***
По прибытии в Филадельфию Аарон мигом оставляет багаж в доме приютившей его семьи — ему сказано, что это местоположение полусекретно ради его же безопасности и что в его распоряжении в любое время есть эскорт, но постоянно находиться под вооружённой охраной его никто не заставляет. Впрочем, размещение его сейчас не волнует — у него есть миссия, а именно: найти Джорджа Вашингтона и рассказать ему о видении надвигающейся войны. Вашингтон — самый важный политический деятель страны, люди станут его слушать. Тем более когда речь идёт о войне. И слушать станут охотнее, чем если бы говорил один Аарон — ему нужен южанин на своей стороне. Вашингтон — лучший вариант; он сомневается, что кто-либо другой хотя бы заговорит с ним. Найти здание законодательного собрания Пенсильвании оказывается легко, а ещё проще — бродить по его коридорам до тех пор, пока в поле зрения не появляется кабинет, отведённый для Вашингтона. За дверью слышатся голоса, должно быть, у Вашингтона встреча, однако Аарона это не волнует. Он не раздумывая влетает внутрь. Аарон не ошибся насчёт того, что у Вашингтона встреча: от неожиданности Вашингтон и юный Джеймс Мэдисон вздрагивают, а затем оборачиваются в его сторону. Вашингтон прочищает горло. — Аарон, я не ожидал тебя увидеть. — Это важно. Вашингтон вздыхает. — Что ж, я как раз объяснял мистеру Мэдисону его обязанности в роли секретаря Конвента. Мы вводим политику полной конфиденциальности, чтобы прочие делегаты могли выражать свои мысли без опаски и поскольку я не хочу, чтобы чьи-либо ещё записи огласились. — Мне нужна ваша помощь. Мы должны выписать рабство из Конституции и обеспечить право голоса всем вольным мужчинам. И женщинам, если можем, то есть… — Аарон, я сказал тебе во время войны, — говорит Вашингтон, — наш приоритет заключается в создании нашей новой нации, что само по себе полемично, ты должен оставить свою повестку на время, когда на кону не будет стоять судьба нашей страны, и тогда мы сможем спокойно и рационально обсудить это как… — Судьба нашей нации и стоит на кону! — едва не кричит Аарон. — У меня было видение страшнейшей войны, какую увидит наша страна: армии, направляющейся к морю, сжигая всё на своём пути — от плантаций до городов; полей битв, до того полных тел, что земли не видно… — Довольно! Тебя вызвали на этот Конвент посовещаться по поводу проблем, серьёзно грозящих будущему нашей нации. Если ты искренне считаешь, что этот вопрос настолько важен, что тебе необходимо подвергать наше единство опасности, поднимая его здесь, то мне известно, что я не в силах остановить тебя. Но ты не имеешь права требовать… — Налогообложение без представительства¹. Поэтому мы провозгласили независимость от британцев. Потому что сочли несправедливым, что мы платили налоги, но не имели права голоса в управлении. Мы подняли мятеж из-за этого и стали считаться героями, революционерами. Полгода назад Пол Кафф подал законодательным органам штата Массачусетс петицию. Знаете, о чём он просил? С вольноотпущенных взимали налоги, так что они пожелали иметь право голосовать. Им было отказано. Отказано. Теми людьми, что прослыли героями и сражались за ту же самую цель. Дело не в рабстве, вы просите меня сидеть сложа руки, пока мы строим нашу страну на фундаменте из лицемерия, чтобы потакать интересам… — Аарон, сейчас не время для подобного разговора, — прерывает Вашингтон. — Мы можем поговорить в более уединённой обстановке позже, но я настоятельно прошу тебя не действовать опрометчиво. У тебя недостаточно опыта для… — Он вздыхает. — Я понимаю, что в юности всё кажется чёрным и белым. Но здесь имеется больше тонкостей. Пожалуйста, постарайся это помнить. «Меньше болтай, больше улыбайся, никому не давай знать, на чём стоишь, а против чего — идёшь». Он придерживался этого всё своё существование, и вот к чему это его привело. — Увидимся с вами на Конвенте, сэр, — говорит он. И устремляется прочь.***
