Игроки

Глава 23. 5 декабря, четверг. Утро. - Лиза, подождёшь меня? – Крикнула Падма в тот момент, когда она уже взялась за ручку двери, собираясь как можно скорее покинуть спальню. Помимо уже привычных, полных ненависти и презрения взглядов со стороны Мораг, демонстративного молчания поджавшей губы Менди, теперь приходилось не обращать внимания и на Сандру, явно затаившую обиду после вчерашней глупой выходки во время обеда. Турпин даже находила забавным, как умудрилась в течение какой-то недели последовательно испортить отношения со всеми окружающими, срываясь по пустякам и высказывая своё мнение агрессивно и жёстко, когда столько лет подряд усердно терпела ситуации действительно возмутительные и заслуживающие оглушительной ссоры с бывшими подругами. Теперь же между ними царила давящая, гнетущая атмосфера, сотней неразрешённых вопросов и пока не высказанных друг другу претензий повисшая в спёртом воздухе комнаты. Лиза обернулась, встретилась с открытым, пронзительным взглядом Патил и, согласно кивнув ей в ответ, поспешила всё же выйти из спальни, на ходу проверяя, надёжно ли застёгнуты все многочисленные маленькие пуговки-жемчужины, длинными рядам идущие по плотно обхватывающим предплечья манжетам и высокому вороту атласной блузки. Она специально одевалась ещё в ванной, опасаясь хоть малейшей возможности показать однокурсницам сплошь покрывающие тело синяки, за последние сутки ставшие более чёткими и яркими по цвету, так что к всеобщему удивлению потом пришлось ещё и долго крутиться перед зеркалом, чтобы убедиться, не будут ли они просвечивать через светло-кремовую ткань. Спустившись в гостиную, она юркнула в то же самое углубление в стене, где пряталась вчера ночью, после ссоры с Блейзом; сейчас же казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность, ведь за одни лишь сутки пришлось пережить столько страха остаться одной, отчаяния от своего безвыходного положения, радости от неожиданно быстрого примирения и, в итоге, счастья от всех сказанных им признаний и обещаний, затмивших собой вереницу преследующих их проблем. Со стороны лестниц послышались быстрые шаги, к её огромному разочарованию принадлежавшие Эрни, слишком быстро заметившему облокотившуюся на стол однокурсницу и поэтому так и замершему на нижней ступени, глядя на неё подозрительно и настороженно. В принципе, подобная манера поведения была вполне объяснима, и по мере развития её отношений с Забини и появления не самых приятных похабных слухов, прежнее подчёркнуто нейтральное общение сходило на нет, уступая всё ярче проявляемому неодобрению. В тот момент, когда ей вдруг захотелось с вызовом поинтересоваться у МакМиллана, по какой причине он так открыто и нагло пялится, навстречу наконец вышла Падма, невольно оградив от необдуманных поступков. - Что-то случилось? – спросила Турпин, вслед за однокурсницей отходя ближе к камину, в ту часть комнаты, которая не пользовалась популярностью у студентов незадолго до начала завтрака. Она ещё раз оглянулась, тут же встретившись глазами с Эрни, переместившимся ближе к выходу, но до сих пор продолжавшим сверлить её злым взглядом. - Нет, ничего особенного. Знаешь, ещё вчера вечером я слышала, как наши обсуждали очередные нелепые сплетни, - Патил начала очень бодро, но к концу этой фразы будто смутилась, опустив голос и начав оглядываться по сторонам, то ли избегая смотреть на подругу, то ли надеясь увидеть перед собой кого-нибудь, кто смог бы спасти её от необдуманно затеянного разговора. – Все обсуждают, что Забини познакомил тебя с матерью. Думаю, ты сама понимаешь, в каком ключе. Я решила, что тебе лучше знать об этом. Лиза около минуты смотрела на неё, сохраняя молчание, а потом начала смеяться, громко и с еле уловимыми истеричными нотками, так некстати обращая на себя внимание остальных учащихся Рейвенкло, оказавшихся в этот момент в гостиной. Конечно, разве оставался хоть один шанс, что Сандра просто забудет о такой горячей новости, дающей десятки поводов очередной раз в подробностях обсудить бывшую подругу, тем более внезапно решившую проявить невиданную раньше дерзость? Сейчас ей было стыдно лишь за нелепую попытку придумать оправдание случайно сказанной правде, когда как следовало поучиться у Блейза с поразительным хладнокровием встречать собственный оглушительный провал. - Извини, Падма, просто это действительно смешно. Пока за столом Слизерина утверждают, что я шлюха, за столом Рейвенкло меня уже успели записать в невесты к Блейзу. Как думаешь, может самой подкинуть идеи для оставшихся факультетов? – Сквозь смех закончила она, стараясь успокоиться, краем глаза заметив Голдстейна, нерешительно приближавшегося к ним, настороженно замирающего с появлением на их лицах каждой яркой эмоции. Не оставалось сомнений, что он не хотел становиться не только участником, но и свидетелем любых девчачьих разборок, непременно влекущих за собой проблемы. – Спасибо, что рассказала. Не понимаю, как я могла так глупо проговориться. - Так это правда? – Вырвалось у Падмы, тут же прикрывшей рот ладонью и выглядевшей удивлённой услышанным только что подтверждением сплетен, прежде казавшихся обычной выдумкой, а ещё испуганной той поспешностью и наглостью, с которой вдруг решила влезть в чужую жизнь. Лиза, уже стоявшая к ней вполоборота и собиравшаяся уходить, замерла на месте и замешкалась с ответом, вдруг вспомнив все ошеломительные и откровенные признания Забини, сказанные за последние несколько дней. - Мы с миссис Забини просто случайно пересеклись, не более того, - бросила она через плечо, впервые начиная сомневаться в том, было ли это правдой. Подаренный ей медальон напоминал о себе с каждым движением: длина цепочки явно подразумевала довольно высокий рост своей владелицы, поэтому у низкой Турпин он лежал прямо в ложбинке груди и прикосновение металла ощущалось то лёгкой щекоткой, то дразнящим поглаживанием, отчего на губах изредка появлялась странная, загадочная улыбка. Её до сих пор терзали сомнения, стоило ли соглашаться на предложенный Блейзом план, слишком рискованный, безрассудный и фактически не оставляющий возможности пойти на попятную, ведь оказавшись в доме Пожирателя и приняв помощь с той стороны, она станет предательницей для всех, включая собственную семью. Но оставался ли у неё выбор? Ведь он был прав: если в Хогвартсе узнают о пропавшей магии, её просто сожрут те, кого она недавно называла друзьями. Забини выглядел настолько довольным и самоуверенным, будто мог услышать все разворачивающиеся внутри её головы нешуточные баталии и ожесточённые споры между разумом, призывавшем одуматься, вспомнить как безжалостно он издевался над ней, и сердцем, вопреки всем уже полученным глубоким шрамам безоговорочно поверившим его обещаниям. Конечно, не стоило ему верить, но у неё просто не получалось иначе, когда сильная и горячая ладонь сжимала руку, давая ощущение защищённости от всех в мире невзгод. Они успели пройти уже половину пути, ведущего от башни Рейвенкло к Большому залу, изредка переглядываясь и ощущая смущение в компании друг друга, до смешного нелепое и нелогичное после всего, что им уже пришлось пережить и испытать вместе. Ещё в один из первых дней фальшивых отношений Лиз говорила ему, что играть любовь очень тяжело, но как же она заблуждалась! Пока она оставалась к нему равнодушна, оказалось проще простого держаться за руки, изображать пылкие объятия и без запинки произносить пафосные речи про собственные чувства. Но с того момента, как между ними появилось пугающе сильное притяжение, каждое движение навстречу, каждый жест и даже взгляд вдруг стали повинностью, потому что хотелось сбежать от противоречия между эмоциями внутри и теми, которые необходимо было планомерно отыгрывать на публику. И сейчас, признав свою любовь, сильнее чем когда-либо хотелось скрыть её от глаз окружающих, полных осуждения, злобы и зависти; прятаться по углам от всех грязных сплетен, ходящих вокруг них, подобно снежному кому разрастающихся день ото дня. - Давай задержимся на пару минут, - шепнул Блейз, увлекая её в сторону, в небольшой тупиковый коридор, стены которого сплошь покрывали огромные витражные окна. Проходя через разноцветное стекло, идущий с улицы дневной свет преображался, окрашивался и рассеивался по унылому серому полу игривыми бликами, придававшими помещению особенный уют и очарование, именно поэтому в подобных уголках замка в свободное от занятий время прятались влюблённые парочки. Она чуть нахмурилась, неохотно следуя за ним, до сих пор в каждом неожиданном и незапланированном действии ожидая какого-нибудь подвоха, пока не смирившись и не привыкнув к его эпатажным выходкам. Они дошли до самого конца коридора и он жестом пригласил её подойти к окну, быстро оглянулся назад, оценивая насколько хорошо их будет видно из общего прохода, по которому каждые несколько минут проходила очередная небольшая группа спешащих на завтрак студентов, а потом поставил на подоконник прямо перед ней небольшой флакон с зельем. - Это заживляющее зелье, можно выпить сразу весь флакон. Оно должно помочь избавиться от приступов тошноты, потому что хорошо излечивает внутренние повреждения. Я, правда, совсем не знаю, подействует ли оно на те… повреждения, которые на коже, - Забини облокотился о подоконник, избегая её взгляда, задумчиво рассматривая картину на стекле. Пока стоявшие в одной стороне девушки улыбались, держа в вытянутых руках лампы, внутри которых слабо мерцал огонь, девушки по другую сторону склонили головы, и лица их были так же темны, как светильники в их ладонях. Сейчас ему как никогда хотелось достать волшебную палочку и подправить увиденное, парой несложных заклинаний зажечь это проклятое пламя для тех, кто являлся лишь мастерски сложенной грудой цветных осколков; или же наколдовать под потолком ясное голубое небо с пушистыми белыми облаками, сквозь которые в глаза ударил бы по-летнему тёплый солнечный свет. Сделать хоть что-нибудь, вселяющее надежду и дающее радость, когда у него на душе неподъёмным камнем лежала вся тяжесть собственных случайных ошибок и осознанно принятых решений. - Но где ты его взял? – Не раздумывая, Лиза откупорила флакон и выпила содержимое залпом, стараясь не дышать и как можно скорее проглотить густую жидкость, не успев толком прочувствовать наверняка крайне гадкий вкус. На этот раз её опасения оказались напрасными: зелье лишь слегка отдавало кислинкой, будто несколько капель лимонного сока добавили в воду. – Блейз? Ты меня слышишь? - Да. Я… я украл его у Слизнорта. Сходил к нему вечером и наплёл, как сильно я переживаю после всех убийств на нашем факультете, а когда он отвлёкся быстро вытащил нужный флакон, - он нерешительно повернулся к ней и послал лёгкую, извиняющуюся улыбку за то, что снова приходилось бесстыдно врать, на ходу придумывать грубую ложь, специально не пытаясь как-то отшлифовать все нелепо торчащие острые зазубрины собственного рассказа. Наверное, ему хотелось услышать от неё логично напрашивающиеся вопросы, запутаться в объяснениях и выдать себя, нехотя признаться в обмане, ставшем привычным, как дыхание, но отчего-то именно сейчас ощущавшемся как медленно затягивающаяся на шее петля. Вопреки ожиданиям, Турпин не спешила с расспросами, долго разглядывая его напряжённое лицо, явно раздумывая над чем-то, а потом просто улыбнулась в ответ. Она не могла не заметить его смятение, специально выставляемое напоказ, не могла поверить этому обману, но… поверила? Слишком сильно хотела доверять ему? Или смирилась с тем, что никогда не узнает всей правды? - Спасибо тебе. Два простых искренних слова, а располосовали его сердце не хуже любого заклятия тёмной магии, призваного причинить неимоверную боль. Потому что не хотелось больше врать, изворачиваться в попытках скрыть от неё настоящего себя, свою настоящую жизнь; потому что он так устал исправлять те ошибки, из-за которых ей постоянно приходилось страдать, а эта трясина из лжи, отчаяния и страха засасывала всё глубже в свои недра, и каждое быстрое, нервное движение в бесплотной надежде выбраться только погружало его ниже, к самому дну. Змея, изображённая у ног одной из девушек с витража, приподняла голову и высунула язык, моргнув янтарно-жёлтым глазом, прежде чем снова застыть. Где-то вдали, со стороны плавно покинутого ими прохода, раздавались голоса учеников, но даже они не мешали почувствовать уединение и странное, щекочущее молчание, внезапно возникшее между ними. Такое многозначительное, наполненное безмолвным признанием друг друга, со всеми недостатками и слабостями, спустя десятки наивных попыток изменить и измениться. Ведь что бы она не говорила, он мог понять её как никого другого, ощутить каждую эмоцию как свою собственную, и был уверен, что только Лиза способна так же безусловно понять его. Забини подался вперёд и поцеловал её: сначала осторожно, лишь слегка касаясь мягких и тёплых на ощупь губ, из-за противного ощущения своей вины подсознательно ожидая, что сейчас она резко оттолкнёт его, наградив острыми, бьющими прямо в цель эпитетами. Но вместо этого почувствовал только как хрупкие пальцы вцепились в края мантии и потянули вниз, вынуждая склониться, и ей наверняка пришлось снова встать на цыпочки, прежде чем удалось как следует ответить на его порыв, впиваясь в рот так жадно, словно они встретились впервые после долгой разлуки, семнадцати мучительных лет вдали и в то же время на расстоянии вытянутой руки друг от друга. - Я всё ещё пытаюсь тебе верить, - прервав поцелуй и приблизившись вплотную к его уху, непривычно игривым тоном прошептала она. Её дыхание обжигало и щекотало шею, окончательно сбивало с толку, поэтому у него не получилось даже вовремя убрать ладонь, под тонкой тканью атласной блузки нащупывающую цепочку от медальона. – Твой подарок при мне, Блейз, хотя я до сих пор не уверена, что решусь воспользоваться им. А ты мог бы просто спросить об этом, а не устраивать очередное представление, - отходя на пару шагов назад, раздосадовано заметила Турпин. - Может быть я просто искал достаточно хороший предлог, чтобы полезть к тебе целоваться? – он пожал плечами и невозмутимо улыбнулся ей, мгновенно скинув с себя все следы недавно обуревающих эмоций, словно не было никогда ни этой мутной пелены тоски, затягивающей тело плотным коконом, ни раздирающих пополам сомнений в каждом предпринимаемом шаге, ни усталости от необходимости врать, снова и снова врать не просто всем вокруг, но и себе. - Для этого тебе не нужно никаких предлогов. - Это ты так думаешь, - заметил Блейз, специально двигаясь как можно медленнее и тем самым вынуждая её притормозить на полпути к общему проходу, с такого расстояния напоминающему формикарий с гигантскими муравьями внутри. Завтрак уже начался, но он не собирался спешить на него, наслаждаясь последними мгновениями уединения, зная, что вплоть до самого вечера больше не удастся спрятаться от настойчивого внимания однокурсников. Будут скучные и дольше обычного тянущиеся уроки, на которые им обязательно нужно ходить, стараясь не вызвать ещё больше подозрений у преподавателей, лишь бы дотянуть в Хогвартсе до наступления каникул. – Ты, кстати, до сих пор ничего не ответила на моё предложение встречаться. Лиза обернулась, с удивлением посмотрела на него, мельком отметила усмешку и картинным жестом взметнувшуюся вверх бровь, наверняка призванную показать, что он всё ещё ожидает ответа. С губ сорвался обречённый стон и, закатив глаза, она вновь подумала, насколько жестокими порой оказывались его шутки, невзначай задевая её самые слабые и уязвимые места, вынуждая оголиться все опасения в искренности Забини, старательно укутываемые в такие привлекательно-мягкие обещания и согревающе-плотные признания, всегда вовремя произносимые им. Вот только мог ли он сам понять, где начинаются настоящие чувства и заканчивается очередная увлекательная игра человеческими жизнями? И заканчивается ли эта игра вообще когда-нибудь, независимо от его ложной убеждённости в серьёзности происходящего между ними? Вот почему после каждого момента доверия в ней просыпались такие страх и тревога, испытать которые мог бы лишь без минуты самоубийца, достигший точки невозврата, но всё равно до последнего сомневающийся в правильности сделанного выбора. Если всё это окажется умело выстроенным спектаклем с его стороны, её ждёт слишком много боли. Она отвернулась, не проронив ни слова в ответ, а Блейз продолжал прожигать взглядом спину, под наспех наброшенной чёрной школьной мантией выглядевшую поразительно тонкой и хрупкой. И хоть после подобных мыслей хотелось треснуть себя чем-нибудь тяжёлым по голове, но он постоянно думал о её физической слабости, ни раз уже лично проверенной. Такая уязвимая, беззащитная, даже болезненно маленькая, а у него никак не выходило справиться с ней. И сейчас, не убирая наигранно безмятежную ухмылку, он весь напрягся изнутри, пытаясь найти хоть одно логическое оправдание тому, что она снова уходила от прямого ответа на важный для них обоих вопрос. Специально ли, запланировано ли, осознанно – но у неё с непревзойдённым талантом получалось выбить землю у него из-под ног и оставить болтаться подвешенным в воздухе, не в состоянии разобраться в происходящем. - Блейз, как ты справляешься со всеми этими сплетнями? – оглянувшись по сторонам и не заметив никого, способного подслушать их разговор, осмелилась всё же спросить Лиз. У него и сейчас был вид человека настолько уверенного в собственной непревзойдённости, что невозможно представить себе хоть тень сомнений или переживаний из-за чужого мнения на этом красивом лице. Только она как никто другой понимала, какие эмоции на самом деле прячутся за маской хладнокровия. – Как привыкнуть к тому, что толпа незнакомых людей разглядывает тебя и твою жизнь под увеличительным стеклом, выискивая каждый изъян? - Никак, Лиза. Как бы сильно не хотелось, к этому невозможно привыкнуть. Но со временем приходит способность искусно притворяться, что тебя не касаются все грязные слухи и не задевают чужие домыслы, - он посмотрел на её сосредоточенный профиль, на быстрые взмахи пушистых чёрных ресниц, в движении напоминающих крылья, потом ниже – на пухлые губы, нещадно покусываемые от нервного напряжения. От забавного совпадения воображаемой картинки её замешательства с реальностью он неосознанно улыбнулся. – Ещё можно извлечь из этой ситуации максимум выгоды. Заставить окружающих поверить в ту правду, которую сам любезно подкинешь им, ненароком провоцируя новые сплетни, одну за другой совершая досадные с виду ошибки, не просто дополняющие твой образ, а создающие его. Общественное мнение – один из самых сильных инструментов воздействия на человека, работающий не хуже оружия в умелых руках. Каждый из нас в глазах другого поначалу лишь бесформенная каменная глыба, и только наши слова, поступки, манера держаться медленно высекают из этого камня очертания той личности, что увидят остальные. А за эйфорией идеально воплощённого амплуа можно если не забыть, то хотя бы отвлечься от той цены, которую пришлось заплатить для достижения желаемого. Это всё… - Блейз прервался в своей пламенной речи, скривился в гримасе отвращения, прежде чем тише и медленней прежнего продолжить: - Это говорил мой отец. Он действительно был хорош в своём деле. Дипломатия достаточно тонкая и изящная наука, требующая не только вдумчивого подхода, крепких нервов и железной выдержки, но прежде всего способности прогибаться и подстраиваться, умело манипулируя своими и чужими слабостями. А именно от наших уязвимых мест и идут все слухи и сплетни, поэтому так важно научиться жонглировать мнением большинства и, порой, осознанно отступать, чтобы в итоге оказаться впереди всех. - Подкинуть толпе на растерзание маленькую кость, чтобы незаметно протащить за их спинами целую тушу? - Именно. Пока ты сам управляешь даже самыми гнусными и мерзкими пересудами, они помогают скрыть вещи порой более страшные или важные. Но стоит потерять контроль над ситуацией, как происходит с нами сейчас, и остаётся лишь гадать, что будет дальше, готовясь защищаться. Но от толпы невозможно защититься: не раздавят, так растерзают, не порвут, так сожгут. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты оставалась здесь в любом непредвиденном случае. - А ты считаешь, что сам сможешь справиться с этим? Как ты объяснишь мой поступок, Блейз? Ты ведь думал об этом, не так ли? – Турпин внезапно остановила его посреди коридора, вынуждая посмотреть ей в глаза, не допуская ни единого шанса уклониться от вопроса, тревожной дрожью отдававшегося внутри. - У меня есть несколько вариантов, Лиза, в зависимости от предшествующих этому моменту событий и степени подозрения со стороны окружающих. Тебе это не понравится, очень сильно не понравится, но если наружу вылезет правда, то она испортит твою репутацию намного сильнее, - уверенно ответил он, к своему удивлению не заметив вполне ожидаемого шока на её лице, не услышав ни одного вопроса или поспешной попытки отказаться от задуманного. Она лишь тихо хмыкнула и отвела взгляд, уставившись в противоположную непримечательную стену. – Нам есть, что скрывать. И привычным тебе молчанием теперь не отделаться, понимаешь? И да, я думаю, что в одиночку смогу разобраться с этим лучше, ведь несмотря на всю ненависть к отцу, я всё же стал его копией. Мне ничего не стоит изощрённо врать, глядя человеку прямо в глаза, или переступить через любого ради собственных интересов, и в этот момент я не почувствую даже намёка на… - Блейз! – на выдохе позвала Турпин, делая решительный шаг вперёд и обхватывая руками за талию, прервав внезапный поток острых и правдивых слов. Судя по его голосу, нарастающему в тональности, начинавшему срываться и подрагивать, судя по искривившимся в болезненной полуулыбке губам, ему хватило бы пары мгновений окончательно потерять над собой контроль, показать, насколько тяжело на самом деле не сдаваться под натиском обстоятельств, загоняющих их в ловушку. И во всём этом она чувствовала прежде всего свою вину: за то, что однажды решила так не вовремя дать отпор Малфою, не осмелилась заговорить о своих чувствах и из нелепого желания отомстить оказалась в объятиях Нотта, за все осознанно и случайно сказанные ему оскорбления; даже за то, что несмотря ни на что не могла полностью довериться и рассказать правду о себе, при этом продолжая ловить его на лжи и тыкать в неё носом, требуя постоянных покаяний. - Лиза, ты чего? – только и успел прошептать он, по инерции обнимая в ответ, зарываясь пальцами в мягкие волосы на её затылке, вопреки собственным словам и лёгкому недоумению от этого внезапного умилительного порыва вовсе не пытаясь понять причину происходящего, лишь крепче прижимая чуть взъерошенную его же прикосновением голову к своей груди. Ему доставляло удовольствие, как с каждым разом у неё всё более ловко выходило остановить его, всю прежнюю жизнь без оглядки несущегося вперёд. - Знаешь, я тоже день ото дня вижу в себе именно те черты, от которых всегда так яро открещивалась, наблюдая за поведением родителей. Я клялась себе раньше, что я не буду такой, и что у меня будет совсем другая жизнь и совсем другие отношения, но теперь понимаю, что не желая воплощаю именно то, что с рождения видела перед глазами, - её голос стал совсем тихим и неуверенным, замедленным. Пришлось помолчать несколько минут, потому что мимо шла группка учеников курса так пятого, и вместо того, чтобы наконец узнать что-нибудь про семью Лиз, пользуясь редким моментом её откровенности, Блейз только проводил надменным, - и совсем слегка недовольным, - взглядом перешёптывающихся и косящихся на них девчонок. – В общем, я говорила о том, что мы просто притягиваем к себе то, чего боимся. И конечно же, в той или иной степени идём по пути своих родителей и от этого просто никуда не скрыться. Забудь про те глупости, которые я наговорила тебе про отца, хорошо? - Я столько раз слышал о том, что повторю его судьбу, Лиза, но ведь до сих пор задевает. И я, да и ведь и ты тоже, мы оба знаем, почему. Потому что это правда, - он нехотя отпустил её из объятий и снова взял за руку, раздражаясь от голосов нагоняющих их очередных ребят. Всё же они выбрали не лучшее, но единственное доступное место для разговора, который не хотелось откладывать на потом. – Мне тоже всегда и всего мало, как бы высоко я не залез в жизни, сразу хочется ещё и ещё выше. - Это нормально. Даже не нормально, а правильно – постоянно хотеть чего-то большего, Блейз, - она прикусила губу, словно хотела скрыть от него улыбку, метнула быстрый взгляд, тут же поймав ответный гипнотически-чёрных глаз, а потом всё же решилась продолжить: - Имеет значение только то, чем ты готов пожертвовать ради желаемого. *** Как часто случается в дни особенно тяжёлых душевных терзаний, время тянулось до неприличия медленно, насмешливо подмигивая минутной стрелкой, наотрез отказывающейся двигаться с положенной ей скоростью. Лиз видела, как Забини постоянно поглядывал на часы, то еле заметно вздыхая и понуро опуская плечи, то постукивая пальцами по краю столешницы, учебнику, её колену, лишь наполовину прикрытому краем шерстяной юбки, а потому восхитительно горевшему под решительными прикосновениями его ладони. Ей и самой не удавалось сдержать порыв то и дело посмотреть на циферблат, для этого снова и снова склоняясь к его руке, полной грудью вдыхая тёплый и до мурашек волнующе родной запах, сквозь слегка соприкасающиеся плечи ощущая успокаивающее тепло, краем глаза успевая заметить как ползли вверх уголки губ, и тогда ему всего на мгновение не удавалось удержать на себе отталкивающую маску хладнокровия, а для неё было достаточно и этого, чтобы вновь ненадолго почувствовать себя счастливой. Шесть минут двенадцатого. Она рассеянно толкла в тяжёлой каменной ступке осколки каких-то тонких косточек, никак не желающие превращаться в однородный порошок, зато трескающиеся и разлетающиеся по всему столу и противно пылящие, отчего в носу свербело от противной горечи и сильно хотелось чихнуть. Ей не сразу удалось заметить, с каким удовольствием и озорством в глазах наблюдал за её беспомощностью Блейз, прежде чем забрать ступку с пестиком, слишком долго для простой случайности задержавшись ладонями на напряжённых от прилагаемых усилий руках. Его пальцы легко обхватили тонкие запястья, чуть погладили их, пока её взгляд неотрывно следил за замедленными движениями, цеплялся и замирал на будоражащем воображение контрасте между смуглой и светлой кожей. - Давай я возьму всю грязную работу на себя, - предложил он, посылая ей хитрую улыбку, делающую и без того слишком двусмысленную фразу яркой и ослепляющей, как внезапная вспышка молнии. Турпин тихо рассмеялась и взялась за ручку половника, чуть влажную от исходящего из котла пара, принялась помешивать изредка булькающее зелье по часовой стрелке, с нарочитой внимательностью изучая вздувающиеся на мутной бордовой поверхности пузыри. Но как бы она не старалась отвлечься на эти незамысловатые действия, то отсчитывая необходимое количество кореньев, то десятый раз пробегаясь глазами по страницам учебника, перепроверяя последовательность вводимых ингредиентов, никак не удавалось избавиться от нарастающего тягостного волнения внутри. Четырнадцать минут двенадцатого. Хочется взвыть в голос от духоты, но чем дальше от бурлящего котла она отходит, тем меньше остаётся возможности списать на него этот дикий жар, охватывающий тело и распаляющий докрасна щёки. Сердце стучит, стучит, стучит всё громче и быстрее, вводя этим оглушительным ритмом в состояние то ли ступора, то ли транса, а синяки начинают ныть и отчего-то чесаться, как бывает обычно под готовой вот-вот отвалиться корочкой на ране. Лиз смотрит на его руки: рукава рубашки закатаны почти до локтей, чуть выступающие на предплечьях вены напрягаются и вздуваются, когда он с усилием вонзает кончик резака в маленький клык и быстро ведёт вдоль него, разрезая на две равные половины. Семнадцать минут двенадцатого. Один беглый взгляд на зелье и ей вдруг кажется, будто внутри котла плещется алая кровь, вскипающая так же быстро и неотвратимо, как сейчас её собственная. Жара достигает невероятно высоких отметок, взгляд снова на переплетении вен под смуглой кожей, скользит вверх-вниз, и она вдруг чётко представляет себе их солоноватый горячий вкус, чувствует прикосновение к себе обжигающих пальцев. Голова кружится, а в ушах шум морского прибоя – верный признак надвигающегося обморока. Восемнадцать минут двенадцатого. Нужно сделать хоть что-нибудь, поэтому она срывается с места и из последних сил бредёт в сторону хранилища с ингредиентами в конце кабинета, чуть покачиваясь из стороны в сторону на тёплых волнах, теперь не только шелестящих вокруг, но и обдающих её своей влагой, капельками пота выступившей на лбу. Воздух внутри кладовки сырой и затхлый, с примесью едких и тошнотворных запахов, просачивающихся даже сквозь плотно закрытые стеклянные банки со всевозможными ингредиентами, расставленные на идущих вдоль стен стеллажах. Здесь темно и прохладно в сравнении с учебным классом, но ей всё кажется горячим, охватывающим языками пламени тело и сжигающим дотла. Кровь окончательно отлила от головы, зато остановилась в самом низу живота, заставляя дыхание сбиться, а пальцы – ухватиться за край стола, боясь скорого падения на пол. - Это от зелья. Оно может вызывать жар и головокружение, - сказал Забини, вставая рядом, и, аккуратно смахнув в сторону чёлку, несколько коротких раз подул ей на лоб. Еле фокусируя взгляд на окружающих предметах, она вновь посмотрела на его запястье. Восемнадцать минут двенадцатого. Внутри живота что-то резко, болезненно дёрнулось и будто перевернулось, но Лиз не успела ни испуганно охнуть, ни прижать руку к тому месту под рёбрами, где недавно был огромный, отвратительно яркий кровоподтёк, прежде чем странные ощущения пропали, оставив в компании жары и внимательно разглядывающего её парня, остановившегося на расстоянии вытянутой руки и явно готового подхватить её оседающее тело в любой момент. - А возбуждение? – спросила она, еле справившись с пересохшими, дрожащими губами, сходя с ума от его близости и в то же время оставаясь ему невероятно благодарной, что быстро и верно истолковал её состояние и наблюдал с безопасного расстояния, не пытаясь прикоснуться. - Нет, Лиза, оно только твоё, - хриплым низким голосом проговорил Блейз, делая между словами большие паузы, словно каждый произносимый звук причинял ему боль. Восемнадцать минут двенадцатого. У него наверняка сломались часы, издевательски остановившись именно на этой отметке. Или собственное зрение просто играло с ней злую шутку? Не может время идти настолько медленно. Нельзя чувствовать всё так сильно и остро, в разы ощутимее, чем лёжа под ним в Кабаньей голове или сидя на краю поскрипывающей старой раковины в заброшенном туалете. Запястье прорезало болью, суставы громко и противно хрустнули, отчего она вздрогнула, расширившимися от ужаса глазами уставившись в напряжённое смуглое лицо, в тусклом свете хранилища показавшееся вдруг восковым. Совсем рядом раздались чьи-то шаги и Турпин испытала прилив абсолютного, не поддающегося рациональному объяснению страха, ощутив как колотится на разрыв сердце, как занемели трясущиеся будто в горячке руки, как среди горла застрял, не найдя выхода, животный вой. Она не успела понять, что делает, но к моменту появления внутри Ханны Эббот уже всем телом прижималась к растерянному от этой резкой перемены в поведении Блейзу. Проклятые восемнадцать минут двенадцатого. - Может отпроситься у Слизнорта? Зелья вскипели и в кабинете сейчас совсем нечем дышать, - он даже не пытался скрыть собственное волнение, украдкой поглядывая на достающую что-то со стеллажа Эббот, с удивительной тактичностью предпочитающую делать вид, что находится в хранилище одна. У неё хватило сил только мотнуть головой, толком не понимая, пыталась ли согласиться или отказаться от его предложения, а потом, чувствуя медленное отступление страха и повинуясь внезапно пришедшей в голову мысли, неожиданно быстро расстегнуть на одном из рукавов все пуговицы, тянущиеся почти до середины предплечья, чтобы с облегчением и ощущением свершившегося чуда посмотреть на идеально ровную и светлую внешне кожу на запястье, ещё с утра отёкшем и красном от вывиха. - Мне уже лучше, - улыбаясь, пробормотала она, снова и снова моргая, пытаясь убедиться, что это не мираж. Забини легонько погладил её по плечу, терпеливо ожидая возможности вернуться обратно на занятие, пока они снова не привлекли к себе слишком много внимания. Девятнадцать минут двенадцатого. - Можно идти. *** - На этот вечер у тебя тоже есть очень важные дела? – Пытаясь сдержать нарастающую обиду, почти равнодушным тоном поинтересовалась Лиз, заметив как уверенно они преодолели проход, ведущий на второй этаж, поднимаясь выше по замершим лестницам, явно направляясь в башню Рейвенкло. Вчера, уходя из библиотеки, Блейз выглядел очень смущённым и даже слегка раздосадованным тем фактом, что не мог по привычке проводить её после ужина и остаться с ней на ночь, ссылаясь на необходимость разобраться с какими-то очень важными, не терпящими отлагательства делами, и она безропотно согласилась со всем, испытав разочарование, но ничем его не выдав. Сейчас же он даже не пытался ничего объяснить, напротив, какой-то непринуждённой болтовнёй отвлекая от происходящего. - Нет, на сегодня ничего, - замешкавшись лишь на одно мгновение, с улыбкой пожал плечами он, наверняка рассчитывая, что ей не удастся заметить эти несколько секунд промедления перед ответом и хмурую тень, скользнувшую по лицу. Но она заметила. Не столько увидела, сколько почувствовала совсем не свойственное ему сомнение в собственном решении, подстёгивающее вступить в неравную борьбу и попробовать переубедить его. – Через час уже отбой. Провожу тебя до гостиной, вернусь в подземелья и лягу спать. Никаких приключений, Лиз. - Ты знаешь, о чём я говорю. Просто скажи всё как есть, Блейз. Если тебя так тяготит моё общество и ты хотел бы избежать общения со мной, не обязательно придумывать очередные глупые отговорки. - Хватит, Лиза! – Забини остановился и, вынуждая посмотреть на себя, резко схватил её за плечи, сначала по привычке грубо и агрессивно, потом, опомнившись, начал постепенно ослаблять давление до боли напрягшихся пальцев, до сих пор ноющих после их последней совместной ночи. Ему пришлось сделать несколько глубоких вздохов, прежде чем спала пелена ярости, отвращения от самого себя, который раз выплескивающегося именно на неё; губы пересохли и он вдруг ощутил ту же убивающую жажду, унять которую не смогла бы ни одна вода в мире. – Ты знаешь, почему я не хочу оставаться с тобой наедине. Зачем же ты снова начинаешь говорить то, что приведёт к очередной нашей ссоре? - Потому что мне страшно. Мне так страшно оставаться одной, что я на всё готова, - она облизала губы и посмотрела ему прямо в глаза, и под этим бездонным взглядом, влажным от подступающих слёз, откровенно умоляющим о спасении, становилось настолько невыносимо просто стоять среди этого проклятого коридора и совсем ничего не делать, что хотелось скорее вырвать из себя сжавшееся в камень и покрывающееся глубокими трещинами сердце. Ей ведь не составляло труда увидеть, как на него действуют то ли её хитрые и продуманные уловки, то ли милые слабости, но подобно ему самому Лиз продолжала с не знающим границ и пощады азартом играть на эмоциях. – Каждый раз, когда я остаюсь одна, происходит что-нибудь странное, плохое, непоправимое. Мы расходимся вечером и до самого утра я не могу перестать сжиматься от страха и думать, что будет дальше, не успеет ли всё выстроенное накануне счастье рассыпаться за моей спиной как карточный домик. Выхожу из своей гостиной и с ужасом вглядываюсь в твоё лицо, пытаясь понять, не сделаешь ли ты снова вид, что между нами никогда ничего не было… - Лиза, я никогда больше, никогда… - сбивчиво прошептал он, прижимаясь к её рту губами, не решаясь поцеловать и не зная, что ещё сказать, как объяснить собственный поступок и какими клятвами заставить забыть о нём навсегда. Может быть, именно сейчас стоило сказать ей правду об истинном значении надетых на них колец, разом развеять все сомнения касаемо их отношений, уверить в серьёзности своих чувств и намерений. Ведь сколько бы болезненных шагов назад ему не пришлось сделать, за малейшим отступлением непременно будет следовать только резкий рывок вперёд, к задуманному им совместному будущему. - Даже если не случится этого, произойдёт что угодно другое, я точно это знаю. Сколько раз уже всё оборачивалось именно так, Блейз? Несколько часов расставания и наши отношения меняются до неузнаваемости, и никогда в лучшую сторону. Неужели после всего, что с нами уже было, тебе самому не страшно оставлять меня? - Конечно же мне страшно, Лиза. Порой я и отвернуться от тебя боюсь, но… - Забини положил ладонь ей на лицо, большим пальцем неторопливо погладил по щеке, к собственному удивлению так и не дождавшись вполне предсказуемых слёз. Пробежался глазами по напряжённому подбородку, плотно сомкнутым, чуть поджатым