Преданный неизвестной богини

Расположившись на балконе, Дхана Нанд счастливо улыбался своему народу, в то время, как аматья Ракшас торжественно зачитывал содержание пергамента для собравшихся на площади. — Поурав-раштра и территория Пиппаливана отныне считаются землями, принадлежащими махараджу Чандрагупте Маурье. Таксила возвращается махараджу Селевку Никатору. Главы союзных государств снова могут пользоваться своими денежными единицами и устанавливать на своей территории собственные флаги. До тех пор, пока союзные государства не будут оказывать сопротивления Магадхе или иным образом причинять неудобства правлению самраджа Дхана Нанда, чьи права с этого дня полностью восстановлены, на их земли не вторгнутся войска, и народу этих государств не будет причинено ни малейшего ущерба. Под документом стоят печати трёх сторон: самраджа Дхана Нанда, махараджа Чандрагупты Маурьи и махараджа Селевка Никатора. Одарив подданных убийственным взглядом, Ракшас удалился. Покричав, как положено: «Да здравствует император Дхана Нанд! Долгой жизни самраджу!», жители Паталипутры тоже начали расходиться по домам. В последний раз оглядев опустевшую дворцовую площадь, Дхана Нанд повернулся к стоявшему рядом Чандрагупте, и лицо его приняло суровое выражение: — А с тобой я поговорю позже, предатель. — Позже? — струхнул Чандра, предвидя проблемы. — И почему опять «предатель»? — Скоро узнаешь, — нежным тоном, в котором прорезался металл, промолвил царь. — Когда празднование закончится. Впрочем, Чандра догадывался, о чём пойдёт речь. Когда шатающийся Селевк, встал из-за стола и, довольно-таки развязно потрепав Дхана Нанда по плечу, отправился спать в подготовленные для него покои, самрадж Магадхи, чьи права Чандрагупта добровольно восстановил после очищения от Чанакьи, повернулся к юному царю Поурава и Пиппаливана. — А теперь поговорим о насущном. Сколько налогов ты собрал, чтобы увеличить мою армию втрое? Сколько золота из казны ухлопал, чтобы воздвигнуть себе трон в форме павлина, инкрустированный драгоценными камнями сверху донизу?! — Ну я… — Куда вынес мои постельные принадлежности и мою любимую кровать?! — возвысил голос Дхана Нанд, поднимаясь во весь рост. — Где мои персидские ковры? Где шёлковые занавески?! — Всё верну! — торопливо пообещал Чандра. — Немедленно прикажу слугам перенести все твои вещи обратно. — Ну нет, Сокровище! Это я прикажу слугам вернуть всё обратно. Не забывай: Паталипутра отныне снова моя. А ты давай, отправляйся в Поурав или в Пиппаливан! Это уж куда тебя сильнее тянет… Распоряжайся там, воспитывай сына, — Дхана Нанд отпил из бокала вино, перекатывая под языком бархатистый напиток. — Всё-таки греки знают толк в удовольствиях, — промурлыкал царь, откидываясь на подушки и закрывая глаза. Потом вдруг резко вскочил и уставился на Чандрагупту. — Ты ещё здесь? Я вроде сказал: отправляйся в своё царство. Праздник закончился, я устал. — Ты всё ещё зол, — заключил Чандрагупта. — А как мне не быть злым? Ты на год отправил меня в лес. Я жил в пещере, пока ты тут перестраивал мой дворец по своему усмотрению! В то время как Чанакья отравил твою жену и мою сестру, а свалил всё на меня… — Что? — задохнулся Чандра. — Но… ты сам прислал яд, чтобы им отравили меня?! — Опять поверил лжи? — Дхана Нанд смотрел на юного махараджа Пиппаливана, словно на несмышлёного ребёнка. — Сам подумай, каким образом я мог это сделать, если твою еду проверяли в тысячу раз тщательнее, чем мою, когда я был