Советская история любви

В сумке шуршал немного холодный бумажный кулёк с фаршем, и Коля нервно мял его через поверхность портфеля, переступая с ноги на ногу перед дверью. Яков вернулся ещё неделю назад, но на вокзал приезжать запретил, так что сегодня они увидятся в первый раз практически за месяц. Обладая крайне скудным объёмом информации о расследовании, которым занимался Гуро, Коля знал только то, что дело продолжилось уже в Ленинграде, так что такая просьба была ему отчасти ясна. Хотя и отозвалась в груди неприятным натяжением. Возможно, Коля бы по-другому отнёсся к этой ситуации, знай он о том, что последние семь дней Яков буквально прожил в суде, частенько бывая в допросной, и на новых местах преступлений, которые с ужасающей периодичностью рассекречивались подсудимым. И он мог бы отчасти об этом узнать, если бы купил сводку новостей, но газетами парень интересовался меньше, чем стоило бы. У Гоголя был лёгкий мандраж, и он долго мешкал перед тем, как позвонить в звонок. Но спустя секунду и один быстрый выдох глухая трель загудела под пальцем, отзываясь по ту сторону двери. Парень попытался пристроить на лицо улыбку, но даже без зеркала стало понятно, что она вышла в крайней степени натянутой, так что эта идея быстрым шагом пошла в топку. Вскоре по ту сторону защёлкали засовы, а открытие двери разнеслось по подъезду глухим эхом. Яков поприветствовал его широкой улыбкой и привычным «Здравствуй, Коля». Гоголь замер на секунду разглядывая знакомое лицо, а после сгрёб мужчину в объятья своего большого зимнего пальто. Яков с голодной готовностью вжался в короткий мех, стиснув его пальцами, припал щекой к горячей шее, забравшись лицом под воротник. Ему не хватало этого. Им обоим не хватало этого, но Яков изголодался по нежности настолько, словно год прожил монахом в горах. — Привет, — Коля ладонью аккуратно прижал к себе чужую голову, словно Гуро был хрупким младенцем, и покачался из стороны в сторону, целуя Якова в макушку. Они простояли так с минуту, не расцепляя объятий, Коля отчего-то чувствовал себя чуть-чуть старше, Яков чувствовал, как сильно он устал, а от того практически уснул в меховой теплоте. Этажом ниже скрипнула дверь, и по подъезду раздались череда шагов, звон ключей и мужской кашель. Шумно выдохнув в чужой воротник, Гуро медленно отстранился, мелькнув какой-то потерянностью, и привычно улыбнулся. — Пойдём внутрь? — Коля согласно кивнул, проведя ладонями по чужим рукам. — Пойдём. Они вместе вошли в квартиру, Гуро закрыл за гостем дверь, а Коля в это время вылез из своей огромной одёжки. — Я фарш принёс для пельменей, как и обещал. У тебя же была мука? — спросил парень, доставая из сумки упакованный в несколько слоёв бумаги и газет мясной продукт. — Насколько я помню, должна быть, — ответил Яков, проходя в кухню, Коля вошёл за ним. Нижний шкафчик подтвердил слова мужчины, явив взору двоих людей запечатанный бумажный пакет. — Маловато мы стряпаем, однако, — прокомментировал ситуацию Гуро, беря в руки муку. Коля угукнул, со стороны разглядывая мужчину. Он выглядел привычно хорошо: выглаженная одежда, уложенные волосы, тщательно выбритое лицо… Это всё не смогло скрыть его болезненный вид, тем более — жуткие круги под глазами. Коля сжал губы и отвернулся в сторону зала. На диване неаккуратно валялись плед и подушка, и эта картина неприятно отозвалась в сердце. — Я спал, — проговорил Гуро, проследив за взглядом парня. Коля неуверенно посмотрел на мужчину — Яков никогда не спал днём. Тем более — так. Это было странно, непривычно и как будто противозаконно, хотя умом Гоголь понимал, что всех людей можно расшатать. Даже таких, как Гуро. Чего только стоил последний визит его семьи. — Ты уже обедал? — спросил Коля просто чтобы не поддерживать эту полную усталости атмосферу. Яков честно ответил: — Я проснулся час назад, — Коля бы непременно поперхнулся чаем, если бы пил чай. Сейчас была половина пятого. Яков тоже оценил нюанс ситуации, тяжело вздохнув. Поддерживать образ вечно оптимистичного непробиваемого человека получалось с трудом. Тем более, в собственной квартире. Тем более — перед Колей. — Что случилось? — парень спросил это тревожно и с бо́льшим напором, чем ему хотелось бы. Было странно видеть Якова в таком состоянии, ощущения были схожи с теми, когда он первый раз увидел мать в слезах. Видеть плачущим самого сильного человека — неловко, страшно и непривычно. Коля тут же почувствовал себя идиотом, сравнивая их. Яков, очевидно, не был его матерью, да и не плакал вовсе. В памяти встал их телефонный разговор перед судом… — Очень… неприятное дельце, — Яков