Районы-кварталы

Вода не прекращала литься. Ржавый вдарил по бачку. Туалет загхлох; удовлетворенный эффектом, Ржавый кивнул сам себе и вышел из ванной, напоследок небрежно протерев руки самым нежным и запрятанным полотенцем. Дверь не сразу поддалась: Ржавый запоздало сообразил, что нужно не тянуть, а толкать и вывалился в коридор. Грохот музыки усилился в разы. В квартире стоял чад. Свет почти не горел — или горел местами. Праздновали День рождения какого-то Кекса; Ржавый его знать не знал, но лучший друг этого Кекса был троюродным братом Башки, и, к удивлению Ржавого, на микроскопической хате собрался почти весь район. Было весело. Были и свои, и какие-то ботаны, и девчонки, и гламурные личности, которых Ржавый старательно обходил стороной. Были и полные придурки, похожие на червей из «Люди в черном», и Ржавый увернулся от столкновения с одним таким, мелким, хихикающим и с тортом в руке. По привычке наподдав вслед, он повертел головой, пожал кому-то протянутые руки и попытался сориентироваться. На незнакомой территории и спьяну получалось не очень. Он уже разогрелся с пива и хотел продолжать. Только вот где?.. В стороне с кухни раздались громкие голоса — ругань и смех — и, опознав голос, Ржавый подорвался, как на мине. «Башка, блин!» — Башка! — крикнул он, расталкивая незнакомых людей. Его появление было как нельзя вовремя. Порядком напившийся Кабан придавливал локтем горло его друга. Кабан свирепел. Он не отрывал взгляда от Башки. Башка смеялся. Он смотрел в лицо Кабану, держал его за руку — удушающую руку — и пусть сама сцена была так себе, даже привычная, выражение лица Кабана не понравилось Ржавому донельзя. Вплоть до навязчивого стремления набить морду: и не просто потому, что оно было однозначно быкующим, а потому, что вот кроме этого сейчас оно было каким-то… другим. И Ржавому это не нравилось. — Так, стопэ! — подвалился он к ним. — В смысле… Кабан, — поправился он, балансируя между нетрезвой отвагой и желанием сохранить зубы. — Не так быстро. Че за кипеш? — А пусть этот дебила кусок тебе скажет, — продолжал греться Кабан, не отрывая руки от Башки. Башка сделал невинное лицо. Кабан приложил его затылком к стенке и прикрикнул. — Я тебе щас хребет выдерну! — Ай, — негромко пожаловался Башка, все еще смеясь. Кабан побагровел. Он двинулся ближе, но Башка ловко увернулся — и тут же попал в хватку Ржавого, реакция которого не подводила даже после большего количества выпитого. — Так, ну-ка иди сюда, — закатал рукава Кабан. Башка попрыгал, как на ринге, и Ржавый без малейшего зазрения влепил ему леща. На возмущенный взгляд он не обратил никакого внимания. — Так, Кабан, спокойно! — опередил он рассвирепевшего Кабана, уже идущего к ним, и растопырил руки. — Стопэ. Все-таки, рядом другие люди, культурные… Кого-то слева стошнило, и Ржавый отдернул руку. — В общем, наши вам извинения, если че, — подвел он. — Проведу воспитательную работу, без бэ. Как бы с пониманиями… — Проваливайте, — посоветовал Кабан. Ржавый предпочел последовать совету. Башка открыл было рот, но Ржавый выдернул его за шиворот к себе и, продолжая разнообразные извинения в адрес Кабана, принялся толкать друга прочь, чем дальше, тем лучше. Башка почти не сопротивлялся. Время от времени он пытался развернуться, вертлявый, как уж, но получал пинок и шел дальше. — Еще раз попадешься — шею сверну! — крикнул вслед Кабан. — Башка, ты че, бессмертный? — на ухо спросил Ржавый, пока они еще шли по кухне. — Нахрена Кабана