, — вы всё просчитали, ачарья. Для меня действительно теперь нет другого пути — только оберегать бхутов трон, который я даже не просил! Вы из меня сделали не второго Арджуну, а второго Юдхиштхиру! Но да… Я пойду защищать престол, потому что у меня всё равно нет других причин для существования. Благодаря вам. — Вот это другой разговор, — Чанакья удовлетворённо улыбнулся. — А теперь расскажи подробно, какие именно воины убивали нас, — скептическая усмешка гуру дала Чандре понять: учитель ему не верит. — Вы считаете, что я спятил. Зачем тогда рассказывать? — Верю я тебе или нет — неважно. Мне необходимо услышать всё, что случилось с тобой. Или приснилось тебе. Давай, у нас ещё есть время. И Чандра заговорил. *** Это случилось в первый раз, когда битва уже близилась к завершению. Ракшас и другие командующие армии Дхана Нанда оказались поголовно захвачены в плен. Селевк тоже был связан и не имел возможности помочь своему «дорогому другу». Именно тогда на защиту бывшего самраджа Магадхи явился странный парень с огненными волосами в красной накидке, светлых дхоти и с крестообразным шрамом на левой щеке. Когда Чандрагупта занёс меч над лежащим на земле Дхана Нандом, скорчившимся от боли после меткого удара в пах, неожиданно на его пути возник чей-то изогнутый меч. Сначала Чандра увидел только блеснувшее оружие, а потом узрел и молодого мечника с изуродованной щекой. Остановив удар Чандрагупты, молодой кшатрий, не носящий ни трипундры, ни бинди на лбу, спокойно проговорил следующее: — Нехорошо бить лежачего, однако. — Ты кто? — опешив, Чандра сделал шаг назад и опустил свой меч. — Откуда взялся? — Я пришёл по велению нашей праматери Мангаки-доно защитить того, кто молился ей исправно много лет. — Уходи, — не поняв ни слова из его объяснений, промолвил Чандрагупта. — Это наше с Дхана Нандом дело и наша битва. Чужакам здесь не место. — А вот меч сакабато говорит мне, что это моё дело, однако. Давай сразимся! — Я не буду сражаться с тем, чьего имени не знаю, — презрительно ответил Чандрагупта. — Химура Кенсин. Так меня называют друзья. Тебе, пожалуй, лучше называть меня хитокири Баттосаем. — Отойди!!! — прорычал Чандрагупта, наполняясь гневом. — Иначе тебе не жить! — Глядя тебе в глаза, — всё так же мягко продолжал Кенсин, — я ясно вижу, что и ты хитокири, но нет в тебе самурайской чести ни на сен*. Так что, пожалуй, против тебя я буду использовать сакабато, повернув его остро заточенной стороной, вопреки своей клятве. Полагаю, преданность Мангаке-доно, нашей праматери, превыше любых клятв. Внезапно Чандра увидел, что в глазах огненноволосого парня мелькнула ледяная искра. Он отнюдь не являлся столь мягким и безобидным, каким мог показаться на первый взгляд. Изогнутый меч повернулся в сторону юного царя-захватчика вогнутой частью лезвия. — Ачарья!!! — отчаянно завопил Чандрагупта, оглядываясь на Чанакью. Увы, тот не мог ему помочь, ибо позади гуру стоял высоченный парень с торчащими в разные стороны чёрными лохмами и с гигантским мечом наперевес. — Сагара Саноске по прозвищу Дзандза, — негромко пояснил Кенсин. — Его меч дзамбато славится тем, что валит с ног лошадей. Мы тут пройдёмся немного по вашему полю битвы, не возражаете? — Баттосай обернулся через плечо на Дхана Нанда, уже успевшего прийти в себя и подняться на ноги. — Или вот что… Нанда-сама, берите-ка меч, подсобите чуток. За минутку тогда управимся, однако. С приоткрытым ртом Чандра разглядывал странного воина, решив, будто огненноволосый пошутил насчёт «минутки», однако дальнейшие события наглядно показали ему: тот не преувеличивал. На полную зачистку армии Чанакьи парню со шрамом потребовалось не более минуты. До этого Чандра наивно полагал, будто нет воинов сильнее Чанакьи и Дхана Нанда. Впрочем, бывший самрадж Магадхи, ослабленный смертью любимой сестры и братьев, предательством жены и постоянными атаками заговорщиков, проведя год в изгнании, уже не был так могуч. Но вот сейчас словно новые силы влились в него, и бывший царь снова гордо поднял свой меч и ринулся на врагов. Вместе с огненноволосым и лохматым. Казалось, парень со шрамом — сам Ваюдэв, спустившийся на землю. Ни один человек не был способен двигаться так быстро! Баттосай летал по полю быстрее сокола. Лишь яркие отблески сакабато на солнце и крики умирающих, падающих десятками к его ногам, показывали место, где он находился. Чанакья, попытавшийся напасть на Сагару и оглушённый ударом дзамбато по голове, упал на землю, и его затоптал чей-то конь, перепуганный нечеловеческим мастерством Баттосая и Сагары. А потом Дзандза двинулся вперёд, размахивая своим мечом вправо и влево, снося и конных, и пеших. Когда же ему это занятие наскучило, то он отшвырнул дзамбато и продолжил валить врагов врукопашную. Тут и там слышался хруст рёбер противников, гулкий звон пробитых доспехов, а Сагара шагал по полю битвы, посмеиваясь тому, что даже костяшки пальцев себе не отшиб, настолько плох и хрупок тонкий металл. — Ну вот и всё, однако, — спокойно сообщил Кенсин, когда на той