царём? Твой ачарья просто перепутал тарелки… Он каждый раз подкладывал тебе в пищу небольшие порции яда, чтобы повысить твои шансы выжить, если я вздумаю отравить тебя? В тот день он ошибся, и твою еду отнесли в покои Дурдхары… — Нет, — Чандра вскочил с места и начал ходить кругами, чтобы успокоиться. — Это невозможно! — Но это горькая правда. Из-за его ошибки пострадала Дурдхара! Твой ачарья перехитрил себя, желая перехитрить меня. Я уж молчу, что он оказался то ли данавом, то ли бхут знает кем… Он портил тебя изнутри. Только этим я могу оправдать твои поступки. — Ты тоже не святой! Заколол Тарини! — вырвалось у Чандрагупты. — Моё терпение закончилось после того, как я узнал о смерти Пандугати и о похищении аматьи Ракшаса. Я припёр её к стенке, и она покончила с собой. Конечно, твоему ачарье удобнее было бы думать, что я её зарезал. — Но ты же сам сказал тогда, на поле боя… — Я был зол на всех вас, я был в такой ярости! Вы всегда видели во мне чудовище, и я решил: да пусть. Больше станут бояться! Теперь я жалею… Но тогда я просто обезумел от гнева и тоже совершил ошибку. Не стоило мне говорить всего того, что я сказал тебе и Дурдхаре в тот день. — Зачем ты женился на Тарини? Ты её любил? — хрипло спросил Чандра. После этого вопроса Дхана Нанд яростно опрокинул внутрь себя бокал вина. — А если я у тебя спрошу всё то же: зачем ты женился на моей сестре? Ты её любил хоть немного, что ты ответишь? — Я спросил первым. — А я самрадж Магадхи, и это приказ. Отвечай! — Ты остался всё тем же… — горько вымолвил Чандра. — Умеешь кричать и приказывать, но не просить. — Я просил тебя слишком долго. Я ходил вокруг и около, я практически умолял тебя: не идти против меня, не строить заговоры, не примыкать к врагам! Если бы ты не продал Чанакье душу, ничего этого не случилось бы… Ладно, хорошо! Я расскажу про Тарини. Она была дочерью брамина, обучавшего меня и моих братьев военному искусству. Она хотела, чтобы отец тренировал её на равных с нами. Но она не желала поначалу, чтобы кто-то из нас узнал, кто она на самом деле. Тара перетягивала грудь, носила дхоти. Я никогда бы не… — Дхана Нанд захлебнулся словами. — Я думал, она — юноша, как мы! Пока однажды во время совместной тренировки наши губы случайно не соприкоснулись. Мы оба хотели этого, и оно случилось… Я был счастлив, но ровно до тех пор, пока она не открылась мне, чтобы успокоить меня. Тара сказала: «Не бойся, ты любишь девушку». И приподняла ткань, скрывавшую её грудь. Но она не знала моей тайны! Женское тело нравилось мне, как художнику — картина, как музыканту — песня, как танцору — его танец, не более. Я любил смотреть на женщин, мне нравилось видеть их игры, слушать их голоса, прикасаться к ним. Но обладать? Нет, никогда. Именно по этой причине с собой в купальню я всегда звал брата Панду или брата Раштрапалу. Я играл с наложницами. Они кормили с рук, обливали водой… Мне было приятно и весело, но и только. Панду и Раштрапала их ублажали потом. — А ты? — напряжённо спросил Чандра. — Что делал ты? Ведь быть того не может, чтобы ласки наложниц не распаляли тебя? — Я шёл в свои особые покои любоваться потолком. — Потолком? — удивился Чандрагупта. — Да. Когда ты влез ко мне, чтобы украсть моё золото, конечно, ты не обратил внимания на потолок. — Мне не до того было, — пробормотал Чандрагупта. — И ты не ночевал в тех моих покоях, став царём? — Нет. Взял себе другие. — Зря. Тебе бы понравилось. Мне так кажется. — А что там, на