выводить? — Блин, Ржавый, я тут вообще не при чем, — принялся оправдываться друг. Он снова завертелся, но Ржавый держал крепко за шею. — Стоял спокойно, пивас пил, вел разговоры. Мне сделали комплимент — вполне приличный! Я ответил. Ржавый от души захотел влепить ему еще раза. — И че ты говорил? — Ну… э… Народу на выходе стояло уйма. Ржавому пришлось расцепить пальцы, но ненадолго. — Разное, — отшутился Башка. Он обратно схватил Башку за шею. Навстречу им высыпала целая толпа; люди один за другим, паровозиком протанцовывали из комнаты в кухню, и Ржавый едва протиснул себя и Башку среди людей. Они врезались в холодильник — на самом проходе. Предусмотрительно; Ржавый заслонил собой Башку, чтобы его не размазало по стенке, и бил в ответ локтями — кого придется. — Разное? — с выражением повторил он. Башка вскинул голову. В полумраке его и без того странного цвета глаза стали еще более странными, и Ржавому вдруг понравилось, что он и Башка стоят так близко. Он заулыбался, довольный стечением обстоятельств, и шагнул ближе. — Разное? — переспросил он, поглаживая пальцами стриженные волосы на загривке. Башка усмехнулся и обжег ответным взглядом. Ржавый почувствовал его руку на поясе брюк. Он завелся в момент — так, что в глазах потемнело; и, пока народу еще было уйма, быстро наклонился, чтобы в темноте и втихаря увести хотя бы один поцелуй. Ему это почти удалось, когда из комнаты позвали. — Башка! — Башка! — повторил другой голос, хриплый и обдолбанный, и в комнате расхохотались. Башка рассмеялся и отвел голову к досаде Ржавого. — Че? — крикнул он в сторону, а Ржавый мог чувствовать свое дыхание, отражающееся от его кожи. Он требовательно сжал пальцы — че за динамо? — но Башка боднул его в висок и сделал страшные глаза. — Пива принеси! — Ладно, — громко ответил Башка. Он вывернулся и отпихнул Ржавого, подмигнув напоследок. Свет холодильника выделил его в темноте. Вытянув упаковку и пару бутылок, он отдал одну Ржавому и, все еще улыбаясь, отвернулся. Ржавый проводил его взглядом и не мог не думать. «Какого…?» Как-то так получилось, что последнее время этот вопрос волновал его все чаще. Жизнь стала чумная. Он едва успевал дышать, но наверняка знал одно: в самом центре всего этого, как в урагане, был Башка. Как, почему, что пошло не так — это дело десятое, но тогда… Лето только начиналось, день заканчивался; в подъезде было весело и прохладно. Еще тогда Ржавый ощущал в себе те самые подозрительные, старательно отгоняемые волнение и слабость от того, что Башка рядом, но слал их на и жил, как всегда. Может, бухло оказалось паленым? Ржавый не знал, но случилось то, что, наверное, должно было случиться. Посиделки ни о чем и попытки не спалиться перетекли из взаимного стеба в какую-то злость, а за ней — в настоящую драку. До повреждений каких-либо не дошло — Ржавый как очнулся. Но, когда он попытался отодвинуться, Башка… Башка его удержал. Ржавый встряхнулся и пришел в себя. Все еще размышляя, он перегнулся через открытую дверцу и вытянул палку колбасы и один из пирожков из лежащих под тарелкой. От воспоминаний успокоиться точно не получалось, и хорошо, что тогда было уже поздно, а лампочки в подъезде они вывинтили еще вчера. Ржавый не был уверен, что им сошло бы с рук, если бы кто-то увидел, как он целует лучшего друга, и жмет его в стену, от которой еще пахнет так краской, а Башка цепляется за его руки, трется, вжимается, и то кусает куда попало, то стонет. А потом, на следующий день снова. И на следующий, в мыслях