Lovers

Джеймс любит свою работу. Он старается так думать и, отчасти, заставляет себя так думать. Жизни не видит без бесконечной беготни за идеальным кадром, за нужным светом — готов часами сидеть «в засаде» лишь бы уловить тот самый момент. Стоит отложить фотоаппарат на пару часов для подзарядки, как руки чешутся. В ход может идти смартфон или планшет — Джеймс не чурается использовать фильтры и разные приложения, но получает истинное счастье, когда берет в руки плёночный. Джеймс Макэвой фотограф. Не то чтобы известный по миру, что уж там, дальше Шотландии он не востребован, но в своих графствах и студиях его ценят. Один из немногих у кого есть нюх, один из тех счастливчиков, кто занимается работой в свое удовольствие. Он продает снимки в масс—медийные и новостные ресурсы, ведет блог, нынче это в моде, и порой участвует в графичных выставках. Макэвой в постоянном движении, мало спит и носит в рюкзаке пауэр—банк. Любит ройбуш и сандвич с лососем, но больше всего на свете он любит снимки. Фотографии рождаются буквально на каждом шагу. Пусть это будет поход до ближайшего маркета за сигаретами или пятничная встреча с друзьями в пабе — люди, эмоции, их связь, мысли, азарт и Джеймс буквально захлебывается от восторга. Многие говорят, что у него «золотые руки». Все снимки — от смазанных и мыльных до выдержанных и постановочных — выходят будто для глянцевых изданий, словно завтра они должны быть на макете журнала, точно сегодня ночью они окажутся на верстке для рекламы Домов Мод. Макэвой с головой бросается за любой запрос. Он любит работать с людьми, помогает подобрать образ, ставит свет, двигает объекты интерьеров; обожает ретушь и готов работать с моделями от зари до зари. Берется за выездные съемки и пополняет портфолио портретами, млеет от командировочных поездок для натуралистических журналов и сайтов, гоняется с журналистами по европейским ярмаркам в праздничные каникулы. Хлебом не корми — дай закончить фотосъёмку. Так было до нынешнего момента, когда его поставили фотографировать тренировку на ипподроме. И все хорошо, Джеймс давно хотел поработать с лошадьми, но сегодня Перт окутал северный циклон и с реки Тей тянуло колючим холодом. До сих пор сложно понять как жокеи и животные работают в таких чертовски некомфортных условиях? Руки тряслись, аппаратуру заливали мелкие капли мороси, и все кадры выходили мутно—серыми. Второй день подходит к концу, сейчас начнут сворачивать тренировочный инвентарь, а у него всего ничего. Выбора нет совершенно. Джеймс позволил себе выругаться. Если завтра не распогодится, или как минимум не будет сухо, то он остался без процента и что хуже всего — пострадает резюме. Обидно. Джеймс выдохнул и убрал камеру. Бесполезно что-то изобретать — сейчас до кучи начнет темнеть и температура стремительно поползет вниз. Последний наездник соскочил с мерина и повел того в стойло. Вот и все. На сегодня остался только ужин и пивные разговоры. Разномастные журналисты в осенний период сплотились, проводя промозглые вечера вместе — хотя Джеймс готов руку на отсечение положить, что тут все не так чисто и прозрачно — укатывая в Перт с его бесконечными кабаками и рестопабами. По пути к местному отелю Джеймс завернул в конюшню. Если не профессиональные снимки, то он будет рад и нескольким инстаграмным кадрам лошадок. К тому же давно не было обновлений, он получил парочку тревожных сообщений все ли у него в порядке. Пусть друзья видят, что он не за красивые глаза получает фунты стерлингов. Макэвой кокетливо опустил глаза. Буквально сегодня утром один из местных сотрудников откровенно разглядывал фотографа. Не то чтобы Джеймс почувствовал себя вне зоны своего комфорта, у него вошло в привычку держать зрительный контакт с моделями, да что там — он обожает рассматривать людей, подмечать их особенности, то что делает их неповторимыми, оригинальными и восхитительными. Правда