губам, по цепкому и выжидающему взгляду, прикованному к нему с того самого момента, как началась эта многозначительная пауза. Он улыбнулся, получив слишком много подтверждений своей догадке, укоризненно покачал головой, думая на самом деле о том, насколько гордится ей за самообладание и стремление добиться желаемого любым путём. – Шантаж, угрозы, манипуляции. И где ты только научилась такому? Ты ведь дочь судьи. - Вот именно, Блейз. Я дочь судьи, а не праведника, - нехотя отозвалась она и, только почувствовав как со щеки пропадает волнующе тёплое прикосновение, быстро накрыла его ладонь своей, не позволяя отстраниться. – Я знаю, я очень хорошо знаю, почему ты так поступаешь. Но кому из нас от этого лучше? Своим решением ты наказываешь не себя, а в первую очередь меня. - А ты действительно думаешь, что мы можем ночевать вместе после случившегося? – прошептал он, старательно избегая смотреть ей в глаза, бегая взглядом по растрепавшейся чёлке, по кончику носа, слегка заметной белой полоске зубов, остервенело подминающих, терзающих, грызущих нижнюю губу. На самом деле, им давно уже было поздно возвращаться, ведь за время этого короткого разговора в коридоре, расположенном в заманчивой близости ко входу в её гостиную, они успели попасться на глаза слишком многим ученикам Рейвенкло, с интересом, опаской, неодобрением, демонстративным пренебрежением, ненавистью, необъяснимым восторгом успевшим смерить застывшую посредине пару. Для Блейза оказалось в новинку всё происходящее между ними с того фатального похода в Кабанью голову, перевернувшего жизнь с ног на голову. И дело было вовсе не в той первой близости, которая неожиданно случилась между ними, хотя невероятно глупым казалось отрицать перемены, произошедшие с ним с тех самых пор: странное, немного пугающее, достаточно волнительное и постоянно кружившее голову чувство силы, власти над ранее неизведанными ощущениями, а вместе с тем собственной слабости, отныне принявшей вполне материальный облик широко распахнутых синих глаз, припухлых и постоянно обкусанных губ, соблазнительных изгибов женского тела вперемешку с пугающей худобой остро выпирающих ключиц, лопаток, проступающих под бледной кожей очертаний рёбер. Нет, как бы сильно это не въелось в память, не вставало перед глазами подобно благословению или проклятию, стоило только векам опуститься, самым ярким и инородным пятном в собственном до смешного размеренном существовании оставалась ответственность за свои поступки, нагонявшая его в самые неожиданные моменты, ослеплявшая блеском надетой на палец полоски металла. Раньше он бы недовольно морщился от одной лишь мысли о необходимости обнимать или (о, Мерлин, как же это противно!) целовать девушку, когда вокруг от и дело шатаются незнакомые ему люди, без зазрения совести смотрящие и обсуждающие всё увиденное самыми похабными и нелестными эпитетами, на подобие тех, что и сам не раз не задумываясь отпускал. Раньше он не видел необходимости сказать, а тем более сделать что-либо прямо сейчас, немедленно, словно в следующий момент вселенная рассыплется мелкой крошкой под дрожащими от волнения пальцами; у него всегда хватало выдержки не единожды обдумать свои слова, подобрать наиболее чёткие и понятные эпитеты и сравнения, прежде чем открыто изложить своё мнение, умело контролируя эмоции вплоть до частоты и глубины дыхания, до еле заметного движения мышц. Раньше его не мучила совесть, какую бы искусную ложь не приходилось озвучить, наплевав на все принятые нормы морали, переступая через боль и разочарование в глазах собеседника. Раньше… всё, чем он привык жить, осталось далеко позади, за пределами данных на Астрономической башне и скреплённых ледяным ветром обещаний. А теперь осталось лишь перманентно возникающее ощущение собственной уязвимости, абсолютной и совсем слегка пугающей беззащитности перед всем, что несла в себе одна единственная, хрупкая и неприметная, обычная и необъяснимо притягательная, предсказуемая и при этом противоречивая девушка, продолжающая прижиматься к его ладони, как к последнему шансу на выживание. И сколько бы раз он не повторял, что владеет всей ситуацией, это оставалось лишь утешительной ложью, не имеющей ничего общего с действительностью. Потому что он пропал, давно и безвозвратно сгинул в пучине собственных страстей, перестал дышать от нарастающего восторга и умер в мучительных конвульсиях в тот же миг, когда по-детски жадно впитывал каждую возникающую на её лице эмоцию, подставив истерзанную, изуродованную бледными шрамами ладонь под яркий солнечный свет, влажные хлопья неумелого снега и полный понимания, ласки, обожания взгляд. - Мы оставались вместе до этого и всё было нормально. Если бы не зелье, ничего бы не произошло, я уверена. Пожалуйста, Блейз, - бормотала она, уставившись на плотно затянутый галстук, почти впивающийся в шею сквозь тонкий хлопок рубашки и порой ощущавшийся накинутой на него удавкой. Забини прикрыл глаза, где-то в глубине души ещё лелея надежду открыв их оказаться далеко отсюда, не прилагая усилий и ничего не решая избавиться от всех навалившихся проблем. В самом деле, ему хотелось рассмеяться, хмыкнуть, ухмыльнуться в ответ на столь невинное и наивное утверждение, не имеющее ничего общего с его реальностью, в которой возбуждение от близости желанного тела десятки раз будило по ночам, вызывая невыносимую, пылающую внутри груди и живота боль, непривычно елейным и настойчивым голосом подсознания подталкивало протянуть руку, погладить торчащие из-под постоянно сползающей вверх школьной юбки бёдра, расстегнуть ещё несколько пуговиц блузки, в лучшем случае показывающей чуть заметную ложбинку груди. Она словно не слышала, как тяжело ему было дышать, стоило сжать её в объятиях на том самом диване, не замечала рассеянный и страдающий взгляд, мечущийся по доступно-недоступному хрупкому силуэту. - Я не могу так рисковать. Не хочу. Того, что мне удалось вспомнить о событиях той ночи уже достаточно, чтобы презирать себя всю оставшуюся жизнь. – Он сделал паузу, ещё раз обдумывая, стоит ли затрагивать ту тему, о которой уже третий раз за минувшие сутки не решался заговорить, стесняясь и испытывая банальное отвращение к собственным низменным инстинктам, как выяснилось способным руководить им легко и непринуждённо. – Я видел кровь. На мне осталась твоя кровь, Лиза. Ему еле удавалось скрывать подступившую тошноту и испарину, выступившую на лбу, стоило лишь вспомнить собственное смятение и состояние шока, когда оказавшись под ярким жёлтым светом ванной комнаты смог разглядеть похожие на ржавчину разводы, красовавшиеся на ногах, животе и даже на всегда сверкающей белизной рубашке, теперь яростно скомканной и до сих пор валяющейся среди его вещей, как постоянное издевательское напоминание о содеянном. Фантазия охотно подбрасывала один за другим варианты развития событий, приводящие к подобному итогу, большинство из которых были абсолютно абсурдными, нереальными и трудно выполнимыми с точки зрения физиологии, но в тот момент настолько хотелось довести ненависть к себе до абсурда, что он готов был поверить в самый извращённый из всех сценариев произошедшего. А потом лежал на кровати, натянув одеяло до подбородка, дрожал от пробирающего насквозь влажного холода подземелий и осознания содеянного собственными руками, безразлично-загнанным взглядом изучал потрескавшийся потолок и думал, не переставая думал, что же делать дальше. - Я тоже видела. Но я не обманывала тебя, я честно ответила на все твои вопросы. Мне не было больно, – Турпин чувствовала себя идиоткой и совсем немного, хоть и старалась это ощущение отгонять, униженной необходимостью уговаривать его остаться вместе с ней на ночь. Несколько дней назад это показалось бы сущей нелепостью и бессмыслицей, открыто показывать собственную слабость, не задумываясь о возможности быть высмеянной или униженной. Но теперь она боялась одиночества, ничуть не преувеличивая, не играя на жалости или чувстве вины, судя по отстранённо-задумчивой манере общения переполнявшей его до краёв. Просто ей вдруг показалось, что вновь проснуться вдали от нежных и тёплых объятий станет равносильно неминуемо надвигающейся смерти. – Я не знаю, почему, как так получилось, но я не врала. А если ты не хочешь мне верить, то я… Знаешь, пусть будет по-твоему. Плевать мне на это, - ощутив, как начинают неумолимо подступать слёзы, она резко сменила тон, отступив от него на шаг и со всей оставшейся силы, совсем ничтожной и не серьёзной, ткнула его в живот той самой ладонью, всего парой секунд ранее в исступлении державшейся за смуглую руку, а теперь со злости сжатой в кулак. – Я, пожалуй, пойду. И ты тоже иди, знаешь куда… - Догадываюсь, что в сторону прохода на втором этаже, потом в третью по счёту дверь и сразу налево, - как ни в чём не бывало он начал описывать дорогу от холла с лестницами в сторону заброшенной комнаты, со снисходительной улыбкой вынося все неумелые и даже немного смешные попытки сначала ударить, а потом сбросить обвившиеся вокруг её талии руки и оттолкнуть его. Блейз же только крепче сжал объятия и, приподняв брыкающуюся и что-то сдавленно бормочущую Лиз над полом, понёс в ранее озвученном им самим направлении, уверенно оставляя вход в башню Рейвенкло позади; однако скоро всё же нехотя опустил, запоздало подумав о том, что не все синяки могли пропасть после зелья и своими грубыми, импульсивными прикосновениями он снова причиняет ей боль. - Ну и что ты делаешь? – возмущённо спросила она, убирая от лица растрепавшиеся волосы, вопреки недавнему умоляющему виду теперь уже глядя на него с вызовом и озорством, маленькими огоньками поблёскивающим в глазах и идеально дополняющим лёгкий румянец на щеках и улыбку, стремившуюся прорваться сквозь показательно надутые губы. - Я? Самому не верится, но снова иду у тебя на поводу, хотя клятвенно обещал себе, что буду всеми силами избегать ситуаций, которые могут повлечь за собой очередные проблемы, - он протянул руку, а ей не понадобилось ни секунды на размышления, чтобы тут же охотно взяться за предложенную ладонь, отправляясь вслед за ним обратно к лестницам. Однако несмотря на звучавшее в голосе веселье, его тело оставалось напряжено и сжато, словно готовясь в любой момент принять удар. – Я же из-за тебя переживаю, Лиза. И хочу сделать как лучше, а ты… упрямая. И просто бессовестно мной манипулируешь. - А я сама знаю, что будет лучше для меня. И ты мог бы к этому прислушиваться, а не стоять на своём, - довольная собой, она еле сдерживала порыв запрыгать на месте от радости, до последнего всерьёз не надеясь добиться желаемого. Но вместо этого, пока они стояли на медленно ползущей вниз лестнице, прижалась к нему, привстала на цыпочки и оставила лёгкий поцелуй на подбородке, не сумев дотянуться до губ, а потом с хитрой улыбкой прошептала: - Никаких манипуляций, Блейз. Просто я попросила, а ты не смог отказать. *** - И часто у тебя бывает необычная реакция на принимаемые зелья? – поинтересовался Забини, взбивая подушку под насмешливым и полным немого торжества взглядом Лизы, с ногами забравшейся на диван и всем своим видом показывающей, что ожидает от него каких-то действий, чем приводила в состояние замешательства и раздражающего смущения от собственных не самых приличных мыслей, ненароком мелькающих в голове. - Иногда случается, - пожала плечами она, слегка покраснев от воспоминаний о странной сцене, произошедшей на Зельеварении и выбившей её из равновесия на следующие несколько часов, проведённых в задумчивости, со стороны больше напоминающей лунатизм: во время обеда и последующих уроков Турпин двигалась по инерции, отвечала на вопросы Падмы и Энтони замедленно и совсем невпопад, по несколько раз переспрашивая, прежде чем уловить суть услышанного. Зато именно это состояние помогло ей не замечать достаточно двусмысленных взглядов с его стороны, слишком внимательных и долгих, пожирающих, жадно поглощающих каждое её движение. – Аллергия на некоторые сочетания компонентов, как я понимаю, но это пустяки. Мама вообще не переносит почти ни одно зелье, поэтому даже обычные обезболивающие раньше варила сама под себя, тщательно подбирая ингредиенты. Он оставил подушку в покое и сел рядом с ней, расплываясь в довольной плотоядной улыбке охотника, только что обнаружившего свою жертву угодившей в капкан, выбраться из которого уже не представлялось возможным. Наконец они наедине, никто не помешает предстоящему увлекательному разговору (грозящему скоро перерасти в допрос с пристрастием), а у неё очень кстати вышло затронуть одну из старательно избегаемых ранее тем. - Так как фамилия твоей матери, Лиза? … Блейз никогда не считал себя избалованным и нежным мальчиком, но спустя три часа, проведённых за планомерным помешиванием зелий, кипящих один за другим в расставленных по периметру комнаты котлах, у него начинала отниматься рука, а во рту, казалось, намертво въелся горько-солёный привкус. - Исходя из тех данных, по которым ты готовишь индивидуально подходящее кому-то зелье, можно рассказать про волшебника намного больше, чем могут себе представить люди никогда не интересовавшиеся зельеварением, - его дядя вёл увлечённую беседу сам с собой, даже не пытаясь обернуться на нерадивого племянника и уж тем более не считая необходимым поинтересоваться о его самочувствии. Забини же молчал из принципа и гордости, надеясь хотя бы первую половину дня обойтись без ставших почти родными упрёков и обсуждения его абсолютной бездарности в столь обожаемом дядюшкой деле. Пожалуй, ученики Хогвартса сильно перегибали палку, в постоянно нелестных эпитетах упоминая профессора Снейпа как человека с крайне дурным характером и обидными придирками по сущим пустякам. Вот Мелвиль Пирей, давно сбежавший из Англии старший брат матери, точно смог бы довести до слёз большую часть даже потенциально очень талантливых зельеваров, причём сделать это непринуждённо и так естественно, что на него не получилось бы толком разозлиться. Никаких подколок, ехидных усмешек и переходов на личности, только сухая констатация фактов полной непригодности к процессу изготовления зелий. - И что же особенного можно рассказать о человеке, которого рвёт от экстракта беладонны? Слабый желудок? Аллергия? Ложь ради стремления выделиться среди остальных? – с усмешкой спросил Блейз, с одной стороны радуясь тому, что мог не скрывать звучавшего в голосе ехидства при ничего не замечающем дяде, а с другой стороны лишь сильнее раздражаясь от невозможности хоть как-то дать понять, насколько его достало дни напролёт проводить в этой комнате. Когда мать сообщила ему о предстоящей поездке в Щвейцарию на половину лета, у него закрались соблазнительные мысли во-первых отдохнуть от не в меру прилипчивой Дафны, а во-вторых спокойно подготовиться к последнему учебному году в школе, заранее изучив основной материал. Вместо этого приходилось часами помешивать содержимое котлов, и при этом всё равно раз за разом выслушивать опостылевшее: «Способность к зельям не передалась тебе по наследству». Зато ему не приходилось врать, отвечая лишь на одно из каждых пяти приходивших от Гринграсс писем, при этом ссылаясь на тотальное отсутствие свободного времени. - Аллергия, как ты выразился, у волшебников – это первый признак грядущего вырождения рода. Слабое здоровье, явно выраженные аномалии во внешности, даже довольно безобидные по сути своей неадекватные реакции на отдельно взятые компоненты зелий очень ярко демонстрируют чистоту крови волшебников. Я ни разу не встречал никаких проблем у грязнокровок, да и полукровки достаточно сильные и выносливые, но вот чистокровные волшебники, - я говорю о истинно чистокровных, на протяжении хотя бы десяти поколений не смешивающихся с более простыми по происхождению, - такие как раз подвержены огромному числу проблем. Все эти близкородственные браки, порой откровенные инцесты, они не проходят бесследно. - Если Вы такие же вещи говорили Пожирателям, то совсем не удивительно, что Вас в итоге захотели убить, - уставившись в одну точку и уже не задумываясь над собственными откровенно хамскими словами сказал Забини, методично двигая половником по жиже небесно-голубого цвета с острым запахом тимьяна, грозящим вот-вот вопреки воле отправить его в царство Морфея. Наверное, не очень красиво с его стороны напоминать дядюшке о том, что за его голову до сих пор бы нашлись желающие выложить приличную сумму. Мама никогда не сообщала подробности того, как верный помощник приспешников Тёмного Лорда вдруг оказался не просто в немилости, но вынужден был в страхе и спешке скрываться под чужим именем в другой стране даже в те времена, когда большинство Пожирателей сидели в Азкабане, а остальные оказались вдруг оправданы или помилованы. Единственное, о чём миссис Забини с огромным удовольствием (и еле уловимой детской обидой) не уставала упоминать, так это о том, что её старший брат «без всяких сомнений идиот». - Они всё принимали за попытку задеть их самолюбие, - Мелвиль пожал плечами, продолжая увлечённо превращать сушёных златоглазок в однородный порошок. – Я всегда считал, что это признак ума и хитрости, ненароком, не предавая этот факт огласке, позволить немного разбавить свою кровь, чтобы сохранить величие рода. Все эти династии волшебников давно уже превратились в сквибов и уродцев, столетиями смешиваясь только друг с другом. - Я не похож на сквиба или уродца, - как бы между прочим заметил Блейз, забывшись и последние минут пять усердно помешивая зелье против часовой стрелки, хотя положено было делать всё с точностью наоборот. Высказываемой дядей идеи на самом деле были очень интересными, но мысли расползались по сторонам, и вместо логично напрашивающихся уточняющих вопросов или попыток пользуясь случаем выведать какую-нибудь интересную информацию о приспешниках Тёмного Лорда, он мог только неумело огрызаться и тереть слипающиеся глаза рукой, мечтая скорее оказаться в кровати. -Родители же тоже какие-то там родственники. - Нет, я уверен, что это не так. Родственниками они считались по линий нашего отца, но Шарлотта абсолютно точно не его дочь, - после этих слов Блейз встрепенулся, в одно мгновение избавившись от сонливости, отрешённости и задумчивости, чуть не подавившись воздухом и во все глаза уставившись на не замечающего ничего дядю. – Она всегда так обижалась на меня за это, но я ведь просто говорил то, что было ясно любому человеку, знакомому с нашей семьей. Слишком сильно она выделялась среди нас, ни одной чертой не походя на отца, а зная нашу матушку проще простого предположить, что та согрешила где-нибудь