стороне поля, где ещё некоторое время назад выстроилась армия противников Дхана Нанда, не осталось ни души. — Хотя, — тут его глаза сузились, и Баттосай уставился в упор на Чандрагупту, — сразишься со мной или оставить тебя царю? Как вы решите, Нанда-сама? — уточнил он у того, чью жизнь так вовремя спас. — Я готов сразиться, — Дхана Нанд выступил вперёд, приближаясь к Чандрагупте. — Этот предатель теперь только мой! Чандрагупта с ужасом взирал на царя, понимая, что теперь точно конец. Его не пощадят. После всего, что он натворил, даже святой аскет, проповедующий с младых ногтей ненасилие, предал бы его смерти. Последний шанс спастись — снова ударить ниже пояса. Всех троих разом, благо, что они стоят близко. И будь что будет! Однако прежде, чем Чандра замахнулся, он ощутил оглушающий удар по голове. Раздался осуждающий голос Баттосая: — Дзандза, ну зачем? А потом мир померк. Однако не успел Чандра осознать, что смерть, от которой он так долго убегал, наконец, его настигла, как глаза его открылись, и наступило новое утро. К Чандрагупте в покои снова вошёл ачарья, чтобы внушить ему мысли о победе. Тогда Чандра ничего не сказал учителю. Решил, что ему приснился дурной сон, о котором следует скорее забыть. Он отправился на поле боя, где с немалым удивлением увидел: события развиваются в точности, как в сегодняшнем жутком сне. И аматья Ракшас, и ачарья Чанакья, и Селевк, и Дхана Нанд говорили всё те же реплики, словно повторяя самих себя, делали всё те же жесты, заставляя Чандру холодеть от ужаса. Однако юноша, полагая по-прежнему, что просто увидел вещий сон, ждал, появится ли в решающий миг битвы Баттосай со своим другом. Если да, тогда надо успеть крикнуть учителю, чтобы он опасался удара по голове. И самому следует опасаться того же. Ничего, он всё заранее знает, благодаря сну, и не позволит себе проиграть. Отвлекающий манёвр, ловкий удар ниже пояса коленом — и Дхана Нанд оказался на земле. Чандрагупта замахнулся мечом, уже предвкушая, как его клинок наткнётся на сакабато Баттосая, либо вонзится врагу в горло, однако ни того, ни другого не случилось. Перед Чандрагупой неожиданно возник, словно сгустившись из воздуха, очень красивый юноша в незнакомых одеяниях, плотно закрывавших его тело от шеи до пят. Рядом с парнем стояла очаровательная дэви с высокой грудью, пухлыми розовыми губами и волосами цвета пшеничных колосьев, свободно спускавшимися до плеч. Лишь две тонкие светлые пряди по бокам головы девушки крепились диковинными крохотными ленточками. Дэви была одета в чёрное сари непостижимого покроя, не прикрывавшее толком ни грудь, ни ноги. Невольно подумав о том, что даже вешьи одеваются скромнее, Чандра ощутил совершенно неуместный прилив желания. Правда, через мгновение он усомнился, вызвало ли в нём греховную страсть созерцание полуобнажённой дэви или холодных глаз красивого юноши. — В-вы кто? — заикаясь, пробормотал Чандра, опуская меч, ибо незнакомцы были не вооружены. Вместо ответа юноша с холодными глазами медленно повернулся к девушке и спросил её: — Видишь его имя? — Да, — кивнула девушка. — Прекрасно вижу. Но этих кандзи я не знаю. Незнакомое что-то. — Срисовать сумеешь? — Ради тебя я новую «Мону Лизу» нарисую и второй Собор Парижской Богоматери отстрою. Только прикажи, любимый, — нежно улыбнулась светловолосая. — Тогда держи, — и юноша протянул своей спутнице тонкий прямоугольный предмет чёрного цвета. — Записывай. Девушка достала откуда-то из складок своих одежд чёрную палочку, нажала пальцем на один её конец. С тихим щелчком из противоположного края палочки выскочил маленький наконечник, подобный игле. — А тебе не жаль его, Лайт? Сдаётся мне, он ненамного старше тебя. — Да чего жалеть: видно же, что преступник. А я поклялся: мир будет очищен от всей грязи. Заодно его впиши, — тот, кого назвали Лайтом, указал на стоявшего неподалёку Чанакью. — Тоже на преступника похож. Давай, поспеши, Миса-тян! Я ещё сегодня с утра даже чашку чая не выпил и Рюку яблок не купил. — Эй, а что вы собираетесь делать? — не выдержав, полюбопытствовал Чандра, наблюдая за действиями странной парочки. Ему не ответили. Девица старательно выцарапывала что-то в пергаментах, заключенных в чёрную обложку, время от времени взглядывая то на Чандру, то на Чанакью, а потом парень и девушка сгинули, словно их никогда здесь и не было. Однако не успел Чандра снова поднять меч, чтобы прикончить Дхана Нанда, оставшегося без своих защитников, как внезапно сердце юноши пронзил животный страх. Словно ледяная рука сжала его и начала выкручивать, вырывая прочь из тела. Вдохнуть не получалось. Было больно и страшно, ибо он не понимал происходящего. — Ачарья… — прохрипел Чандрагупта, чувствуя, как вся жизнь начинает вставать перед глазами, отматываясь длинной лентой из настоящего в прошлое и замирая, как ни странно, на том моменте, когда пальцы ненавистного царя впервые приласкали его волосы. — Ачарья… Но Чанакья уже не слышал его. Упав на землю и схватившись за грудь, он тоже умирал от сердечного приступа.