себя Макэвой не считал таким. Скрываясь за объективом, старался сливаться с аппаратурой и не отсвечивать, так сказать. Прятался за линзой, чтобы дать жизнь чему-то невероятному. И именно сегодня, когда фотограф не в духе, все валится из рук и спасительный чай грел замерзшие пальцы, этот мужчина, в прямом смысле, пожирал Джеймса глазами. Пока парень отогревался черным чаем, будь он неладен, ждал окончания зарядки запасного аккумулятора к камере, невозможно открытый и честный в своих желаниях работник ипподрома раздевал его. И хорошо бы просто сверкал кошачьими глазами из-за барной стойки — это сошло бы ему с рук как симпатия, мужчина самым прямым текстом заигрывал с замерзшим Макэвоем. То обворожительно улыбался, то кусал губы и бесконечно пялился. И Джеймс сам не заметил, но поддался на явную провокацию. Он несмело улыбнулся незнакомцу в ответ и уткнулся в смартфон, стараясь выкинуть того из головы. —Очаровательные ямочки, — донеслось сверху. Мягкий голос, точно карамель (прямо как цвет его бороды, Джеймс) осел в голове и Макэвой понял, что проиграл самому себе. Как оказалось позже, в первый раз. Не успел фотограф хоть как-то отреагировать, а незнакомец уверенно покинул ресторан, оставив последнее слово за ним. Признаться, будь у него хоть одна свободная минута, то подарил бы её нахальному сотруднику. Нечего и говорить, что тот знал себе цену. Он был подтянут, высокий, жилистый и подвижный. Такие прекрасны во всем — поставь его у станка на заводе или же усади в кресло заместителя директора, у него все спорится в руках и не важно что будет на выходе. Такие люди сгорают каждый вечер, чтобы сжигать мир на следующий день. Этот типаж уживается в кадре словно рожден для съемки, бери — не хочу. Джеймс прикрыл глаза и вздохнул. В воздухе висел запах сена, лошадей и потертой кожи. Он достал телефон и смахнул пальцем в сторону, переключая на режим камеры. Кони устало ржали на своих местах, перетаптывались с ноги на ногу, похрустывая овсом. Юноша сделал несколько фотографий слишком любопытных носов, нашел пару удачных ракурсов и «атмосферных», Боже стыд какой, он закатил глаза к потолку, углов. Макэвой поежился — температура стремительно понижалась, при каждом выдохе рассеивалось облачко пара и нужно было готовиться к завтрашнему дню. Уходя, почесал мерина Мефисто за ухом и застыл как вкопанный. На него, всем своим природным естеством, пер рыжий незнакомец. Можно ли при таких обстоятельствах называть его незнакомцем? Они ведь даже умудрились пофлиртовать (или что это было, черт побери?). С каждым шагом становилось очевидно, что путь его заканчивается прямо в этой самой конюшне. Макэвой потупив очи, быстро продумывал пути отступления. А рыжий мужчина со скоростью гоночного болида приближался к фотографу. —Какие люди? — Он раскинул руки в стороны, белозубо улыбаясь и поигрывая бровями. Несмотря на сырость и холод, что тянулся от реки, он был одет лишь в серую потертую водолазку, которая как специально прилипла к телу, того и гляди треснет на груди. Собственно, как и самодовольное лицо. —Ау, Пертовский ипподром вызывает голубоглазое чудо? Перед носом фотографа щелкнули пальцы и тот словно очнулся. Поднял глаза от бусин сосков незнакомца (да Джеймс такое бывает, когда на улице достаточно зябко) к его светлым глазам. Хитрым. Невозможным. Волшебным. —Я...