Единственный шанс в жизни

      Весеннее утро выдалось туманным, совсем не подходящим для долгой охоты. В лесу серые хлопья, будто потерявшиеся облака, гуляли между деревьев и цеплялись за их кроны, раня мягкие бока. В небольшом перелеске, что начинался сразу за владениями столетних дубов и вековых сосен, они играючи прятались в высоких зарослях колючек и осоки. И только в топи, которая стыдливо скрывалась в самом центре леса, туман резвился во всю свою силу. Мокрые колоски колючей травы понуро опускали головы от собственной тяжести, и все: кустарники, кочки и проплешины мутной болотной воды — было в крепких объятьях тумана, скрывающего малейший звук.       Там, где грязная вода собиралась не просто лужами, а небольшими озерами, у их берегов лежал песок. Тяжелый и мокрый от витающей в воздухе влаги, он глухо шуршал под крупными копытами серых жеребцов и тонкими лапами сутулых псов с родовыми эмблемами на ошейниках.       Тут, где еще не отступили окончательно силы леса, в мягкой и рыхлой почве росли несколько упорных деревьев: оказавшиеся волею судьбы у самой кромки грязного озерца, они крепко цеплялись скрюченными пальцами корней за неверный берег, раскидывали кроны, будто бы тянясь ими к лесу, и грозно молчали, чувствуя собственную силу и словно потакая ей. Между вздыбленными, как испуганная лошадь, корнями одного такого дерева, толстого, покрытого панцирем потрескавшейся коры тиса, тяжело дыша, пряталась сейчас девушка. Она поджимала колени к груди, стремясь казаться меньше, и оттого ее белоснежное платье, усыпанное праздным бисером и украшенное лентами, становилось грязным и жалким на вид. Пышная прическа девушки растрепалась: в белесых волосах застряли листики и веточки, и даже несведущий человек понял бы, что эта особа с покрасневшими глазами и трепещущими ресницами скрывается от кого-то.       Ей совсем не таким виделось сегодняшнее утро и вчерашний, прошедший уже, но до сих пор вспоминающийся слезами на глазах вечер. С семьей и придворными она ехала на большой праздник, соединение двух родов: болотных жителей и степных наездников.       О, как гремела в ее ушах музыка, как кружились в танце пары! Казалось, что все в тот миг отдались веселью и ликованию, каждый почувствовал дух единения и никто не помышлял даже о нарушении этого прекрасного, но печально хрупкого мира.       Меж тем, издалека, оттуда, куда бежал, петляя, грязный ручеек, послышался собачий вой. Девушка вздрогнула всем телом и поспешила вскочить на ноги, продолжая свой бесконечный побег: заливистый, радостный вой означал, что псам удалось-таки взять ее след и сейчас они, подгоняемые хозяевами, мчат к ней.       Сочувственно смотрели ей вслед тисы и клены, бессильные чем-то помочь; вспархивали из-под ног прячущиеся в болотной траве пестрые птицы, но девушка ни на секунду не прекращала бега. Мимо ее глаз проносились с детства знакомые места и запруды, но она и на секунды не задерживала взгляда на них — слишком было тяжело. Она знала каждую заводь тут, каждое покосившееся деревце, и сердце разрывалось от воспоминаний о том, как показывала она эти места своим сегодняшним преследователям. Было горько и обидно, хотелось кричать; но грудь нещадно болела от частого дыхания и ноги заплетались уже от долгого, изнуряющего бега.       Сзади вдруг послышался топот лошадиных копыт и, испугавшись этого звука, девушка попыталась бежать быстрее, однако собственные ступни уже не слушались ее. Споткнувшись, она упала на мягкую землю и, по дрожью разливающейся по всему телу усталости поняла, что подняться больше не сможет.       Однако, будь даже в маленьком теле достаточно сил, сделать бы ей этого не дали: стоило девушке упасть, и вокруг, словно из ниоткуда, появились конные всадники, одетые в легкие панцири степных наездников. Собрав последние силы, девушка села, застав момент, когда стража расступилась, и в образованный ими круг ступил командир отряда. В отличие ото всех у нее была черная лошадь, грозно фыркающая и трясущая головой, и особенно помпезно на темной шкуре животного смотрелось яркое платье наездницы.       — Заставила ты нас побегать! — воскликнула она, кругом обходя замершую на земле добычу. Беглянка заметила, что она вытащила из чехла, идущего вдоль седла, свое копье, и теперь водит нетерпеливо его острием.       — Не нужно… — пробормотала девушка, не успевшая еще восстановить дыхание. — Не нужно этого делать! Зачем все это?       — Ты спрашиваешь меня?! — резко спросила наездница. — Ты, семья которой предала нас?! Ты, которая смела веселиться на нашем пиру, зная о предательстве?! Ты, которая ничего не рассказала даже мне?!       — Я не знаю, не знаю, о чем ты, — ответила девушка и по ее щекам вновь покатились слезы. — Не знаю ничего о предательстве, правда…       — Ложь! — Резким движением выудив что-то из седельной сумки, наездница сильным движением бросила это к ногам своей жертвы. Вздрогнув поначалу, девушка присмотрелась к упавшему предмету: это была отсеченная человеческая кисть, на синем пальце которой мерцало колечко с мутным камешком.       — Брат, — прошептала девушка, но наездница не слышала ее тихого голоса. Продолжая кругами объезжать замершего противника, она говорила:       — Вы в тайне от нас нашли шахту магических камней! Нашли столько, чтобы хватило на украшения и безделушки. И ничего не сказали нам! Смешно, должно быть, мы выглядели в ваших глазах, деля с вами мелкие крохи магии, пока вы утопали в ней!       — Это, должно быть, ошибка… — прошептала девушка, в маленьком колечке, которое в последнее время так любил носить ее брат, действительно узнавая припудренный магический камень. — Это страшная ошибка! Не могло быть такого, чтобы…       — Мы верили вам, — не слушая оправданий, сказала наездница. — Мы… Я думала, что раз вы можете испытывать сочувствие, то не солжете нам! Я доверяла тебе!       — Ты же знаешь, я не могу солгать, — последний раз пытаясь защитить себя, выдавила девушка.       — Можно лгать, всего лишь не говоря правды, — ответила наездница и занесла копье, целясь прямо в грудь замершей на земле девушке.       — Прошу… — пробормотала она, прежде чем резкий свист брошенного копья спугнул прятавшихся в кронах пугливых птиц.