***
Вязьма подняла голову, вдыхая стылый воздух степи. На нос упала крупная капля и спустя несколько секунд сухая трава зашелестела, потревоженная дождем. Мотылек повел чувствительными ушами, стряхивая с них воду, и прижался поближе к теплому боку Терновника. От промозглой сырости и серости мысли в голове еле ворочались, утопая в шепоте ливня и скрипе седла. Дарра распустила поводья, мерно раскачиваясь в такт с широким шагом коня: она уже привыкла к нему, и доверяла не меньше, чем своей золотой кобылке. Интересно, как там Змейка?.. — Сеера, — Вяза подождала пока он обернется, — ты заберешь Мотылька? — Нет. Я же сказал, что он твой, если пойдем вместе. — Демон вновь отвернулся, всматриваясь в подернутую дымкой туманную даль, — Они Архук, * Терновник тоже к тебе вернется. Мысль дошла до Вязы вяло. Сначала она обрадовалась было, что у нее останется такая славная лошадь. И лишь потом осознала, что Сеера говорил о собственной смерти: когда его не станет, Терн вернется к Мотыльку, к которому привязан. В груди сжался тугой ком. И зачем только это все? Какой толк от того, что через два солнца Вязьма будет у Камеи, которая, может, уже и не ждет ее вовсе. Может, оплакала сестру непутевую, и теперь живет своей жизнью. И даже не это — а что делать дальше? Когда она, Вязьма, не имеет ни наследства, ни средств к существованию, ни толковых умений, чтобы эти средства приобрести. Чем она думала? В глупых романах можно запросто начать все с начала. А в жизни — как? Даже Мотылёк, и того надо кормить, ковать, а впереди зима, травы нет. Неужели — придется продать? То немногое, что связано с Сеерой… Дарра вдруг увидела себя через несколько лун, скитающуюся без всякого смысла к существованию. Когда она убегала из дома был смысл: была борьба за свободу, был огонь сопротивления. А сейчас лишь мраморная усталость от собственной беспомощности. Если бы не демон, Вяза уже давно погибла бы в предгорьях. — Сеера, — голос дарры предательски дрогнул, — Сеера, зачем это все? — Что именно? — в своей манере, кратко и спокойно, спросил демон. — Зачем мы идём куда-то… Да на край соленого моря это всё! Давай просто останемся где-нибудь, переждем зиму… И, и да хоть куда! На другой континент! Зачем… Сеера, зачем?! — Ты будешь в безопасности. Я погибну, и обо мне, и о моем роде навсегда забудут. Думал, что сделал немало, а сейчас перед небесной степью вижу, что ничего, — Исинур жестом не дал себя перебить. — Я просто хотел помочь. Не надо жертв, Вязьма. — Ты не прав… Ты не прав… — Дарра в исступлении замотала головой, — Ты ведь можешь уйти попозже. Ты же можешь… Остаться. — Ты хотела бы остаться зная, что завтра ослепнешь? — Ослепну? — Она посмотрела на него с непониманием. — Точно. Я останусь без дара, чем это лучше бесконечной темноты? Никогда больше не увидеть как растет трава, как сверкают молнии на грозовом небе, как распускается степь весной? Ни лица, ни улыбки любимой. Ничего. Никогда. Ошарашенная, Вязьма замолчала. Смогла бы она пойти на такое, согласиться на подобную судьбу? Нет. Тогда какое право она имеет просить его. — Я не останусь, даже на несколько солнц. Если тебя уличат в связи с демоном… — Сеера дождался, пока она кивнет, подтверждая что поняла. — Деньги, сбруя, доспех, всё твое. Тебе хватит на какое-то время. С собой почти ничего не заберу. Еще один краткий кивок. Ничего не поделать. Совсем. Время, когда любое правило можно было нарушить, а ситуацию — изменить, закончилось. Она больше не ребенок, и жизнь совсем не похожа на игру. Дождь затих спустя полчаса, но небо хмурилось как прежде. Из-за пасмурной погоды и густого тумана словно уже наступали сумерки: Вязьма упорно щурилась, пытаясь разобрать путь. Поэтому, когда она увидела силуэт всадницы на коне, да еще увенчанный рогами, в первые несколько секунд приняла его за мираж. Зажмурилась, посчитав до десяти, и вздрогнула всем телом. Это не было игрой воспаленного сознания — прямо перед даррой стояла демоница, с синим льдом глаз на черных склерах, серо-матовой