Gassa d'amante — королева узлов

— Мы же дружим? Вопрос не спишешь на кастрюлю глинтвейна, которую ребята уже успели уговорить. На вторую бутылку соджу и упаковку пива, начатые одновременно, не свалишь тоже. — Дружим. С Пак Чимином невозможно не. Он по Зодиаку и по жизни обаятельный дипломат. Ко всем подход, для всех бутылка, каждому — участливый взгляд и тема разговора. Умеет. В крови. Хороший парень. Ореховый цвет волос в постоянной укладке и большая любовь к сухим кальмарам — толстовка цвета арахисового масла и сейчас слегка запорошена густым слоем мелких крошек. — Тогда можешь честно ответить? Разговоров много, закуски мало. Курицу вы уже обглодали до костей, а кальмары любят не все. Тут еще чипсы и хрустящий неотваренный рамен, от которого тоже крошки под ладонями. — Спрашивай. — Пожимаешь плечами: неважно что. — Ты гей? Вау. — Или би? — это Ким Сокджин. Просто Джин. Просто и без обиняков. У него на голове повязана бандана. Он ее спер из супермаркета за углом, когда час назад приспичило всей бандой пройтись по улицам в красивых майских сумерках. Вы купили шампанское, чтобы эффектно открыть и не выпить. Просто. Хотелось, чтобы бабахнуло и зашипело — посмеяться. Купили, а бандану, надетую в шутку, забыли. Повязали по-пиратски — в стиле Уилла Тернера, бродили по ночным улицам с криками «йо-хо-хо и бутылка рома!». В пару магазинов так ворвались, чтобы опять же — эффектно и весело. Конец первого курса, еще все дружные до невозможности, искренние и свободные. — Это из-за того, что́ я рисую или потому что отказал той девчонке с филологического? — а ты, парень, без банданы и кальмаров. Вьётся уголь в волосах, и не берется алкоголем черный янтарь глаз под прозрачными контактными линзами. Ты угрюмый по Зодиаку и природе. И жизненному опыту. Какой опыт в двадцать? Личный, конечно же. — Ты ей отказал? — удивлен Ким Намджун. Просто Джун. Тоже простой и без обиняков. Они с Сокджином как близнецы еще со встречи первокурсников. Джин и Джун, дабл Джей, у второго Дж волосы покрашены в русый и принципиально не стригутся. Крошечный хвост на затылке торчит, как косметическая кисть для пудры. Джун пьет виски, а пахнет всегда пивом. Хочет быть круче, но и в пиве достойно плавает и кролем, и брассом. — А мне сказали, вы с ней перепихнулись. — Чимин не дожевывает кальмара и серьезно в замешательстве. — Я не захотел повторять. — признаёшься честно. Врать тебя не учили. — И почему? Не понравилась? — это интересуется Мин Юнги. Он в белой рубашке к белым спортивным штанам. Сочетает странные вещи, спрашивает очевидные. У него в бледно-оливковых волосах перья: Чимин бил его подушкой за какую-то дрянную шутку. Это еще до прогулок под луной и шампанским. Юнги жует жвачку. Всегда. Это завтрак, обед, ужин и закусь к пиву. Он им никогда не пахнет. Только каким-то цитрусовым одеколоном. Здесь вся квартира им пахнет. Он ее снял после нового года, когда из первой выселили из-за Джуди. Это бело-рыжая кошка, которая сейчас спит в ногах Джина. Юнги ее в подъезде старого дома нашел. — Чего вы хотите? Ты даже не вздыхаешь. Надышался уже, верно. Сидишь на старом мягком диване, мусолишь банку пива и налегаешь локтем на подлокотник, чтобы проще было подпирать голову кулаком и видеть тех, кто сидит на полу в истертых пыльных носках. Ты не в настроении. Это, кстати, твоя коронная характеристика. Все знают, что ты не в настроении постоянно, и друзей это привлекает, а девчонок отчего-то заводит. Они тебя глазами едят с утра до вечера. — Узнать о тебе побольше. Ты весь на ладони, ничего не скрываешь, но, блин! — Чон Хосок всегда очень громкий, для него вроде как даже слово есть заумно виртуозное. Экспансивный. Иными синонимами из первой строки поисковика: разговорчивый, эмоциональный, несдержанный, возбудимый, порывистый. Он так же и выглядит — ярко и изобилующе. Волосы бордовые, брови черные, глаза блестят. Леопардовый спортивный костюм с Ebay — приближенная копия тому, в каком Крис Браун отплясывал в салоне автобуса в клипе «Five more hours». — Ощущение такое, будто я ничего о тебе не знаю. А мы уже почти год как знакомы, чувак! — А