Игроки

Глава 22. 4 декабря, среда. Утро. Странно, но сначала ему снилось море. Большое и необъятное, оно разливалось вокруг, бирюзовая гладь переливалась золотом в лучах рассвета. Волны разбивались о берег, белой пеной стараясь дотянуться до его ног, коснуться их, но лишь отползали обратно по песку, увлекаемые обратно в тёмные бездонные толщи. Он хотел окунуться в прохладную воду, но не мог подойти ближе и оттого недовольно морщился; разглядывал парящих в сером небе чаек, то круживших над самой головой, то превращавшихся в тёмные точки, еле заметные над линией горизонта. Блейз чувствовал солёные брызги на своём лице, в сильно пересохшем рту, не понимая как они могли долетать так высоко, но при этом отчаянно желая поскорее умыться, смыть с себя отвратительное ощущение намертво въевшейся в кожу грязи. Порывы морского ветра обдавали тело ледяной влажностью, вынуждавшей вздрагивать и ёжиться, но не только от холода, но и от пробиравшейся сквозь первое ощущение спокойствия тревоги, вгрызающейся в грудь и выедающей огромные куски своими острыми зубами. Ветер оказался почти настоящим, с еле слышным свистом проникающим с улицы через дыры в наполовину сгнившей древесине старой обветшалой оконной рамы; холодный воздух врывался внутрь комнаты и пролетал по ней сквозняком, на пути которого как раз и стоял диван. Жаль, что он не заметил этого раньше, до наступления смутной пелены ночи, погрузившей в беспроглядное отчаяние собственных страхов и слабостей. Забини с трудом смог пошевелить пальцем, потом ещё одним, нерешительно выпрямил чуть согнутую в колене ногу, тут же уперевшись ступнёй в подлокотник. Тело затекло и онемело, и, судя по ломоте в странно выгнутой спине, ему пришлось не один час провести скрючившись в неудобной позе на диване, становящимся жёстче день ото дня, по-видимому начинавшем постепенно возвращать себе свойства деревянных столов, из которых когда-то был трансфигурирован. Пришлось потратить несколько минут, чтобы полностью ощутить собственные конечности, до сих пор заледеневшие и почти потерявшие чувствительность, долго отказывающиеся слушать своего хозяина. Самым тяжёлым оказалось разлепить глаза, почти приготовившиеся к яркому дневному свету, то и дело вынуждавшему щуриться его во сне, но комната оказалась в приятном полумраке, освещённая идущим от камина приглушённым тёплым светом, так полюбившимся ему за последние несколько ночей, проведённых здесь вместе с Лиз. Она лежала рядом и обнимала его за шею, прижав голову к своей груди; её пальцы еле ощутимо перебирали волосы на затылке, изредка нежно касались кожи, играючи пробегали вниз, вдоль первых позвонков, замирали у воротничка рубашки и спустя несколько мгновений постепенно возвращались обратно. Взгляд упёрся в разметавшиеся по мантии тёмные длинные пряди, сливающиеся по цвету с плотной тканью, и сначала ему показалось странным, что она завернулась в уличную одежду, но очень кстати обдавший его очередной поток холодного воздуха быстро развеял все подозрения. - Ты не спала? – тихо спросил Блейз, ничуть не удивляясь тому, насколько сиплым звучал собственный голос, ведь судя по невыносимой сухости во рту и солёному привкусу на языке, подозрительно похожему на кровь, он ожидал что первая же попытка произнести хоть один звук закончится потрескавшимся до мяса нёбом или припадком хриплого кашля. - Не смогла заснуть, - она поспешила ответить только в тот момент, когда он, начиная напрягаться от подозрительно долгого молчания, нашёл силы чуть отодвинуться и взглянуть ей в лицо, на котором отчётливо читалась задумчивость и странная, немного пугающая растерянность. Ему стоило постараться и вспомнить всё, что происходило после их возвращения из сна Малфоя, но в голове стоял сплошной гул, так сильно напоминающий звук разбивающихся о камни волн, и пронзительной болью в висках отдавалась любая попытка понять какая часть врывающихся в воспоминания образов, слов, действий случилась с ними на самом деле. Стоило зажмуриться, как перед ним чётко и ясно вставал вид Джеммы Фарли, уже наполовину обнажённой, призывно раскинувшейся в огромном кресле с хитро прищуренными глазами, наверняка призванными изобразить томный взгляд. Вот она картинно закусывает нижнюю губу и издаёт стон, настолько неискренний и наигранный, что его снова передёргивает от отвращения, как и в тот момент, когда всё это происходило по-настоящему. Он несколько раз моргнул, стараясь