кожей и черными витыми рогами. — Я знала, что ты низок, Сеера из рода Чернословов Севера, бывший лорд Чернослов, — капризный голос разбил тишину, — но не думала, что настолько. Мешаться с грязью. — Безусловно, настолько, Марьяна — ответил напряженный Сеера, пытаясь оттеснить Вязьму себе за спину. — Увы, я пал так, что вероятно уже и не достоин своего имени. Ни капли сарказма. Дарра поняла, что его едва ли волнует собственная честь, тем более в глазах этой демоницы. И, судя по всему, они были неплохо знакомы. Задуматься об этом Вязьма не успела, наблюдая за происходящим точно со стороны: вот на демоне раскалывается иллюзия, обнажая рога. Всплеск рунического кнута, Мотылек инстинктивно рванул в сторону. Два скачка, сердце где-то в горле, в глазах темнеет, в груди тяжело и ужасно больно. Она слетает с коня, видит вспышки, словно из-за стены слышит пение. В голове глухо, как под куполом, раздается мысль: неужели смерть будет такой глупой и бессильной? Она даже не попыталась бороться… Последними дарра почувствовала тени. Холод дыхания Имора, сковывающий разум и тело. Медленно утопала в их шепоте, растворялась, сознавая весь ужас, пока он не поглотил сознание, сомкнув тьму.***
Сеера небрежно, спешно вытер клинок о поддоспешник, размазывая густую кровь, и рванул к Мотыльку. Негнущимися пальцами отстегнул поводья, в которых запутался конь, позволяя ему осторожно отойти от дарры. Опустился на землю, стянул с руки перчатку, вцепился в ее запястье. Выдохнул: под пальцами билась вена. Жива. В этот момент на него, прежде чувствующего лишь холодную отрешенность боя, нахлынули эмоции. Вина за произошедшее — именно из-за него, Сеера, так рьяно желавшего помочь, Вязьма едва не лишилась жизни. Но сейчас не время и не место сокрушаться. Марьяна не успела наложить проклятие до конца, а значит у него есть шанс справиться с ним. Надо только как-то добраться до края поля, где должны стоять покинутые пастухами кошары: день клонился к вечеру и воздух стремительно холодал. Демон поднял девушку с земли, коротко скомандовал подошедшему Терновнику: — Этк, * — И перекинул ее через переднюю луку.* Конь замер, как вкопанный, терпеливо дожидаясь, пока хозяин заберется в седло. Хорошо, что команды Терн выполнял беспрекословно, так как с помощью магии Вязьму поднимать было нельзя — неизвестно, как себя поведет проклятье. Мотылек, уже успевший, судя по всему, привязаться к своей всаднице, последовал за ними. Исинур чувствовал как где-то за стеной, которой он отгородился от собственных эмоций, дрожала натянутой струной тревога. Не суметь, не успеть. Но дарра на его руках все еще дышала, а значит есть шанс. Сеера сжал бока коня бедрами и тот, выгнув спину, чтобы смягчить толчок, послушно поднялся в галоп. Демону не нужны были руки, чтобы управлять Терновником, который чутко улавливал малейший наклон корпуса. Еще немного, должно быть где-то совсем рядом. Только бы здесь оказались пастушьи домики, которые обыкновенно ставят на краю выгона, и… Сквозь ливневый снег, бьющий в лицо, Сеера с трудом различил серую соломенную крышу круглого строения. Он никогда бы не подумал, что этот унылый пейзаж может принести ему столько облегчения. Демон, все еще держа Вязьму на руках, перекинул ногу через переднюю луку и спешился. В хижине пахло стылой землей и пыльной соломой. Он осторожно уложил дарру на забытую кем-то изрядно потрепанную шкуру, стянул с нее мокрый плащ. В полумраке на ощупь нашел у двери промерзшие дрова, сложил их в очаг и кратким импульсом магии разжег огонь. Что же. Надо понять, что именно наложила Марьяна и чем это может грозить. Переходить на магическое зрение, необходимое для диагностики Сеера умел крайне скверно, да и целитель из него никакой. Закрыть глаза, два вдоха, два выдоха, три вдоха — три выдоха… Где-то в голове зазудело, точно там завелись полчища комаров. Виски и лоб охватило неприятное покалывание, перетекло к переносице и, наконец, к глазам. Бледные потоки окутывали всё вокруг точно