Единственный шанс в жизни

      Каждому фамильяру полагается волшебник, это все знают. Однако мало кто догадывается, что помпезные ритуалы призыва, долгое и нудное чтение манускриптов, многомесячные исполнения обязательных условий — лишь фикция. Это нужно только для отвлечения внимания и выигрыша времени.       «Времени для чего?» — спросите вы, и окажитесь в своем невинном вопросе ближе всех к правде. Конечно, для того, чтобы фамильяр выбрал вас.       Иные существа, юные, активные, упивающиеся собственной силой и не осознающие ее действительную мощь, с радостью откликаются на зов слабых магов, стоит только поманить. «Почему именно слабых?» — опять верный вопрос. Ими легко управлять, намного легче, чем теми, кто не может совладать с собственной силой. Подскажи такому магу найти древний артефакт, который нужен, в общем-то, тебе одному — и он с рвением упряжного пса понесется на поиски, закусывая узду и радостно воя; предложи вызвать кого-то на поединок — и он уже в дуэльной мантии и остроконечной шляпе ждет несчастного; укажи, какие заклятья учить — и они будут вызубрены за ночь.       Другое дело маги, которые свои силы понимают и владеют ими на приличном уровне: они уже не станут носится со своим фамильяром, словно с чудом света, не всегда будут потакать ему, а спорить возьмутся часто. К ним шли неохотно, только когда других, менее сильных магов не было поблизости, и исполняли тогда свои обязанности спустя рукава.       Но тяжелее всего уважающего себя фамильяра было затащить к сильному магу. «Почему?» — пораженно спросите вы, а я отвечу: потому что на кой-черт он, фамильяр, ему, магу, нужен? Сильный маг и так в своей волшбе достаточно самодостаточен, в советах, а тем более в помощи, не нуждается, а самомнение, зачастую, имеет такое, что любое волшебное существо окажется исключительно в проигрыше. А они, магические существа, такие: любят внимание, почитание, обожают, когда их холят и лелеют. Вы спросите, откуда я это знаю? Так я сам существо волшебное, та вечная стихийная сущность, которая обитает в магических пространствах, обретает форму только в человеческих мирах и зовется магами, которые, что по силе, что по возрасту, кажутся мне малыми букашками, фамильяром.       В те годы эти дети, которые крупицами своих знаний самодовольно кичились, довели меня своими глупыми суждениями до крайности и вынудили совершить некоторый необдуманный поступок. Последние два поколения я откликался на зовы слабых волшебников, оставался с ними на их короткую жизнь, и прыгал обратно, в родное безвременье, чтобы там дождаться нового голоса. Мои дни со стороны показались бы другому мирными и спокойными, и они таковыми и были — что раздражало меня и доводило до той степени неуправляемого бешенства, описать которую не представляется возможным. Мне хотелось действий, движения, интриг; но все, что получал я со своими волшебниками — место при дворах захудалых вельмож, да редкие скандальчики с малочисленными придворными. Тогда я совершил довольно резкий шаг, о котором позже жалел: откликнулся на вызов сильного мага. Мне показалось в тот момент, когда моей сущности коснулся его голос, мощный, сильный, не раскрывшийся еще даже в половину, что это будет весело — откликнуться, но позже я… Хотя что это я рассказываю? Достаточно лишь увидеть, чтобы понять, чем обернулась моя неосторожная слабость. Ну же, поглядите!       Ведь есть же на что: через ограду (высокий, элегантный забор) магической академии перелезали двое парней, смешно изгибаясь в попытках не наткнуться на острые декоративные элементы. Ночь была лунной, и оттого легко было разглядеть рыжие кудри одного и пепельно-белую макушку другого. Наконец, спрыгнув с забора, парни переглянулись, оправили одежду, и глупо захихикали, будто совершили забавнейшую пакость, а не глупый проступок. Толкая друг друга локтями, они сделали несколько шагов вперед, к манящему огнями в низине городу, когда заметили сидящего перед ними на траве меня.       Я в ту пору, повинуясь подсознательным желаниям моего волшебника, был кроликом, белым и не превышающим в длине пятидесяти дюймов. На моей маленькой голове, рядом с вольно висящими ушами, располагались небольшие оленьи рожки, что делало меня, по моему же мнению, несколько несуразным, и, что самое патовое — несерьезным.       Однако мой пушистый вид парней уже не обманывал и, завидев меня, они замерли, словно вкопанные, со страхом и недовольством смотря на скромную мою фигуру.       — Чего тебе? — наконец выдавил мой волшебник, хмуря белесые, такие же, как и волосы на его голове, брови. Он, как и обычно, старался выглядеть сурово, но я видел, как он нервно сжимает кулаки и неосознанно ссутуливает спину.       — Возвращайтесь в корпус, — пискляво сказал я, добавляя в голос стальные нотки. Долго спорить сейчас не хотелось.       — Ага, щас, — нагло ответил волшебник, шепотом пересказывая мои слова другу: как и любого фамильяра, меня понимал только связанный со мною маг. — Сегодня ярмарка гуляет всю ночь, и мы будем там.       — Вам запрещено покидать территорию: вы все еще наказаны за прошлую глупую выходку, — заметил я, переступая с одной пушистой лапки на другую.       — Правила соблюдают только дураки! — хвастливо ответил приятель моего волшебника, как только тот пересказал ему мою фразу, сделать шаг мимо меня, однако, не пытаясь.       — Дураки при этом остаются целы, — угрожающе сказал я, и парни, не сговариваясь, попятились.       — Ну ты че, в самом деле, — покладистым тоном начал мой волшебник, поняв, что нахрапом меня не возьмешь, и решив действовать хитростью. — Что случится, если мы пару часов прогуляемся в городе? Никто нашего отсутствия даже не заметит.       — Мнения твоих учителей мне безразличны, но перед другими сущностями за дурацкие выходки подопечного я краснеть не намерен, — уже спокойнее пояснил я, чувствуя в себе силы для взвешенного спора.       — Так не красней, раз не хочешь, — мгновенно насупился маг, поджимая губы. Сам того не заметив, я надавил на больное его место, и теперь, пытаясь собственные переживания скрыть, волшебник ушел в глухой отказ, словно малый ребенок. Я мысленно корил себя: сколько веков живу, а разговаривать с людьми так и не научился. — Я вообще не просил тебя ко мне привязываться.       — Я от связи тоже не в восторге, но она есть, — устало пояснил я, признавая себе, что лукавлю. В этом хулиганистом, резком на решения юноше я чувствовал первозданную мощь, и от перспектив, что она могла открыть, впадал в восторг. Мне хотелось, словно своевольного зверька, приручить его к себе, рассказать, как поступать правильно — чему он сопротивлялся исключительно отчаянно. — Иди в комнату, — последний раз повторил я, давая понять, что на этой фразе мирные разговоры окончены.       Волшебник посмотрел на своего друга и подельника, затем на меня, и на город, что насмешливо манил долетающими до сюда звуками веселья. На его простом лице, которое, при этом, не лишено было присущих семье аристократических черт, отражалась бурная работа мысли, как у ребенка, решавшего, стоит ли начать истерику. Наконец придя к какому-то решению, маг посмотрел на меня (и на секунду в его взгляде мелькнула вина), и быстро затараторил:       — Сковывающей меня связью, силой моей души и магии я повелеваю тебе… — я прервал его на полуслове, утробно, что не соответствовало моему нынешнему виду, зарычав.       — Ну попробуй, — выдавил я из наполненных гневом легких, смотря неотрывно на человека. Он пробормотал еще несколько неуверенных слов нашей клятвы, позволяющей ему меня контролировать, но быстро заткнулся.       Тень, лежащая за моей, в нынешнем облике хрупкой, спиной, вдруг дернулась и принялась расти, своей чернотой поглощая стебли редкой весенней травки. Я знал, что она, извиваясь темными щупальцами, неспешно поднимается с земли, и встает за моей спиной, возвышаясь над магами на несколько голов. Тень напоминала мою нынешнюю форму — кролика, но была соткана из плотной тьмы, клацала острыми зубами, с которых капала серая слюна, и дыбила шерсть на мощных, мускулистых плечах. В один момент мои глаза потемнели, и открылись вновь, кроваво-красные, с ярким, желтым зрачком — и в тот же момент десятки таких же глаз распахнулись на теле тени, и все они выжидающе уставились на магов.       Друг моего волшебника, не отрывая от меня глаз, пихал его в плечо, утягивая назад к забору, и соглашаясь, кажется, с тем, что прогулка этой ночью им не светит. Однако мой маг стоял прямо, и хоть каждое его движение выражало страх, смотрел на меня упрямо, не отрываясь. В его испуганном взгляде я видел что-то еще, и это что-то в один момент показалось обидой, как за обещание, что было нарушено, или за существо, что оказалось совсем не тем, кого ожидаешь.       Мой волшебник наконец развернулся и быстрым шагом пошел к забору, быстро преодолев его и скрывшись в темноте ночи. Я смотрел ему вслед, испытывая чувство, сдавливающее грудь, и означавшее, должно быть, волнение.       Я думал о том, что этого мальчика придется воспитывать долго и упорно. О том, что с его печальными воспоминаниями о детстве и юношестве мне придется иметь дело. И о том, что с моей помощью он станет великим Волшебником.       Вы же не имеете глупости сомневаться в этом?