да, —промямлил фотограф. Мужчина удивленно вскинул брови, но лицо тут же изменилось на сладостно—гаденькое и он выдал: —Хорошо, что ты — да. Не хочу услышать отказ от такой очаровательной детки. —Детка? Макэвой задохнулся от возмущения. Что он себе позволяет? Замызганный с ног до головы, немытый, нахальный мужлан. Утонченная натура фотографа была задета до глубины души, он — человек искусства, работая с прекрасным, известный в определённых кругах пристыжен безымянным сотрудником. Лицо фотографа пошло пунцовыми пятнами. Усталость сняло как рукой и он уже готов был заартачиться, но конюх поднял руки в примирительном жесте и обезоруживающе улыбнулся. —Извини, но ты такой милый... —Вы ведете себя как невыносимый ребенок, — Макэвой обогнул нарушителя своего внутреннего баланса и уже собрался стартовать к отелю. Но его планам не суждено сбыться. —Как ребёнок ведете себя Вы, — передразнил Макэвоя сотрудник. — Я же не сказал, что хочу зажать тебя у стойла и отсосать тебе. Просто говорю, что хотел бы угостить тебя завтраком. Макэвой медленно повернулся к хаму. Он старался вложить в свой тон как можно больше презрения и высокомерия, пока в голове точно кадры из порнографического видео мелькали образы и кровь отлила от пунцовых щек к низу живота. —Завтрак? С Вами? Только, если завтра будет солнечно! —А если будет? —Будет солнце — будет завтрак. На этом он вздернул подбородок как можно выше и зашагал прочь. Солнце, как же. Прогноз обещал всю неделю в округе Перт—энд—Кинросс пасмурное небо и изморозь. Но откуда городскому жителю знать, что легкий иней на ветках кленов это первый звоночек к солнечной погоде. *** В небольшую спальню отеля пробивались первые лучи солнца, дробя стены на золотистые прямоугольники, наполняя воздух запахом прелых листьев; можно было разглядеть как блестят пылинки в паточном неспешном танце. Джеймс перевел угрюмый взгляд на окно, на телефон и упал обратно в мягкую постель. Его ждет настоящее испытание в лице профессионального искусителя. Он точно не пойдет на попятную, Макэвой человек слова, к тому же — назвался груздём полезай в кузов. Юноша взвыл. Обновить — переменная облачность. Обновить — переменная облачность. Это издевательство. Перед поездкой он смотрел погоду и обещали серость и ветер, а тут солнце. В ресторане фотограф двигался тенью. Щелкая камерой, позволял людям прикрикнуть на него или дурачиться в кадре, девушки хихикали, а мужчины кружили спутниц на руках. Джеймс забавлялся как мог, пока не столкнулся с конюхом. Щеки мгновенно покраснели. Кошачьи глаза уже успели облапать фотографа с ног до головы, мужчина плотнее придвинулся к юноше, разве что не сгреб в охапку. —Я нашел тебя, — губы растянулись в улыбке. — Ты обещал мне завтрак. Кстати, я Майкл. Незнакомец Майкл протянул раскрытую ладонь и Джеймс пожал её. Лицо Майкла сменилось с похабно—самодовольного на озадаченное, а потом он вздернул брови в немом вопросе. А Макэвою было не до этого, в мыслях память на его камере заполнилась портретами Майкла. Конюх опустил глаза на их сцепленные руки. —Могу узнать твое имя? Или мне звать тебя дет... Ай! Джеймс мило улыбался, а внутри все клокотало. Он сжал ладонь так сильно, что ногти впились в кожу мужчины: —Еще раз назовешь меня деткой — я оторву тебе яйца. Джеймс. Джеймс Макэвой. —Завтрак? Майкл пропустил фотографа вглубь ресторана. Джеймс кусал губы. За всю жизнь фотограф не слышал столько комплиментов и восторженных песен в свой адрес, как за этим завтраком. Собеседник не затыкался ни на минуту — вот он говорит про лошадей, какие они благородные, грациозные, выносливые; вот монолог о Шотландии, оказалось, что Майкл ирландец. Он обожает собак, принципиально не пьет портер, и совсем не понимает регби. А потом бесконечный поток слов обращается к Джеймсу. И, о чудо, конюх не знает его. Именно самого фотографа. Джеймс показывал свои снимки, которые тиражами печатались в пособиях по профессиональной фотографии, Майкл с легкостью узнавал их, но какого было его удивление, когда осознал что вот творец, собственной персоной. А еще у него отсутствует граница личного пространства. Майкл касался рук, задевал коленями, щупал, трогал и смотрел, смотрел, смотрел. —Тебе говорили какой ты прелестный? —А должны? —У тебя соблазнительные губы. Нет, ты весь такой желанный. —Заткнись, — Джеймс спрятал алеющее лицо в ладонях. Конюх аккуратно опустил руки от лица фотографа. —Хочу видеть твои глаза. —Они стеклянные. —Как осеннее небо. —Бездушные. —Словно бескрайнее море. Щеки опять покрылись румянцем и Джеймс опустил взгляд. Майкл расценил жест смирения как приглашение и оставил мимолетный поцелуй на самом кончике носа. —Какого хрена?