паутина, пульсируя и переливаясь. Спустя несколько секунд померкли, появляясь отчетливо лишь тогда, когда Сеера фокусировал взгляд на том или ином пятне предмета. Вязьма, оплетенная сеткой доспеха, была видна размазано. Вроде и вот ядро, а в то же время ничего неясно — как бывает с силуэтами на краю горизонта. Точно, защита то руническая. Демон подбросил дров в костер и принялся раздевать дарру: наплечники, кираса, наручи. Пальцы уже отогрелись, но все еще едва слушались, дрожа от волнения. Когда Вязьма осталась в одном поддоспешнике и бриджах, он увидел сине-сизый морок оплетающий грудь чернильной дымкой. Проклятье перетекало, не в силах сформироваться окончательно, будучи оторванным от уже мертвого создателя. За плотной стеной отрешения разлилось ликование: Марьяна не успела. Сеера снял доспех и с себя, закатал рукава рубашки. Выдохнул на одной ноте, скидывая энергию, как обычно поступают целители — чтобы оставлять как можно меньше следов в чужой ауре и не дестабилизировать ее. Но Чернослову, с узар, полным энергии имора, это едва ли поможет. Осложняло ситуацию еще то, что Вязьма была почему-то очень чувствительна к этим потокам. — Ила-ана, — Опустить пальцы в ускользающий морок, почувствовать его склизкое тепло, — Ису-ура-ам… Сеера слышал, как его тягучий голос начинает резонировать с проклятьем, видел, как чужеродная энергия щерится, пытаясь обжечь руку, отогнать пришельца. Вывернуть запястье, рывком, до мерзкого хруста дернуть на себя. Проклятье, ослабевшее, вышло легко, как заноза из-под кожи. Следом дарра выгнулась дугой с громким стоном. — Тш, — Демон прижал ее, не давая Вязьме навредить себе, — шепот звезд в степи ночной, шелест вод в реке прозрачной… Под серебряной луной… Сеера усмехнулся и продолжил: — В даль бредет конек невзрачный… Скажете тоже — он, исинур, сильнейший из воинов своего рода, поет колыбельную в пастушьей кошаре. Когда дарра перестала метаться и, наконец, уснула, Сеера вышел за сумками. Промокшие кони жались друг к другу, вяло копаясь в куче отсыревшего сена. Под рубашку пробрался холод, отрезвляя: лошадей надо расседлать и привязать. Марьяна могла быть и не одна. За ней могли идти другие демоны, или, по крайней мере, знать о ее расположении. Сеера на ощупь нашел пряжку, отстегнул сумки и закинул их на плечо. Следом расстегнул подпругу и Терновник облегченно выдохнул: маленькое удовольствие несколько часов стоять под седлом. Нагло обшарил теплыми губами руки демона на предмет угощения, вздохнул, ничего не обнаружив, и вернулся к сену. Попрошайка. Следовало уходить как можно раньше. Здесь не безопасно. Да и о чем говорить — птичка не будет в безопасности, пока он, Сеера, рядом. Но и без него ситуация не станет многим лучше. Исинур вспомнил, как встретил ее в горах, уставшую и нахохлившуюся, такого серьезного воробья. Жизнь заставила ее рано повзрослеть. Демон вдохнул полной грудью холодный, мокрый воздух, запах сырой земли и желтой травы. Такова она, красивая до безумия, прекрасная до ужаса — жизнь. Вязьма дала ему насладиться ее последними нотами, почувствовать терпкое послевкусие, поделилась своим юным, все еще восторженным взглядом. Теперь и умирать не горько. В кошаре было натоплено и очень душно. Демон даже приоткрыл шкуру, служившую второй дверью. Сложил сбрую и сумки поближе к огню, чтобы просушить вещи, а сам устроился на своем плаще возле Вязьмы. Дарра тяжело и часто дышала, как в прошлый раз, когда наглоталась духа Имора. Сеера прикоснулся ко лбу — точно печка, а сама все мокрая. Ногой подтянул к себе сумку. Надо заварить очищающий отвар. Откуда только воды взять? Реки рядом нет. Значит, вероятно, пастухи об этом позаботились. И точно, вот в углу глиняные бочки. Плохо, что дарру лихорадит. Но судороги прошли — уже лучше, чем ничего. Демон бросил в костер золотое копытце от дурных снов. Что бы не снилось Вязьме, судя по напряженному лицу и сжатым кулакам это было неприятное сновидение. Поставил котелок на огонь. Прислонился к стене. Закипит минут через