как можно скорее прогнать от себя это видение, меньше всего желая вспоминать о неудавшейся попытке расстаться с девственностью, на долгое время лишь усилившей отвращение к любой физической близости, и тем более о своей первой девушке, от которой ему своим излюбленно извращённым методом помог избавиться Нотт. - Прости меня, Лиза. Мне было так плохо… кажется, я бредил, - пробормотал Забини, уткнувшись носом ей в тонкую шею и шумно вдохнув запах, идущий от потрясающе тёплой кожи. Его одеколон и ещё что-то еле уловимое, сладковато-терпкое, каждый раз вызывающее непреодолимое желание быстро лизнуть её языком, просто чтобы узнать, каким окажется вкус. Такие мысли забавляли, и быстро обхватив талию руками, он прижался ближе к ней, крепко стиснув в объятиях, но вместо столь привычных и любимых ответных движений навстречу ощутил как сильно напряглось её тело, словно пытаясь сжаться в комок. – Ты в порядке? - Да. Я просто очень испугалась за тебя. Ты.. мне показалось, что ты не понимал, что происходило. И ещё, иногда, глядя на меня, словно видел что-то… кого-то другого, - Турпин быстро улыбнулась в ответ на тот взгляд, которым он смотрел ей в глаза: пронзительный, изучающий, настороженный. Её голос дрожал и срывался, как бывало обычно перед сплошным потоком слёз, уголки губ то и дело дёргались вверх, выдавая сильную нервозность вперемешку со страхом. Видимо, у него действительно получилось напугать её своим состоянием, до сих пор оставлявшем желать лучшего. Он напрягся, выуживая из задворок памяти хоть один момент, связанный с ней, кроме настойчиво пульсирующий мысли о том, что обязан защитить это хрупкое тело любой ценой. От кого, от чего защитить? Может быть, от насмешливой ухмылки на грубом, словно наспех высеченном из куска камня лице своего отчима, считавшего лучшим развлечением задевать самолюбие своими колкими, бьющими по самым уязвимым местам оскорблениями? Блейз видел его перед собой как наяву, высокого и здорового, загородившего своей огромной фигурой весь дверной проём, отказываясь впускать внутрь никогда не принадлежавшего ему дома, специально провоцируя глупого вспыльчивого ребёнка на те поступки, за которые можно было потребовать наказания. Тогда ему не хватило хитрости и самообладания, чтобы уйти от конфликта. Подумать только, спустя столько лет становилось стыдно за того мальчишку, которым он был, в ярости бросившись с кулаками на владеющего магией мужчину втрое больше себя, наивно надеясь дать выход кипящей внутри злости, но в итоге получив лишь несколько минут унизительного ощущения собственной слабости от полученных оплеух, сопровождавшихся смехом и очередными язвительными характеристиками. Он никогда не жаловался, но мать волшебным образом тут же узнавала обо всём, что случалось в их доме. Через неделю состоялись похороны, с которых Забини легко сбежал, испугав всех присутствующих стремительно заливающим лицо потоком крови из специально разодранного носа, - даже от тех бестолковых мальчишек-магглов ему удалось научиться нескольким полезным вещам. - Я почти ничего не помню. Только кошмары, очень реалистичные кошмары и… отрывки своего прошлого. Те, которые не хотел бы вспоминать, - слегка смутившись, честно признался он, нервно облизнув, чуть прикусив пересохшие губы. Всё осталось далеко позади и теперь не должно его волновать. Он давно смог перерасти эту ситуацию, а вместе с тем и в прямом смысле перерасти большинство своих однокурсников, избавившись от придуманного Малфоем ещё на третьем курсе обидного прозвища «малыш», когда среди всех парней, стремительно вытягивающихся ввысь, приобретающих мужественные очертания фигур, слишком долго оставался низким и по-детски щуплым. Больше никто не рискнёт назвать его слабаком. - Я тоже видела что-то подобное, уже после того, как Драко упал. Наверное, какое-то побочное действие, - Лиза широко и натянуто улыбалась, что совсем не вязалось ни с темой их разговора, ни с недавно пережитым погружением в кошмары. Он смотрел на неё выжидающе, с немым вопросом, желая услышать хоть одно объяснение столь странному поведению, не пускаясь в долгие расспросы. Но сейчас у неё поразительно легко выходило прямо отвечать на его испытующий взгляд, словно ей действительно нечего было скрывать, и это сбивало с толку. С другой стороны, после изматывающего холода и мучительных снов, с такой раздирающей головной болью, нелепо надеяться на нормальное