—Вырвалось у Макэвоя. Он вскочил с места как ужаленный, все смешалось в голове. Его бросало то в жар, то в холод, ни одной связной мысли. Только осознание нереальности происходящего и фантомное чувство длинных пальцев на запястьях. Словно не он должен быть на этом месте, кто угодно, но не он. Майкл привлекателен как модель, как важный объект композиции в постановке, как центр Вселенной, но не его. Джеймс закусил губу и, схватив рюкзак, вылетел из зала. Он здесь по работе, а Майкл может пойти куда подальше. И тут Джеймс Макэвой проиграл второй раз. Снимков набралось на отдельный журнал. Последний день перед скачками выдался напряженным, тренировки изнурительными, прибывали болельщики и азартные игроки, вокруг ипподрома кипела жизнь. Портреты наездников и животных в прыжках, несколько удачных ракурсов и эффектных пируэтов, и вот материал был готов. С погодой сегодня повезло, как кстати. Это позволило Макэвою выдохнуть. Работа лечит. Мысли успокоились, после утреннего потрясения, но фотографу вновь стало не по себе. Пересекая поле, на котором посетители устроили пикник, в кои—то веки он обратился не к внешнему миру, а к внутреннему. Глупо отнекиваться, Майкл при первом взгляде влюбил фотографа. Он точно наивный подросток позволил сразить себя нахальством, яркостью и уверенностью в себе. Можно без усилий признать, что фотограф не первый и далеко не последний, кто был очарован этим мужчиной. Тяжелый вздох сорвался с ярких губ. Джеймс поднял лицо к солнцу, позволяя лучам греть покрасневший нос. Скорее бы уже вернуться в Глазго и забыть обо всем, увидеть друзей, заняться съемками и подбором декора для Хэллоуина и Ночи Гая Фокса. Но не успел юноша как следует увлечься интерьерным освещением на праздники, как его сбил с ног Майкл. Мужчину, похоже, не напрягало вообще ничего. Он был самым настоящим бурным потоком, который уносил фотографа дальше от людей. —На пару слов. —Не о чем говорить, — еле слышно пробубнил юноша. Майкл протащил Джеймса мимо лавок с едой и сувенирами, дальше за лесные насаждения, прямо к боксам, в которых перевозят коней. Он воровато оглянулся по сторонам и только потом отпустил Макэвоя. Юноша отступил на пару шагов назад, соблюдая дистанцию. Им действительно не о чем говорить, этот поцелуй ничего не значит, для Майкла точно, а Джеймс переживет это недоразумение. И почему его это так волнует? —Поужинаем сегодня? Фассбендер божился, что и пальцем не тронет. Про остальные части тела речи не шло. Спальня ирландца наполнялась влажными охами и скрипом кровати. Пока фотограф выл в матрас о том, как ему хорошо, Майкл старался изо всех сил, вылизывая все, где мог достать. Ему все еще сложно было поверить, что этого голубоглазого парня никто не трахал до хрипоты. Мужчина растягивал покрасневшие ягодицы фотографа, то кусал мягкую плоть, то отвешивал звонких шлепков и снова возвращался к тугой дырке. От скулежа Макэвоя его член уже болезненно истекал предэякулятом, но конюх собрал всю волю в кулак [бл*ть простите мем] и продолжал свои истязания. Как только парень перешагнул грань скованности — дело пошло как по маслу, юркий язык растягивал податливые стенки и Джеймс по инерции вилял бедрами. Рука юноши прикоснулась к члену и двинулась на пробу — тело окатило волнами удовольствий, нервы плавились от ощущений языка в заднице, а рука быстрее дрочила член, подстраиваясь под темп. Выть Джеймс перестал, только стонал как в последний раз, совсем наплевав на соседей. Стоило Майклу оторваться от желанного тела, как фотограф обижено засопел. —Вкусный какой, — звонкий шлепок по ягодице отрезвил Макэвоя, но все что он смог