я почти год с тобой соседствую. — напоминает Чимин, для эффектности вздернув брови. — И? — ты не поймешь никак, что от тебя требуется. — И у меня вопросы. — Задавай. — Так я задал. Ты гей? — Или би? — это снова Ким Сокджин. Который просто Джин. Смотрит, как и все, очень заинтересованно. Как будто научно-исследовательский центр взял работу на дом и ждёт, когда центрифуга перестанет вращаться. — Наверное. — тоже просто. Это у тебя даже не от дабл Джей, это у тебя от жизненного опыта. — Наверное что? — уточняет Хосок. — Просто наверное. — ты даже плечами не жмешь. Зачем это надо-то. — Я не знаю. — Как это? — возмущается олицетворение экспансивности, подаётся вперед, поджимая под себя ноги, и благополучно проливает немного пива на затертый бежевый ковер. — На кого встаёт-то? — На вас не встаёт. — ты вспоминаешь, что нужно отпить своего. — Не переживайте. — А кто сказал, что мы переживаем? — за спиной Хосока Юнги жует жвачку с совершенно невозмутимым лицом. — Я бы поставил на Чимина. У него фигура женская. — Моим девочкам нравится, гандон. — тот пытается подцепить последний кальмар из полупрозрачного пакета, шуршащего, кажется, на всю улицу. — Ну правильно. Женская же. — Завались. — кончик засушенной закуски торчит между губ, пока Чимин отмахивается. — Мне пофиг, я фору тебе дам с твоими бицепсами. — Ну конеч… — Чонгук? — Намджун перебивает, даже не глядя в сторону вечно пререкающихся друзей, у одного из которых всё еще перья в волосах после последней перепалки. — Мм? — На Чимина встаёт? Ты смотришь на Чимина. Просто так. Фигура у него в порядке, просто худой очень, но ему идет. Знаешь его вдоль и поперек, у вас ванная одна на двоих в общаге, вы иногда там вдвоем пытаетесь успеть на первые пары: один у раковины с зубной щеткой почти голый, другой — не почти — на унитазе, потому что вечером нажрался своих кальмаров. — Не встаёт. — Чё, ни на кого из нас не встаёт? — Джун бросает в рот зигзаг неотваренной лапши и звучит очень уж расстроенно. — А надо, чтобы вставало? — тоже уточняешь. Мало ли. — Я б поржал. — Ты и так много ржешь, Хосок. — подтягиваешь правую ногу, чтобы разместить лодыжкой поверх левого колена. Затекли. — И то верно. Но эт моя фишка. Я хочу знать, в чем твоя. — Вот я читаю рэп иногда. — подхватывает Юнги. — И низковат. — Пак Чимин тычет пальцем в потолок: вносит ясность. — Читаю рэп и низковат. — соглашаются просто. Мин Юнги совсем не обидчивый. Гномом назови, скажи, что шепелявит, глаза узкие или ноги тонкие, ляпни, что хочешь, реакции не будет. Любой минус у него ноль. — Хосок ржёт. Джун ест как не в себя. Джин носит женское белье. — Охуел? — Джун смеется, а его дабл Джей защищается. — Лан, шучу, Джин круто водит. Реинкарнация Доминика Торетто. А ты что, Чонгук? — Рисую. — на этот раз пожимаешь плечами. — Все тут рисуют, бля. — ворчит Чимин. — Мы на архитектурном, если чё. — В чем твоя фишка? — Помимо груды мышц и полного пофигизма к своей ориентации, разумеется. — Юнги тычет в тебя указательным пальцем, пока остальные — взглядами. — Колись, бро. О да. Ты даже усмехаешься кисло на это словцо. Колись. Ты бы и укололся, уже мелькали мысли. Да что угодно, лишь бы забыть/ся. Ты всё для этого делаешь. А тут лови — вопросы про фишки. Ироничное собирательное слово для читающих рэп и любителей быстрых машин. А что до таких, как ты? Такие — это сожженные заживо морские принцы. Удивительная метаморфоза спиралями кишит у тебя на роговице и завязывает язык. Ответь что-нибудь, парень. Ну? Не можешь. А ведь хорошо держался. — Чонгук…? — Намджун зовёт, потому что замечает. Да все видят. Ты как будто письменами покрылся весь: читай и списывай. Хосок что-то спрашивает. Отвечает ему Юнги. Потом что-то про твои рисунки. Чьи-то руки хватают с журнального стола желто-черный скетчбук, спрашивая разрешения открыть. Просто так спрашивают. Вы все рисуете, у каждого какие-то альбомы, тетрадки в общем доступе, чтобы оценить, полистать. Ты не возражаешь. Ты тонешь. Почти в трехсотый раз за последний год. В морском принце много воды, соленой и режущей глаза. — Ебааать... — Экспансивность