восприятие происходящего вокруг и доверять беспощадно играющему с ним сознанию. Смело отбросив все сомнения, Блейз улыбнулся ей в ответ и, преодолевая ноющую боль во всём теле, подвинулся выше, осторожно коснулся губами подбородка, медленно провёл языком вверх, нырнув вглубь уже раскрывшегося в его ожидании рта. Он целовал её настойчиво, требовательно, беззастенчиво показывая свои намерения; пальцы с нажимом прошлись по шее, чуть задержались на выступе ключицы и нехотя оторвались от приятно мягкой кожи. Ладонь опустилась на грудь, с силой стиснула её, нежно погладила, снова смяла и обвела по кругу, даже через плотную ткань утеплённой мантии ощущая, как начинает соблазнительно выступать затвердевший сосок. Ему хватило одного мгновения, чтобы подмять её под себя целиком, намереваясь как можно скорее оказаться внутри, пока им опять не помешали обстоятельства, пока ей вдруг не стало плохо, пока у него получалось полностью контролировать свои эмоции и движения, впервые за несколько дней чувствуя удивительную лёгкость вместо еле сдерживаемого напряжения. Какие бы страшные воспоминания его не терзали этой ночью, есть один способ наверняка прогнать их прочь… - Блейз, нам нужно разойтись по своим факультетам, пока все спят, - настойчиво сказала Турпин, увернувшись от поцелуев и слишком резко пытаясь скинуть его с себя. Плохо понимая, что происходит, он отстранился от неё и сел на диван, с недоумением наблюдая за поспешными, дёргаными движениями, которыми она закутывалась обратно в почти распахнувшуюся мантию, игнорируя полный удивления взгляд и усердно отводя глаза в сторону. – Мы и правда вызываем слишком много подозрений, постоянно ночуя вне спален. Могут быть проблемы, а нам и тех, что есть, вполне достаточно. Отвернись пожалуйста, пока я приведу себя в порядок. Желая скрыть нелепую обиду и вмиг появившееся раздражение, он согласно кивнул в ответ, вставая с дивана и нехотя поворачиваясь к ней спиной. У него не выходило найти ни одного разумного объяснения её поведению, с самого начала показавшемуся слишком наигранным, переменчивым, противоречащим той нежности и страсти, которая была между ними вчера, до путешествия в сон Драко, до падения в ледяные лапы поглотившей с головой тьмы. И если его кошмары и ненавистные воспоминания в тот момент стали настолько реальны, вынудив снова пережить их со всей еле сдерживаемой яростью, сжимающей сердце болью, растворяющимся в каждой клетке отчаянием, то значит действительность притаилась под видом расплывчатых, смутных в очертаниях миражах? Среди медленно убивающего его холода и ощущения слабости, с которой никак не получалось бороться вопреки всем судорожным попыткам намертво впиться в её мягкие тёплые губы, среди отголосков давно услышанных фраз и ласкающих звуков самого родного тихого шёпота, среди сменяющихся перед глазами лиц и почти осязаемых прикосновений было лишь одно странное чувство, настолько восхитительно прекрасное и при этом не похожее ни на что, когда-либо испытанное им раньше. Забини поднёс к лицу ладонь, начавшую мелко дрожать от ужаса, вцепившегося в рёбра сотней маленьких острых крючков, рассеянно оглядывал собственные пальцы, внешне ничем не напоминавшие о когда-то побывавшей на них непристойно горячей влаге. Только болезненная ломота в суставах и тонкая багряная полоска под ногтями, по цвету слишком похожая на кровь. Под мантией, в которую она так отчаянно пыталась завернуться, спрятаться от него, не было никакой больше одежды, поэтому так просто оказалось прочувствовать отзывчивость столь вожделенного тела, поэтому лишь ненароком скользнув ладонью вниз он смог случайно, - как подумалось тогда, - коснуться участка приоткрывшейся голой кожи, безумно обжигающей на ощупь. Вот как ему удалось пережить эту ночь: прижимаясь к ней в поисках избавления от своего проклятья, спасаясь теплом нежно обнимающих рук, согреваясь пылкими поцелуями и теми словами и стонами, что срывались с её губ и подстёгивали двигаться всё дальше, навстречу удовольствию. И следующий за моментом фантастического наслаждения оргазм и сейчас отдавался покалыванием на кончиках пальцев, ощущался так чётко, так близко, чтобы оказаться просто одним из воспоминаний прошлых дней. Блейз не знал, почему именно обернулся. Просто решил убедиться, что странности в её поведении стали лишь плодом его воображения, пытавшегося по привычке извратить всё увиденное, исказить до неузнаваемости, довести