Колыбельная

      Кровь — это память. Память — слова колыбельной, что мать поет перед сном. Не мрамор соборов, не масло портретов. Слова и мотив, глубинный и грустный.       От рождения до смерти, они провожают. Давшие жизнь с первых мгновений предупреждают и горе, и усталость, и смерть. От матери к дочери, от дочери к сыну, и снова к потомку, к пасынку, к приплоду неверной снохи. В старых словах, в неумирающих нотах все тот же мотив. Все та же любовь. Наследие, память, движение.       От матери живущего сына, отца, живой певшей песни живым — бой барабанов, томленье степей. Песня свободы, звуки хлыста, смерть на кораблях, мучение в неволе. Жаркая страсть тростникового поля, слепящего белого золота.       От матери уснувших навек сыновей, потерянной в сумерках дочери — пульс города, звенящие жилы гитар, плач скрипки, умирающий блюз, горе скрипящей иглы патефона.       От погибшей жены уснувшего сына, носившей в чреве дитя — перезвон колокольчиков, трель соловья, шелест вишневого цвета, набат злого, сгубившего умысла.       От жены выжившей старшего, любимого сына, родившей тому троих сыновей — минор вдовьей вуали, покрывало тоски, каждодневная рана из глаз, что не можешь забыть, что смотрят из старых, раскрашенных мужскою рукой колыбелей.       От сестер, что одна другой пела — запретная музыка, дверь внешнего мира, три ноты рояля, умирающий хрип инструмента от рук разъяренной толпы, искушение волей, искушенье грехом.       От вдовы без детей, сохранившей тепло матерей — журчанье ручья, французский напев, хлопанье крыльев, тоска прерывающейся цепи, сокровище утерянной, ускользающей памяти.       От сына, чья мать и не мать, отвергнутого от дома сестрой, пережившего ту, что пела ему перед сном — разрывные пули гармошки, похоронные взрывы, неизменный лай собаки, чистый, чистый, чистый мотив.       От старшего брата, сына, мужа, отца, от учителя, жертвы, жреца — голос пустыни в звоне уда, матери плач в клекоте систра, вера в стуке сагатов, предательство — в тревожном биение таблы.       От матери, овдовевшей в день собственной смерти, на века пережившей сложивших ей бусы детей — простая гармония, звуки природы, отрицанье премудростей, плата и жертва, искупленье и грех, боль и забытье в объятьях навек чужого мужчины.       От девы влюбленной, чье сердце остановилось в тот день, когда под ним забилась новая жизнь, но давшей начало могучей реке — стрекотанье цикад, лаванды дурман, могильный покой флердоранжа, гимн крестоносца, ледяной бубен бездны.       От дочери, сына, трех близнецов, отца, сети предков — какофония звуков, осколки стекла, гудящее зеркало, стон ста голосов, безумие простаков, блажь мудрецов.       От той, что заменила мать дочери, мать заменила отцу — гармония смерти в вибрато браслетов, пряный багрянец шелков, забытая древность масалы, отзвуки моря в стенах перламутра.       Матери, дочери, певшие детям. Отцы, пережившие своих сыновей.       Ручьи иссыхающих рек, давшие жизнь новым землям. Мертвые озёра, хранящие угли догорающих знаний. Живые, что пели живым, мертвые, что молчали средь мертвых. Живые, кто плачет о спящих, мертвые, кто не мог дать начало при солнце, но может с луной. Те, чей голос при жизни молчал, но силой налился от Крови. Те, кто был соловьем и умолк на могиле.       Песни и память умирают и меркнут, если не петь, если не давать продолжение. Недостаточно низать их, как жемчуг, на тонкие красные, белые нити, им нужно жить, нужно дышать, наполнятся воздухом нот, бризом нового голоса. Иначе они умирают и чахнут, оседают пылью и пеплом на склонах потухшей горы, на стенах мертвого города, на именах забытых народов.       Она — дочь и сестра, супруга и жрица, живая и мертвая, холодная кожей, но с сердцем, бьющимся в бережной, любящей хватке — их знала и пела, те песни. Мурлыкала под нос, кричала с обрыва, целовала в висок, выдыхала в раскрытые губы, шептала в обереги объятий.       В полях тростника, в звоне гитары, во зле колоколов, в колыбельном скрипе, в хрипе рояля, во французской тоске, похоронном мотиве гармошки, предательском клекоте веры, отрицании жертвы, гимне цикад, безумии звуков, пряности смерти — вся истина мира. Вся память. Вся жизнь.       Она ее пела.