листает альбом на пружине на пару с подтянувшимися дабл Джей и гремит почти с присвистом: узнает в нарисованных тобой фигурах одни и те же черты. А ты смотришь в одну точку на стене. Обои тут тускло-бордовые, арендаторы натыкали дешевых картин из барахолки, чтобы не выглядело голо. Тебе нравится та, что в черной раме удерживает в границах бурю и острые углы утопающего судна. В квартире всё еще пахнет глинтвейном. Хосок с Чимином варили его на кухне, пока гугл вслух подсказывал пошаговый рецепт. Потом вы гуляли, потом перебрались в гостиную, и вот теперь ночь за окном. Май. Жизнь, парень! Ты когда намерен начать ж и т ь? Н а с л а ж д а т ь с я? Сколько еще бу… — Чонгук… — краем вселенной можно понять, что это голос Мин Юнги, который, присматриваясь к тебе, вдруг зачем-то выпрямляется. — Ты чего… Шторм — это когда вода ломает кости. Разъедает кислотой. А еще это когда небо гневливое. Недовольное. Кара небесная. Говорят, так со всеми грешниками. Или это чьи-то тайные замыслы. Из самых морских глубин. — … плачешь? И тишина виснет странная-странная. Эх, парень. Ты же хорошо держался! Ты же только ночью себе позволяешь, когда Чимин точно спит. Или в душе, чтобы за потоками воды не слышно было. Ты же… — Он, сука, плачет! — Хосок гремит почти затравленно, расширяя свои громадные зеркала экспансивной души, и подпрыгивает с пола идеальной пружиной, чтобы врезаться в Чимина, которого твой вид поднял на ноги гораздо раньше. Еще бы. Они тебя такого впервые видят. Удивил так удивил, где крутой парень с равнодушным взглядом и сильным ударом, который три недели назад отметелил каких-то третьекурсников после того, как они с Чимином не поделили девчонку? — Бро, бро, — сосед тянет к твоим плечам руки, падая рядом вместе с Хосоком, пытающимся заглянуть тебе в глаза, — ну ты чего…? Действительно. Ты чего, стыдоба? Так раскваситься, лужей разлиться, сам от себя не ожидал. А всё потому, что мало ночей и запертых душевых для человека с морем внутри. Соль, жидкость, бури — всё в избытке. Плещется в тебе с тех самых пор, и помочь ты себе не можешь. — Извини, ладно. — почти шепчет Чимин, сжимая тебе плечо. — Мы переведём тему, окей? Хочешь? А ты всё смотришь на бушующее море на стене. Сквозь залитую мачту и брызги на щеках. Тошнит до боли в сердце. Морская болезнь, которой быть не должно. Вода режет кожу, мешает видеть, а внутри и снаружи жарко, потливо, банка в руке скользит под влажными пальцами. Ты ее отдаешь, протягиваешь не глядя, пока кто-то не забирает, и мотаешь кратко головой, пытаясь податься вперед или просто как угодно сдвинуться с места. — Нет? — лучший друг отставляет банку на стол, чтоб обхватить тебя двумя руками. — А чего хочешь? Ты не планируешь отвечать. Разливаться тоже. Ничего не предвещало публичного срыва. Но срываешься. Вполголоса в полном отчаянии, бесконтрольно, словно чаша доверху, до самого неба, все рубильники, ответственные за системы, — всё-всё затапливает, выходит из строя. Чего хочешь? И в ответ сирена кричит, скребется по стенам в бешеной лихорадке. Ты знаешь чего. Сипишь и всхлипываешь, сгибаешься, падая лицом в ладони, захлебываешься. Трясешься откровенно и без попыток вырваться на поверхность, не видишь, как ребята переглядываются, как алкоголь в них вянет устаревшим гербарием, захлопывается в учебники, оставляя чистое волнение, участие и готовность быть. Тебе хорошие друзья достались, парень. Как тебе и пророчили. — Мы ничего не знаем, поэтому ничего не можем тебе сказать, Чонгук. — Хосок осторожно сбавляет экспансию, выглядывая из-за спины соседа. — Ты хочешь поделиться? Его слышно сквозь заложенную морскую воду. Откуда-то с берега. — Ты можешь всё нам рассказать. Что бы это ни было. — Чимин поглаживает тебя по спине горячей ладонью. — И станет легче. Говорят, это так работает. Говорят. Голос твой внутренний дразнящий тоже с тобой говорит. Это я, парень. И я тебя доведу до белого каления. Не хочешь рассказать, в чем твоя фишка? Тогда я расскажу. С первой зимы начнем. Где тебе шестнадцать и ты сидишь в поликлинике с разбитым носом, перемазанный уже подсыхающей кровью.