до абсурда, вынуждая снова сорваться на нелепую злость? Или прислушавшись к собственному телу смог в полной мере осознать все отдалённо знакомые изменения, произошедшие в нём с вечера? Наконец заметил не только смятую одежду, но и явно расстёгнутые не им самим брюки? Или, может быть, испуганно проведя по лицу, стянутому под дорожками бежавших по нему капель, он с ощущением надвигающегося конца прежней жизни вдруг понял, что дождь не бывает солёным? Он обернулся, успев окинуть взглядом отчётливо проступающие синяки, следы от ногтей, щедро рассыпанные по плечам, груди и животу, выглядевшие как торопливо расставленные пятна краски, вульгарно яркой на светлой коже, прежде чем Лиз подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Застыв в оцепенении, он мог только продолжать смотреть на то, как неосознанным стыдливым движением она прижала к себе блузку, пытаясь спрятаться за ничтожно маленьким куском шелковистой ткани, и замерла с извиняющейся улыбкой на губах. *** Они молчали, кажется, несколько часов, дней, лет повисшего в воздухе напряжения, пока его взгляд вновь скользил по её телу, возвращая в смутные воспоминания всего происходившего между ними ночью. Как он мог со всей силы сжимать кулаки, совсем не замечая в плотном кольце собственных пальцев худые, тонкие руки? Как мог настолько погрузиться в свои переживания, снова и снова прокручивая все моменты оскорблений и позора, что за этим потерял её, не почувствовал, не понял какую дикую жестокость творит? Блейз открыл рот, судорожно вдохнул в себя прохладный воздух, нырнувший внутрь, спустившийся по гортани и заскочивший в лёгкие, принося с собой еле выносимую боль, словно только что глотнул разъедающей всё на своём пути кислоты. Рёбра выламывало с каждым быстрым, поверхностным движением грудной клетки, с никак не желавшим останавливаться дыханием, в то время как отчаянно хотелось задохнуться прямо сейчас, стоя как вкопанному на этом месте, остановив взгляд на укусе, призывно выделяющемся на плече и успевшем покрыться тонкой кровавой корочкой в тех точках, где кожа оказалась пробита зубами насквозь. Разве человек вообще способен на такое? Миллионы вопросов один за другим возникали в голове, разрывая изнутри, сменяя друг друга со скоростью света, прерываемые лишь абсурдными в своей наивности мыслями о том, что это не может быть правдой, этого нет на самом деле, всё лишь очередная жестокая игра сознания, реалистичный ночной кошмар, одно из постепенно сводящих с ума видений. Но моргнув один раз, второй, третий, вновь окунаясь в непроглядную тьму, за пару минут из тюрьмы превратившуюся в его личное убежище, он всё равно открывал глаза и оставался один на один с истерзанным телом испуганно застывшей напротив девушки. Больше никто не назовёт его слабаком, - так ему нравилось думать, самоуверенно повторять про себя, отгоняя былые страхи. И вот оно, наглядное и будто даже демонстративное подтверждение собственной физической силы, в этом мерзко выглядящем укусе, розовых полосах и красных чёрточках царапин, до противного мелких синяках. - Что это? – Просто прошептал Забини, с трудом найдя в себе силы вообще открыть рот и произнести два коротких слова еле слушающимися губами. Его трясло, наверное, во многом сильнее чем в самом начале этой фатальной ночи, и пока сотня острых льдинок царапала кожу, пробираясь от поясницы к лопаткам, оставляя на спине ощущение влажного холода, в груди нестерпимо пекло, словно кто-то действительно приставил к нему раскалённую до красна кочергу и постепенно вбивал глубже, в самое сердце, отчего в вихрь всех противоречивых чувств явственно врывался запах палёной плоти. Она продолжала смотреть на него и улыбаться той неестественной, намертво приклеившейся к лицу улыбкой, выражавшей смесь стыда и вины, и именно это задевало больше всего, окончательно спутывая в один хаотичный клубок все кончики спасительных ниток, потянув за которые можно было по привычке быстро и умело придумать для себя сносные оправдания всему произошедшему. Но не теперь, не сейчас, не в тот самый миг, когда на глазах рушилось всё доверие, долго выстраиваемое им ценой постоянных уступок и выпотрошивших наизнанку откровений. Никакие крики, обвинения, громкие истерики не могли и отдалённо сравниться с этим пробирающим до костей молчанием с её стороны. Повинуясь то ли первому же порыву, протиснувшемуся через плотно сковавший тело страх, то