— Бёрр! Аарон замирает на полушаге, и к нему подбегает Мэдисон. — Новая конституция штата Массачусетс, ты читал её? — спрашивает тот. Его одышка от прежней пробежки превращается в кашель, после которого он целую минуту пытается восстановить дыхание. Аарон лишь пренебрежительно наблюдает. — Ну? И что с ней? — Статья один. Все люди рождены свободными и равными и обладают определёнными естественными, необходимыми и неотчуждаемыми правами, среди которых могут быть упомянуты право на жизнь, свободу и их защиту, право на приобретение, владение и защиту собственности и в целом на стремление к безопасности и счастью². — Да. Не твой ли дружок Джефферсон писал: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными»? Ну кроме, знаешь, тех людей, которых считаешь ниже себя. — Статья девять. Проведение всех выборов должно быть свободным; и все граждане этого содружества, отвечающие требованиям Конституции, устанавливающей форму правления, имеют равное право избирать должностных лиц и быть избранными на государственные должности³, — с одышкой выговаривает Мэдисон. — У них есть право голоса. Аарон застывает. — Что? — Массачусетс вписали в их конституцию, что все вольные мужчины могут голосовать. Аарон на мгновение оторопевает. Он следил за делом Элизабет Фриман — всё-таки его зять, Тэппинг Рив, был адвокатом Бетт вкупе с неким юным многообещающим юристом Томасом Седжвиком. Аарон пытался предложить юридическую помощь через корреспонденцию, пока Салли не прислала письмо, в целом переводимое как: «Пожалуйста, отвянь, мы тебя вот-вот убьём, ты написал нам больше за последние три месяца, чем писал за три года, и это уже выходит за все границы». Как бы то ни было, Тэппинг и Седжвик выиграли дело и установили им прецедент, по сути объявивший рабство вне закона в Массачусетсе. Но, как указал Кафф, одно дело — запретить рабство, другое — предоставить вольным право голоса. — Ты не мог бы… — Мэдисон опять давится кашлем, и Аарон уже с некоторым беспокойством подходит к нему и берёт за локоть, принимаясь идти так. — Почему ты мне это говоришь? — спрашивает он помягче. — Твоё видение с войной, — отвечает Мэдисон. — Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне больше. — Почему? Мэдисон останавливается и смотрит прямо в его глаза. — Потому что это может быть величайшей опасностью, что грозит нашей стране, и я считаю безумством приглашать провидца на Конституционный конвент как раз-таки советоваться по поводу будущего нашей нации, а потом игнорировать все твои предупреждения. Аарон поднимает бровь. — Ты настойчиво хочешь выслушать мои слова, несмотря на то, что кульминацией будет «рабство надо отменить», после того как Джордж Вашингтон сказал мне идти вон из его кабинета, потому что моё предложение чересчур спорно. Мэдисон вздыхает: — А я не это сказал? — Ты с Юга, — отмечает Аарон. — Разве это не противоречит твоим интересам? — Моим интересам противоречит яростная армия, сжигающая мой дом дотла, — говорит Мэдисон. — Быть может, решение в отмене рабства, может, нет, но я бы предпочёл сперва выслушать о твоём видении, а уже потом судить. — Что тебя интересует? — Ты не знаешь, когда это произойдёт? — Не очень скоро, — говорит Аарон. — Через лет шестьдесят. Семьдесят, если повезёт. Но это не так уж и далеко. Если это не проживём мы, проживут наши дети. — Это восстание рабов? — спрашивает Мэдисон. — Потому что такая степень всепоглощающего… то есть — сжигание имуществ, пока армия направляется… — Нет. Это не просто восстание. Вся страна вовлечена, это более чем… семьи разорваны. Брат идёт против брата⁴. Весь мир сходит с ума. И… всё растёт из того корня, что рабство разрешено в этой стране. Аарон видит глубокую задумчивость на лице Мэдисона, поэтому добавляет: — И все рабы собрались и примкнули к конкретной стороне, я вполне уверен, что выиграла она. Вот только… хаос царит по всей стране, один сенатор тростью избивает другого до полусмерти прямо в зале Сената, президента застреливают в затылок, пока он с женой смотрит пьесу, я даже не знаю, справится ли с этим наша страна. Это больше, чем война, Мэдисон, это разорвёт нашу нацию. И Юг сгорит дотла. — Ты уверен, что дело в рабстве? — спрашивает Мэдисон. — Да, — говорит Аарон. Он