пять, а потом… В вышине птицы разрезают крыльями облака. Элуна стоит рядом, трогательно прижимается к нему, словно не веря, что ей это уже позволено. Отец улыбается, кивает кому-то из гостей, музыка не стихает. Смех. На веранде солнечная кутерьма из бликов ярких витражей. Они скрываются в коридоре, в нише за плющом. Эль, смущенно улыбаясь, запускает пальцы в его черную гриву, едва достигшую плеч, перебирает их, гладит… Сеера проснулся, осознав, что голова упирается затылком в чье-то плечо. И его действительно гладят тонкие женские пальцы. Вязьма? Дыхание ее глубоко и размеренно. Спит. Демон с неохотой выбрался из-под ласковых рук, заметив краем глаза пробивающийся в щели свет. Проспал до первого солнца, вода давно выкипела, да и костер почти выгорел. Пару дров в огонь, проверить коней, поставить воды снова. Заготовить отвар и ехать. Вязьма пришла в себя в прошлый раз только через сутки, а сейчас еще и проклятье. Времени нет, придется. *** Пройти удалось немного: руки немилосердно затекали и ехать приходилось шагом, поскольку за стеной мокрого снега было видно не дальше ушей коня. Вязьма, насилу отпоенная отваром, тихо сопела. И как ее такую оставишь? Демон вздохнул. Не время и не место для того, чтобы проявлять слабости, которые и раньше были ему не особенно свойственны — да, привязался. А чего он ожидал, предлагая разделить путь? — Им...м. — Девушка, завернутая в плащ, заворочалась, — Се-ар… — Тихо-тихо, подожди, — Сеера остановил коня и посадил ее перед собой, все еще удерживая двумя руками. Дарра задрожала, вцепилась в гриву коня, с глухим кашлем выгнулась дугой. Терновник поднял шею, позволяя упереться себе в холку. Снять бы ее с седла, да только как? Надо добраться до следующей кошары. Демон держался края полей, чтобы не потерять пути, и точно знал что еще через поле-другое будут пастушьи хижины. — Потерпишь двадцать минут? — Сеера кончиками пальцев коснулся ее шеи, где глубоко и неровно пульсировала вена, — Тут недалеко. Птичка? — М.м. — Вязьма закинула голову назад, упираясь затылком в доспех на груди, — А-га. — Умница, — Демон сжал бедра и конь осторожно тронулся, — И в себя пришла быстро в этот раз. Еще тошнит? В ответ дарра хмыкнула, что, видимо, означало сразу и сарказм по поводу «умницы» и положительный ответ на вопрос. Сейчас бы только довезти, а там уже уложить и отпаивать. Надо, вероятно, чем-то отвлечь… Мотылек, прижимающийся к боку Терновника, нагло стянул с ладони Вязьмы перчатку. — Эй… — Дарра слабо потянулась за ней, — Ах… ты — Это он с жеребячества так. Чуть племянница тоже нос повесит, так умыкнет что-нибудь, — Сеера отнял у буланого перчатку и, удерживая девушку одной рукой, положил ее в карман, — А потом как давай удирать. Может, поэтому и Мотылек? — Поганка золотая, — Сипло ответила Вязьма, — С-пасибо… Демон только кивнул, не заботясь о том, что этого ей, сидя к нему спиной, никак не увидеть. Осторожно отпустил дарру одной рукой, чувствуя, что она уже и сама вполне в силах держать равновесие. Внутренний карман мехового колета, маленькая пуговка. Вот она, витая цепочка и тяжелый круг из темного золота о шести лучах, и изумруд под пальцами, грубый, плотный, полный густой силы. Сеера вложил свадебник в руку Вязьмы. — Положишь на алтарь рода своего, — сжал сам ее негнущиеся пальцы, — Или сыну отдашь. — Это… Драконье… Золото? — Дарра щурилась, рассматривая едва заметные янтарные прожилки, — Я не могу, Сеа… — Мне теперь только с имора венчаться, птичка. — Что верно, то верно, иных у него путей не осталось,. — Но он только для твоего рода. Не отдавай, и не продавай. Никому. В голове всплыли картины недавнего сна. Ниша под плющом, свадебник сияет на груди Элуны, изумруды наполнены бликами пробирающихся сквозь зеленую листву лучиков солнца. Воспоминание меняется. Эль вдруг перестает улыбаться, лицо ее сереет; Пасмурный день, в глазах боль, которую не в силах утешить даже он, Сеера. И в ладони круг о шести лучах, и тонкие пальцы дрожат — она тогда вернула его