Часть 1
12 декабря 2019 г. в 21:32
Не то чтобы Томура был не против таких частых визитов несмышлёного зеленоволосого мальчика, но нельзя же было оставлять его наедине с провонявшими алкоголем склянками Курогири. Изуку Мидория был известен своей терпеливостью, решительностью и упорством, так что всякий раз, как его красные ботинки мелькали у порога Лиги, Шигараки глубоко вздыхал, вставал, будто нехотя, с барного стула и уводил его вниз, в свою комнату.
Детям вроде Мидории не следует видеть пороки человеческие — вроде нетерпения, сквернословия или драк со скуки, а уж этого в Лиге вагон и маленькая тележка, сочится из абсолютно каждого желчным потоком. Нет, Мидория слишком золотой мальчик, чтобы так непринуждённо испортиться.
Когда они впервые встретились на поле битвы, внутри Томуры что-то заболело сильно-сильно. Сквозь Отца нельзя было заметить сразу, но Шигараки точно знал, что предвещает это чувство.
— У тебя здесь всегда так прохладно, — бормочет полусонный Изуку, и Томура наскоро накрывает его пледом с едва заметным волнением в пальцах. Изуку, должно быть, снова тренировался допоздна, а беспокоить с трудом заснувшую мать приходом домой поздним не захотелось. В который раз он так наведывается к Шигараки только по причине того, что некуда больше идти?
Томура хочет защитить его любым способом.
Пусть даже угроза будет превышать два метра ростом, а мощью превосходить сам Символ Мира, пусть даже битва продлится часов сорок восемь или больше. Пусть у самого Томуры отрастут крылья, или раскрошатся все руки, или отвалятся конечности собственные — какая, собственно, разница?
— Не прячь под чёлкой, выглядит отстойно, — он отодвигает в сторону тёмно-зелёные пряди, Изуку с нескрываемым трепетом следит за его движениями. Провожает двухцветным взглядом каждое вздрагивание чужое, словно собирается хорошенько запомнить. В этом весь Мидория: наверняка уже создал отдельную страничку для записей о Шигараки в своей тетрадочке, которая пополняется с каждым его приходом в это захламленное, постоянно затопленное жужжанием компьютера помещение.
У Изуку Мидории один глаз изумрудного цвета, а другой Томура порывается сравнить с рубинами.
И ещё с глазами его взрывного одноклассника, кажется, Бакуго? Изуку вечно называет неправильно.
— Я думаю, Каччан носит линзы, — продолжает всё так же сонно Изуку. — У всех второй глаз уже окрасился в другой цвет, а у него оба красные.
Томура кивает и сосредоточенно сжимает губы. Этот «Каччан», пожалуй, одно из главных препятствий на их общем с Мидорией пути — не считая, конечно, всех прочих условностей вроде «злодеев» и «героев».
Изуку не знает точно, какой именно оттенок у этого красного. У Шигараки сердце бьётся о рёбра тщетно в моменты, когда он в определённом освещении отливает ярко-оранжевым, таким взрывным и устрашающим. Лишь здесь, в потёмках подвала, в свете одного монитора с невыключенным ютубом, Томура успокаивается, видя, как оттенок становится кровавым. Изуку не подозревает, не догадывается своими гениальными не по годам мозгами, что его судьба может решиться вот так, по щелчку, стоит Кацуки перестать упрямиться и показать всем цвет радужки своего истинного. Изуку наивный донельзя, а Томуре грустно.
Грустно до такой степени, что его собственный левый глаз иногда кажется ярко-голубым, а вовсе не зелёным.
Возможно, и судьба самого Шигараки решится по щелчку в тот день, когда Мидория перестанет к нему наведываться, окончательно уверившись в дорогом Каччане.
Тогда эта комната снова опустеет и здесь станет ещё холодней. Разве что адское синее пламя согреет.
— Не засыпай так, мне неудобно, — Томура сменяет позу и, чуть погодя, осторожно касается блестящих губ подростка. Изуку вздрагивает, всё ещё дремлет, но с радостью отвечает на поцелуй, старается углубить неумело, льнёт, торопливо ластится руками. Он изучает долгожданно узкие костлявые плечи сквозь чёрную кофту, приобнимает за спину и даже норовит поцарапать в каком-то жесте призыва. Какой же ребёнок.
…На следующий день Изуку сам видит, как Бакуго прячет под чёлкой свой глаз цвета изумруда. У Томуры же он окончательно окрашивается в голубой.