ли вовремя всплывшему из губительного омута воспоминанию, Блейз протянул вперёд руку и коснулся края зажатой в её ладонях блузки, осторожно потянул на себя, с содроганием наблюдая за тем, как гладкая ткань без особенного сопротивления ускользает сквозь пальцы, постепенно оголяя грудь и вместе с тем открывая вид на ещё одни царапины, мимолётно замеченные в тот момент, когда он только обернулся. Почему за все его страхи и слабости приходится постоянно расплачиваться именно ей? Лиза не шевелилась, лишь её грудь высоко поднималась от глубокого дыхания, а к телу так и оставались прижаты ладони со странно скрючившимися пальцами, словно до сих пор держащими порванную в нескольких местах блузку. И только тогда его взгляд упал на запястье, покрасневшее и сильно припухшее, всё с теми же проклятыми синяками на нём, а к горлу тут же подступила тошнота, наполнив рот противной горечью. Всего-то чуть больше полугода прошло с того вечера, когда он с нескрываемым наслаждением осознанно оставил ублюдку Нотту похожие следы, одни из тех, которые тот никогда не убирал, гордясь как единственным явным доказательством своей уникальной способности легко вывести внешне хладнокровного Забини на эмоции. И это ли не насмешка судьбы, желая того или нет, постоянно причинять боль тем, кто тебя любит? - Пр… прости, - растерянно пробормотала Турпин, вздрогнув и запнувшись в тот момент, когда он снова поднял голову и их взгляды встретились. Минуту назад ему казалось, что её молчание в этой ситуации было самым худшим на свете наказанием, пригвоздившим его к полу невыносимой тяжестью ненависти и отвращения к себе, но вот одно простое слово, каких-то шесть букв, причиняющих столько же ошпаривающей, разрывающей, выламывающей внутренности боли, как будто в него только что бросили Круцио. Происходящее всё больше напоминало какой-то нелепый, неудачный розыгрыш, поражающий своей жестокостью. Блейз издал громкий, истеричный смешок, впервые пребывая в состоянии абсолютного шока, запустил ладонь в волосы, совсем не замечая с какой силой начинает их сжимать. Его ведь наравне с другими аристократами с детства учили хорошим манерам, правилам этикета, всем премудростям галантного поведения, которым без труда удавалось следовать, но потом появилась она, согласившись принять участие в роковой игре, и в ход пошли неведомые ранее угрозы, извращённые запугивания и откровенный шантаж, - всё то, что ранее считалось недопустимым в общении с девушками. Он жил в полной уверенности никогда и ни при каких условиях не поднимать руку на женщину, пока несколько напряжённых дней, одно прерванное желание, со злости брошенная хлёсткая фраза не привели к удару, навсегда перечеркнувшему все прежние принципы, отбросив его в ранг глубоко презираемых ранее мужчин. А что теперь? Пережив своё падение, приняв собственные грехи, смирившись с проснувшимся в нём мерзким чудовищем, почти сумев его приручить, стоило им снова остаться наедине, как он… - Я тебя изнасиловал? – упавшим голосом спросил Забини, хотя именно в этот момент со странной для себя честностью готов был признать, что на самом деле не хочет слышать ответ ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Услышав его слова, она округлила глаза и начала поспешно мотать головой из стороны в сторону, сделала один маленький шаг, даже полшага навстречу, но резко остановилась, увидев как он чуть заметно отшатнулся назад. – Что я сделал, Лиза? Что я с тобой сделал?! - Это всё не так страшно, как выглядит, - продолжая мотать головой, поспешила заверить она, против воли снова и снова истерически широко улыбаясь. После его странной, пугающей реакции на попытку подойти, её начинала охватывать не поддающаяся контролю паника, те же самые ощущения безнадёжности и тревоги, от которых, к своему несчастью, получилось с лёгкостью отмахнуться несколько часов назад, когда он слишком яростно отвечал на поцелуи и начал разрывать одежду, пытаясь добраться до голого тела. – У меня просто легко остаются синяки… Всё хорошо, Блейз, всё правда хорошо. Ты просто был такой холодный, и тебе правда было плохо, я же видела, насколько плохо тебе было… Блейз ещё раз зажмурился, стараясь дышать как можно глубже, очень долго не открывал глаза, приходя в себя, чувствуя как по телу скатываются капли ледяного душа её слов, невыносимо режущих по живому попыток найти оправдание всему случившемуся между ними кошмару. Стоило только услышать