роется в воспоминаниях о последних годах своей жизни. — Я также видел, что происходит в преддверии: страна разделена на «рабовладельческие штаты» и «свободные»; Юг начинает паниковать, что работорговлю ограничат или что их заставят отменить рабство, поэтому происходит крупная погоня за территорией — Миссурийский компромисс, вот что положило начало — когда штат Миссури принят как рабовладельческий, а Мэн — как свободный. Но всё только ухудшается: люди борются за место жительства, просто чтобы голосовать, будь то рабы или вольные… дело точно в рабстве. (Ему досадно понимать, что он не задумывался об этом так же упорно раньше, что попросту тратил годы жизни, жалея себя и управляя неудавшейся юридической практикой в городе.) — Разобщённый дом устоять не может⁵, — произносит Аарон в раздумье. — Что? Аарон качает головой. — Извини. Просто мысли вслух. — Ты считаешь, что наше правительство падёт? — спрашивает Мэдисон. — Нет. Просто, что оно не сможет оставаться разобщённым, не долго. Что в конце концов всё станет тем или другим. Но только я уже видел, чем именно оно станет. Поэтому нам надо, эм, предотвратить это. Прости. — Ты в порядке? — У меня голова болит, — говорит Аарон. — Это всё жара, она, кажется, доконала меня. — Позволь проводить тебя до твоего жилища. Вдруг тебе станет плохо посреди улицы. К Аарону приходит осознание, что Мэдисон вполне может искренне пытаться ему помочь, при том как часто того подводит собственное хрупкое здоровье. — Благодарю, — говорит он. — Я проживаю у семьи Бач, они неподалёку. Мэдисон проходит с ним весь путь обратно, в основном в тишине. Но у двери он останавливается. — Бёрр. Аарон оборачивается. — Когда ты представишь идею отмены рабства, тебе, по всей видимости, понадобится коалиция. В действительности люди могут обратиться к тебе ещё до Конвента, в надежде сформировать её. Я бы хотел быть членом этой коалиции. — Он медлит. — Я знаю, что ты видишь мало причин доверять мне, так как я южанин («Так как я рабовладелец», — не говорит он). Но я отношусь серьёзно к исполнению всеобщего блага. Долгосрочных интересов заместо краткосрочных. Я попрошу тебя довериться этому; зная твои планы, я послужу куда более эффективным союзником. — Буду иметь это в виду, — говорит Аарон. Хоть его это и волнует. С Мэдисоном его всегда связывали тёплые отношения, он был готов верить ему на слово, но теперь… глубоко внутри он задумывается. Хочет ли Мэдисон быть вовлечённым, чтобы саботировать их изнутри? «Политика всех превращает во врагов», — думает Аарон.***
Миссис Бач оставляет его в покое; в семь она приглашает Аарона на семейный ужин, на котором представляет мужа с детьми и подаёт невероятно вкусного цыплёнка, но в целом не тревожит его ни в течение дня, ни когда ужин заканчивается и Аарон, попрощавшись, уходит в свою комнату. Он на пару часов забывается в правовом тексте, порекомендованном ему Александром, пока не наступает без четверти десять и миссис Бач стучит в дверь. — Мистер Бёрр, к вам гости, — говорит она. — Я освободила для вас гостиную, если желаете спуститься. Аарон вздыхает, помечает страницу и следует за ней. Она указывает на дверь, ведущую вниз к гостиной, но остаётся на месте. Заинтригованный, Аарон открывает дверь и проходит. — Аарон! — восклицает Бенджамин Франклин чересчур зычным голосом и, прошагав к нему, сжимает в объятиях. — Рад снова тебя видеть! — Как вы меня нашли? — лепечет Аарон, когда приходит в себя после внушительного телосложения Франклина и видения, где тот всё с большей и большей трудностью дышит, а затем в груди мужчины словно бы происходит сдвиг, его рвёт, и он впадает в походящее на кому состояние, из-за чего, как Аарон предполагает, умрёт в ближайшие несколько часов. Мягко говоря, неприятно. Франклин подмигивает: — У меня свои методы. А теперь я бы хотел познакомить тебя с несколькими людьми; по-моему, в ближайшие месяцы мы очень сдружимся. Это Томас Миффлин… — Мы могли пересечься во время битв при Трентоне и Принстоне, — говорит Миффлин. — Я организовывал подкрепление из Филадельфии и несколько раз посещал