Советская история любви

Отель встретил их праздничным торжеством аккуратных украшений и умиротворённостью фойе. Затерявшиеся в спешной жизни Парижа апартаменты дарили ощущение уюта и грациозности — она просматривалась во всём: в интерьере из тёмного дерева и причудливых люстрах, в широкой, качественно сделанной лестнице и сдержанных на всякие ненужные побрякушки, поистине графских комнатах. «Так похоже на Гуро» — подумалось Коле уже после распределения их в номер. Две высокие кровати манили своими мягкими матрасами и пышными одеялами, так что парень тут же завалился на одну из них, устало и довольно жмурясь. Скинутые им ботинки стукнулись о пол. — Коль, ну ты хотя бы пальто сними, — с улыбкой произнёс Яков, пропуская в комнату подносчика багажа. Сам мужчина разделся и повесил пальто в прихожей. Гоголь лениво закряхтел и сел на кровати, пытаясь стянуть с себя верхнюю одежду, но через пару секунд сдался, высвободившись из рукавов только наполовину, и завалился обратно на подушки. Гуро наградил работника отеля чаевыми и с бархатным: «Merci», подошёл к глядящему в потолок юноше. — Тебе помочь? — негромко спросил Яков, становясь возле кровати и проводя рукой по расстёгнутому воротнику чужого пальто. Коля со смущённой улыбкой кивнул, неосознанно затаив дыхание. Гуро аккуратно приподнял Гоголя, взяв его под рёбра, и ровно посадил на матрасе, наблюдая как по чужому лицу начинает расплываться румянец. Мужчина по очереди стянул рукава с чужих рук и перекинул вещь гардероба через спинку кровати, в привычном жесте трепля парня по отросшим волосам. Коля шустро перехватил его руку и, глядя прямо в глаза, оставил на коже лёгкий поцелуй. Не предрасположенный к румянцу Яков прерывисто выдохнул и смущённо улыбнулся, оглаживая ладонью худую щёку и чувствуя ожоги от череды поцелуев на внутренней стороне руки. Дьявольски синие глаза заблестели теплотой и искоркой азарта, зачаровывая мужчину. «Вот чертёнок!» — подумалось Гуро, а сердце ускорило темп. Коля потянул Якова на себя, оставляя расстояние между ними до неприличного маленьким и поцеловал мужчину в кончик носа. Яков опалил горячим дыханием чужие губы, застывая на них взглядом. — Можно? — почти неслышно произнёс он, смотря как подрагивают длинные ресницы. Коля с придыханием кивнул, шепча согласие по-французски и подаваясь чуть ближе. Яков осторожно коснулся чужих губ своими, вплетая юношу в неспешный поцелуй: легкий и деликатный, без страсти, а только с осторожной, мерцающей в глазах нежностью. Через несколько секунд Гуро отстранился, лучась улыбкой и, быстро чмокнув Гоголя в лоб, принялся за вещи из багажа. Коля грохнулся обратно, широко улыбаясь и всё ещё чувствуя чужие прикосновения на коже. — Это так… приятно, — смущённо-восторженно проговорил парень, а Яков позади него весело хмыкнул, закрывая шкаф. Гоголь поёрзал, устраиваясь удобней на кровати и взглядом полуприкрытых глаз наблюдая, как Гуро ходит по комнате, и как мимолётом останавливается взглядом на зеркале, чтобы проверить лицо на наличие щетины. Коля улыбнулся собственным мыслям, не переставая глядеть на мужчину. — Жарковато здесь. Сними кофту, а то сопреешь, — порекомендовал Яков, сам стягивая водолазку и оставаясь в одной майке. Гоголь замер на секунду, словно примеривая на себя ощущения от температуры, а после согласно принялся раздеваться. Гуро сел на своей кровати с буклетом мест, которые они могли бы посетить и довольно вытянул ноги. — Отдохнём, сколько захочешь, и пойдём пообедаем. Тут хороший ресторанчик есть неподалёку, — проговорил мужчина, не отрываясь от брошюрки. Через секунду рядом с ним приземлился Коля, тут же принявшийся удобно устраиваться у него под боком. — Коль, ну куда? Кровать-то маленькая, — в противовес собственным словам