Единственный шанс в жизни

      Этой ночью в подземном амфитеатре собралось непривычное даже для здешних азартных мест количество людей: все каменные сиденья были заняты, зрители ютились на лестницах и стояли у темных низких стен, даже отдельная ложа, заполненная обычно едва ли на половину ищущими развлечения аристократами, была полна — на арене выступал молодой северянин. Он и еще четверо купленных с ним одногодок-земляков выступали тут, верно сказать, уже почти неделю, но слава о их красочных боях обошла город и вернулась толпой азартных зевак только сегодня, о чем многие присутствующие громко, наигранно сетовали: в начале седмицы русых северян было семеро, а взглянуть на смерть хотя бы одного варвара хотелось многим.       И как назло уже второй юноша подряд выживал; ставки продолжали расти, ростовщики рвали глотки, стремясь выжать из этой золотой жилы все до последней песчинки, а набирающее силу недовольство смешивалось причудливо с диким азартом. Ведь где это видано, чтобы хилые мальчишки, едва начавшие растить бороды, одного за другим отправляли к праотцам матерых бугаев и ловких воров? В крепкой хватке тупого клинка стоящего на арене юноши были видны долгие тренировки, его движения были отточены и быстры; и все же костлявые, сбитые коленки заметно дрожали, а искусанные губы на простом лице сжались в едва различимую полосу, выдавая в бойце страх за собственную жизнь. Ему удавалось выживать всю неделю, да, но что сулит сегодняшняя ночь?       — Уважаемые, кто следующим сразится с буйным северным варваром?! — надрывался глашатай у арены. На ее углах одиноко стояли железные прутья, окутанные магической сетью и не позволяющие юноше спуститься с возвышения; по его взгляду было понятно, в чьей глотке первым делом окажется клинок, если ему все же удастся выбраться. — Ставки никогда не были так высоки! Боец, несколько дней назад одолевший другого варвара, сегодня повержен! Кто же заберет его славу?! Кто же приумножит свою?! Нам нужны добровольцы!       Толпа шумела, но не спешила из своих мутных вод выплюнуть добровольца. Всем было интересно, чем закончится сегодняшняя ночь, но никому не хотелось умирать от тупого, грязного клинка в руках озлобленного варвара.       Но внезапно от зрителей у стены, от самого верха амфитеатра, отделилась фигура и решительно, неторопливо, зная цену каждому своему шагу, направилась к арене. Юноша на ней крепче сжал в холодеющих ладонях меч, отчаянно вглядываясь в идущего сквозь слепящий жар факелов. Толпа шумела и улюлюкала, предвкушаю новую битву, отовсюду хрипели глашатаи — северянин замер, стоило его следующему противнику вступить на арену.       Первым, что бросилось в глаза, стал огромный меч на поясе в дорогих ножнах: явно не чета железяке противника. Таким можно было бы перерубить юношу без труда пополам или разорвать на куски огромными руками, что шли в паре к мечу. Противник был на несколько голов выше, широк в плечах и мускулист, а ровный и уверенный шаг выдавали в нем бывалого воина. Юноше, которого учили пока драться только на соломенных чучелах, он был не противником, да и рана на боку северянина, оставшаяся с прошлого боя, не давала ему преимуществ.       В ту же секунду, когда новый противник выступил вперед, юноша понял, что умрет сегодня. Да, он готовился к этому всю неделю, перед каждым боем, засыпая и просыпаясь. Да, он попрощался с друзьями, пока его волокли сюда, мысленно простился с родителями и братом. Да, он все время про себя возносил молитвы суровым северным богам, прося если не оставить ему жизнь, то позволить войти в солнечные земли вместе с погибшими друзьями.       И все же в этот момент он оказался не готов. Направленный вперед меч заметно затрясся, дыхание прервалось и лицо на краткую секунду приняло ужасно жалкое выражение — хотелось бросить все и убежать, спрятаться, вернуться домой, где толпа людей не жаждет твоей смерти и устрашающие незнакомцы не несутся вперед с куском наточенного железа в руках. Пусть дом был за холодным морем, нереальным казалось то, что нельзя очутиться там прямо сейчас. Нельзя проснуться, как от кошмара. И выжить нельзя.       