Дюжина шагов в потемках

- Штирлиц идёт по коридору. - По какому коридору? - По нашему коридору. Фильм «17 мгновений весны»

В углах темной комнаты собиралась ржавая плесень. Воздух здесь был пропитан едкой ржавчиной, вставал поперек горла, невидимыми коготками драл легкие, еще помнящие аромат аманских цветов. Ржавчина забилась под ногти, покрыла кожу омерзительным налетом, ее кислый привкус поселился во рту, и даже головная боль отдавала ржавчиной – мелкая дополнительная пытка. Скованный пленник лежал лицом вниз на каменном полу. Осматриваться ему не хотелось. Но память беспощадно не давала забыть все, на что при единственном беглом осмотре упал взгляд. Совсем близко висели под потолком крюки с запекшейся кровью, на грубо сколоченной лавке у входа лежала зазубренная плеть, а в жаровне напротив калились докрасна металлические прутья. Запахи угля, ржавчины, просоленных кровью веревок, сырой плесени и крысиного помета складывались в общий мотив, которому рассудок давал безошибочное определение: страх. Можно не знать страха всю жизнь, но потом впервые вдохнуть его и тут же понять, с чем имеешь дело. Толстые каменные стены гасили звуки, поэтому пленник не услышал шагов снаружи прежде, чем тяжелая кованая дверь начала открываться. Он заставил себя вскинуть голову, отбрасывая с глаз спутанные, непривычно короткие пряди рыжих волос. Вошедших было четверо. Коренастый палач в кожаном фартуке, с рваными шрамами на жилистых щеках и тусклым кольцом в нижней губе. Палач казался высоким, хотя пленник был уверен, что будет выше на две головы, если сумеет подняться в полный рост. Прочие выглядели подручными палача – суетились, переговариваясь на своем наречии так бегло, что не получалось разобрать слова. Они были одеты проще, а на пленника кидали взгляды, полные предвкушения и любопытства. Под ложечкой неприятно засосало. Кованая дверь плескала на сквозняке. Из коридора тянуло гнилью - подходящее дополнение запаха ржавчины. К жару примешивался землистый холод, и пленник вспомнил, как его долго тащили по лестницам вниз. Возможно, в комнате нет окон, потому что она находится слишком глубоко. Сколько времени он уже не видел звездного света? Неделю, месяц? Да светят ли еще звезды над миром?.. Палач подошел молча, привычным жестом вздернул за волосы, продел сковывавшие руки цепи через темный хвост крюка. Суставы заныли отголоском старой боли. Крюк пока не поднимали, но пленник уже знал, что будет дальше: скрип механизмов, ослепляющая мука, кровавые следы плети на теле. А вот ожогов прежде не было, и при взгляде на раскаленные докрасна прутья хотелось выть, лезть на стену и прищемить чем-нибудь собственное воображение. Слишком живое. Пока еще живое… нет, не думать! В минуты страха, даже сдерживаемого, чувства обостряются до предела, и пленник отчетливо услышал через открытую дверь, как в глубине коридора раздались чьи-то уверенные гулкие шаги. Сперва он не придал им значения, лишь отметил мимолетно, что у кого-то есть сомнительное право расхаживать по этим ржавым гнилым застенкам как у себя дома. Но шаги приближались, и следующей мыслью было предположение, что неизвестный обитатель вражеской цитадели идет именно сюда. Палач махнул подручным: первый достал из углей горячий прут, второй взял с лавки плеть, третий принялся закрывать дверь. «Значит, идет не сюда», - решил пленник, стараясь хоть чем-то отвлечься от мыслей о моменте, когда раскаленный металл зашипит о его кожу. Но когда щель между дверью и косяком сократилась до ширины ладони, шаги загремели совсем рядом, а потом вместе с сердитым повелительным окликом в комнату просунулась нога в черном сапоге с серебряной пряжкой. Палач отвесил подручному подзатыльник и сам распахнул дверь во всю ширь. Пленник не без интереса уставился на новоприбывшего. Это был не орк, не черноглазый майа со змеиными мыслями, а его сородич, квендо. Усталое сухопарое лицо обрамляли пегие волосы, шею прятал высокий, наглухо застегнутый воротник. На поясе висел длинный кинжал в неброских ножнах. Квендо явно был повыше рангом, чем палач с подручными: стоило ему сказать пару негромких фраз, как плеть была брошена на лавку, прутья – обратно в угли, а сами орки поспешно покинули комнату, коротко кланяясь на прощание. Квендо шагнул к двери – взметнулась длинная пола серой туники – и тщательно задвинул засов, подергав для верности. Пленник поймал себя на мысли, что прежде, видя незнакомца, гадал, насколько интересным тот окажется собеседником. А теперь – насколько болезненной будет пытка, придуманная им. Это все страх. Страх, жажда и ржавчина. Нельзя им поддаваться. И пусть сердце потише колотится в ушах. Пара ударов сердца – и незнакомец подошел вплотную. Привычно схватил за волосы, за цепи – хватка у него была сильная, руки теплые, жилистые – и снял с крюка. Палач после этого бросал пленника как попало – сородич же помог опуститься на пол. Порылся в складках туники и достал небольшую овальную флягу, откупоривая пробку. Горлышко фляги коснулось сухих губ, в рот полилась чуть отдающая ржавчиной, но такая прохладная и восхитительная вода. Стало легче дышать, мысли обрели былую четкость. «Но для чего все это?» Квендо аккуратно заткнул полупустую флягу пробкой и спрятал обратно. Настороженно вскинул голову, словно к чему-то прислушиваясь, поднялся с корточек и подошел сперва к двери, а затем к жаровне, где схватился за все раскаленные прутья разом, выдергивая их из красноватых угольев. «Как букет», - подумалось пленнику, и его мысленно перекосило от такой нелепой параллели. Взгляд против воли не отрывался от охапки прутьев. Интересно, если все сразу – может, он успеет потерять сознание прежде, чем почувствует боль? Их взгляды встретились. У квендо были прозрачные серо-зеленые глаза. Настороженные, поблескивающие, с красноватой сеточкой лопнувших сосудов в уголках. Но смотрел он ясно и цепко, с любопытством и… состраданием? Продолжая глядеть пленнику в глаза, квендо сунул прутья в неприметную бадейку около жаровни. Раздался плеск, затем громкое шипение, эхом ударившее в уши. А потом квендо заговорил. И не на орочьем наречии, а на диалекте, который пленнику уже довелось слышать от сородичей по эту сторону моря – непривычно, но понять удается. - Во имя лесов, пришелец с благословенного острова – что ты такое?!