зимний лагерь. — Томас Фицсаймонс, Джордж Клаймер, — продолжает Франклин, — и Говернер Моррис — они все делегаты из Пенсильвании. По-моему, ты вскоре узнаешь, что пенсильванцы — редкая порода разумных людей, которых здесь нехватка. — Джентльмены, — приветствует Аарон. — Простите, если не пожму вам руки: уже поздно, и на мне нет перчаток. Моррис поднимает бровь. — Я увижу вашу гибель, — объясняет Аарон. — Я думал, что это лишь слухи, — говорит Моррис. — Значит, вы в самом деле видите смерти людей при касании. — Среди всего прочего. Но, да, такова одна из моих способностей. — Бёрр, ты не хочешь сообщить нам что-то, перед тем как мы объявимся завтра? — спрашивает Франклин. — Чтобы обошлось без сюрпризов. Быть на одной волне, грубо говоря. — Будет… война. Её предотвращение для меня в приоритете. — О которой ты мне говорил? Тянущаяся по всей Европе? — Нет. Другая. Хуже. Пожалуй, страшнейшая война за историю Америки: умрëт больше американских солдат, чем за столетия остальных войн; поля битв, полные тел; братья воюют между собой; армия направляется к морю, сжигая на своём пути дома и плантации… — Аарону уже всерьёз надоедает данное объяснение. — Против кого? — спрашивает Франклин. — Против нас самих, — отвечает Аарон. — Из-за рабства. Поддерживающие рабство штаты против не поддерживающих, над горизонтом нависает масштабная гражданская война, и остановить её можно, только с самого начала избавившись от рабства в этой стране. — Что ж, эта задача радикальнее, чем я ожидал, — говорит Франклин. — Ты понимаешь, что это будет непросто? Даже если ты выступишь и подробно опишешь это видение… — А для чего искать лёгкие пути? Мне казалось, вы все пришли помочь мне. — Честно говоря, я думал, что ты предложишь что-то менее кардинальное. И поэтому я собрал моих более либерально настроенных коллег. — Я встречался с Джеймсом Мэдисоном сегодня, — говорит Аарон. — Он тоже желает быть членом этой… коалиции. Он считает, что долгосрочные интересы этой нации важнее краткосрочного удовлетворения Юга. — Ну раз ты ему доверяешь. У тебя уже есть план? — Обратиться ко всему Конвенту, сказать им о моём видении. Посмотреть, кто с нами согласится. Поговорить с ними. Продолжать работать, пока коалиция не примет достаточной размер для завершения дела? — У меня есть влияние, пара старых друзей, — говорит Моррис, — которые глупо проголосовали в семьдесят восьмом, когда заговор Конвея продвигал вотум недоверия Вашингтону по причине вашего «чрезмерного влияния» на него, а ваш вклад в войну ещё не стал только очевиднее. Я могу попросить одолжений. Чёрт, да даже Вашингтон мне должен, это я подал голос, спасший его от трибунала. — Я говорил с Вашингтоном сегодня днём, — говорит Аарон. — Он не станет выступать и что-либо поддерживать, он считает, что приоритет заключается в создании нашей нации и что их мысли должно занимать единое руководство, а не глобальные проблемы. — Хм, — произносит Моррис. — Тебе придётся выступить и говорить о видениях будущего перед большим количеством людей, — говорит Франклин. — Ты уверен, что готов на это? — Это мой долг как провидца, — отвечает Аарон. — Это не ради какой-то политической выгоды, это не ложь. Единственная обязанность провидцев — предотвращать великие будущие катастрофы, а в нашем будущем лежит великая катастрофа, и я собираюсь её предотвратить. — Ну, по крайней мере мне нравится ваш настрой, — говорит Моррис. — Он освежает. — Политиков очень тяжело убедить, лишь предупреждая об опасности, — замечает Миффлин. — Для нас это было одной из наибольших проблем во время Революции. Нескончаемые перепалки Конгресса и бездействие, поскольку они не понимали, каково положение на поле. — Некоторые делегаты служили, — сообщает Клаймер. — Они должны будут отнестись с бо́льшим пониманием. — Всё это останется гипотезами до тех пор, пока мы не увидим реакцию Конвента на заявление мистера Бёрра о видении, — говорит Франклин. — Я так полагаю, будет хаос и пара недель постоянных криков, а затем много отрицания. Но такое крайне трудно предсказать. — Вы все приняли мои слова