Пока эти мысли пугаными зайцами носились в голове юноши, доброволец сделал несколько шагов вперед, даже не пытаясь обнажить меч. Толпа смеялась и подначивала противников — пока юноша вдруг не поднял глаза на лицо своего оппонента. Его руки затряслись, и из них с громким лязгом выпал клинок. Прежде, чем зрители успели осознать это, подросток кинулся вперед и крепко прижался к вышедшему вперед мужчине, а тот покровительственно приобнял его в ответ. Свет расплескался в его светлых волосах и голубых глазах, когда он поднял голову, скользнул по кожаному доспеху и черному плащу — он тоже был северянином.       Пока в головы зрителей закрадывалось это простое осознание, мужчина чуть склонился к земляку и тихо сказал:       — Теперь все хорошо. Не плачь.       — Я не… — попытался оправдаться юноша, но слезы облегчения упорно душили его, так, что весь мир, арена и спаситель стали расплывшимся рыжим пятном. — Дар, как вы здесь?.. — сквозь судорожные вздохи спрашивал он. — А брат тоже?..       — Нет, он в другом отряде. — Коротко ответил мужчина. — Не беспокойся, вы скоро увидитесь. Кто здесь с тобой?       — Пан, оба Альберича и Якоб. Были еще Давид, Кароль и Оскар, но они… — юноша снова замолк.       — Все хорошо, — повторил Дар. — Теперь вас никто не тронет.       — А как сестра? И мать? Отца во время набега ранили, я не знаю, он... — вскинувшись, начал тараторить юноша, но мужчина остановил его, сжав руку на худом плече.       — Позже. Сейчас… — он сделал еще несколько шагов вперед, к центру арены, и оглядел зал, насколько позволяли это стоящие слишком близко к возвышению факелы.       Толпа больше не смеялась и не улюлюкала: отовсюду слышались напуганные возгласы и ругань. Еще бы, все выходы с арены были заблокированы северянами, и самые крепкие из них сейчас прочесывали ряды зрителей, за шкирку, словно нашкодивших щенят, вытаскивая из общей людской смеси зачинщиков боев на смерть.       — Если мы не найдем того, кто это устроил, — сказал Дар, лишь на толику повысив тон голоса, — убиты будут все.       Угроза (которая по сути своей была лишь изложением действительных планов) подействовала как нельзя лучше, и уже через минуту взбудораженные люди вытолкали к арене несколько разного сословия человек, обиженно морщащихся и явно испуганных. Они привыкли выставлять на смертельные бои детей, но явно не привыкли иметь дела с их родителями.       — Вы, грязные варвары… — начал один из стоящих зачинщиков, но остальные быстро заткнули его. Заговорил другой, подхалимного вида толстяк:       — Господин, мы и понятия не имели о вашей… ситуации. Мы готовы возместить, любая сумма…       — Где тела? — не желая слушать тупой треп дальше, спросил Дар.       — М-мы сожгли их в общей печи, — тут же ответил толстяк. Атмосферу он умел улавливать. — Если бы мы только знали, кто…        — Остальные дети?       — В подвале, господин, мы сейчас же выпустим…       — Где метка? — отвернувшись от дельца, спросил Дар, обращаясь к все еще жмущемуся к нему подростку.       — В-вот, — растерявшись на мгновение, юноша повернулся спиной, указывая на загривок, где краской криво была намалевана простая удерживающая печать. Сам бы до нее подросток не достал, но разрушить ее было довольно просто.       — Будет немного больно, — предупредил Дар, и одним движением, вооружившись кинжалом, рассек края метки, тем самым разрушая простую магию.       В это же мгновение на арене появился еще один северянин, держащий в руках железный прут.       — Смотри, что нашел! — весело сказал Млад, до ушей улыбаясь. Была у него такая дурная привычка, лыбиться вне зависимости от ситуации. Даже сейчас, держа в кулаке железное клеймо для выжигания печатей, он дружелюбно скалился. — Это, видать, для более матерых бойцов? Вы же не планировали использовать такое на наших пацанах? — обратился он уже к дельцам.       — Н-нет, господин, как можно, — в один голос запричитали они, но Млад издевательски продолжил:       — Если бы оно было так, то я самолично каждому из вас бы поставил каленым железом метку прямо на лоб, ха-ха!       — Так и сделай, — сказал Дар, прерывая гомон дельцов и их подобострастное хихиканье. Стало тихо. — А затем подожги арену. Я пока заберу остальных.       — Будет исполнено в лучшем виде, командир! — радостно отозвался Млад, тут же забросив клеймо в горящий факел.       — Нет, господин, как же… — начал было толстяк, но Дар жестко прервал его:       — Будь моя воля, вы бы умерли трижды.       — Помилуйте, у нас семьи… — вздохнул другой.       — А у нас их больше нет.       И, не слушая более просьб и молитв, Дар ушел с арены, прижимая к себе все еще дрожащего всем телом подростка. Мужчина не чувствовал жалости, ровно как и удовлетворения: они опоздали, и только богам известно, сколько раз еще опоздают, пока будут искать по всему континенту свои семьи. Северян не любили: их выставляли на торги, заставляли участвовать в боях на смерть, над ними издевались за светлые волосы и глаза. Воина, каким был Дар, конечно, никто не посмел бы тронуть, но среди угнанных с острова жителей были в основном подростки, которые не смогут дать отпор. Едва начавшие изучать войну дети, вроде ребят, попавших сюда.       Камера северян встретила мужчину звенящей тишиной. Тут было темно и попавший из коридора свет слепил находящихся внутри, не позволяя понять: вернулся их товарищ, или пришли за следующим.       — На выход, ребята. Мы едем домой. — Сказал Дар, в темноте тщетно пытаясь различить силуэты земляков. Первым из них очухался, конечно, сообразительный Якоб. Шумно вдохнув воздух, он бросился к выходу, но споткнулся на раненой ноге и неловко упал в руки поймавшему его Дару.       — Брат! — выдохнул он куда-то мужчине в живот, тоном одновременно радостным и испуганным. Его движения были скупы, а хватка сильна, будто он боялся, что Дар в любую секунду растает.       Мужчина обнял его в ответ, вдыхая родной запах. Он боялся надеяться, что когда-нибудь еще увидит младшего брата живым, и только сейчас, прижимая его к себе, почувствовал, как грудь наполняется воздухом. Облегчение делало руки слабыми, а глаза влажными, но Дару нельзя было радоваться сейчас; как и нельзя было грустить о почивших и еще не найденных. Ребята слишком многое пережили, коснулись чего-то, к чему были еще не готовы, и старшим сейчас следовало стать для них опорой, надежным оплотом.       Остальные подростки тоже боязливо вышли на свет, щурясь и неловко переминаясь с ноги на ногу. Они выглядели похудевшими и измотанными, все были так или иначе ранены, им требовалась помощь. Дар попытался выпрямиться, но в этот момент Якоб, будто придя в себя, отстранился, и, глядя брату прямо в глаза, принялся возбужденно тараторить:       — Ты уже нашел Аяну? А Риса? Мама с отцом ушли к берегу, когда все началось, и сестра с ними, а потом, когда эти вошли в дом, я не видел их, и на корабле… я спрашивал, но никто не знал, и я… они…       — Якоб, нам нужно вернуться в лагерь. Проблемы с местной стражей никому не нужны.       — Нет, нет, просто скажи, с ними же все хорошо, да? — брат смотрел прямо в глаза, не отрываясь, и от этого полного надежды взгляда было невозможно убежать. Под глазом Якоба чернел огромный синяк, а губа была разбита. Дар не хотел говорить этого сейчас, но для ребят чудеса на сегодня кончились.       Он положил брату руки на плечи:       — Мама с отцом мертвы, сестра тоже, — резко сказал он. — Пока я не знаю, куда попали Аяна и Рис: вы первые, кого мы смогли найти. Готовьтесь к тому, что многих не найдем вовсе, а ваши старшие родственники убиты, — на глазах Якоба выступили слезы, однако выражение лица осталось неверящим, будто он полагал, что брат стал бы врать о подобном. Он еще не умел прятаться от горя и разочарования, и Дару было жаль, что учиться приходится сейчас. — А пока нам пора. О семье каждого из вас поговорим позже.       Млад ждал у выхода из подземелья, пиная мелкие камни и насвистывая что-то себе под нос в такт крикам, доносящимся из горящей арены. Он радостно приветствовал вышедших с Даром ребят и даже приобнял одного, с раненой ступней, помогая ему идти. Им предстоял путь на окраину города, в лагерь, а из него — во временную крепость, оплот северян на материке. Дальнейший путь все еще был скрыт за мерзлым утренним туманом.