кивнул себе Ржавый, заходя следом в комнату. И еще на следующий: только уже у Ржавого. И как-то получилось так, как сам Башка когда-то предлагал, ну, как тогда, когда Ржавый был этой Маргошей; утром щемить ботанов, а ночью… делать дела. Ржавый не заметил, как широкая улыбка наползла ему на лицо, но он не возражал. Хорошие такие воспоминания. Кто-то ему крикнул, кто-то хлопнул по плечам — Ржавый покивал, с кем-то даже поздоровался, но что он говорил и как, запоминал слабо. Во всем теле еще хранилось ощущение так и не получившегося поцелуя; Ржавый на автомате говорил и смеялся, но, поставив разговор на паузу, оглядел комнату и отыскал взглядом Башку. И, надо сказать, снова вовремя. Потому что этот самый Башка на этот раз склонился над диваном и о чем-то переговаривался с подозрительно смазливым ботаном в очках. — Привет, Ржавый! Ржавый оторвал взгляд и обернулся. Откуда-то вынырнула Шакира. Яркая помада на ее губах чуть размазалось — ясно, что она тут не одна — но Шакира пригладила растрепавшиеся волосы и улыбалась. — Как дела? — жизнерадостно спросила она. Ржавый помрачнел. Он видел, что Шакира явно пыталась выглядеть как можно лучше, чтобы произвести впечатление, но Ржавый знал тому причину. Во-первых, в какой-то момент он осознал, как запросто Шакира за нефиг делать вытирала о него ноги, и, когда осознал до конца, порвать насовсем стало легче легкого. А, во-вторых… Да, блин, Башка. На самом деле, сначала Ржавый даже не планировал рвать с Шакирой, абсолютно уверенный, что нормальный и усидит на двух стульях, и какое-то время так оно и было — пока Ржавый не понял, что это дорога в ад. На пространные расспросы и туманные намеки — Башка смеялся. Он запросто переводил тему, более того — легко поддерживал разговор, если Ржавый говорил о Шакире, и как будто бы вовсе не ревновал. Зато ревновал сам Ржавый. Ревноал люто, с дикой ревностью и понял это только тогда, когда, непосредственно, так сказать, наедине с Шакирой, вдруг осознал, как сильно его бесит мысль, что Башка сейчас где-то там. Может быть, даже с кем-то. Да хоть бы и ни с кем! — Ржавый хотел стены разносить от ощущения ускользающего из рук контроля, и что-то ему это напоминало. У Башки было какое-то выражение; Ржавый его забыл. Ну, как когда открываешь игрушечный ящик, а оттуда пауки на пружинках. Или щемишь ботана — а тот Кабану родственник. Так себе ощущения. И почему-то Ржавый был твердо уверен: случившееся между ними тогда открыло ему — только ему, как он сам изо всех сил надеялся — новую сторону его лучшего друга. Бесконечно притягательную — Башка всего лишь кому-нибудь улыбался, а Ржавый уже был готов бить морды и мотать Башку в паранджу, чтобы не сиял. И больше всего Ржавый — больше, чем на самого себя и трусливую попытку спрятаться за «нормальными» отношениями с Шакирой, злился с мысли, что Башка сделает финт ушами и уйдет. Не важно, к кому — кому-то. А кто не рад будет?.. Похоже, что-то из того, что сказал ботан, пришлось Башке по вкусу, потому что он хлопнул его по плечу и расхохотался. Он запрокинул голову, все еще смеясь. Изгиб его шеи выделялся на фоне телевизора и гирлянд. — Нормально, — выдавил из себя Ржавый, отвечая на вопрос. Он заметил, как нахохлилась Шакира, но ему не было дела. С удвоенной силой захотелось пить и бить рожи, а напоследок — вытащить Башку из этого балагана и в красках рассказать все, что думает. Отсмеявшись, Башка жестом освободил себе место и плавно перепрыгнул через диван, соскользнув ногами по