на стороне. Откуда ещё взяться такой красоте у вполне посредственных родителей? Забини уже открыл рот, намереваясь немедленно осадить зарвавшегося родственника, но вместо этого просто уставился на скрючившегося над котлом мужчину: средне-русые, слегка вьющиеся около висков волосы, на солнце чуть отдававшие в рыжину, узкие блекло-серые глаза под нависшими бровями, между которыми уже залегли не по возрасту глубокие морщины, прямой нос со слишком широкими крыльями и губы, уголки которых были постоянно опущены вниз, придавая лицу хмурое и неприветливо-отталкивающее выражение. Ничего общего с его красавицей-сестрой, в чьей внешности усердно искали изъяны сотни ведьм и, вопреки всем придиркам, никак не находили. - Может быть её вообще подкинули? – с нервным смешком предположил Блейз, ошарашенный не столько предположениями дяди, сколько собственными попытками найти подтверждение этим нелепостям. - Может быть. Не зря же родители её всегда так ненавидели, - не заметив ехидного тона племянника, он на секунду задумался, запрокинув голову назад и, не мигая, уставившись в потолок. – Но я помню, как матушка ждала ребёнка. Хотя мало ли, что случилось во время родов… для меня всегда было предельно ясно, что Шарлотта мне не такая уж и родная сестра. Не понимаю, почему это её так задевает, я ведь ссылался именно на прекрасную внешность, что наверное должно бы восприниматься как похвала. Хотя для нашей семьи она была чужой и по абсолютному отсутствию каких-либо способностей, даже во владении магией. Я был единственным, кто предрекал её поступление на Хаффлпафф, ведь даже покупая свою первую палочку, она умудрилась тут же её надломить, а пробуя колдовать, путала буквы в заклинаниях местами. Никогда больше не встречал такой посредственности во всём… Блейз кипел от злости многим сильнее, чем все расположенные в комнате котлы, как мантру повторяя про себя все данные матерью наставления перед отъездом. «Не реагировать на глупые выходки и шокирующие заявления», - до сегодняшнего дня, больше пяти недель подряд у него прекрасно это выходило, как и переводить занудные длинные монологи дяди в максимально нейтральное, комфортное или интересное русло. «Не портить отношения», - и он, напротив, со свойственным юношеским максимализмом пытался наладить какое-то бледное подобие родственных взаимоотношений с этим предельно странным, отрешённым от всего обычного человеком. «Не забывать, что имеешь дело с идиотом», - сдавленно хихикнув, полушёпотом добавила миссис Забини, и сейчас это осталось единственной здравой мыслью, позволявшей ему не сорваться на ничего не замечающего дядю. - Да и родственники твоего отца вызывают много вопросов. Зачем одному единственному отпрыску богатой и уважаемой в Италии семьи понадобилось вдруг убегать в промозглую чопорную Англию, всеми силами приживаться там и создавать себе имя с нуля? От чего обычно так быстро и без оглядки бегут? - От финансовых проблем. - Или от проблем с кровью, - с какой-то блаженной улыбкой заявил дядюшка, явно радостный возможности найти очередную возможность придирки к столь ненавистному мужу нелюбимой сестры, даже несмотря на то, что именно они когда-то спасли ему жизнь, выслав и спрятав ото всех. – Не зря несколько последних поколений Забини так одержимо ратовали за чистоту рода, это верный признак того, что недавно в семью попала грязная кровь и надо поскорее её прикрыть. Все эти династии волшебников, все до единого давно уже нечисты… Идиот. Потерпеть каких-то восемнадцать дней до возвращения домой и забыть это всё как абсурдный сон. - Дай-ка я посмотрю, что там у тебя получается, - после долгого молчания, вдруг встрепенулся мужчина, в несколько шагов оказавшись около него и со смесью недоумения заглядывая в котёл. Взял половник, несколько раз подчерпнул ставшую грязно-серой тягучую жидкость, сокрушённо вздохнул, лишь мельком окинул взглядом напряжённо застывшего с плотно сжатыми кулаками Блейза и растерянно изрёк: - Жаль, тебе совсем не достались способности к зельеварению… - Фамилия моей матери? – удивлённо переспросила Лиза, не ожидая подобного вопроса от хитро и, что таить, до неприличия соблазнительно улыбающегося парня. Внутри всё перевернулось, но ей вроде бы удалось не показать страха от одной лишь мысли, что умудрилась неосторожными словами или действиями выдать тайну своей семьи. – Думаю, её фамилия всё ещё Турпин. После стольких лет брака вряд ли за последние несколько месяцев что-то могло так сильно измениться, чтобы родители разошлись. - Я говорил про девичью фамилию. Твоя мать ведь чистокровная, так? Подобных семей сейчас не так уж и много, значит фамилия должна быть одной из тех, что на слуху. А ещё аллергия на зелья, странные традиции имён для детей и владение украшениями вроде надетого на тебе медальона, а раньше такие вещи… - он запнулся на середине фразы, проглотив ехидное замечание о том, что подобные артефакты раньше стоили целое состояние, а заодно и жизни изготавливающего их мастера. И без этой информации у неё всегда оставалось слишком много причин отказаться и от предложенного им дикого плана, и от странного подарка. – Раньше, чтобы стать обладателем таких предметов, нужно было относиться к ограниченному кругу привилегированных чистокровных волшебников, - выкрутился Блейз. - Её фамилия ничего тебе не скажет. Семья матери родом из Франции, она родилась и училась там, приехала в Англию только познакомившись с отцом. Может быть, кто-нибудь из представителей здешних чистокровных семей и побывал у неё в родне, но мне об этом не говорили. Да я и не интересовалась никогда, - спокойно ответила она, открыто смотря ему прямо в глаза, умело представляя факты таким образом, чтобы тяжелее было поймать её на лжи. – И какое отношение ко всему этому имеет аллергия на зелья? - Есть такая теория в зельеварении, что странные реакции на компоненты чаще возникают у наиболее чистокровных волшебников, - отмахнулся он, не вдаваясь в подробности услышанного летом от дяди, зная его фантастические способности в этой области оставаясь уверенным в правильности представленного предположения, но при этом сильно сомневаясь, что хоть в одном доступном книжном источнике возможно найти подтверждения или даже обычные намёки на подобные откровенно компрометирующие большинство аристократических династий мысли. - Ах да, у тебя же особенный дар к зельеварению, - с ехидным смешком заметила Турпин, чуть понизив голос, почти до шёпота, прежде чем продолжить: - Или к общению с профессором по Зельям? - Все и так знают, что в клубе Слизней я оказался из-за матери, - ничуть не смутившись, парировал он, слегка кривя душой. Ведь и миссис Забини, в школьные времена носившая фамилию Пирей, попала в любимицы профессора Слизнорта только благодаря ошеломительному таланту своего старшего брата, а задержалась в их числе более чем на два десятилетия пользуясь врождённым даром располагать к себе людей и очаровывать с первой же минуты общения. – Если тебе интересно, я всегда терпеть не мог Зельеварение, но сначала не мог отказаться от него из-за Снейпа, потому что ни у кого из слизеринцев и мысли не возникало попробовать уйти от занятий с деканом, а потом из-за матери, намекнувшей, что со Слизнортом лучше бы поддерживать хорошие отношения. Для меня нет более скучного занятия, чем тратить часы, а порой и недели на изготовление зелья, эффект которого к тому же нельзя оценить, не испробовав лично. Мне нравится сразу видеть результат своих действий, поэтому я обожаю Трансфигурацию. - Ненавидишь Зелья, любишь Трансфигурацию, дружил с магглами… Ты самый неправильный слизеринец, - она улыбалась и не отводила от него сосредоточенного взгляда, осторожно придвигаясь ближе и, оказавшись плечом к плечу с Забини, наблюдавшим за её действиями со странным, подозрительно-задумчивым видом, нерешительно склонила к нему голову, зажмурившись от удовольствия в тот же миг, как ощутила исходящее от него уютное тепло и лёгкий, будто пьянящий аромат. Его ладонь принялась поглаживать её, быстро перепрыгивая от головы к спине, спускаясь до поясницы и возвращаясь к основанию шеи, касаясь слишком невесомо, еле ощутимо, когда отчаянно хотелось оказаться сжатой в крепких руках почти до боли, снова быть так близко, чтобы в пространство между их телами с трудом протискивался даже воздух. - А что касается тебя, мисс «я всегда ухожу от ответа на все неудобные вопросы»? Расскажешь про себя хоть что-нибудь компрометирующее? – Лиз только фыркнула в ответ, обхватив его свободную руку и неторопливо, с явным удовольствием водила пальцами по горячей и мягкой коже, впервые заметив, что она чуть прохладнее в тех местах, где ладонь покрывали шрамы, бледные и почти неуловимые взглядом, зато хорошо чувствующиеся на ощупь: тонкие впалые полоски или, напротив, длинные и неровные бугорки. – Ну же, никогда не поверю, что ты никогда не делала ничего противозаконного. Не списывала на экзаменах, не вырывала страницы из библиотечных книг, не ходила по школе после отбоя. До связи со мной, конечно же. - На третьем курсе на Зельеварении я подпалила волосы Мораг. Это моя однокурсница, высокая с густыми чёрными… - Мораг МакДугал. Я знаю всех, кто учится на нашем курсе, - заверил он, чувствуя, как становится тяжело дышать под её незамысловатыми и совсем невинными ласками, разрядами тока пробегающими сквозь всё тело. - Мы с ней с самого первого дня в Хогвартсе не поладили, а она такая… никогда не стеснялась в выражениях, и после очередной нападки с её стороны я сильно разозлилась и подожгла ей волосы, когда она крутилась у котла. Никто не заметил, Снейп ещё и баллы снял за то, что она не соблюдала технику безопасности и слишком близко наклонилась к огню. Не думала, что когда-нибудь смогу об этом рассказать, звучит наверное очень дико, да? – она хотела посмотреть на него, но ещё раньше ощутила, как он отрицательно машет головой и услышала тихий смешок. – Мне до сих пор так стыдно за тот случай. - Тебе правда стыдно за это? – то ли с иронией, то ли с насмешкой уточнил Блейз, заметив насколько наигранно-тревожным, с фальшивыми нотками сожаления стал её голос. - Ладно, если хочешь знать, не очень мне и стыдно. Более того, я уверена, что каждая в нашей спальне хоть раз задумывалась о том, чтобы причинить страдания этой мерзкой зазнайке, но решилась только я. И жаль, что второй раз этот трюк уже не пройдёт, - ей нравилось, что рядом с ним отпадала любая необходимость притворяться, снова изображать спокойствие и уравновешенность, которыми на самом деле никогда не обладала, легко поддаваясь эмоциям, накручивая себя по мелочам, от любого слегка выбивающегося из привычного уклада жизни события подолгу переживая внутри целый тайфун чувств, меняющихся друг за другом и разрывающих изнутри от неопределённости. Лиза всегда боялась разочаровать своих родителей. Потому что отец занимал высокую должность в Министерстве, и от приходивших в их дом почтенных стариков, чопорных и стервозных женщин, от молодых парней, только начинавших свой путь внутри пугающе огромной бюрократической машины, она всегда слышала слова восхищения тем образом абсолютно честного, не подверженного грехам или обычным человеческим слабостям судьи, выносящего приговоры быстро и чётко, видящего каждого предстоящего перед ним человека насквозь, мгновенно считывающего каждую неправильную, аморальную, преступную мысль, словно мистер Турпин был самым превосходным в мире легимилентом. Об этом шептались по углам их светлого, уютного, но достаточно небольшого дома все приглашённые на очередной приём гости, об этом открыто говорили, произнося пафосные тосты за слишком узким для такого количества коллег столом, и именно эту чудесную, магическую, не поддающуюся объяснению особенность так усердно искали все эти раздражающие люди у неё, окидывая оценивающим взглядом застывшего в нерешительности ребёнка, испуганно оглядывающего цветастую толпу перед собой. Они хотели разглядеть в ней хоть доли того же таланта убедительности и прозорливости, которой по всеобщему мнению обладал отец, ставший, кажется, одним из самых юных судей Визенгамота за всю историю, и при этом заслуживший не только почётное место, но и уважение всех коллег, не имея за своей спиной ни родителей с известным всем именем, оказавшим бы содействие и посильную помощь в достижении поставленной цели, ни протекторов или кураторов из высшего руководства Министерства, напротив, всегда достаточно скептически относившихся к самоуверенному и (вполне обоснованно ему возможностями) наглому карьеристу, стремившемуся занять тот пост, о котором большинство грезило всю сознательную жизнь. Ей, как никому другому, с ранних лет пришлось погрузиться в атмосферу интриг и запутанных игр, всегда витавшую вокруг любой хоть сколько-либо ценной должности, а в особенности той, что открывала непомерную власть над другими. Хоть до поступления в Хогвартс отец старался никогда не вводить её в курс тех дел, которыми занимался на работе, из постоянно подслушиваемых разговоров родителей Турпин и так знала многим больше, чем наверняка положено ребёнку, но никогда об этом не жалела. Она специально пробиралась вечерами в освещённую лишь мерцающими огнями свечей гостиную, стояла под дверью спальни, из-под которой пробивалась полоса размазанного по полу оранжевого света, судорожно вслушиваясь в каждый доносившийся шорох, улавливая слова, фразы, какие-то признания, произносимые севшим, хриплым голосом, так не похожим на волшебно приятный баритон отца. Так она узнала, что родители скрывают тайны намного страшнее, чем произносимые на допросе под сывороткой правды признания, день ото дня выслушиваемые от преступников в суде. Вот только ей так и не удалось найти силы хоть один раз открыто поговорить обо всём с родителями, задать много лет терзающие вопросы, озвучить страшные и холодящие кровь предположения о том, что на самом деле творилось в их доме. И у неё никогда не получилось бы объяснить, когда именно возникла разъедающая изнутри мысль, что ни в коем случае нельзя показывать своё истинное лицо перед родителями, необходимо спрятаться за чужеродной, не имеющей ничего общего с её импульсивностью и вспыльчивостью маской, чтобы никогда и ни за что не проявить собственные слабости. Может быть, всё шло ещё из раннего детства, с момента её постоянных побегов из дома и следующих за этим проблем? Бегущие ручьём слёзы на красивом лице матери, светлом и точёном, как у фарфоровой куклы, которому она всегда в тайне немножко завидовала, оглядывая в зеркале свои несуразные, нелепо нагроможденные черты, никак не вязавшиеся с аристократической надменностью. Ей нравилось убегать, испытывать на прочность свою семью точно так же, как сейчас испытывала Блейза. «Достаточно ли вашей любви, чтобы найти меня? Достаточно ли я дорога, чтобы из раза в раз возвращать меня, умоляя никогда так больше не делать?» Может быть, необходимость что-то доказать родителям возникла в тот период, когда у неё случались провалы в памяти и обмороки, ставшие настоящим наказанием для всей семьи. Видения, ужасные или странно влекущие, пугающие или будоражащие кровь даже отдельно возникающими визуальными образами, - вот что сводило с ума и непроницаемого с виду отца, и обычно хладнокровную мать, способную открыто насмехаться над пытками и казнями. Лиза до сих пор не смогла разобраться, что именно происходило с ней в те годы, но навсегда запомнила ощущение, поселившееся тогда в душе. «Я должна вас обмануть. Мне нельзя подпускать к себе людей, нельзя позволить себе сблизиться с кем бы то ни было». Может быть, просто хотелось загладить вину, проследовавшую её по пятам с того рокового вечера, когда по невнимательности чуть не убила собственного брата. Все эти годы, вспоминая тот несчастный случай, анализируя поступки совсем юной, не знающей обязательств или отвественности девочки, а ещё вспоминая постоянное раздражение и вспышками проскальзывающую ненависть к маленькому орущему существу, принесшему с собой долгий разлад между родителями, будто отодвинувшему её на задний план и лишившему столь привычной бескрайней любви… Вспоминая всё это, Лиз с болью в сердце и охватывающим тело ледяным страхом думала, не могла ли сделать всё это специально, намеренно мечтая остаться, как и прежде, единственным ребёнком? В любом случае, в какой-то переломный момент собственной жизни она поняла, что обязана заслужить одобрение родителей, получить от них похвалу, доказать, что достойна их любви. И тогда началась бесконечная гонка на опережение с собственным характером, совсем не подходящим под образ разумной девушки с исключительно правильными представления о чести и морали. Она научилась улыбаться, когда хочется шипеть от злости, молчать, когда горло сводит судорогой от нарастающего из глубин тела крика, уходить в себя, когда хочется сорваться и уничтожить всё на своём пути. Она научилась быть как отец: создавать видимость почти идеального по своим качествам человека, преображающегося подобно оборотню, стоило остаться вне любопытных взглядов окружающих. - Только не говори, что это единственная твоя проделка за все предыдущие шесть лет, - Забини даже слегка отстранился, заглядывая ей в глаза своим излишне проницательным взглядом. Кажется, он ждал ещё каких-нибудь шокирующих откровений всё время, пока её затягивало в воронку тягучих воспоминаний, впивающихся в кожу своими заострёнными крючками и не желавших отступать, пока не оторвёшь их вместе с мясом. – Я был уверен, что услышу что-нибудь связанное с подростковыми любовными страданиями. - И много ты сам страдал от любви? – с усмешкой спросила Турпин, надеясь, что ему не удалось заметить, как предательски дрогнул её голос, чуть не выдав затаившуюся внутри ревность и нелогичную обиду, основанную исключительно на подслушанных от бывших подруг слухах о его бурной личной жизни. Сколько не отгоняй воспоминания, в голове до сих пор сдавленным шёпотом звучали приносящие нестерпимую боль фразы: «нелепо смотрятся вместе… встречался с такими красавицами… говорят, он предпочитает блондинок… а ещё видели вместе с… жаль её, на что только надеется». - Я? Нисколько. Наверное, именно поэтому сейчас, с тобой, страдаю за все годы прежней спокойной жизни, - весело рассмеявшись, ответил Блейз и легонько чмокнул её в макушку, пытаясь разрядить обстановку, вдруг ощутив возросшее между ними напряжение. И Лиз, обычно такая мягкая, тёплая, восхитительно податливая в его руках, сейчас окаменела и сжалась, так сильно вцепившись пальцами ему в ладонь, что с каждой секундой всё отчётливее проступало чувство боли от её