Гуро пододвинулся, давая юноше больше места, чтобы приютиться. Гоголь довольно сощурился, подлезая под чужую руку. — Да ладно вам, Яков Петрович. Мы же не особо большие. *** Меню перед Колей поражало абсолютной таинственностью, но парень решил не сдаваться без боя, пытаясь разобрать завитой мелкий почерк на одной-единственной странице. Некоторые слова были смутно знакомы, но ничего объективного не предлагали, и самыми понятными были, разве что, цены, поэтому юноша с надеждой перевёл взгляд на Гуро. Яков бегло изучал меню, не поднимая на Гоголя головы, и, казалось, даже не замечал его растерянного вида. Коля уже было открыл рот, как мужчина начал говорить: — Что бы ты хотел съесть? Тут есть супы, паста, мясо. Салат, возможно? — Яков вопрошающе поднял брови, смотря на Гоголя. Коля задумался. — Если не знаешь, что выбрать, то могу тебе посоветовать, — добавил Гуро, снова заглядывая в меню. Вынырнув из мыслей о направленности блюда, парень быстро ответил: — Да, давай, — через секунду на лице Коли появилось смущение, он с придыханием добавил то самое злополучное «те» и закусил губу. Яков улыбнулся. — Обращайся ко мне как хочешь, дорогой, — Коля сглотнул, понимая абсурдность собственного смятения, и попробовал отогнать его. От чужих слов веяло какой-то правильностью и теплом, поэтому Гоголь быстро ощутил себя в своей тарелке и расслабленно кивнул. — Так что… посоветуешь? — Коля снова попробовал на вкус новое обращение и с удивлением подметил, какое оно личное и сближающее, хоть всё ещё непривычное. Яков, по видимому, тоже уделил этому внимание, чуть улыбаясь, не слыша от Гоголя вечного «те». — Салат из утки с грейпфрутом и бланкетт из телятины. Думаю, тебе понравится. *** Яков был прав. Блюда действительно произвели впечатление. Такая кухня настолько разнилась с обычными приёмами пищи дома, что Коля неосознанно начал смотреть на еду с другого ракурса. Как на что-то более масштабное, чем решение по избавлению себя от голода. Наверное, такого аппетита у юноши не было никогда за всю его жизнь. Он будто научился наслаждаться вкусами. Гуро потихоньку учил Гоголя плавать в море новых ощущений, и это ему с завидным успехом удавалось. Коля нырнул довольно быстро, закружившись в атмосфере Франции, словно рыбка в воде. Такая живость парня не могла не радовать, тем более, что в последнее время Яков наблюдал не лучшее состояние своего спутника. Новый Год вне дома вообще оказался чем-то совершенно удивительным и в хорошем смысле необычным. Французская опера показала себя с на удивление занимательной и очень приятной для слуха стороны, хотя до этого Коля с сомнением относился к этому направлению искусства. Достопримечательности поражали своей грандиозностью и поэтичным изяществом, и это же самое определение подходило как ничто лучше к Городу Любви. Яков явно наслаждался их поездкой и разговорами на французском, словно это был его родной язык. Конечно, Гуро был родом из Франции по линии деда, но то, с каким чувством он разговаривал, вызывало сомнения в хоть каком-то отношении мужчины к российскому народу. Яков тут… словно открыл себя для всего мира. Этот факт сильно удивлял, ведь Гуро всегда был очень эффектным и откровенным человеком, если можно так сказать. Но здесь мужчина был настоящим каждую секунду. Коле хотелось продлить эту неделю каникул как можно дольше. *** Восторг. Это чувство не покидало Гоголя, следуя за ним в ногу, куда бы они с Гуро не отправились. Париж удивлял своей исключительностью, словно Коля попал в другой мир. Люди, здания, язык — всё кардинально отличалось от привычных реалий Ленинграда. Такая обстановка до головокружения вдохновляла, поэтому эмоции переполняли юношу на каждом шагу. Эйфелева башня выросла загоревшейся огнями громадиной, и