спинке. И вот тут уже Ржавый был на сто процентов уверен, что вовсе не нарисовал себе восхищенный взгляд, которым очказавр окинул буквально свалившегося на него друга. Какая-то девчонка тут же закинула ноги на колени Башке. — Ржавый, слыш, я че-то не поняла, — позвала Шакира. — Че не так-то, а? Нормально же тусили… Теперь в ее голосе были не злость или требовательность. Просьба, даже робость, но Ржавому было плевать. Любые ее попытки теперь хоть как-то переоценить себя вели вместо угрызений совести к обратному эффекту, но Ржавый этого не говорил, а Шакира не понимала. — Я к тому, что мне все равно, — продолжала она. — Может, я и сама хотела порвать! Но, если ты скажешь… Братец Башки, похожий на самого Башку едва ли не как две капли, щедро подцепил ложкой торта, и Башка старательно раззявил варежку для угощения. Так, это уже через край. — Уйди, Шакира, — буркнул он через плечо и двинулся вперед, еще не зная, что скажет, но уже в нужном настроении. До дивана оставалась еще пара шагов. И только собрался положить руку на плечо Башке, как дверь где-то в коридоре хлопнула и раздался громкий голос. — Мишель! Ржавый оглянулся и дернулся: Елена Федоровна, как всегда, отутюженная и причесанная, продвигалась к ним через расступающуюся молодежь. Даже Ржавому стало не по себе от направленного не на него взгляда. Башка захлопнул рот. Он отвернулся, но не вовремя: ложка с тортом ткнула ему в нос, и Башка, коротко взвыв, схватился за него рукой. — Маман, — прогнусавил он, удерживая кровь. — Кес ке се? Как вы нашли меня? — И ты еще спрашиваешь, — в сердцах ответила женщина. Он заметила стоящего рядом Андрея и милостиво кивнула. Андрей качнулся в ответ и поспешно снял кепку. — А Зинаида Петровна, между прочим, старый друг нашей семьи. — Кто ж знал, — простонал Башка, потирая переносицу, и был удостоен гневного взгляда. Ржавый почтительно посторонился. — Мишель, — в голосе Елены Федоровны зазвенела сталь. — Я требую, чтобы ты сейчас же покинул это место и отправился домой. Единственная… — Но маман! — подорвался с дивана Башка. — Единственная, — с нажимом произнесла дама. — Причина, по которой я здесь нахожусь сейчас, это та, что мы с отцом уезжаем, а ты забыл ключи дома! Она пошарила в сумочке и протянул связку на ладони. — Но… — Никаких «но», — повысила голос Елена Федоровна. — И никаких «маман». На выход. Башка скис. Он слез с дивана и попытался сделать шаг, чтобы дотянуться, но неловко качнулся и чуть не свалился, в последний момент ухватившись за спинку, и этим сдал себя с потрохами. — Мишель, — округлила глаза женщина. — Ты что… Ты пьяный? — Не, ну че сразу пьяный, — в привычной манере начал Башка и осекся. Елена Федоровна не сводила взгляда. Башка тоже молчал. Между ними возникло напряжение, и Ржавый даже посочувствовал другу. Он не понаслышке знал, каково это — попасть в опалу. Елена Федоровна разорвала этот их зрительный поединок и перевела взгляд на Ржавого. Андрей замер. Ощущение было, как под прицел попасть. — Андре, — повелительно позвала она. — будьте добры. Проводите Мише домой. — Но, Елена Федоровна, — попытался возразить Ржавый. — Мишель! — переключилась дама. С самого начало было ясно, чем дело закончится. Не прошло и десяти минут, как Елена Федоровна хлопнула дверцей машины, уезжая по своим делам, а Башка и Ржавый уже тянулись к родному подъезду. Вернее, тянулся Башка — а Ржавый тянул его за шиворот, возвращая от попыток сбежать обратно или куда-нибудь еще. Ржавый даже не помнил, как именно