ногтей, впивавшихся в кожу. Он снова не понимал, что может настолько беспокоить её, имея лишь не один десяток расплывчатых и совсем не выглядевших правдоподобными догадок, отчего терялся, пугался, паниковал, обдумывая свой следующий шаг. – О чём ты думаешь, Лиза? - Я приношу тебе слишком много проблем, - вскользь заметила она, и голос звучал ровно и уверенно, не выдавая ни одной эмоции, но он мог поклясться, что под первым впечатлением ничего не значащего разговора таится очередная попытка выставить себя виноватой во всём произошедшем с ними. Даже у него не получалось избегать этих внезапных падений в яму сомнений и гнетущего чувства сожаления о своих поступках, стоило лишь подумать, как они смогли довести свои отношения до такого абсурда. Однако следующей фразой у неё получилось окончательно сбить его с толку: - В сравнении с остальными. - С остальными девушками, ты хотела сказать? – осторожно уточнил Забини, смутно начиная понимать, к чему она вела и, мгновенно отойдя от шока, теперь еле сдерживал рвущийся наружу смех, неприятно щекотавший горло. Пока ему казалось (совсем немного, чуть-чуть, в чём не хотелось признаваться) обидным отсутсвие какой-либо реакции с её стороны на постоянное общение с однокурсницами, пусть даже большей частью непривлекательными и отталкивающе стервозными, у неё из ниоткуда получалось находить повод для ревности к его прошлому. – Ну, знаешь, вообще-то с Гринграсс было отвратительно. Если бы я испытывал к ней хоть какие-то чувства, наверняка бы повесился где-то через полгода отношений, осознав собственную никчёмность по сравнению с её абсолютной идеальностью. А первая моя... девушка, которая была до Дафны, вообще одна большая проблема и ошибка, о которой вспоминать не хочется. Так что все предыдущие отношения тоже не были подарком, но вот до тебя мне никогда не приходилось так сильно переживать о ком-то, - на выдохе выпалил он, на ходу придумывая, чем скрыть собственную неловкость, неизменно возникающую в моменты озвучивания своих чувств к ней. – Я тоже не попадаю в категорию «парень мечты», не так ли? Даже если представить, вопреки твоим же словам, что мы всё же встречаемся, я явно проигрываю другим, толком не сводив тебя на свидания, не заваливая всякими милыми подарочками… Что там ещё делают нормальные влюблённые парочки? Придумывают друг другу ласковые прозвища? - Понятия не имею, я ни с кем не встречалась, - тихо пробормотала Турпин, нервно ёрзая на месте, и в этот момент он отчего-то был абсолютно уверен, что отстранись и опусти взгляд на её лицо, непременно увидел бы как зубы беспощадно терзают нижнюю губу, заставляя ту набухнуть и покраснеть. Эта картинка так чётко и ясно возникла перед глазами, подтолкнув к становившимся привычными развратным мыслям, от которых внезапно бросило в дикий жар, а в ушах начало шуметь. Наверное, поэтому ему потребовалось слишком много времени, прежде чем осознать смысл сказанных ею слов. - Действительно не встречалась или так, как со мной? – с чуть прорывающимся ехидством уточнил он, теперь уже сам пытаясь устроиться поудобнее, старательно отгоняя от себя так некстати появляющиеся образы, лишь подначивающие прижаться к ней ближе, хотя самым разумным было отодвинуться или вовсе встать, пока ей не удалось заметить стремительно нарастающее возбуждение. Блейз мысленно чертыхался, проклиная и своё решение поддаться на её наглый, открытый шантаж и прийти сюда вместе сегодня, и собственную слабость, когда от нескольких не самых откровенных воспоминаний происходившего между ними в последние дни, у него напрочь терялось самообладание. - Ну, мне предлагал встречаться Эрни, в последние дни перед окончанием пятого курса, и я сказала, что подумаю. А отец, когда узнал, был категорически против. Ну и… всё, - она окончательно смутилась, тут же жалея о поспешном решении рассказать ему об этом, ощущая себя не только неопытной дурочкой, но ещё и полностью зависимой от мнения родителей. – Я на самом деле совсем не хотела с ним встречаться, поэтому даже обрадовалась, что отцу по какой-то причине так сильно не нравятся МакМилланы. - Мне они тоже не нравятся, - хмыкнул Блейз, мысленно благодаря мистера Турпин за проявленную когда-то жёсткость, ведь именно один из представителей древнего и уважаемого рода МакМилланов много лет назад предал и подставил его отца, променяв свои показания на возможность построить блестящую карьеру в Аврориате. Конечно же, у отца Лизы явно были свои причины невзлюбить то семейство, но именно эта ненависть к одним и тем же людям стала вдруг первым связующим мостиком между правильным до тошноты верховным судьёй Визенгамота и сыном преступника, хотя Забини прекрасно понимал, что несмотря ни на что для родителей столь любимой им девушки всегда был, есть и будет персоной нон-грата. Его пальцы аккуратно поглаживали шею Лизы, раз за разом обводили чуть выступающие позвонки, призывно выглядывающие из-под ворота блузки, а потом вновь опустились ниже, быстро и ловко нащупав под струящейся атласной тканью цепочку подаренного ей медальона; губы сами собой расплылись в улыбке. - Мой прадед сватался к Лукреции МакМиллан, но совсем незадолго до назначенной между ними свадьбы познакомился с её младшей сестрой, только окончившей Хогвартс, и решил, что женится именно на ней. Урсула МакМиллан не была в восторге от предстоящего бракосочетания и, уезжая из родного дома, со злости прихватила все семейные ценности и артефакты, которые только смогла найти. По большому счёту, они не принадлежали ей, и всё необходимо было вернуть, но прадед встал на сторону жены, чем, по дошедшим до меня рассказам, немало её восхитил и заставил быстро поменять своё мнение о нём. Скандал был жуткий, но МакМилланы так и не получили ничего обратно, в том числе и вот это, - он несколько раз дёрнул за цепочку, заставив медальон подпрыгнуть, и поймал удивлённый взгляд Турпин. – Здесь, в Англии, Забини долго не могли позволить себе подобные вещи, живя с дотации богатых родственников из Италии и жалких грошей, которые платят в Министерстве. Зато умудрялись попадать в ситуации одна скандальней другой, благодаря склонности к импульсивным и эпатажным поступкам, кажется, всё же передавшейся мне. - То есть я ношу украденную вещь? – С хитрым прищуром спросила она и тут же, не сдержавшись, громко рассмеялась. – Она хотя бы не числится в реестре розыска магических артефактов, или у меня всё же есть шанс попасть в Азкабан? - Медальон более двух раз наследовался членами семьи Забини, так что по всем законам он официально наш. Точнее, уже твой, - он легонько прикусил и следом чмокнул самый кончик носа, забавно и мило торчащий вверх на её улыбающемся, непривычно счастливом лице, когда мир вокруг них неожиданно остановился. Опустив взгляд вниз, Блейз замер и просто смотрел ей в глаза, огромные, синие, бездонные, словно таившие внутри себя ответы на все интересующие его вопросы и разгадки ко всем самым тёмным, страшным тайнам мироздания, при этом оказавшиеся так близко, что невозможно удержаться и не нырнуть в них. Кто-то из них подался вперёд, навстречу другому, а спустя мгновение его губы уже еле касались её, тягуче медленно, нерешительно и осторожно, боясь не обжечься, а сразу сгореть дотла. Ей явно не было страшно сгинуть в ту же секунду, потому что Лиз отвечала на поцелуй страстно и жадно, без колебаний углубляя его, набросившись на него с таким отчаянием, будто они не виделись долгие годы и скоро должны были вновь расстаться навсегда. Её ладони легли на шею, притягивая его ближе, вынуждая наклониться ещё ниже к ней, потом беспорядочно метались по плечам, суетливо дёргая ворот рубашки, по затылку, зарываясь пальцами в волосы, сжимая и дёргая их до боли, ощущавшейся как никогда приятной, волнительной, прокатывающейся по телу волнами дрожи. Это казалось совсем нереальным, восхитительным наваждением; у него не получилось удержать равновесие, - или удержать под контролем собственные желания, - и он опрокинул её спиной на диван, навис сверху, лихорадочно облизывая то свои, то её губы, оставляя влажные следы на раскрасневшихся щеках, на выгнувшейся навстречу его поцелуям тонкой шее. Сердце быстро стучало в припадке бешеного восторга, а грудь буквально разрывало изнутри от ощущения настолько сладкой, доходящей почти до эйфории неправильности происходящего. Ему так нравилось, так манило к себе всё запретное и недоступное. Его ладонь уже неторопливо поглаживала бедро, а пальцы быстро расправились с россыпью пуговиц-жемчужин на вороте блузки и с силой оттягивали его в сторону, позволяя языку скользить вдоль остро выступающей ключицы и утопать в её глубокой ложбинке, чуть покусывать, посасывать тонкую полупрозрачную кожу, лишь ненадолго отрываясь от неё губами, чтобы тут же почувствовать, как её руки требовательно прижимают его голову обратно, не позволяя отстраниться, прося, умоляя, требуя продолжать поцелуи. Лиза издала тихий, почти неслышный стон, полушёпот-полувдох, громовым раскатом прорезавший его сознание, до этого полностью отключившееся под действием животных инстинктов, пульсирующих в голове, в сжавшихся от удовольствия венах, внизу сведённого судорогой от возбуждения живота. В одно мгновение он пришёл в себя, покрывшись мурашками от холода, сменившего только что безраздельно царившее внутри ощущение разгорающегося пожара, а следом в один же нечеловечески сильный и быстрый прыжок оказался стоящим на ногах в нескольких шагах от дивана, со страхом и сожалением оглядывая оставшуюся лежать Турпин, не успевшую даже открыть глаза, с разметавшимися вокруг головы волосами и приоткрытыми, алыми губами. Ему нельзя было приходить сюда вместе с ней, нельзя снова испытывать на прочность свою силу воли, а заодно и её без сомнения хрупкое и слишком уязвимое тело. - Значит, в Азкабан с твоим подарком я всё же не попаду. Это определённо радует. Говорят, там просто полчища крыс. Я их никогда не боялась, но в таком количестве, думаю, они способны доставить очень большие… неудобства, - буднично-равнодушным тоном заговорила она, наконец распахнув глаза, но так и не посчитав нужным даже бросить быстрый взгляд в его сторону, вперившись в потолок, на котором тут же заметила небольшой участок паутины, когда-то успевшей появиться в углу комнаты. Ей с самого начала, с первого же кружащего голову соприкосновения губами было понятно, как именно закончится эта авантюра, хотя до последнего хотелось ошибиться. Но Блейз, с особенным смакованием любивший рассуждать про её нелогичность, упрямство, стремление придерживаться собственных ошибочных представлений о правильном и необходимом, сам делал то же самое, из внезапно проснувшихся лучших побуждений превращая их сложные, запутанные отношения в абсолютный хаос, медленно сводящий с ума. Только у неё не получалось толком разозлиться за это, лёгким покалыванием на разгорячённой коже, пробегающими по воздуху искрами чувствуя исходящую от него растерянность. Когда ей хватило смелости всё же попытаться взглянуть ему в лицо, он, словно заранее узнав об этом, бесшумно метнулся через всю комнату, так что укоризненный взгляд приподнявшейся на локтях Лизы смог упереться только в его широкую спину, загородившую большую часть небольшого квадратного окна. Под тусклым холодным светом луны с одной стороны и тёплым жёлтым, исходящим от камина с другой, его белоснежная рубашка казалась светящейся изнутри, придавая всей чуть сгорбившейся высокой фигуре впечатление лишь миража, а не реально стоящего парня, нервно запускающего пальцы в уже неприлично взъерошенные тёмные волосы. Она обречённо вздохнула: наигранно громко, чтобы ему наверняка удалось, пришлось услышать. У неё никак не выходило убрать с лица глупую, полную умиления и немого восторга улыбку, некстати появляющуюся при каждой возможности просто незаметно наблюдать за ним, любоваться, наслаждаться выверенными или импульсивными движениями, сменяющими друг друга эмоциями. Это было неправильно, ненормально и, наверное, уже неизлечимо, так превозносить в собственных глазах обычного человека, но стараясь избавиться от этой зависимости, ей удавалось, напротив, ещё глубже увязнуть в чувствах к нему, не желавших пропадать или ослабевать даже по мере того, как стремительно рос список всех обнаруженных в нём недостатков и сугубо отрицательных качеств. А может быть, так и должна выглядеть любовь? Поднявшись с дивана и стушевавшись на минуту, Турпин всё же с опаской подошла к нему и встала рядом, с неподдельным интересом выглядывая в окно, из которого открывался вид на простирающуюся вдаль чащу Запретного леса, с подсвеченными лунным серебром неровно торчащими наружу верхушками деревьев, покрывшихся тонким слоем льда после недавних капризов природы. За все предыдущие годы в Хогвартсе ей ни разу не довелось увидеть это место таким красивым, совсем не укладывающимся в привычно сложившийся образ пристанища отвратительных тварей, хищных растений и подстерегающей на каждом шагу опасности. Или она просто научилась находить прекрасное в том, что таким никогда не являлось. - Я просто боюсь снова сделать тебе больно, - Забини заговорил внезапно, заставив её испуганно вздрогнуть и от неожиданности повернуться прямо к нему, удивлённым взглядом скользя по красивому профилю с лёгкой, будто извиняющейся улыбкой на губах. Она так и стояла, продолжая смотреть на него, оцепенев то ли от усталости, предсказуемо навалившейся после очередного выматывающего дня, то ли от необъяснимого чувства творящегося в этот момент тонкого, невесомого волшебства, струящейся нитью связывающего мерцающую на небе маленькую звезду, треск поленьев в камине за спиной, промелькнувший в его глазах лукавый огонёк и ощущение защищённости, когда он взял её за руку, уверенно переплетая между собой их пальцы. У неё никогда не получилось бы описать, сколько разных эмоций мог вместить в себя один этот короткий миг. Но в мыслях промелькнула только одна мысль, абсурдная, странная, успокаивающая. «Это навсегда». - Ты можешь сделать больно всегда. В любой момент, что бы ни происходило между нами до, во время или после. Ты такой человек, Блейз, и мы оба это знаем, - поражаясь собственной смелости и честности, вдруг ответила она, уловив пробежавшую по его лицу тень грусти. – И знаешь, может быть это прозвучит по-детски, глупо и излишне самоуверенно, но мне не страшно. - Почему ты здесь, Лиза? Если ты понимаешь и знаешь всё это, зачем остаёшься со мной, осознанно обрекая себя на страдания? У тебя ведь могла быть нормальная, размеренная жизнь с таким будущим, о котором многие мечтают, а ты продолжаешь поступать так, словно смерть гонится за тобой по пятам, - Забини развернулся к ней вполоборота, поглядывая с показным любопытством, под которым несложно оказалось спрятать и разъедающие его уже несколько недель кряду сомнения, и злость от собственного бессилия перед всеми выпадающими им испытаниями, и болезненно сжимающую сердце тоску от одной лишь случайно закравшейся мысли о том, что должен вопреки всему отпустить её и, возможно, смог бы это сделать. Но он смотрел на неё, смотрел, смотрел, и никак не мог насмотреться, как обезумевший вглядываясь в каждую тёмную ресничку над глазами, один случайный взгляд в которые заставлял забыть обо всём; в маленькую родинку на левой щеке, коричневое пятнышко с неровными краями, почему-то в его воображении всегда похожее на забытую каплю шоколада, с извращённым усердием облизываемую им при каждом удобном случае; в еле заметные красные точки на пухлых губах, с равной частотой остающиеся и от его и от её собственных зубов. Блейз мог поклясться кому угодно, что готов смотреть на всё это целую вечность. Скоро будет неделя, как у него появилась возможность любое своё действие объяснять надетым на неё кольцом, ради собственного спокойствия будто напрочь забывая, что именно он мог бы снять его в любой момент, стоило лишь захотеть. Но не хотелось, до слабости в подгибающихся ногах и предательски трясущихся руках, до головокружения и тошноты не хотелось даже на одно мгновение представить себе, что вся тщательно нарисованная им иллюзия может вдруг развеяться. - Может быть, я просто ненормальная? – Пожала плечами Лиз и неуверенно улыбнулась ему в ответ, смущённо оглядываясь по сторонам, теряясь под гнётом слишком настойчивого, пробирающего насквозь взгляда магически чёрных глаз. Ей показалось, что прошло несколько часов плотной, осязаемо колючей тишины между ними, прежде чем он как-то слишком нежно поцеловал её в лоб, свободной рукой приобняв за талию и подвинув вплотную к себе. - Давай спать, иначе завтра опять проспим всё на свете, - шепнул Блейз, властно утягивая её вслед за собой в сторону дивана, чему у неё при всём желании не нашлось бы сил сопротивляться. После их последнего разговора она ощущала себя размякшей, как залитый нерадивым учеником пергамент, готовый развалиться от любого поспешного или слишком сильного прикосновения. Он же выглядел поразительно спокойным и собранным, ещё раз сбив подушку и взяв в руки плед, после чего жестом предложил, - или приказал, - ей лечь, тут же укрывая, заботливо подтыкая края под неожиданно начавшую дрожать от волнения Турпин. - А почему ты здесь, со мной, Блейз? – решилась всё же спросить она, когда он лёг рядом, сдвинувшись на самый край дивана и почти не соприкасаясь с ней, что вовсе не мешало ощутить исходившее от него уютное тепло, без труда преодолевающее и остававшееся между их телами незначительное расстояние, и школьную форму, и шерстяной колючий плед. Забини молчал до неприличия долго, вынуждая её снова напряжённо ловить каждый слетавший с его губ выдох, разочарованно смотреть в изрядно надоевшую обивку, мысленно проклиная тот миг, когда нелепый вопрос вырвался из неё сам собой, потом, смирившись с гнетущей тишиной, просто изо всех сил жмуриться, надеясь поскорее заснуть. Ведь в самом деле, кроме признания в любви, казавшегося сейчас какой-то пошловатой банальностью (а, точнее, теми словами, которые никак не находилось смелости сказать друг другу вслух), ни у одного из них не было разумного объяснения собственным поступкам, больше напоминавшим прыжок вглубь бушующей горной реки с наивной надеждой в любой момент выбраться из потока и не пострадать. Они не хотели замечать, что уже успели получить столько ударов и царапин, так отчаянно замёрзнуть и наглотаться воды, что смерть давно стала неминуемой. - У тебя красивые глаза. Самые потрясающие из всех, что я когда-либо видел. И если у меня будут дети, я хочу, чтобы у них были такие же глаза, - его ладонь легла в изгиб талии, ощущаясь слишком волнительно даже сквозь