короткий, приглушённый всхлип, и он дёрнулся как от пощёчины, быстро провёл по лицу ладонью, до этого продолжавшей сжимать и выдирать волосы, а потом неимоверным усилием заставил себя вновь посмотреть на Лизу. Стараясь пока не обращать внимания на оставленные ей синяки, он первым делом увидел стоящие в потемневших глазах слёзы, грозящие вот-вот вырваться на свободу и проложить десятки новых мокрых дорожек вдоль выражавшего страх и отчаяние лица. Губы дрожали, так и остались чуть приоткрыты, словно с них уже через секунду должны бы сорваться очередные слова, вопреки их смыслу закапывающие его ещё глубже в яму самобичевания. Теперь ладонями она обнимала себя за плечи, заодно, насколько это возможно, прикрывая руками голую грудь, и изредка ёжилась от холода, покрываясь мурашками. Резко осознав, как именно вёл себя по отношению к ней последние несколько минут и после этого который раз, не стесняясь в выражениях, мысленно смачно выругавшись, Забини подобрал с пола упавшую, - или впопыхах сброшенную ей самой, - мантию, накинул на плечи, только тогда заметив, что её тоже трясёт, и вполне вероятно не от гулявшего в комнате сквозняка. Стараясь не встречаться взглядом, он аккуратно, крайне осторожно взял её за руки чуть выше локтей и усадил на диван; сам же, недолго поразмыслив, опустился на колени прямо перед ней. - Лиза, пожалуйста, расскажи мне о том, что произошло, - взмолился он, и в его голосе как никогда сквозило отчаяние, снова вызвавшее россыпь мурашек по всему её телу. Пока его пальцы нежно скользили вдоль лица, еле касаясь, убирая в сторону пряди растрепавшихся волос, она застыла в нерешительности, совсем потеряв дар речи от одной лишь мысли о том, что придётся рассказать ему всё, действительно всё случившееся. – Мне нужно знать, Лиза. Прошу тебя, что бы там ни было, мне… мне нужно знать об этом. - Я просто получила то, что хотела, - со злостью бросила Турпин и тут же закусила губу, лишь бы остановить, сдержать, ненадолго отсрочить рвущиеся наружу откровения, способные принести очень много боли им обоим. Как сильно в тот момент она ненавидела себя за слабость, из-за которой провела в слезах и попытках смириться со всем случившимся то драгоценное время, в течение которого обязана была заранее продумать, как скрыть всё от него, что делать и говорить. Стоило ведь просто одеться заранее, надёжно спрятать под мантией синяки и порванную блузку, вместо того, чтобы упиваться жалостью часы напролёт, крепче прижимаясь к нему, безмятежно спящему и даже не догадывающемуся о сотворённом ими постыдном безумии. - Лиза, перестань. Что из всего этого ты могла хотеть? Синяки? Царапины? Укус? Вывихнутое запястье? И это лишь то, что я знаю, что я смог увидеть. – Блейз начинал злиться от осознания собственного бессилия, невозможности взять контроль над ситуацией, и поэтому распалялся, с тихого и ласкающего шёпота срываясь почти на крик. – Очнись! Пожалуйста, не молчи хотя бы сейчас! Мне нужно знать, что произошло, пока я с ума не сошёл, мне нужно понимать, что теперь… что мне делать дальше, Лиза. Она громко рассмеялась, чувствуя себя последней бессердечной сукой, намеренно молчавшей даже тогда, когда он на коленях, почти со слезами на глазах умолял рассказать правду. Слишком противную, страшную правду, огромным острым камнем застрявшую поперёк горла и мешающую дышать и говорить. Тщательно сдерживаемые всё это время, слёзы вырвались на свободу и капля за каплей опускались на мантию; а ей, наивной, казалось, что удалось выплакать их до конца за последние пару часов внутреннего смятения, тяжёлого выбора между стыдом, убеждавшим в необходимости скрывать всё, и притаившейся за маской равнодушия к произошедшему обидой, терзающей, царапающей, кусающей её внутри во много раз сильнее, чем делал это Забини. Сейчас ей как никогда нужна была его поддержка и забота, клятвенные обещания, что это никогда не повторится. Плевать, сколько лжи оказалось бы в его словах на этот раз. - Ты просто… ты был прав, Блейз. Не стоит раздвигать ноги, когда тебя об этом не просят, - сказала Лиза сквозь истерический смех, перешедший в протяжный вой и предсказуемо закончившийся громким, надрывным рыданием. Замешкавшись на доли секунды, он дёрнулся к ней навстречу, но заставил себя остановиться, только сжал кулаки и со всей накопившейся безысходность вгрызся зубами в прокушенную ей недавно губу, наслаждаясь вкусом крови и болью, хоть