так получилось. Ему все еще смешно было, пока Башка пытался увернуться от надвигающейся маман, а в следующий момент ключи от квартиры Башки каким-то образом оказались у него в руках, и холодный дождик взамен снега мелко капал за шиворот. Башка был пьян. Он держал в руках какой-то попертый из багажника родительницы коньяк, на этикетке которого все было написано каким-то непонятными буквами — наверняка, паленый — и кипел, в том числе с погоды. Ему не хватало духа новогоднего волшебства; Ржавый к таким вещам относился философски. Выпить он успел, закусь перехватить — тоже, в подарок даже вкладываться не пришлось, а теперь — они здесь. И он просто обязан устроить взбучку одному зарвавшемуся, но до усрачки красивому черту. — Через колено, — закончил свою речь Башка и икнул. Ржавый прислонил его к стенке и принялся возиться с ключами. Он никак не высказывал своих эмоций, держа морду кирпичом, и был просто уверен, что порядком нажравшийся Башка нихрена не видит. Осталось только понять, с чего начать, чтобы самого за наезд в ковер не закатали. Башка, до этого бурчащий что-то себе под нос, отвлекся от критического изучения надписи «Ржавый — лох» (нарисованной, как подозревал Андрей, самим же Башкой). Он сделал еще один глоток и замолчал. Замок не поддавался. Молчание затянулось; Ржавый чувствовал на себе насмешливый, докапывающийся до кишок взгляд и скрипнул зубами, не собираясь вестись на провокацию. — Ржавый… — позвал Башка. Ржавый промолчал. — Ржа-авый, — повторил Башка. Он улыбался, и его клыкастые зубы блестели в темноте подъезда. Андрей с удвоенной силой принялся вскрывать замок. Он не выдержал и все-таки искоса посмотрел, и Башка улыбнулся шире. Он сдвинул кепку на затылок. Вид у него был взъерошенный и невинный; наверняка специально. Башка запрокинул голову для глотка, и кадык под родинкой дернулся: Ржавый жопой предчувствовал очередную пакость, и тогда Мишка вытер блестящие от алкоголя губы и чуть подался вперед. — Ржавый, — в очередной раз позвал он, еще тише. — Че? — наконец, отреагировал Андрей. Башка прищурился. — А давай это… По красоте. Ржавый стиснул кулаки и мысленно досчитал до десяти, чтобы не прописать. Вот ведь паскуда. — Да без бэ, — как ни в чем не бывало ответил он и тут прямо как звезды сошлись, чтобы дать ему шанс вытряхнуть душу из этого пиздюка, потому что замок поддался. — По красоте, значит? Мишка ухмыльнулся. Ржавый неторопливо вытащил ключ из замка, сложил их руке и повернулся. — Ты только за базар отвечай. Башка подавился на середине глотка и попытался сделать шаг в сторону, но Ржавый не дал ему шанса. Дверь открылась, а на остальное было уже насрать. Не глядя, Ржавый швырнул ключи куда-то в квартиру. Он схватил смеющегося паршивца в охапку — Башка не отбивался, и Ржавый выхватил у него из рук коньяк, накрывая горлышко пальцем на манер пробки и наклонился, притягивая Башку за шиворот. Башка запрокинул голову. Он сделал это даже охотно, сразу же приоткрывая рот, и с такой готовности Андрея бросило в жар. Хотелось еще. Просто расплавить его и вжать. Только себе. Лишь для себя. В комнату они ввалились без обуви; Башка ни слова не сказал, просто оттоптал все ноги и Ржавый, в отместку, с силой засосал кожу у него на шее. Кепки, вроде как, остались в коридоре. На стене еще весела разрисованная им когда-то мадама. Не глядя, Ржавый поставил куда-то коньяк — не то на пианино, не то на стол. Бутылка тяжело грохнулась. Башка рассмеялся. Он не разрывал при этом поцелуя — уже