ткань, отделявшую это прикосновение от её голой кожи, а торопливый, хриплый, опьяняющий шёпот будто до сих пор звучал над самым ухом, вкупе с вылетавшим из его рта горячим воздухом, обжигавшим затылок опаснее любого огня. Сейчас казалось настолько несправедливым, что она лежала спиной к нему, не имея ни малейшей возможности взглянуть в его лицо в момент этих неправильных, пафосных, трогающе-красивых слов, остановивших её сердце и тут же запустивших его вновь. – А теперь спи, - добавил Блейз спустя несколько минут молчания, на протяжении которых она не могла сделать ни единого вдоха, задохнувшись, захлебнувшись от восторга. Было так грубо и бесчеловечно с его стороны фактически оставить её наедине с этими вызывающими трепет признаниями на всю ночь, а ещё говорить что-то про сон после того, как самолично сделал всё возможное, чтобы наверняка лишить любого шанса заснуть. Время шло, а она просто лежала с широко раскрытыми глазами, чувствуя как быстро и гулко бьётся сердце, как становится жарко под горячей тяжёлой ладонью, и не могла даже думать о чём-либо, снова и снова прокручивая в мыслях его слова, как молитву пытаясь выучить их наизусть. А ведь когда-то, во время первого свидания в Хогсмиде, Турпин искренне смеялась над его пафосным комплиментом про свои глаза, с ехидством заметив про себя, что поверить в такую нелепость может только безнадёжно влюблённая дура. Знала бы тогда, как точно и метко даст характеристику себе будущей. Как и все предыдущие проведённые здесь ночи, ей достаточно быстро стало невыносимо душно под шерстяным пледом, как дьявольские силки обвивающим, скручивающим, сдавливающим её до лёгкой асфиксии; тело затекло от неудобной позы, но она никак не решалась даже пошевелиться, не говоря уже о попытке перевернуться, боясь остаться без прикосновения его ладони, единственного приятно-спасительного напоминания о его присутствии рядом. Блейз не двигался, подтверждая её догадки о том, что ему давно уже удалось заснуть, несмотря на никак не желавшее отступать странное ощущение его взгляда, прожигающего затылок, медленно скользящего вниз по шее. Не понимая, зачем делает это, Лиз облизнула вмиг пересохшие губы, быстро собрала в ладонь разметавшиеся вокруг волосы и перекинула их вперёд, полностью оголив шею, охотно подставляя под существующий только в собственном воображении ласкающий взгляд. Оказалось достаточно закрыть глаза, чтобы как наяву ощутить как по позвонкам движется, выписывая круги, самый кончик языка, оставляя после себя влажные прохладные дорожки, следом покрывающиеся мурашками, убегающими вниз по спине. Так чувственно, невыносимо хорошо, что ей еле удалось сдержать откровенный стон, внезапно по-настоящему почувствовав горячее дыхание, коснувшееся открытого участка кожи между краями так и оставшегося расстёгнутым воротничка блузки. Она ждала и жаждала хоть одного лёгкого, невесомого прикосновения, судорожными и быстрыми глотками хватала остро недостающий сейчас воздух, всё ещё чувствуя на себе его взгляд, от которого с каждой следующей секундой промедления становилось до безумия горячо, так приятно, как раньше не бывало даже под страстными поцелуями. Прекрасно до исступления. Она осторожно повернулась к нему лицом, тут же встретившись с опьяневшим, рассеянным взглядом, так мучительно долго державшим её на границе между реальностью и фантазией. Пальцы пробежались по его щеке и нерешительно остановились в самом уголке слегка приоткрытых губ, когда Забини шумно выдохнул и прижался своим лбом к её, заглядывая прямо в глаза, впервые ни о чём не прося и ничего не требуя, не спрашивая разрешения и не подталкивая к решению, а просто полностью отдаваясь на волю того, что ей самой захочется сделать. Он весь горел и мелко дрожал, из последних сил пытаясь справиться с болезненной лихорадкой, перекинувшейся на неё и теперь стремительно распространявшейся по телу. - Блейз, - прошептала она, тут же ощутив как его ладонь накрывает её пальцы, крепче прижимая к щеке, в жесте немого отчаяния пытаясь ухватиться за каждое доступное прикосновение, получить чуть больше настолько необходимой сейчас им обоим нежности. Лиз подалась вперёд, целуя его тёплые губы несколько раз, потом ещё и ещё, не находя сил, желания, разумных причин остановиться. – Я тебе доверяю. Заедающие застёжки и десятки непослушных пуговиц на одежде, забирающих себе капли драгоценного времени, тягучего и сладкого, как мёд. Медленные движения трясущихся от возбуждения и трепета пальцев, касающихся каждого нового открывающегося участка кожи, горящей и изнывающей от желания ощутить на себе терзающе-мучительные поцелуи. Обнажённые тела, призывно выгибающиеся навстречу ласкающим их губам и отблескам пламени. Этого было так много, это длилось так долго, прежде чем им наконец удалось оказаться вплотную друг к другу. Слишком близко. *** - Эй, красавица! Трейси сразу при входе в гостиную заприметила развалившегося в кресле Малфоя, но ради приличия всё же вздрогнула и изобразила испуг и удивление на лице, прежде чем повернуться к нему. Драко оставался верен себе: властным жестом похлопал по подлокотнику, словно действительно предлагал ей присесть именно туда, разместившись как птичке на тонкой жёрдочке. - Красавица? – Возмущённо фыркнула она и, подойдя вплотную к нему, смерила насмешливо-презрительным взглядом, пользуясь отличной возможностью сверху вниз посмотреть на одного из самых ярых борцов за чистую кровь во всей школе. Судя по хитрой, самодовольной усмешке на тонких губах однокурсника, здесь он ждал именно её. – Может быть запрыгнуть сразу к тебе на колени? Не люблю полумеры. - Я всего лишь хотел поговорить, а не позвать тебя замуж, Трейс, - укоризненно заметил Драко, однако не удержался и смерил её оценивающим взглядом, чуть дольше приличного задержавшись у края юбки и торчащих из-под него коленок, а потом, словно вспомнив о чём-то (уж ей-то отлично было известно, о чём именно думал в этот момент этот самовлюблённый кобель), еле заметно презрительно поморщился. Всё происходило так с первого же дня её появления в Хогвартсе, снова и снова, будто она снималась в ремейке «Дня сурка» с отвратительно непродуманным, банальным слезливо-сопливым сюжетом. Заинтересованные взгляды и робкие улыбки, с возрастом перешедшие в плотоядные ухмылки, непременно оборачивались презрением с толикой сожаления, еле проступающего в глазах очередного бесстыже пялившегося на её фигуру парня. Слизерин стал для неё наказанием, наваждением и неутешительным диагнозом, научив пропускать мимо ушей смачно выплёвываемое в спину «грязнокровка», сопровождающее все её успехи, оглушительные падения и, порой, даже обычное появление в одном помещении с обижаемыми змеиными однокурсниками. И хоть Драко, в отличии от ненавистного ей покойного Нотта, пытался поддерживать вид нейтралитета, особенно с тех самых пор, как стал постоянно обращаться к ней за помощью, но несмотря на успешно сдерживаемые оскорбления и комментарии касаемо крови (а ещё нищеты, неполной семьи и подозрительно частым скитаниям где-то в недрах замка по ночам без наличия поблизости хоть одного смутного претендента на роль её парня), но по-Малфоевски неповторимые двусмысленные шуточки, косые взгляды и особенно унизительные ухмылки, служившие универсальным ответом почти на любые её вопросы, возмущения или попытки нормально поговорить, бесили многим сильнее чужой открытой грубости. Поэтому, каждый раз с виду непринуждённо общаясь с ним, мысленно Дэвис искренне и от души желала ему связать жизнь с кем-нибудь настолько грязным, чтобы ежесекундно становилось до блевоты противно от самого себя. Несмотря на происхождение, она ведь была ведьмой, а значит могла надеяться, что сможет совсем немножко, чуть-чуть его проклясть. - О, если ты не просишь ни мою руку, ни сердце, то я теряюсь в догадках, что же тебе нужно? – без особенного любопытства спросила Трейси, удобно устраиваясь на стоящем рядом диване. - Твоя совесть, красавица, - нагло подмигнул ей Драко, по привычке оглянувшись по сторонам, хотя для этого не было никакой необходимости. Даже если кто-нибудь решит появиться в гостиной в первом часу ночи, ведущие в спальню коридоры находятся слишком далеко, чтобы их разговор получилось подслушать. – Мне нужна информация о Забини. - Я ничего о нём не знаю, - развела руками Дэвис, и, судя по появившейся широкой улыбке на губах блондина, именно подобной реакции он ожидал от неё. Конечно, несмотря на все тщательные меры предосторожности, за столько лет постоянного общения с Блейзом оказалось невозможно скрыть от прозорливых взглядов окружающих их отношения, явно выходившие за пределы обычной вежливости двух однокурсников, но не дотягивающих до того, что обычно называли дружбой. И эта недосказанность рождала периодически возникающие волны ползущих по подземельям слухов, обычно ограничивающихся пересудами о тайном романе. Их обоих это устраивало. Забини категорически не хотел, чтобы кто-либо помимо их двоих знал, кому на самом деле принадлежит удачно развернувшийся за прошедший год бизнес по продаже ученикам Хогвартса зелий и артефактов, многие из которых не попадали под определение разрешённых для использования в стенах школы, причём каждый раз находил всё новые довольно разумные и убедительные объяснения этой странной прихоти. А Трейси нравилось ощущение власти и собственной значимости, особенно приятно тешащее самолюбие в моменты, когда к ней за услугой обращались те самые однокурсники, не стеснявшиеся раньше презрительно кривиться от одного лишь её вида. - Ладно тебе, Трейс. Я смогу по достоинству оценить твою помощь. Для Малфоев нет ничего слишком дорогого, - он высокомерно повёл ладонью, будто чувствовал себя абсолютным хозяином не только собственного факультета, но и всей школы. Её молчание и служившая ответом снисходительная улыбка сначала, по-видимому, только раззадоривали его, слегка подавшегося вперёд от нетерпения, а потом, по мере того, как обмен взглядами затягивался, из многозначительного и напряжённого превращаясь в откровенно комичный, начинал злить, покрывая его лицо красными пятнами. – Не строй из себя неподкупную и честную личность. Я знаю, что на четвёртом курсе Нотт заплатил тебе, чтобы ты не соглашалась встречаться с Забини. Кстати, я не единственный слизеринец, кто слышал про этот случай. Иногда мне кажется, что бедняжка Блейз в принципе единственный до сих пор не догадывается о случившемся. Дэвис недовольно поморщилась от упоминания о той сомнительной сделке, но всё же отвела взгляд в сторону, демонстрируя стыд и обуревавшие её сомнения. А на самом деле скрывая злость на него, выглядевшего так невозмутимо, словно Драко страдал частичной амнезией и даже не догадывался о своей причастности к той мутной истории, начавшейся ещё в вечер Святочного бала, когда изрядно перебрав с огневиски они целовались где-то среди подземелий и оказались почти с поличным застуканы на счастье слеповатой, - и туповатой, - Миллисентой, не успевшей увидеть Малфоя, зато оценившей недвусмысленно растрёпанную Трейси, ещё несколько дней на радость всем девочкам в их спальне щеголявшую внушительным засосом, красовавшимся на её шее. Она хранила гордое молчание, отказываясь обсуждать личность горе-любовника, на самом деле с ужасом представляя, что с ней могла бы сделать мстительная и ревнивая Панси, узнай о похождениях своего «почти официального жениха» с какой-то грязнокровкой. Драко же повёл себя как истинный наследник древнего аристократического рода, обладающий классическим воспитанием, галантными манерами и хвалёной малфоевской выдержкой: заманил в пустой кабинет и долго, совсем по-бабски истерил, приговаривая что-то про отца, репутацию, «тебе никто не поверит» и «ты сама пожалеешь». Трейси, кстати, пожалела, и ни единожды, тем более никогда не испытывая к нему интереса ни до этого вечера, ни после всего случившегося, под действием алкоголя превратившегося в её воспоминаниях в сплошное тёмное пятно с вкраплениями скользящих под пальцами платиновых волос. Только вот Нотт, наряду со многими другими слизеринцами, решил что загадочным парнем был никто иной, как Блейз. Они всегда неплохо общались друг с другом, вместе ходили на Святочный бал, а потому выглядело бы вполне логичным, окажись они вместе в том чёртовом коридоре. Отчасти, именно стараясь скрыть личность Малфоя, она и согласилась на странное предложение Теодора, хотя мало кто смог бы отказаться от такой суммы даже ради искренней светлой любви, а между ними с Забини и что-то похожее на взаимную симпатию пришлось бы искать очень долго. Противно признавать, но Драко был прав, намекая на её продажность, прекрасно зная, что сможет получить любую информацию, просто озвучив достойную цену. - Просто скажи, сколько? – Наседал он, улавливая смятение и сомнение на лице Дэвис, нервно постукивающей пальцем по дивану. - Завтра утром на счёт в Гринготтс упадёт любая озвученная тобой сумма. А от тебя требуется любой компромат на Блейза Забини. Семейные тайны, планы на будущее, незаконные дела, любые слабые места… - Знаешь, Драко, - вперившись взглядом в свои колени, нерешительно начала говорить Трейси, - Всё, что ты ищешь против Блейза, можно уместить всего в два слова: Лиза Турпин... *** - Тебе страшно? Лиза поёжилась от дуновения прохладного воздуха, пробежавшегося по плечам и будто невзначай мазнувшего лёгким ветерком по почти оголившейся груди. Плед сбился вокруг тела и постепенно сползал всё ниже, так и норовя оставить её обнажённой под настойчивым сквозняком, разгуливавшим по комнате и постоянно вырывающим из состояния сладкой неги, раз за разом резко заканчивающейся за мгновение до наступления сна. Удивительно, но холод совсем не мешал Блейзу, сладко и умиротворённо спящему рядом, хотя с её последнего пробуждения он умудрился снова раскрыться, заодно подмяв под себя тёмно-серый шерстяной уголок пледа. После слишком насыщенного эмоциями и событиями вечера она испытывала лихорадочное воодушевление, мешающий успокоиться внутренний трепет, а ведь должна была чувствовать усталость и необходимость восполнить силы, последние из которых ушли ещё в тот момент, когда поддавшись голосу разума Турпин всё же нехотя выпустила его из своих объятий и разорвала поцелуи, длящиеся так долго, что начинали приносить обкусанным и распухшим губам больше мучительной боли, чем удовольствия. За окном стояла кромешная тьма, и с каждым новым днём вступления зимы в свои права всё с меньшей точностью можно было угадать, какое сейчас время суток: поздний вечер, долгая ночь или же медленно наползающее ранее утро, хитро прячущееся под покровом чернильной мглы. Она помнила, что им стоило по сложившейся уже традиции вернуться в свои спальни раньше, чем однокурсники проснутся, и сделать вид, что просто снова непростительно долго задержались после отбоя. Осторожно приподнявшись, она перегнулась через лежащего на животе Забини и нашла взглядом его часы, надетые на свисавшей до самого пола руке. Большая стрелка уже подползала к отметке пять, а значит скоро нужно уходить. С ощущением давящей на сердце тоски Лиз посмотрела на него, выглядевшего сейчас таким непорочным и идеальным, что дыхание перехватывало от восторга. Взъерошенные волосы, изредка подрагивающие во сне длинные чёрные ресницы, еле заметная довольная улыбка на губах – вылитый ангел, вырвавшийся с одной из картин эпохи возрождения. Взгляд опустился на спину, прошёлся по широким плечам, одно из которых угрожающе висело в воздухе, и даже так у него выходило занять собой большую часть дивана, до их совместных ночей здесь казавшегося ей широким и вместительным. На смуглой коже, ближе к пояснице, виднелся светлый, чуть отливавший серебром небольшой круг, брат-близнец уже замеченного раньше на его животе шрама. - Я думаю, что всё же нравлюсь тебе, как бы ты не пыталась это скрыть, - внезапно прошептал Блейз, сладко потягиваясь и при этом глаз не сводя с растерянного и испуганного лица, выражение которого не оставляло сомнений, что ему вновь удалось поймать её с поличным за откровенным самозабвенным любованием им. Кажется, так неловко ей не приходилось чувствовать себя с аналогичной ситуации, произошедшей между ними в Больничном крыле, когда он умудрился подставиться под бладжер. - Тебе всё равно никто не поверит, - уверенно отозвалась она, схватившись пальцами за край пледа и поспешно подтягивая его к шее. Заметив это движение, он усмехнулся и картинно приподнял одну бровь, высказывая удивление, и ей тут же захотелось придумать для своего стеснения какое-нибудь логичное объяснение, вроде попытки на самом деле прикрыться от сквозняка, а не от его излишне пристального и слегка насмешливого взгляда. Но только приоткрыв рот, чтобы пожаловаться на холод и, в подтверждение, даже специально передёрнуть плечами, Лиза только громко выдохнула, закрыла глаза и, склонившись к нему, уткнулась носом в плечо, неожиданно тёплое на ощупь в сравнении с её заледеневшей кожей. Стыдно признаться, но её всё чаще посещали мысли о том, что возможное скорое отчисление (или, теперь уже правильнее думать «побег»?) из Хогвартса станет не особенно страшным событием, если планы Забини оставаться с ней не поменяются. Раньше вылететь из школы казалось ужасным, неотвратимым концом всей размеренной жизни, предопределённой ещё в тот момент, когда в сумрачный и слякотный мартовский день она родилась в семье добропорядочного будущего судьи Визенгамота и его юной жены, успешно отыгрывающей перед окружающими образ милой и простой домохозяйки с правильно расставленными приоритетами. По большому счёту, этим и ограничивался выбор возможного будущего: стать ещё одним уважаемым работником Министерства и постараться занять должность повыше или же успешно выйти замуж и научиться за час накрывать сносный ужин для десяти коллег супруга, спонтанно приглашённых для вечернего обсуждения последних успехов любимой команды по квиддичу. Ни одна из этих ролевых моделей не находила в её сознании ничего, кроме отвращения и ощущения скуки, заранее облеплявшей лицо тонкой паутинкой. Но теперь её странно будоражила перспектива в ближайшее время пуститься в вольное плавание по всем открывающимся даже в отсутствии магии возможностям этого мира, всегда остававшегося для неё немного пугающим, знакомым лишь издалека, подсмотренным сквозь запылённое окно широко распахнутыми от удивления глазами маленькой девочки, завороженной и испуганной одновременно. Потому что однажды попросив о встрече сына Пожирателя, она словно осмелилась наконец отодвинуть щеколду и распахнуть перед собой скрипучие деревянные рамы, полной