и ничтожной в сравнении с той, что чувствовал сейчас в груди, но помогающей хоть ненадолго отвлечься. Её плечи тряслись, ладони закрывали лицо и сквозь тонкие пальцы продолжали бежать слёзы, вкус которых навсегда останется вместе с ним, в размывшихся солёной водой воспоминаниях о фатальной ночи, призывно спасительном тепле любимого тела. - Зачем ты так, Лиза… Я заслужил твою ненависть и презрение, но зачем ты так с собой? Ты ни в чём не виновата, в который уже раз абсолютно ни в чём, слышишь? – Медленно, боясь любым неосторожным или резким движением спугнуть её, снова причинить боль, Блейз отвёл ладони в стороны, сам обхватил заплаканное лицо, вынуждая посмотреть ему в глаза, надеясь хотя бы там увидеть оттенки истинных эмоций, разглядеть внутри бушующего моря то, что могло дать любую, самую ничтожно мизерную надежду на прощение. - Ты не можешь этого знать, Блейз. Ты ведь ничего не помнишь! - Засмеявшись, в сердцах крикнула она, поспешно скидывая с себя его ладони и будто не замечая, как на смуглом лице отобразился шок, быстро сменившийся на растерянность, намного большую, чем удалось увидеть после нанесённого им когда-то удара, или в тот момент, когда призналась в потерянной магии, или за пару секунд до того, как они лишились девственности в объятиях друг друга. И вопреки его же искренним словам, Турпин была уверена, что ни ненависти, ни презрения, ни вот такой жестокости с её стороны он не заслужил. – Это я… я сама… это я полезла к тебе со всеми этими поцелуями и… - Это не важно, - быстро перебил он и провёл рукой по её щеке, стирая пальцами бегущие слёзы. – Это не имеет значения, никак не меняет то, что я натворил, Лиза. Ты полезла за поцелуями, а не этим… всем, и я должен был держать себя в руках, и должен был остановиться… - Ты и остановился. Ты остановился, а я нет, - опустив голову вниз, чтобы не видеть его лица, не встретиться с ним взглядом, прошептала Лиз. – Ты сказал, что не нужно делать… это. Сказал. Но я не послушала, и не поняла, и очень долго ещё не понимала, что с тобой действительно что-то было не так. И ты… ты был такой холодный, хотел согреться и говорил… Хотя, это уже не важно, - поспешно одёрнула себя она, вновь начиная всхлипывать, но стоило ощутить прикосновение горячих пальцев к своей щеке, как её захлестнуло новой волной истерики, вызванной отвращением к себе, и слова полились наружу сплошным, неконтролируемым потоком: - Ничего не случилось, если бы не я, понимаешь? Ничего этого, не поведи я себя, как дешёвая шлюха. Но я… Это я начала нас раздевать, я полезла к тебе, и поощряла это всё, и сама стянула брюки и залезла на тебя, потому что хотела, чтобы ты меня поимел. И мне всё это нравилось, представляешь?! Мне всё… до последнего… нравилось… Пронзительный крик вновь перешёл в сдавленные рыдания, и Блейз, больше не пытаясь сдерживаться и контролировать свои порывы, не думая об осторожности, отбросив в сторону все подкидываемые логикой рассуждения о том, как стоило бы вести себя с ней после случившегося, просто одним рывком обхватил её за талию и стащил с дивана, прижимая дрожащее хрупкое тело девушки настолько близко, насколько это было возможно. - Прости меня, Лиза, прости меня за всё. Я так перед тобой виноват, - еле слышно бормотал он, уткнувшись губами ей в макушку, прерывая поток извинений только чтобы оставить поцелуи на прикрытом растрепавшейся чёлкой лбу, прохладных на ощупь висках, влажном от слёз кончике носа. Дождавшись, когда истерика пошла на спад, взял её на руки и сел прямо на пол, принимаясь изредка покачиваться из стороны в сторону, убаюкивая как маленькую девочку, прижимая голову к своей груди и ласково поглаживая ладонью по волосам. Чувство вины съедало его заживо, а услышанные недавно откровения только усугубили творящуюся внутри неразбериху, в очередной раз напомнив о том, с какой лёгкостью и непринуждённостью у него выходило ранить словами, брошенными в запале и не имеющими ничего общего ни с реальностью, ни, тем более, с истинным мнением относительно неё. Оттого становилось противно до безобразия, сколько раз ему приходилось ломать её в угоду собственной ярости, нерешительности, слабости. Посмотри, что ты наделал… Заметив, что последние минут пять она перестала всхлипывать, подозрительно затихла, продолжая сидеть у него на коленях, одной рукой приобняв за шею, а второй вцепившись в жилет, Забини чуть отодвинулся, решившись снова взглянуть