потолке? Покажешь? — заинтересовался Чандра. — Когда-нибудь, — лицо Дхана Нанда стало задумчиво-печальным. — Впрочем, могу сказать. Там обнажённые юноши в разных позах и ни единой дэви. Художник, рисовавший это, отправился в лес, приняв обет молчания. Недруги потом пустили слухи, что я ему язык отрезал. Но я его не трогал. Он сам решил, что после греха, заключавшегося в росписи потолка моей опочивальни непристойными изображениями, ему следует совершить суровую аскезу. — О Махадэв, — только и вымолвил Чандра. — То есть, ты всегда… С самого начала? Даже в юности?! — Да. Теперь представь, во что я влип: Тара рассказала отцу о нашем поцелуе. Да и как смолчать, если тебе восемнадцать, и ты по уши влюблена? Ачарья лишь обрадовался этой новости. Мне ничего не оставалось, как пообещать, что, став царём, я сделаю Тару своей махарани. Я не хотел позора для дочери своего гуру. Раз уж так случилось, что я прикоснулся к ней, значит, мне и быть её мужем. Я поклялся взять её в жёны. Ачарья, воодушевившись моей клятвой, стал тренировать меня лучше, чем всех моих братьев. Он много занимался со мной, зная, что махарадж Махападма поклялся сделать царём того из своих сыновей, кто окажется лучшим воином и одержит победу над его заклятыми врагами. Ради этого из меня сделали лучшего воина в Бхарате, и я получил трон… Тару я всё это время любил, как сестру. Она меня — как будущего мужа. Я дарил ей подарки, проводил с ней время в саду и во дворце, но не мог заставить себя повторить тот наш поцелуй… Ведь я уже точно знал, кто она! В конце концов, Тара поняла: со мной что-то неправильно. Она задала мне честный вопрос, и я честно на него ответил. После этого Тара, оскорбившись, ушла в лес совершать аскезы. Я не мог препятствовать ей, ибо в браке не смог бы дать ей ничего, кроме заботы и уважения. — Нет, погоди! Ты что-то не то говоришь, — нахмурился Чандрагупта. — Она ушла, потому что была в ужасе от твоей жестокости. — Хм. Девушка, попросившая собственного отца сделать из неё воина, не слабее мужчин, пришла в ужас от воина, защищавшего границы своего государства? Чандра, не будь наивным! — Значит, и это ложь? — Конечно. — Но ты… убил её отца, своего гуру. Он был против ваших с Тарини отношений, и ты его отравил. — А это кто тебе это сказал? — вяло удивился Дхана Нанд. — Дашасиддхика? — Нет, Пандугати. И он сказал это не только мне, но и Таре. — Ясно. Шкуру свою пытался спасти. Подлец… — Не спас. Тарини его убила. — Да, знаю. В любом случае он такой же предатель, как и многие. Только Кайварта и Раштрапала не предали меня. И аматья Ракшас. — Неважно, кто предал тебя и кто сказал нам правду! Ты убил моего отца, своего и отца Тары тоже. — Сожри меня пишач, я убил всех отцов Бхараты! — Прекрати… — А что мне ещё сказать? Нет, я не травил отца Тарини. Да и зачем бы мне это делать? Он совершенно не препятствовал нашим с Тарой отношениям, даже поощрял и направлял их. А вот Тара на меня точила зуб, и я не могу её за это осуждать… С годами крепкая любовь, не встретившая взаимности, перерастает в столь же яростную ненависть. На этом, видимо, и сыграл Чанакья, отравив её душу, как прежде отравил твою. Бесспорно, он что-то с Тарой сотворил… Прежняя Тарини никогда бы не подняла руку ни на меня, ни на моих братьев. — И всё же ты женился на ней! — воскликнул Чандрагупта с упрёком. — Когда она по вашему с Чанакьей приказу явилась ко мне во дворец, не только мои братья, но даже слуги стали унижать её и насмехаться над ней, вспомнив