грудью вдохнув свежего и пьянящего воздуха свободы. А потом, шаг за шагом, ложь за ложью, боль за болью, выбралась на улицу, безрассудно выпрыгнув прямо на сырую землю маленького двора. Этого стоило ожидать: в детстве, вырвавшись из дома, она никогда не возвращалась сама, каждый раз убегая всё дальше, забираясь всё глубже в дебри кишащего приключениями города; а став взрослой, уже не могла остановиться, впервые почувствовав себя на воле. Турпин знала, что стоит на пороге чего-то нового, незнакомого и волнующего, страстно желанного как и всё, что каким-либо образом оказывалось связано с Блейзом. Змей-искуситель. Не зря ведь эта характеристика уже пришла ей на ум однажды, как нельзя точно описывая оказываемое им влияние. Вот только даже будучи изгнанной из Рая, она продолжала жадно вгрызаться во все предлагаемые им яблоки, не испытывая положенного чувства вины. - Что мы будем делать с Малфоем? – озвучила она внезапно пришедший в голову вопрос, логично навеянный воспоминанием обо всех сотворённых за последнее время мелких шалостях и заслуживающих смертной казни преступлениях. Они ни разу не обсуждали Драко после неудачной попытки влезть в его сознание, закончившейся для них кошмарной ночью и ощущением лёгкой недосказанности, тенью грусти мелькавшей порой в невзначай встречающихся взглядах и следующих потом скованно-смущённых улыбках друг другу. - Я сам с ним разберусь, - лениво отмахнулся он и нарочито долго всматривался в циферблат собственных часов, кажется, при этом усиленно соображая, стоит ли сразу ненароком сменить тему на более удобную, или всё же дать ей какие-нибудь объяснения. – Наверное, нам пора. Обычно в это время Филч уходит отдохнуть, у нас меньше шансов попасться ему. И будто не замечая хитро сощурившихся глаз и возникшей на её лице ухмылки, он сел, повернувшись к ней спиной, и начал шарить руками по полу, в груде наспех сброшенных вещей выискивая свои брюки, благодаря установленным в школе правилам к одежде внешне мало чем отличающиеся от принадлежащих ей. Забини не обратил внимание и на шорох позади себя, поэтому оказался застигнутым врасплох, ощутив как прохладные ладони легли на плечи и медленно начали опускаться вниз, на грудь, а соприкасавшиеся с шеей пряди волос приятно щекотали кожу. - У тебя всё равно не получится сбежать ни от моих вопросов, ни от меня самой, Блейз. Ведь если я всё правильно поняла… - она замолчала, выдерживая театральную паузу, только усилившую волнение, возникшее ещё в тот момент, когда совсем близко к его уху раздался её шёпот, ощущавшийся тёплым и влажным, с соблазнительным придыханием. Лиз прижалась вплотную к нему, позволяя в полной мере прочувствовать, что вопреки недавнему порыву смущения, сейчас между его спиной и её грудью не было уже изрядно опостылевшего пледа, и понимание этого маленького факта окончательно отправило разум в нокаут, вытеснив оттуда мысли о том, что она могла всё же догадаться об истинном значении колец. – Кажется, теперь я знаю, где ты живёшь. Убегать бесполезно. Её зубы слегка прикусили мочку и, чтобы сбросить с себя напряжение, он тут же рассмеялся, хотя вышло натянуто и предательски хрипло. Вспомнив о том, что вообще-то собирался одеться, Блейз отодвинул в сторону её атласную блузку и наткнулся взглядом на кое-что интересное, тут же довольно ухмыльнувшись. - Кажется, это твоё, - он подцепил указательным пальцем кусочек красно-бордового кружева и поднял его вверх, на уровень их глаз, специально покрутил им в воздухе, делая вид, что пристально разглядывает, желая позлить её, а заодно действительно с каким-то извращённым и странным для самого себя любопытством рассматривая невесомую ткань, несколькими часами ранее стянутую с неё вместе с брюками, а потому не успевшую раньше попасться ему на глаза. – Спорим, что твои щёки сейчас такого же цвета, Лиза? - Ты неадекватный, зазнавшийся, напрочь обнаглевший… - От тебя я слышал характеристики и похуже, - постаравшись вложить в свой голос столько миролюбия, что явно ощутил сладковатый привкус на языке, он на всякий случай свободной ладонью обхватил её руку, всё ещё лежащую на груди, хотя, несмотря на явно обиженный тон, отстраняться она не спешила. А ему требовалось поскорее обернуть всё происходящее в какую-нибудь шутку или обмен саркастичными замечаниями, потому что было уже не просто страшно, а невыносимо жутко от осознания того, насколько слабым и податливым он становился рядом с ней, превращаясь в бесформенную вязкую субстанцию. – А вообще, мне просто нравится твой выбор вещей. Теперь убедился, что всех, - с лёгким смешком добавил Блейз, нехотя положив действительно приятное на ощупь, мягкое кружево на диван рядом с ней. - Я ношу школьную форму, а ты отлично уворачиваешься от ответа на действительно интересующий меня вопрос, - укоризненно заметила Лиз, к удивлению в завершение своей фразы оставившая еле ощутимый быстрый поцелуй у него на затылке. - Ни у кого больше в школе не встречал подобной формы. Ткань, и вот это всё, - он поднял её блузку, быстро покрутил в пальцах жемчужины, служившие пуговицами, демонстрируя о чём именно говорил, - совсем не похоже на то, что носят остальные. Я всегда замечаю даже существенные различия между людьми, начиная от мимики или голоса и заканчивая такими мелочами, как гравировка на украшениях или необычная форма застёжки на мантии. Порой незначительные детали говорят намного больше, чем весь образ. - И что же, по-твоему, эти пуговицы говорят обо мне? – кокетливо поинтересовалась Турпин, хотя внутри снова напряглась, уже продумывая все возможные варианты уйти от неудобной темы. Она-то хорошо знала, что именно от матери переняла привычку к вещам, порой слишком броским, но совсем не в том понимании, которое обычно вкладывалось в подобную формулировку. Миссис Турпин редко носила что-то откровенно облегающее фигуру или слишком короткое, но это совсем не мешало кому-нибудь из хищно оскалившихся работниц Министерства из раза в раз хвататься за рукав шёлкового платья или небрежно наброшенного на плечи кардигана из мягчайшего кашемира и приторно-сладким тоном вздыхать, сколько же ежемесячных жалований её мужа наверняка ушло на этот милый наряд. Под цепкий взгляд, а следом и желчные комментарии, попадало всё: одежда, украшения, любые предметы интерьера, изредка появлявшиеся в их доме и всегда казавшиеся другим слишком роскошными. Но у матери Лиз всегда хватало терпения и такта увильнуть от этих разговоров, порой ловко и незамеченно, порой чересчур нагло уводя тему в нужную ей сторону; однако уже после, оставаясь в кругу семьи, её всегда прорывало на поток проклятий и даже откровенных ругательств, непременно вызывавших у отца усмешку вкупе с чем-то, очень напоминающим умиление. Он всегда отвечал, что все ей просто завидуют и этого становилось достаточно. Пока что Лизу обходили стороной подобные проблемы, хотя Падма и любопытная ко всему Сандра как-то тоже акцентировали своё внимание на слегка необычном выборе одежды: первая с улыбкой, отметив насколько приятна на ощупь ткань блузки, случайно оставленной эльфами не у той кровати, а вторая – с налётом еле скрываемой насмешки, когда в период остро проснувшейся во всех шестикурсницах жажде любви нещадно укорачивались подолы форменных юбок и расстёгивалось всё больше пуговиц на рубашках, открывая чуть ли не край белья, а Турпин категорически отказывалась участвовать в этом безумии. - Что ты надменная, в отдельных ситуациях излишне консервативная, на самом деле любишь выделяться и точно считаешь себя не такой, как остальные, однако по каким-то причинам, - может быть, особенностям воспитания, предписывающего соблюдать скромность во всём, или же из-за страха и неуверенности в собственных силах, - ты пытаешься слиться с толпой и казаться самой простой и обычной девушкой из всех возможных. Порой ты стараешься быть тенью так сильно, что это тебя и выдаёт, напротив, привлекая внимание. – Блейз даже развернулся к ней вполоборота, чтобы иметь возможность воочию наблюдать её лицо, вопреки ожиданию, выражавшее не удивление или раздражение, а скорее задумчивость. – А, подожди, это всё говорю о тебе я, Лиза. А вот выбор одежды говорит лишь о том, что у тебя, на мой скромный взгляд, отличный вкус. И на парней в том числе. И, кстати, сама ты на вкус мне тоже очень нравишься. - Хватит! – жалобно пискнула она, нерешительно ударив его по плечу, больше из-за ощущения беспомощности, чем злости, и стыдливо отвернулась, вперившись взглядом в спинку дивана, в то время как от прилившей к щекам крови их начало печь настолько болезненно, что на глазах выступили слёзы. Смущение с лихвой перекрыло и уже начинавшийся смех, и, к счастью, желание немедленно впиться поцелуем в его губы, возникшее следом за воспоминанием о том, как всего несколько часов назад показавшийся между них язык медленно прошёлся по блестящим от её влаги смуглым пальцам, тщательно облизывая их. - Мне больше нравится, когда ты говоришь «ещё», - никак не унимался Забини, сам еле сдерживаясь от того, чтобы не засмеяться в голос. Он полностью повернулся к ней и коснулся губами пунцовой щеки, по ощущениям оказавшейся пугающе, ненормально горячей, вызвав лёгкий укол совести: пусть ему действительно нравилось видеть смущение Лиз, но главная цель всех шуток была лишь в попытке отвлечься от собственного чувства стыда или отвлечь её от всех возможных его проявлений. Ему повезло, что на смуглой коже так тяжело разглядеть предательский румянец. – Я больше так не буду. Обещаю продержаться хотя бы до вечера. - Так что ты сделаешь с Малфоем? – вопрос прозвучал так неожиданно и быстро, что он не успел ничего понять и отреагировать, продолжая легонько целовать её в щёку, и лишь в одно мгновение уперевшись губами уже в верхнюю губу и увидев прямо напротив себя полный настойчивой решимости взгляд девушки, вынужден был отстраниться, при этом мысленно вновь похвалив за находчивость, ведь у неё опять получилось застать его врасплох. - Это будет зависеть в первую очередь от его же поведения. У меня есть несколько идей, но пока я не хочу их озвучивать, - неохотно ответил Забини, наконец добравшись до собственной одежды и поднимая кипу помятых вещей с пола. Пока его пальцы, слегка ноющие в костяшках и подрагивающие от напряжения, сражались с молнией на брюках, оказавшейся слишком тяжёлой пряжкой ремня, так и норовящими выскользнуть пуговицами на рубашке, спину буквально прожигал её испытующий взгляд, безотрывно следящий за каждым совершаемым им движением. - Не доверяешь мне? – хмыкнула Лиза, и у него не получилось разобрать, прозвучало это с насмешкой или обидой. Может, и с тем, и с другим? Он не выдержал и оглянулся на неё: острые колени поджаты к груди, ладони обхватывают тонкие щиколотки, тёмные волосы рассыпались по плечам, выделяясь на светлой коже, а взгляд хитро прищуренных глаз будто проникает насквозь, без труда просачиваясь прямиком в душу. В подобные моменты, особенно часто возникавшие между ними в первые недели отношений, ему приходилось чувствовать себя преступником, попавшим на допрос к особенно прозорливому судье, вознамерившемуся любыми способами вынести обвинительный приговор. Он так сильно ошибался. Ведь после всего совершённого им с тех пор, только она продолжала оправдывать его из раза в раз. - Доверяю. Настолько, что обязательно расскажу тебе, когда выбор будет сделан. А пока что я просто хочу… - Блейз запнулся, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова, чтобы объяснить ей хоть что-то из хитросплетения задуманных игр, в которых сам увязал день ото дня, давно действуя на грани фола; рассказать ей о своих чувствах, противоречивых и настолько неизведанных, что каждый новый оттенок эмоции отдавался маленьким взрывом внутри; поделиться с ней своими желаниями, впервые ставшими обычными, низменными и даже банальными, зато способными принести настоящее счастье. – Наверное, хочу дать тебе возможность снова ненадолго вернуться к нормальной жизни, без всех этих интриг, проблем и постоянного обмана. Потому что… я не знаю, чем всё это закончится и сможет ли у тебя ещё хоть когда-нибудь быть такая вот простая жизнь. Он глубоко вдохнул, но так и не смог вымолвить больше ни слова, отчасти не желая пугать её, отчасти – боясь произносить вслух ту правду касаемо перспектив на их будущее, которую не единожды проговаривал про себя, возможно, излишне сгущая краски, чтобы снова и снова убедиться, что готов будет пойти на это, пожертвовать всем, к чему стремился много лет подряд. Забини снова опустился на диван, протянул к ней руку, до последнего не решаясь на прикосновение, а в итоге до забавного неуклюже погладил её по голове и пропустил между пальцами тонкую прядь волос. - Спасибо тебе за эту возможность. Потому что только соприкоснувшись с той, старой и размеренной жизнью, я в полной мере начинаю осознавать, как отчаянно не хочу в неё больше возвращаться. – Турпин улыбнулась ему вымученно, через силу, но даже несмотря на это рядом с ней становилось тепло и уютно, так спокойно и надёжно, как ощущалось только в детстве, когда у него ещё была настоящая семья. – И я… Я тебя… Очень за тебя переживаю, Блейз. Какой бы путь решения наших проблем ты не выбрал, я всё равно пойду за тобой. *** Лиза чувствовала себя категорически, неприкрыто, неприлично счастливой, и именно поэтому напрягалась от каждого еле слышного шороха, замечала на себе любой взгляд, брошенный исподтишка или задержавшийся чуть дольше установленных в обществе правил приличия, постоянно ощущала странную, трудно поддающуюся разумному объяснению тревогу, легко и естественно скрывающуюся под учащённым ритмом сердца. Она обладала достаточной склонностью к анализу всех происходящих вокруг событий и, как большинство девушек подобного возраста, к страсти раздувать любые незначительные происшествия до проблем огромного масштаба, именно поэтому давно восприняла как безоговорочное правило факт того, что за каждым периодом бьющего по глазам, сшибающего с ног света, озаряющего серость привычного ей существования, непременно должна наступить мгла, несущая в себе страдания, боль и безысходность, окутывающую своей мрачной атмосферой всю её жизнь. Именно поэтому, совсем не желая того, она подсознательно не просто мучительно ожидала, но и, не замечая того, выискивала любые признаки надвигающейся беды, будь то привидевшееся в отражении зеркала лицо наблюдающего за ней Нотта или внезапно повисшее в спальне молчание однокурсниц при её появлении из ванной комнаты, причиной которого скорее всего стало слишком поздно замеченное маленькое бордовое пятнышко около ключицы. Ей даже не сразу удалось вспомнить, когда Блейз вообще умудрился оставить засос, ведь всё, что происходило между ними этой ночью, было головокружительно медленно, чувственно, очень осторожно, - намного аккуратнее, чем ей самой порой хотелось бы, - а потому в голову не пришла столь разумная мысль проверить своё тело на наличие чего-то не предназначенного чужому взгляду. Забини же казался довольным (что стало не такой уж редкостью начиная с их фатального похода в Хогсмид в прошлую субботу) и расслабленным, несмотря на ставший хроническим для них обоих недосып. Однако те редкие, настороженные и словно испуганные взгляды, которые он бросал в сторону любого внезапного источника шума, при этом почти до боли сжимая её ладонь в своей, не давали покоя и наталкивали на мысли о том, что его мучает та же необъяснимая, не поддающаяся логике, абсолютно беспричинная тревога. И это пугало до ощущения подгибающихся от слабости коленей. За завтраком Турпин растерянно обводила взглядом своих однокурсников, наблюдая за их движениями с отстранённым, научным любопытством, мысленно отмечая каждый незначительный жест, промелькнувшую на лице эмоцию, впервые заметив огромное количество еле проступающих на коже мимических морщин. До неё доносились только отдельные слова из общего оживлённого разговора, идущего за столом Рейвенкло, ставшего неинтересным уже через пару секунд после начала; какая разница, какой материал будет входить в ЖАБА по основным предметам, не отменят ли праздничный рождественский ужин или почему заменили занятия по ЗОТИ, если ей вот-вот предстоит навсегда покинуть ставшие терзающе родными стены Хогвартса. Впрочем, глядя на привычные вещи с неожиданного ракурса, удавалось заметить и постоянно ускользающие от неё нюансы в поведении людей, которых, казалось, успела досконально выучить за все годы бок о бок в школе. Как тонко, слишком незначительно флиртует Падма, что-то выспрашивая у Голдстейна и будто не замечая прикосновения к своему плечу его ладони, задержавшейся слишком долго для простого дружеского похлопывания. Как быстро, урывками смотрит на эти же движения приятеля Терри, при этом довольно улыбаясь, а потом хмурится и поджимает губы, переведя взгляд на громкое воркование сидящих напротив него Менди и Майкла. Как высокомерно задравшая нос и отрешённая от всего вокруг Мораг переглядывается с кем-то за столом Слизерина и мимолётно ухмыляется, тут же возвращая скучающе-пренебрежительный вид на своё бледное лицо. Как сосредоточенно изучает окружающих Сандра, в этот момент напоминающая голодного хищника, выбирающего себе самую слабую и уязвимую добычу, отбившуюся от стаи, не имеющую ни одного шанса на спасение. Лиза всегда считала себя слабой, безмолвной жертвой, способной на любые импульсивные приступы альтруизма из чувства странного противоречия самой себе и заложенного занудными поучениями окружающих комплекса вины за все происходящие с ней события. Но сейчас, просто сидя на отвратительно жёсткой и неудобной скамье в Большом зале, широко распахнутыми глазами смотря на открывающиеся совсем с другой стороны вещи, вспоминая все происходящие здесь разговоры, ссоры, признания, она ясно понимала, что всегда готова была пойти против совести и принципов морали, лишь бы выглядеть намного лучшим человеком, чем являлась на самом деле. У неё получилось всё, чего так сильно хотелось: создать образ девушки, в жизни которой априори не происходит значимых событий, а значит не заслуживающей внимания и уж, тем более, обсуждения. Как легко у Блейза вышло разгадать её лживую, насквозь пропитанную фарсом натуру. Как глупо у него получилось увлечься той, что не могла разобраться в собственных слабостях и желаниях, упрямо продолжая выдавать придуманную прекрасную картинку вместо подгнивающей правды. - Эй, Лиза? Ты меня слышишь? – Энтони помахал рукой перед её носом, пытаясь привлечь к себе внимание, улыбаясь при этом широко и искренне, не считая лишь одного мгновения, когда он переглянулся