ему, прежде, чем уйти навсегда в небесную степь. Вязьма осторожно убирает медальон куда-то под колет. Через минуту снова вцепляется в гриву, дрожа всем телом, глухо стонет и обмякает в руках Сеера, который едва успел подхватить ее. *** Демон поглядывал за отваром одним глазом, пока раздевал Вязьму. Все еще ослабшая, в сознание она больше не приходила, а из-за костра в хижине быстро становилось душно, и лоб дарры покрывался испариной. Осторожно снять котелок с огня, проверить консистенцию: темный, густой как масло, слабо мерцает, отражая блики пламени. Демон перелил немного отвара в пиалу и, пока он остывал, закатал рукава рубашки. Переживания немного оставили его: погоню, если она и была, останавливает погода, а дарра идет на поправку даже лучше, чем он ожидал. Еще несколько солнц и она, наконец, будет в безопасности. Хотелось бы так думать. Денег он ей оставит предостаточно на какое-то время, лошадей, опять-таки, тоже. Кое-какие украшения, доспехи, оружие, все это само по себе стоит не мало. А потом, вероятно, найдет чем заняться. Без Сееры она просто одна из дарр и в городе быстро затеряется. Демон коснулся пиалы — остыла, можно поить. *** В полумраке Вязьма различила сначала пожелтевшую от дорожной пыли рубашку демона, нависающего над ней, а потом его матово-серое лицо в обрамлении черных прядей и витых рогов. В голове глухо отдавались удары собственного сердца, на нёбе растекался горечью вкус отвара и тело ощущалось как глиняное. В который раз она оказалась совсем бесполезной глупой птичкой, а он — в который раз ее спас. Это становится дурной традицией. Вяза вспомнила как также лежала под демоном, обнаженная до самого пояса, а его ловкие пальцы расписывали ее кожу, едва касаясь. Жар бросился к щекам, но на этот раз она не собиралась скрывать своих мыслей. Дарра на ощупь нашла ладонь Сеера. Кожа оказалась удивительно горячей — девушка поднялась от запястья к локтю, поймала большим пальцем густо пульсирующую вену. Она смотрела в глаза полные тьмы ничуть не таясь, искала в этой бездне хотя бы крохотную искру отклика. Облизнула пересохшие и потрескавшиеся губы, ладонью провела по плечу демона; Вместе с этим он, замерший над ней, тяжело выдохнул. Вязьма осторожно, почти невесомо коснулась его шеи, запустила руку в угольные пряди, не удержалась и погладила кончиками пальцев рог, теплый и шершавый. Демон прикрыл глаза, вздрогнув всем телом, судорожно втянул воздух; она тут же совершенно осмелела и поцеловала его настойчиво, жадно, почти нагло, ища ответ на свое разгорающееся желание. — Хамка, — выдохнул демон, чувствительно укусив ее за нижнюю губу. Вязьма откинулась обратно на шкуру, выгнулась в пояснице медленно стягивая рубашку через голову, позволяя Сеера насладиться изгибами и изящными линиями девичьего тела, тающими в слабых отсветах костра. Ехидно улыбнулась, прижимаясь к нему бедрами: — Ханжа… — Демон перебил дарру поцелуем. Словно издеваясь над ее нетерпением целовал ее мягко, прерывисто, едва касаясь саднящих губ. Легкие и нежные пальцы Сеера снова сводили ее с ума, рисуя невообразимые узоры на чувствительной коже живота, поднимаясь к тяжелой груди, заставляя изнемогать от этих трепетных прикосновений. Вязьма застонала сквозь зубы уже почти жалобно, скомкала рубашку Чернослова, спешно стягивая ее, в порыве чувств укусила его за мочку уха, тут же поцеловала ее, а следом коснулась губами и горячего основания рога. Прижалась к демону всем телом, исследуя подушечками пальцев тонкую паутину шрамов на спине, острые лопатки, напряженные плечи. Сеера опрокинул ее обратно на шкуру, замер над ней, тяжело дыша, всматриваясь в лицо Вязьмы, словно пытаясь найти ответ на невысказанный вопрос. Какая к тысячерогому разница, когда они, может, завтра погибнут? Правила. Порядки. Демоны…дарры, кто они завтра? Лишь ветер, когда-то значивший имена. — Я так хочу, — Она тяжело сглотнула, — Все остальное не важно. — Не важно. — Эхом повторил демон, и мир растаял для них, точно морок, теряя всякий смысл.