это недовольно стонать. Внутри стало прохладно, захотелось ощутить ту тягучую заполненность и фотограф сильнее прогибается в пояснице, открывая мужчине обзор. —Не трави, — усмехнулся Майкл и притянул Макэвоя к себе, потираясь членом между аппетитных ягодиц, растирая смазку по коже. И как он согласился на это? Он не был пьян, его не разморило наркотиками, они просто мило поболтали за ужином и вот Джеймс подставляет зад умелому рту, изнывает без внимания к своей персоне и готов к тому, чтобы этот чертов ирландец засадил по самые яйца. От мыслей о близости, о том что он вообще способен на такое, Макэвой готов был кончить прямо так. Плечи юноши покрылись засосами и укусами, ягодицы горели огнем, но все это было ерундой в отличие от ощущения плавящего нутра. Растянутая дырка принимала член так, будто они были созданы друг для друга. От того как Джеймс сжимался вокруг Майкла, у второго кружилась голова и он готов был спустить. Но этого было мало, Фассбендеру нужно видеть как кончит фотограф. Пусть даже после всего что случилось, юноша вмажет ему пяткой по роже. Мужчина вышел из податливого тела и перевернул Макэвоя на спину. Не теряя времени, подхватив того под коленями, одним движением скользнул до упора и попал в нужную точку. Голубые глаза стали темнее, скулы заалели и с зацелованных губ слетело сладкое «да-а». Майкл снова двинул бедрами и юноша протяжно застонал. *** Джеймс поёжился и плотнее прижался спиной к Майклу. Еще пару недель назад, отправляясь на ипподром, он и думать не мог, что встретит там самого наглого и самоуверенного ирландца, что тот возьмет его измором за каких-то три дня. В первый раз Джеймс готов был броситься на него с кулаками. Потом он всеми силами пытался принизить этого невозможного конюха, только куда ему тягаться с врожденной чуткостью и харизмой. Фотограф даже не мог предположить, что даст ему свой номер уже будучи одной ногой в поезде, и он не мог надеяться, что Фассбендер позвонит ему. Джеймс блаженно улыбнулся стоило Майклу сгрести его в объятия. Он по-хозяйски закинул ногу на мягкое бедро, стреножив юношу, и прижался губами к уху. Макэвой принял игру, но не спешил открывать глаза — чем удивит его этот невыносимый мужчина? С трепетом ожидал поцелуя или грязных словечек, которые любит опускать Майкл, но тот лишь по-свински рыгнул фотографу в ухо. —Боже, ты ужасен, — Джеймс скривился. — Как я пустил тебя в свою постель? —Мне надевать фрак, каждый раз когда я хочу присунуть тебе? Фотограф открыл глаза и повернулся к Майклу и тот принялся покрывать лицо поцелуями. —Я говорил тебе как мне нравятся твои глаза? — Поцелуй. —Сотни раз. —Как я рад быть здесь? —Поцелуй. —Только это и слышу. —Обожаю тебя, — Майкл остановился и его взгляд стал иным, задумчивым, даже грустным. Будто ему есть что сказать, но стоит произнести вслух, как что-то в нем рухнет. Макэвой лишь плотнее прижался к горячей груди, всматриваясь в каждую морщинку на лице Фассбендера, пытаясь запомнить его таким нежным в это утро. Он провел рукой по поджарому бедру, сжимая пальцами точеные мышцы, и впился губами в искусанный рот Майкла. В эту минуту хотелось двигаться как можно медленнее, поцелуй получился ленивый, как будто у них целая вечность впереди. —Научишь им пользоваться? Майкл оторвался от Макэвоя и схватил камеру. Не успел Джеймс что-то возразить, как длинноногий и наглый конюх уже стоял над фотографом. И как в первый раз — лицо покрылось пунцовыми пятнами стыда. Джеймс и до этого уже видел Фассбендера голым, но тот никогда не стоял над ним в чем мать родила с фотоаппаратом. У Майкла напрочь отсутствует скованность. —Ты не мог бы... прикрыться? —Нет, — сказал как отрезал. — Ты бы себя видел! Так как мне настроить его? Джеймс взял камеру и перевел формат на автоматический. Его затрясло в мыслях, что этот горе—любовник сейчас собьет настройки, который он лично подбирал к каждой