с излишне серьёзной Патил, явно успевшей поделиться со вторым старостой Рейвенкло новостью о том, что их однокурсница вот уже почти неделю отсутсвует в спальне далеко за полночь. Турпин заметила их уловки, но всё равно поспешила пробормотать что-то невразумительное, подтверждая свою готовность выслушать и, по возможности, честно ответить на вопросы друзей. – Ты пойдёшь на Нумерологию? Падма уже дважды спрашивала, пока ты гипнотизировала свою тарелку. - Я... Да, наверное, - отмахнулась она, не пытаясь вникнуть в смысл прозвучавших только что слов. Невыносимо хотелось спать, а ведь день только начинался, и воодушевление других учеников скорее раздражало, чем внушало сколько-либо ощутимые порывы присоединиться к всеобщему веселью касаемо последнего учебного дня этой недели. - Ты в порядке? Кажется, будто вот-вот заснёшь, - не желал униматься Голдстейн, хотя Падма, сидящая с другой стороны от него, уже дважды успела пихнуть друга локтем в бок, явно намекая на необходимость сворачивать разговор об этом. Но Энтони действительно никогда не понимал намёков, предпочитая или говорить откровенно, без обтекаемых формулировок и неоднозначных фраз, или вовсе молчать, насупившись как ребёнок, чем по-видимому собирался заняться в ближайшее же время. - Не выспалась. – Раздавшийся за спиной голос Блейза заставил её вздрогнуть от неожиданности и чуть не выронить вилку, громко цокнувшую по тонкому ободку фарфоровой тарелки. Её всегда коробило от этого наглого, приторно-сладкого тона и гаденькой манеры растягивать слова, появлявшейся в нём каждый раз, когда необходимо было разговаривать на виду у других; иногда казалось, словно каждого распределённого на Слизерин первокурсника учили этим странностям общения с остальными, прежде чем впервые пустить в подземелья, иначе как ещё объяснить столь необычную общую для всех змеенышей привычку? И пока она металась между раздражением, смущением от его явно провокационного вопроса и попытками судорожно придумать какой-нибудь максимально нейтральный ответ, лишь бы заполнить возникшую паузу и свести на нет заискрившее в воздухе напряжение, колено Забини оказалось уже на скамье, вплотную к её бедру, а руки упёрлись в край стола, по обе стороны от неё. Он нагнулся совсем низко к ней, ещё чуть-чуть, и пришлось бы напрягать спину, пытаясь выдержать тяжесть навалившегося сверху мужского тела; подбородок едва касался её плеча, поэтому даже сквозь стоящий в Большом зале гвалт было слышно его дыхание. Глубокий вдох и быстрый, порывистый выдох, - всё в точности так же, как во время неторопливых, глубоких толчков внутрь неё. Они привлекали чересчур много внимания, ощущаемого бегущими по коже мурашками, улавливаемого в настороженных взглядах сидящих рядом однокурсников, угадываемого в пронзительной тишине, вдруг образовавшейся вокруг и затягивающей вслед за собой в вакуум осуждения и любопытства. Всё, что он сейчас выставлял напоказ, было как-то слишком. Слишком близко. Слишком откровенно. Слишком развратно. Его горячая ладонь неожиданно легла поверх её ладони, чуть подрагивающей от волнения и возбуждения; их пальцы переплетались, соединялись друг с другом, безболезненно и естественно срастались в единое целое, а ей оставалось лишь наблюдать, как до сих пор зажатая в целиком повинующейся его воле руке вилка аккуратно накалывает маленький кусочек вафли, щедро обмакивает в шоколадном сиропе, замирает в воздухе, ожидая падения вниз нескольких тягучих капель, а потом ловко ныряет внутрь его рта. Лиза уже сбилась со счёта, сколько же раз за последние сутки забывала как нужно дышать, просто завороженно наблюдая за продуманными, заранее просчитанными, но оттого не менее волнующими движениями. Дьявол во плоти. Заигравшийся ребёнок. - Ты ведь не против? – вопрос, напрочь лишённый даже намёка на вопросительную интонацию, бесцеремонно ворвался внутрь тщательно выстраиваемой крепости спокойствия, на проверку оказавшейся хрупкой, как первая зимняя корочка льда. Ей хотелось рассмеяться, со стоном откинуться назад, прижаться к нему слегка подрагивающим телом, без всякого стеснения прошептать, что давно уже не против всего, до чего только могла бы дойти его фантазия. На деле же сил еле хватило на сдержанный кивок головой, внутри которой одна за другой роились слишком возбуждающие воспоминания. – На столе Слизерина снова одна каша, а так хочется чего-нибудь сладенького. - Сладкое вредно для здоровья, - отрешённо заметила она, сама не поняв, как вопреки желанию снова вступила в затеянную им странную игру. Турпин обещала себе молчать. Обещала держаться отстранённо и учтиво, не позволяя разглядеть обуревавшие её чувства никому, а особенно ему, и так получившему слишком много рычагов давления на неё, чем бесстыдно пользовался при каждом подходящем случае. - Плевать, - поспешно бросил Блейз, к огромному разочарованию выпустив её ладонь, мгновенно успевшую ощутить дуновение отрезвляюще прохладного воздуха. Он как ни в чём не бывало отхлебнул кофе из её кружки и, выдержав достойную лучших театральных подмостков паузу, неожиданно добавил нежным, игривым голосом, нарочно прозвучавшим достаточно громко, чтобы удалось расслышать всем желающим: - Ты ведь не расскажешь об этом моей маме? Кажется, её только что столкнули в озеро с ледяной водой, и только маленький маячок тепла от до сих пор плотно прижатого к ней колена давал спасение, напоминая о существовании чего-то помимо пробирающего и сковывающего холода. Она всё же решилась обернуться, сразу встретившись с ним взглядом. Определённо, Забини не был зол, скорее напротив, искренне забавлялся всей этой ситуацией и охотно подыгрывал случайно запущенным слухам, испытывая удовольствие от того, как одним своим появлением, несколькими откровенными жестами и парой вполне невинных фраз смог внести столько суматохи, обратив на себя всеобщее внимание. Ей казалось, что он должен вот-вот повернуться прямо к слегка открывшей от удивления рот Сандре и заговорщически подмигнуть ей, призывая как можно скорее подскочить с места и бежать, торопиться рассказать всем об услышанном. Тем не менее, её никак не покидало чувство вины перед ним, но не столько из-за того нелепого упоминания его матери в разговоре с однокурсницами, давшего толчок новым сплетням, сколько из-за стыдливого молчания касаемо случившегося и поистине наивной надежды, что он ни о чём не узнаёт. Это ведь тот самый Блейз Забини, не иначе как по волшебству всегда знавший обо всём, что происходило в Хогвартсе. - Уговори меня молчать, - улыбаясь, с вызовом бросила Лиза и поспешила вернуться к еде, словно над ней больше не нависал довольно ухмыляющийся слизеринец, к удивлению окружающих терпеливо ожидающий, пока ей надоест изображать увлечённость завтраком. Если ему хотелось устроить маленькое представление для искушённых зрителей, понемногу выходящих из ступора и вспоминавших о брошенных делах и неоконченных разговорах, то у неё очень кстати нашлось достаточно смелости, чтобы подыграть. – Хочешь ещё сладенького, Блейз? – очередной кусочек вафли потонул в шоколаде, а потом оказался нещадно выдран обратно, безвольно повиснув в воздухе, наколотый на острые зубья вилки. Будет крайне удивительно, если после всех его угроз собственноручно накормить её с ложечки, закончится всё с точностью наоборот. - Сладкое же вредно для здоровья, забыла? – весело рассмеялся он, выпрямившись и положив руки ей на плечи, легонько теребя так удачно лежащую рядом с его пальцами прядь волос. Напряжение спало, голос смягчился и стал таким же приятно обволакивающим, согревающим, каким она знала и любила его, вслушиваясь в талантливую мелодию слетавших с губ слов. Ей было достаточно этих незначительных, но резких перемен в его поведении, чтобы догадаться: спектакль окончен. – Ты же не хочешь, чтоб я умер? - Только если в один день со мной, - на ходу бросила Лиз, поднимаясь из-за стола. Она хотела улыбнуться, но вышла только кривая, горькая усмешка, потому что именно на такой исход всех их приключений становилось всё больше шансов. *** - Может быть, к дементору эту Нумерологию? Давай просто прогуляемся по замку, или выйдем ненадолго на улицу, пока там так солнечно, - неожиданного для самого себя предложил Блейз, уже отточенным движением схватив её за талию и останавливая прямо среди коридора. В ближайшее к ним окно действительно врывался целый поток дневного света, настолько мощного и яркого, что, казалось, вот-вот проломит раму и щедро разольётся по полу слепящей субстанцией. Ему вдруг отчаянно захотелось вернуться на ту скамью во внутреннем дворике замка, где они уже сидели однажды, нерешительно, совсем понемногу открываясь друг другу. Пришло время рискнуть и рассказать ей обо всём. Не в его привычке было торопиться или форсировать события, но возрастающая с каждой минутой внутрення тревога подталкивала к необдуманным и импульсивным поступкам, напрочь заглушая пытавшиеся что-то возразить голоса совести и логики. Что-то шло не так, он чувствовал это, прокручивал в мыслях события и разговоры всех минувших дней, досконально разбирал всё увиденное и услышанное сегодня утром, но никак не мог найти тот лишний, не вписывающийся в общую картину элемент, так взбудораживший сознание, ежеминутно подстёгивающее думать, думать, думать, пока не поздно. Он давно готовился к ещё одному очень долгому разговору, который давно уже естественно напрашивался между ними, но в моменты и без того напряжённых отношений не хотел дополнительно усугублять их озвучиваемой правдой, а потом, после очередного примирения, не хотел портить хрупкое и такое необходимое им обоим счастье своими признаниями. Но теперь, не находя места от волнения, Забини решительно отбросил все попытки заранее продумать необходимые формулировки или предугадать её реакцию, и собрался сделать это прямо сейчас, немедленно, пока чувствовал решимость наконец быть честным и любыми путями не позволить ей уйти, не выслушав всё до конца. - Я согласна, - без промедления ответила Лиз, обвивая его руками и, пользуясь случаем, привстала на цыпочки и потянулась за поцелуем. Именно нежное, неторопливое соприкосновение губ должно бы помочь успокоить внезапную дрожь внутри, нараставшую с каждым их шагом вдоль коридора. Именно вкус шоколада и горького кофе, снова проникший в её рот вместе с его настойчивым языком, мог бы унять пугающую тревогу, приглушённым звоном колокола отдающуюся в ушах. Именно лёгкие, ласкающие движения большого пальца, поглаживающего её щёку, способны разогнать все нелепые страхи. – Очень странно услышать подобное предложение от тебя. Что-то случилось, Блейз? На самом деле Турпин всё ещё беспокоила его возможная реакция на новые слухи, а заодно на ставший достоянием общественности факт знакомства с миссис Забини, поэтому стоило лишь согласиться на внезапное предложение, как в ней шевельнулся засевший в животе червячок вины, охотно напоминающий о том, что она заслужила наказание за свой необдуманный поступок. - Я просто хочу провести это время вместе с тобой. Хочу, чтобы ты рассказала мне что-нибудь о себе, а потом и я расскажу тебе много интересного, - он снова взял её за руку и, оставив на тыльной стороне ладони поцелуй, торопливо повёл в обратную от кабинета сторону, еле сдерживая желание схватить Лиз, прижать к себе, перекинуть через плечо как долгожданно пойманную добычу и скорее бежать отсюда, пока не случилось что-нибудь ещё. Вот только он опоздал, на этот раз точно опоздал, чтобы в очередной раз спасти её от обжигающей правды, их отношения от неминуемого разлада, а себя – от необходимости снова объясняться, вместо возможности просто рассказать обо всём, что натворил. Забини моментально понял, что произойдёт в следующие пару минут, когда они чуть не столкнулись с вышедшим из-за угла Драко, сегодня впервые за несколько дней не пытавшимся подкараулить его утром в спальне, чтобы вызвать на давно напрашивающийся разговор, и отсутствующим на завтраке, о чём несколько раз сказала явно раздосадованная тем фактом Панси. Не было никакого лишнего элемента, лишь один недостающий, стоящий сейчас прямо перед ними со скрещенными на груди руками, презрением в глазах и своей фирменной наглой ухмылкой, не сулящей ничего хорошего. - Забини, да это же просто судьба! Я уже совсем отчаялся когда-нибудь тебя увидеть и поговорить, - он оторвался от созерцания лица Блейза, к сожалению не выражавшего ни злость, ни страх, лишь лёгкое пренебрежение, словно дорогу ему преградила не настоящая угроза, а назойливая букашка, что непередаваемо сильно злило Драко, за последние полгода особенно остро реагировавшего на любые проявления опостылевшей уже ситуации, когда его никто не воспринимал всерьёз, считая способным только бросаться оскорблениями или делать мелкие гадости. Словно не он смог найти и починить тот треклятый шкаф, не он привёл Пожирателей в – святая святых всего магического мира! – Хогвартс, не он почти убил одного из самых сильных волшебников. И теперь какой-то зазнавшийся мальчишка смеет показывать своё к нему демонстративное пренебрежение? - Я же говорил тебе, на выходных. Я был занят, - Забини пожал плечами, будто совсем не видел в этой ситуации проблемы, как не видел необходимости и дальше продолжать их общение, и нарочно игнорировал все признаки обхватившей блондина ярости, уже расцветающей по бледной коже красными пятнами. - Оооо да, я заметил, - насмешливо протянул Драко, наконец удостоив Лизу своим вниманием, а заодно и презрительной ухмылкой, сполна показывающей его к ней отношение. Он часто наблюдал за ней после того разговора в Больничном крыле и довольно быстро сообразил, что всё произошедшее тогда не более чем случайность, потому что эта тихоня точно не могла подстроить всё так, чтобы выставить его идиотом. Но она всё равно продолжала раздражать его до зубного скрежета, ведь, увы, он действительно сам лез к ней целоваться, всегда испытывая некоторую слабость перед девушками, в особенности, как недавно успел за собой заметить, уже принадлежащими кому-нибудь другому, что мгновенно пробуждало охотничий азарт и желание победить любой ценой. Это сладкое чувство обладания недоступным, запретным, почти недосягаемым, пьянило куда сильнее огневиски. Однако теперь его отношение к Турпин ограничивалось основой из жалости пополам с презрением, большого количества концентрированной злости (как и к любому, кто хоть единожды становился свидетелем его слабости), измельчённого до однородной массы раздражения и щепотки интереса, основывающегося исключительно на особенной привязанности к ней Забини, причины которой оставались загадкой ровно до последнего разговора с Трейси. Всё же Блейз, стоит отдать ему должное, отличался довольно изысканным вкусом, поэтому настолько странным казалось его общение с «собачонкой», как за глаза называли на Слизерине всюду бегающую за своим парнем Лизу, выглядевшую до отвращения покорной. - Я найду тебя прямо сегодня вечером, если тебе так сильно хочется моего общества, Драко, - с наигранно-показным дружелюбием сказал Блейз, пытаясь обойти однокурсника и утянуть за собой Лиз, отчего-то виновато опустившую голову вниз и сжимавшую его ладонь с такой силой, что не оставалось ни единого сомнения, насколько ей сейчас страшно. Жаль только, что он боялся совсем не меньше, но не всего происходящего, а ещё не озвученных Малфоем слов, судя по хитро прищуренным глазам уже крутившихся на языке. - Может быть поговорим прямо сейчас? У тебя ведь нет никаких секретов от любимой девушки, не так ли, Блейз? Уверен, ты уже давно рассказал ей о том, как подставил её семью, а милая Лиззи всё поняла и простила, - Драко замолчал, перевёл взгляд с недовольно скривившего губы Забини на Турпин, молча гипнотизирующую пол под ногами, а потом картинно вскинул светлые брови вверх, силясь изобразить на своём смазливом лице сильное удивление. – Ох, неужели… я ошибся? Бедная девочка. Некрасиво с твоей стороны до сих пор держать её в неведении, Блейз. - Выговорился, Малфой? – не сумев скрыть злости, гаркнул Блейз, больше всего опасавшийся её возможной реакции на прозвучавшие только что слова. Но Лиз до сих пор даже не пошевелилась, не подняла взгляд ни на одного из парней, и это начинало пугать намного сильнее, чем привычные вспышки гнева или попытки скорее сбежать. – Нам пора, но мы с тобой сегодня обязательно поговорим. Можешь не сомневаться. Драко только самодовольно хмыкнул и остался стоять на месте, позволив обойти себя, наверняка провожая их взглядом победителя и своей фирменной мерзкой ухмылкой напоследок. Турпин безвольно плелась по коридорам, вынужденно переходя чуть ли не на бег, чтобы поспевать следом за быстро уводившим её всё дальше от блондина Блейзом, сжимавшим руку до онемения на кончиках пальцев и сильной боли в ладони. Но разве это можно было сравнить с той болью, которая растекалась внутри неё, идя прямиком из располосованного сердца, бьющегося уже по чистой инерции, и медленно вытесняя собой все остальные ощущения, заполняя каждую клетку ослабевшего тела. Ей хотелось верить, что это лишь ошибка, очередной хитрый план Забини, запутанный до той степени, когда участники игры до последнего не знают о своей роли в происходящем, но на эмоциях действуют чётко по предписанному им заранее сценарию. Ей нужна была надежда, хоть один еле заметный огонёк в беспросветной тьме, позволивший бы забыть обо всём и простить его так же, как прощала уже десятки раз: и постоянно льющуюся наглую ложь, и вспышки гнева и ярости, заканчивающиеся её оскорблениями, и неделю убивающего молчания, и удар, удары, царапины, укусы, плотно сжимающие горло горячие пальцы и впивавшийся в живот кулак. Чем больше она доверяла ему, тем сильнее он предавал. Ему ведь и правда всего и всегда мало. - Что с моими родителями, Блейз? О чём он говорил? – Собравшись с силами и вдохнув в лёгкие как можно больше кислорода, она всё же решилась озвучить этот вопрос, дамокловым мечом повисший над ними. - Лиза, давай мы найдём подходящее место и ты просто внимательно выслушаешь меня, прежде чем делать какие-то выводы. Я знаю, как всё это выглядит, но будет намного лучше сейчас спокойно разобраться в этом, потому что ситуация очень неоднозначная… - Ответь мне! – Не выдержав, закричала Лиза, сумев вырвать свою ладонь из крепкой хватки его пальцев, разжавшихся и поддавшихся ей от неожиданности. У неё хватило духа посмотреть ему в лицо, и от увиденного на нём выражения откровенного, сильного, чистого страха начали подгибаться колени. Он ведь не мог так с ней поступить? - Моя мать не имеет никакого отношения к Пожирателям. Я не помогал твоей семье.