о нашем прошлом. Они всячески оскорбляли её, намекая на то, что раз уж она мне не нужна была в восемнадцать, то теперь в тридцать пять — и подавно. Я не мог этого терпеть. Девушка, чью жизнь я загубил много лет назад, сам того не желая, страдала. Я хотел дать ей хоть немного тепла. Думал, если я попытаюсь осуществить её мечту хотя бы теперь, то её сердце смягчится, и она станет прежней. Не вышло… И с Амбхикумаром ничего не вышло тоже. Чандра во все глаза смотрел на Дхана Нанда. — Амбхикумар? — наконец, выдавил он, сильно взволновавшись. — А что с ним могло выйти у тебя? Или, — внезапно юноша вскипел, — что этот наглец позволил себе?! — Он не наглец, Чандра. Просто несчастный парень, потерявший семью и веру в людей. От отчаяния он искал хоть чьей-то любви… Но я ему мог дать только пищу и кров. Я был с ним жесток поначалу, потом — равнодушен, о чём сожалею. Я о многом сожалею. Сколько людей погибло по нашей вине, из-за того, что между нами встал Чанакья. Из-за того, что ты больше верил ему, чем мне! Мы освободились из круговорота одного дня, Чанакья исчез, но… Как искупить все эти смерти? Если я сейчас начну перечислять имена всех, кто погиб, пока мы с тобой делили Бхарату, словно горячую лепёшку, это займёт время до утра, — Дхана Нанд сделал ещё глоток вина. — Я иду спать. — Нет! — Чандра удержал его за край накидки. — Что ты ещё хочешь узнать? Я всё сказал. — Ты знал, что Тарини — шпион Чанакьи? — Разумеется. — Как давно? — С того момента, как Ракшас поймал её ночью возле окна с тайной запиской. Я сразу всё понял. И ещё — она просила пощадить тебя и Чанакью. Уж тут только глупец бы не догадался, кто её ко мне подослал. — Тогда почему ты не отправил её в темницу, под замок?! — он почти кричал. — Я и тебя не отправил в своё время. — Ответь про неё, а не про меня, — настаивал Чандрагупта. — Мне уже всё равно было. — Почему? — Ты меня предал, уничтожив мою душу. Ты увёл Дурдхару, хотя не любил её. Мне было абсолютно безразлично, кто со мной живёт под одной крышей. Ещё одна предательница? Ничего, я привык. Теперь моя очередь спросить… Ты увёл с собой мою сестру, потому что тебе так сказал Чанакья? — Да. И он же уговорил меня на свадьбу с ней. Дхана Нанд с болью рассмеялся. — Вот это самое отвратительное! Если бы ты сгорал от любви, я бы забыл обо всём и дал вам благословение, но ты… Вы оба воспользовались чувствами моей сестры! А чуть раньше ты точно так же играл со мной… Как я был слеп! С Дашасиддхикой у тебя, кстати, что было? — в глазах самраджа Магадхи мелькнула ревнивая искра. — Уж теперь можешь не скрывать. Говори всю правду. Ложь больше не имеет значения. — Ничего, — честно отозвался Чандра, удивившись вопросу. — Ты ему написал в секретном послании: «Скоро мы будем вместе». Это, по-твоему, «ничего»? — Я нарочно подбросил то письмо, чтобы ты рассвирепел и убил Дашасиддхику. — О… Умный ход. Я его действительно убил. Но не потому, что прочёл то подложное письмо, хотя оно меня и разозлило, а потому что этот предатель, как выяснилось, метил на мой трон. Говорю же, меня всегда окружали лжецы! — Я не хотел быть таким, — еле слышно отозвался Чандрагупта. — В мою душу демон вселился, и я плясал под его дудку пять лет. Ты ведь знаешь теперь… — Да, потому и не снёс тебе голову после всех этих сражений и объяснений. И хватит на сегодня. Спать, Чандра. Спать! Беседы окончены, — Дхана Нанд встал с места, слегка шатаясь, как несколькими минутами раньше Селевк. — И это всё?! — разочарованно