работе. Вручив обратно камеру, Макэвой сжался. —Что не так? Майкл так и стоял над ним, расставив ноги по бокам фотографа. Джеймсу было неудобно, и даже не в том, что, Святые угодники, он видит хищное лицо, покрытое рыжей щетиной, загорелую грудь, впалый живот и рыжую полоску волос под пупком. Он зажмурился — даже впечатляющий член и ноги, которые впору быть у гончей. Джеймс впервые по другую сторону камеры. Он открыл глаза и посмотрел на Майкла. —Улыбнись, детка, твои фотки должны быть. Это немного не честно, ты на мои шкурку гоняешь, а у меня твоих нет. Майкл несколько раз щелкнул затвором. —Назовешь меня деткой и я вмажу тебе по шарам, — Джеймс лукаво улыбнулся. —Я говорил тебе как обожаю твои глаза? И каждую веснушку! И твои кудри... Джеймс сглотнул вязкую слюну. Майкл привык баловать его слащавыми речами, он старается смириться с этим. Обычно хвалят за хорошую работу, за качественные снимки, за помощь, но самого Джеймса просто за то, что он есть, хвалили редко. Как бы фотограф не старался, взгляд пытался ухватить как можно больше тела над ним. Рука потянулась за смартфоном и Джеймс успел сделать лишь один кадр. —Убери его. —Но ты так хорош, — тихо прошелестел юноша. — Продам эти фотки на патреоне, по пять фунтов за штуку. —Издеваешься, да? Продавай за пятнадцать. Удивительно, но все это время, пока они говорили, пока Джеймс краснел точно школьник, пока он крутился, отводил взгляды и кусал губы — Майкл все фотографировал и фотографировал, и в один прекрасный момент рука скользнула к члену. Боже, он ему действительно нравится. Член налился кровью, как и лицо Джеймса. —О, малыш, нравится смотреть как я мастурбирую на тебя? —Фотограф был готов провалиться куда-то под кровать. Весь интимный момент Майкл умудрился опошлить. —Ты просто не выносим, — Джеймс закрыл глаза руками. —Но я все равно тебе нравлюсь, да? Майкл запыхтел, камеру он отвел от глаз и только быстрее скользил рукой по стволу. Джеймс открыл лицо и уставился на руку Майкла, на то как быстро член пришел в боевую готовность. Фотограф позволил себе роскошь и повел стопой по ноге Фассбендера, вверх по коленке, касаясь пальцами тонкой загорелой кожи и остановился на впадинке между пахом и внутренней стороне бедра. Голубые глаза почти не видны за радужкой, он закусил губу и его руки сами потянулись к телу. Дыхание юноши сбилось на резкие вдохи, он сам не заметил как возбуждение затянулось в горячий клубок в паху. Пожалуй, этим Майкл его и сразил — он умел быстро настроить Джеймса на нужную волну, он сумел превратить утонченного фотографа в распущенного любовника. —Иди-ка сюда, —Майкл упал на колени и притянул Джеймса к себе, потерся головкой по промежности, сипло выдохнув. Он терял капли самообладания, но не мог сорваться — не сейчас. Джеймс обхватил Майкла ногами и перехватил их члены рукой. Мужчина позволил фотографу задать темп и подмял того под себя, целуя плечи, под челюстью и куда мог дотянуться. Толкаясь в руку, он готов был рычать от ощущения шелка второго члена и как влажно скользит плоть от смазки. Фотограф лишь сильнее прижимался к мужчине, локоны липли к вискам и кажется что он опять прокусил губу, которые уже опухли от бесконечных поцелуев. Кончил он, прогибаясь в пояснице, со стоном имени любовника, совсем не беспокоясь о следах зубов Майкла на шее. Фассбендер накрыл его руку своей, подводят себя к разрядке и кончил с рыком, толкаясь в кулак. Он крепко поцеловал фотографа, не выпуская того из кольца рук. *** —Закажем что-нибудь домой? — Мужчина потянулся за смартфоном и вскочил как ошпаренный, — срань господня! —Не выражайся, — назидательно заметил Макэвой. —У меня поезд через сорок минут! Наспех покидав вещи в сумку и собравшись, Фассбендер поцеловал юношу в нос и в дверях крикнул: —Детка, я позвоню! Не скучай. В место, где за дверью скрылась рыжая, чертовски любимая, голова прилетела подушка.