которого по счету, и звук передался прямо в губы. Ржавый зарычал. Он не знал, что хотел доказать этим. Его просто разрывало от потребности целовать Башку еще больше, коснуться, обнять, а этот балбес смеялся. Вытряхнуть его из куртки и майки было плевым делом. Со штанами Башка помог сам. Это была последняя деятельность, которую Ржавый позволил ему проявить перед тем, как подмять его под себя и вдавить в скомкавшееся одеяло. Он оторвался только на одно мгновение: чтобы выпрямиться и стянуть с себя одежду — было нереально жарко. Башка просто смотрел, не собираясь помогать, и хитро улыбался. Едва последний носок оказался на полу, Ржавый тут же вернулся, но Башка опередил его. Он схватил Ржавого за шею с тыльной стороны — почти так же, как Ржавый сделал это на той хате — и притянул к себе. Он целовал с силой, жадно, его руки стискивали краснеющую от болезненного нажима кожу, но Андрей не обращал внимания. Башка ластился, как огонь, и Ржавый просто сходил с ума от желания его распластать и уже как следует трахнуть, чтобы просто забыл о том, что с кем-то еще можно разговаривать. Он попытался угнаться за Башкой, который целовал так естественно и легко, будто тренировался не только на помидорах и натахах, и Ржавый… Да. Ревновал. Опять. А хули? Потому что как-то подозрительно легко было представить, как Башка, смеясь, наклоняется и целует — да хоть того самого ботана. Внезапная боль отрезвила. Ржавый почувствовал кровь во рту и отшатнулся. — Блин, Башка, — он отдернул голову и прижал ладонь к губам, стирая соленую кляксу. — Че за дела? — Прости, — выпалил Башка и обеспокоенно вгляделся ему в лицо. — Прости. Я… увлекся. — Увлекся он, — буркнул Ржавый, облизывая губу. Он посмотрел на Башку, но Башка и правда выглядел виноватым. — Да, ладно, ниче, — попытался успокоить его Ржавый, чтобы не переживал так, и добавил. — Ерунда. Да свадьбы заживет. Он засмеялся, довольный собственной шуткой. Башка заулыбался, касаясь языком острого клыка, и приподнялся чуть выше. — Значит, ниче, если я сделаю так еще ра… — Так, ну уж, нет, — заявил Ржавый, увернувшись от клацнувших перед самым носом зубов, и повалил его на кровать. Башка засмеялся. Ржавый смеялся тоже. Они даже не целовались — просто барахтались, щекоча и лапая друг друга почем зря, счастливые и пьяные, хотя алкоголь почти выветрился, и ржали, как кони, и настроение поменялось только когда у Андрея все-таки получилось подмять Башку под себя. Башка ахнул, распахнув глаза, и все, что Андрею было нужно, он в них увидел. Он навалился сверху, едва удерживаясь на локтях, и поцеловал, но иначе. Так, чтобы без слов было ясно, о чем он думает. Но, все-таки, решил действовать наверняка. — Ты. Заноза. В жопе, — по слогам выговорил он и постучал пальцем по породистому носу. Башка просиял; даже не просто заулыбался, поменялся как-то изнутри, в самих глазах, и кивнул. Ржавый скорее почувствовал, чем услышал короткое «ага», со смехом выдохнутое в губы. — Нет, ну, правда, заноза, — с каким-то понятием, будто стремясь растолковать, повторил он и коротко чмокнул, не удержав серьезного вида. — Зато… На мгновение выпрямившись, он подтянулся, выдергивая из-под них одеяло, и, поборовшись с пододеяльником, накрыл их обоих, закрывая в отдельный мир себя и Башку. Башка, все еще смеясь, помог, а потом не нужно было ни говорить, ни молчать. И хотя Ржавый не сказал этого вслух, как-то до ужаса стесняясь нежности, которую Башка в нем зарождал, но был уверен, что друг поймет. «Зато мой».