у Коли аж перехватило дыхание — настолько удивительно было стоять рядом с ней, а не смотреть с открытки или распечатки в газете. Они с Яковом попросили их сфотографировать. Украшенные перед праздником улицы мерцали похлеще разноцветных салютов, а суматоха местных к вечеру только возросла. Зима в Париже была совсем другой. Витающий запах хвои в центре города смешивался с ароматом выпечки и глинтвейна, люди шумели смехом и стуком каблуков по брусчатке. Коля, чуть ли не вылетая из ботинок, прыгал от одной витрины к другой, вовсю улыбаясь и таская Якова за собой. Привлечённые разноцветными конфетами на витрине, они залетели в магазин сладостей. Коля — до ушей румяный из-за небольшого мороза и счастливого возбуждения, а Гуро — просто до жути радостный за своего спутника. — Bonsoir. Que voulez-vous, les jeunes? (Добрый вечер. Что желаете, молодые люди?) — поздоровался с ними пожилой продавец, приветственно улыбаясь. — Bonjour! — одновременно отозвались Коля с Яковом, подходя ближе к прилавку. Гоголь с детским восторгом забегал глазами по выставленному разнообразию вкусностей. Гуро, как человек, также любящий сладости, ему не уступал, уже предвкушающе оглядывая вазочку с миндалём в шоколаде. — Чего бы ты хотел? — спросил Яков на русском, кладя руку Коле на плечо. — Имбирного печенья, — тут же ответил парень, и это так забавно прозвучало вкупе с его давно не детским голосом, но такой ребяческой радостью, что Гуро тут же прыснул в кулак. Гоголь определённо очень положительно на него влиял. Якова даже немного удивляло то, насколько сильно этот человек преображает его жизнь. — Ну чего ты смеёшься? — нахохлившись и пытаясь скрыть собственную улыбку, Коля пихнул мужчину локтем в бок и снова уставился на прилавок. Яков улыбнулся до ушей и то, насколько он был влюблён, наверняка можно было увидеть за несколько километров. — А что ты меня пихаешь? Или забыл, у кого из нас деньги на твоё печенье? Сейчас только себе возьму и не поделюсь, — шутливо фыркнул Яков, подходя к кассе. Коля возмущённо открыл рот. Гуро обратился к наблюдающему за ситуацией и однозначно не понимающему практически ничего, но улыбающемуся продавцу. — Да ты же первый начал, — Коле отчего-то хотелось выиграть в этой до невозможности шутливой перепалке, что понятно было только по месту, где она проходила. Яков обернулся на него. — Ты просто выглядел до ужаса очаровательно. Будешь ещё что-нибудь? — проговорил Гуро, ехидно улыбаясь. А Гоголь тут же осознал свой мгновенный проигрыш, чувствуя, как заливается смущённым румянцем, и помотал головой в ответ. Их в этом помещении не понимала ни одна душа, но всё же такие слова выбивали землю из-под ног. Через несколько мгновений Яков забрал пакетики с угощениями и, расплатившись, предложил один Коле. — Пойдём? — парень кивнул, шепча «спасибо» и уже более громкое и такое же одновременное с Яковом «Au revoir». Улица вновь ударила симфонией запахов и несильным ветерком, а Коля распаковал печенье. — Пойдём назад в отель? — спросил мужчина, обокрав Гоголя на один экземпляр выпечки в форме звезды. Коля согласно хмыкнул, жуя сладость и выглядя при этом до ужаса довольным. Они зашагали по улице между такими же идущими людьми и направленными прямо на них окнами зданий. Зашагали под руку, поедая печенье и орешки, счастливые и негромко беседующие. Они отдыхали от жизни. Яков — от преступлений, россиян и прошлого. Коля — от учёбы, наступающего на пятки осуждения и ленинградского мороза. Гуро поцеловал парня в уголок губ, и в мире Парижа всем было всё равно. Их отношения не были чем-то незаконным здесь, во Франции. Это всё так окрыляло, но окрыляло, к сожалению, не навсегда. Ну, а сейчас они хотели побыть птицами и полетать. Полетать, пока верёвки не потянут назад.