сходу, — замечает Аарон. — Нас всех заранее предупредил Франклин, что, ну… «как личность вы просты и мягки, но вот непредсказуемы и ошеломительны, как подобает будущему», — отвечает Моррис. — Я совершенно предсказуем! — возражает Аарон. — А значит… моё поведение… я стабилен! Я вменяем! У меня есть морально-логический кодекс! Я следую ему! «Я не Гамильтон». Но он не говорит этого. — И ты знаешь информацию, недостижимую для нас, и пользуешься ей, — говорит Франклин. — Ты обсуждаешь чудовищные войны, как обсуждал бы погоду, и видел смерти большинства окружающих тебя людей. Ты производишь несколько пугающее первое впечатление. — Обычно на моих встречах накануне политических заседаний слышно поменьше существенных, глобальных откровений и побольше любезностей, — ворчит Фицсаймонс. — Ой, ну что вы на него ополчились, — отвечает Моррис. Аарону откуда-то слышится робкое: «Это вы начали», он не удосуживается посмотреть от кого. — Если мы закончили обсуждать стратегию, тогда, пожалуй, нам стоит поспать, — говорит Аарон, потому что на самом деле изнурён и не расположен слушать эти пустые споры. — В Филадельфии собрался кворум делегатов, завтра начало. Мужчины относительно быстро прощаются, и Аарон с облегчением опускает плечи. Он помечает в памяти: «Бенджамин Франклин будет приходить и тревожить тебя в ночи перед важными встречами». Потому что он в ужасе. Он помнит политику, помнит, как хорош был в ней и как успех этот исходил из молчания, поиска связей, а после — сохранения этих связей. Сейчас же всё происходит наоборот. Сейчас происходит всё то, чего он так яро избегал всю свою жизнь, а дыхание поневоле сковывает уже от малейшей мысли об их планах. Он мечтает о силе Александра, думает об огне в его глазах и представляет, что Александр находится рядом, пока не впадает в долгожданный сон._______________
Примечания: ¹«Taxation without representation» (Налогообложение без представительства) // «Нет налогам без представительства» (No taxation without representation) — лозунг, использовавшийся в качестве главной претензии британских колонистов в Северной Америке к королевской власти и колониальной администрации и широко использовавшийся в ходе Американской революции. ² ³Источник — https://worldconstitutions.ru/?p=492 ⁴«Brother against brother» (Брат против брата) — лозунг, использовавшийся в исторических справках о Гражданской войне в США, описывающий тяжёлое положение, в котором оказались многие семьи, когда им пришлось разойтись в своём военном долге между Союзом и Конфедерацией. Существует немало примеров, где братья воевали на противоположных сторонах и даже убивали друг друга. ⁵«A house divided against itself cannot stand» (Разобщённый дом устоять не может) — цитата Авраама Линкольна. Объяснения взяты в основном из википедии. Перевод некоторых примечаний автора: Воспринимайте всё относительно коалиции Аарона с долей скептицизма; они были выбраны по тем принципам, что либо не откровенно владели рабами, либо были не такими ужасными, какими могли быть. Мне нужны были исторические имена, но после исследования биографий ради небольших референсов для нескольких следующих глав выяснилось, что они все ужасны. Временные линии! Настоящий Конституционный конвент проводился с 14 мая 1787 до 19 сентября 1787. Для тех, кто пытается следить за датами в этом фике: сейчас он проходит приблизительно с мая до сентября 1785. Политические дела происходят двумя годами раньше. Анжелика Гамильтон, здешняя Анжелика Бёрр, всё ещё рождается 25 сентября 1784. У неё глаза Аарона. (Честно говоря, если нет примечаний, можно просто предполагать, что гамильтоновские дети рождаются примерно в те же даты, просто теперь они бёрровские. Александра Гамильтона младшего будут звать Александр Гамильтон Бёрр, потому люди называли детей в честь своих лучших друзей, окей, а вместо Джеймса-Александра, которого, как я полагаю, назвали в честь отца Александра, будет Аарон Бёрр младший. Так что, да, если нет примечаний или временная линия не отличается глобально, ожидайте, что даты и имена остаются практически те же.)