на секунду свёл брови, с нервозностью улыбаясь. В голове возник вид подпола, и в нос будто вновь ударил запах мертвечины. — Суды меня доконали, а допросы — тем более. Общаясь со зверем, либо сам понемногу звереешь, либо зверь откусит тебе ногу. К сожалению или к счастью, мой подсудимый меня почти доел. Это было неприятно признавать. На самом деле Яков сильно критиковал самого себя за эти чувства. Дело его изматывало, грызло, как и маньяк, с которым приходилось взаимодействовать ежедневно. Этот человек позволял себе угрожать Гуро даже после ареста, просто потому что его в любом случае ждал расстрел. «Представьте, товарищ следователь, если бы вы были чуть менее удачливы? Я бы с удовольствием переступил свои принципы насчёт возраста». Яков нервно дёрнул головой — вспоминать этого подонка сейчас не хотелось, но мысли об этом настойчиво лезли в голову. — Может, покурим? — слова Коли с силой стукнули по ушам, возвращая Гуро в действительность. Он перевёл взгляд на парня — Гоголь выглядел спокойным и на удивление понимающим, хотя, если приглядеться, можно было заметить мелькающую на ресницах тревогу и… что-то ещё. Гуро кивнул, желания отказываться у него не было. Коля задержал на нем внимательный взгляд и вторил его кивку. — Выйдем на балкон? — На улице холодно. Давай в туалет. Они вдвоём забились в маленькую комнату, близко друг к другу, поджав пальцы на ногах из-за холода кафеля. Коля достал пачку из кармана брюк, и Яков со странным чувством отметил, что в ней осталось всего две сигареты. Наверняка Гоголь много курил в этом месяце. Коля подал мужчине никотиновую палочку, а сам взял последнюю — перевёрнутую. Чиркнула спичка, и Коля сделал быструю затяжку, чтобы табак загорелся, потом поджёг сигарету Якова, смотря ему в глаза. Мужчина проследил, как резво занялся огонь на конце сигареты, и это было странно, смотреть на это. Он курил последний раз, кажется, семь лет назад. Коля бросил спичку в унитаз, и она бесшумно погасла, ударившись о гладь воды. Струйка дыма расчертила воздух. Парень выдохнул долгую затяжку в сторону, не отрывая взгляда от мужчины. Гуро повторил это действие, прикрыв глаза, — дым скользнул по горлу, проник в лёгкие, выбил из груди сдавленный кашель. Яков улыбнулся, вспомнив свою первую юношескую сигарету, и вновь вдохнул порцию никотина. Через пару затяжек голова и тело погрузились в приятный омут, отзываясь в ногах ватной усталостью. Он слишком давно не курил. Глаза встретились с чужими, Коля стоял очень близко. Гуро затянулся, щуря глаза, Гоголь выдохнул дым через нос… Яков предчувствовал это. Так что не вздрогнул и не удивился, когда Коля резко притянул его к себе. Наоборот, мужчина с готовностью впечатался в чужие губы, ведомо открыл рот. Брошенные бычки упали в воду с характерным звуком, чуть более значимые, чем спичка, чуть более шумные. Коля переместил руку с чужого затылка на щёку, обвёл большим пальцем выделившуюся за месяц скулу, огладил языком чужое нёбо, язык, дёсны. Во рту стоял вкус табака, он опьянял, подталкивал. Парень жался к телу, вцепившись рукой в спину, грудью вдавливая мужчину в стену. Яков лопатками поприветствовал кафель, продолжая отвечать на поцелуй, хватая губами чужой голод и накопившуюся тоску. Смешивая их со своими. Коля, кажется, в первую секунду испугался своей рьяной нужды, собственного языка в чужом рту и цепкой хватки рук. Но первая секунда положена, положена и вторая, а тут и отступать бессмысленно. Мысли Якова даже на секунду не привели его к сомнению, правильность действий парня была выкована железной надписью на подкорке сознания, она не опровергалась, как не опровергаются естественные нужды в питании или сне. Кажется, его действия были единственно верным стечением обстоятельств. Это продолжалось не так долго, как могло бы продолжаться, но каждый из них понял, что зайти дальше они ещё не могут, так что отстранение было неминуемым. Коля с диким стуком сердца вжался лицом в чужое плечо, обнимая Якова поперёк талии. Мужчина не отлипал от стены, чувствуя через ткань рубашки холод глянцевого покрытия, не смея пошевелиться или даже вздохнуть, — не хотел разрушать этот правильный во всех своих смыслах момент. Ладони аккуратно лежали на чужой спине, греясь о кожу через слой ткани, и только сейчас Яков понял, насколько у него ледяные пальцы. От Коли же словно валил жар, и это тоже было правильно и хорошо. В какой-то степени даже спасительно. Гуро улыбнулся тусклой лампе под потолком и позволил себе разрушить момент поцелуем в висок. На кухне продолжали тоскливо стоять фарш и мука — сегодня они ничего не дождутся.