спросил Чандрагупта. — А чего бы тебе ещё хотелось? — полюбопытствовал самрадж. — Вот этого, — он прильнул к груди царя, крепко обнял его за шею, приникая к нему губами, сминая его рот, пытаясь пробраться языком внутрь, но его решительно отстранили. — Я слишком многое вынес вчера и сегодня. Возвращайся в Поурав. Чандра проглотил эту горечь и даже попытался улыбнуться. — Ты простишь меня… когда-нибудь? — только и смог он спросить. — Уже простил. Живи. У тебя остался сын — кстати, мне он тоже не чужой! — и два неплохих царства. Если понадобится помощь с восстановлением Пиппаливана — обращайся. Помогу. Но, учти, мне ещё в Паталипутре разбираться… после вашего с Чанакьей переустройства. И занавески… Чандра, вспоминай, куда занавески дел! В Хава Мехел всё мне сжёг, здешние выбросил куда-то! — на лице царя появился лёгкий намёк на улыбку. — Всё прощу, но за занавески ответишь! — и он мягко притянул юношу к себе, мимолётным касанием губ целуя в висок. — Ты ведь шутишь? — в тон ему спросил Чандра, тоже начиная улыбаться. От сердца немного отлегло. — Шучу. Новые сошьют, ещё лучше прежних. Даже если ты их мечом изрубил в порыве ненависти ко мне, ничего страшного. Я тоже много раз разрубал мечом деревья и даже камни, крича на весь лес, как сильно тебя ненавижу… Всё в порядке. — Тогда почему не хочешь позволить себе того, чего давно желаешь? Ведь желаешь, я знаю! Рука соскользнула с его плеча. — Чандра… Ты — лицо двух государств. Ты — отец будущего наследного принца. Зачем тебе стареющий царь, который испортит тебя изнутри и снаружи? Я не хочу стать для тебя… неким подобием Чанакьи. — Немедленно прекрати, — голос Чандры стал вдруг страшным, словно рычание льва, — не говори такого никогда больше! Ты вовсе не такой! Если бы не твои молитвы той богине, я бы погиб… Я бы, наверное, не выдержал долго! Дхана, я бы покончил с собой однажды, точно тебе говорю! Мою душу словно червь жрал, но я не понимал, что происходит, оттого и освободиться не мог! А ты израсходовал на меня все свои желания… — И это было правильно, — закончил фразу Дхана Нанд. — Но как же ты? Тебе ведь нужен кто-то… Не женщина. — Как и тебе. Дам один совет: потолок в опочивальне раскрасить безопаснее, чем искать приключений с юношами, прислуживающими тебе. А лучше, знаешь, попытайся жениться снова… Селевк признался, что отдаст Елену за тебя, если попросишь. Царям сложнее скрывать свои пристрастия, чем слугам. На тебя смотрят все глаза. И тех глаз много. — Укради меня, — неожиданно выпалил Чандрагупта, в упор глядя на Дхана Нанда. — Что?! — опешил тот. — Ты однажды выкрал Малайякету из Поурава. Повтори то же со мной! Найди способ. Выкради меня из моего дворца, увези в лес ночью… Брось в той пещере, где я вынудил жить тебя почти целый год. И… накажи меня. Прямо там. Дхана, я не просто прошу, я мечтаю об этом! Если мне будет больно — к лучшему! Боль, причинённая тобой — наслаждение для меня. Я это понял, когда ты ударил меня в шею той штукой, которую тебе дал сумасшедший млеччха-брамин. Я благословлю небеса, если ты украдёшь меня! В той пещере, где нет никого… Ты можешь сделать со мной, что угодно. И никто нас не увидит! Царь ошарашенно смотрел на этого безумного, отчаянного юношу и понимал: ещё немного, и он не сможет сопротивляться. — Возвращайся в Поурав, — только и смог повторить он, борясь со сжигающим желанием. Ещё некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а потом Чандрагупта вздохнул и покинул трапезную.