на неё. Лицо девушки выражало задумчивость и усталость, и ему показалось, будто её начинает клонить в сон, и это было совсем не удивительно, ведь ей вряд ли удалось хоть на мгновение заснуть после пережитого благодаря ему ужаса. - Лиза, скажи мне… Ответь мне, только честно, хорошо? Я не хочу, чтобы ты сейчас врала. Обещаешь? – От того, как неуверенно звучал его голос, слегка подрагивая, срываясь на шёпот, ей снова стало страшно. Начинало тошнить. Напряжённо ожидая ответа, он коснулся большим пальцем её нижней губы, то ли обращая на себя внимание, то ли желая спасти от собственных зубов, от нервного напряжения беспощадно вгрызающихся в губы. Турпин еле заметно кивнула головой и он в ту же секунду отвёл взгляд, уперевшись им в единственное небольшое окно. – Есть что-нибудь, что я сделал и ещё не видел? Или то, что я не смог… не могу увидеть. Ну, по определённым причинам… Есть какие-то травмы от нашей… близости? - Нет, - уверенно сказала она, до последнего не понимая, что именно ему так страшно и при этом необходимо было узнать. Ей снова стало смешно, до противного смешно из-за всего произошедшего и всего происходящего сейчас, от возникшей на его губах горькой усмешки, наверняка обозначавшей недоверие к слишком поспешно произнесённому ответу. А ведь ей действительно нравилось всё, что он делал, и если в Кабаньей голове, еле оправившись от первой пронзительной боли, Лиза смогла почувствовать лишь смутно приятные ощущения от его движений, наслаждаясь в первую очередь возможностью просто находиться так близко, без остановки и стеснения гладить и целовать разгорячённую кожу, то этой ночью хотелось кричать в голос от накатывающего волнами удовольствия, нарастающего и наполняющего каждую клетку тела, стремящегося к абсолютной эйфории, резко оборвавшейся впившимися в плечо зубами. – Я не вру тебе, Блейз. Ты уже увидел всё. Их взгляды снова встретились и, спустя несколько секунд напряжённого и многозначительного молчания, Забини быстро кивнул и отвернулся, погрузившись в собственные безрадостные мысли. Ему нравилось вот так прижимать её к себе, крепко обнимать руками, создавая иллюзию защиты от всех проблем и невзгод, когда на самом деле единственным несчастьем у неё на пути постоянно был только он сам, и, отлично понимая это, сейчас хотелось сделать всё возможное, чтобы как можно дольше не пришлось снова видеть заплаканные, покрасневшие глаза, в морской синеве которых плескалось столько отчаяния и обиды, что одного глотка хватило бы захлебнуться насмерть. Теперь он знал, каково это – умереть. Погрести под синевой оставленных от пальцев следов свою честь, расцарапать ногтями собственную совесть, прокусить насквозь гордость и почти сломать все надежды на будущее. Просто поддаться играм разума, настолько же жестоким и беспощадным, как его игры с чувствами других людей, и получить очередной суровый урок от жизни, настойчиво напоминающей голосом первого отчима, что за свои поступки придётся отвечать. И пока он продолжает избегать ответсвенности, подобно четырёхлетнему мальчишке барахтаясь в собственных страхах, расплачиваться за совершённые ошибки приходится тем, кто осмелился его полюбить. - Лучше бы ты действительно ушла, когда мы поругались, - эти слова подействовали на Лиз, как звонкая и болезненная пощёчина, сопоставимая по силе разве что с полученным от него же неделями ранее ударом по лицу. Резко отшатнувшись, удивлённым и непонимающим взглядом посмотрела на него, задумчивого и, кажется, даже не осознающего, насколько обидно ей было слышать такое. Особенно сейчас. Особенно после того, что случилось. - А ты просто до безобразия эгоистичен, Блейз. Я никак не могу перестать этому удивляться, - стараясь сохранять максимально холодный и отстранённый тон, она поспешно поднялась на ноги, сильнее закутываясь в мантию, будто та могла спасти от холода, идущего от обломков очередных рухнувших надежд. – Что бы не происходило вокруг, ты остаёшься зациклен только на собственных переживаниях, смело переступая через чувства других людей и даже не удосужившись при этом посмотреть себе под ноги. Удобно так жить, да? Удобно, когда можно очередной раз втоптать меня в грязь и отослать от себя куда подальше, лишь бы не разгребать то, что ты, играючи, снова сумел натворить… И ты ещё рассуждал про собственного отца? Его оправдывало хотя бы желание власти и амбиции, а какие цели у тебя? Развлечься страданиями окружающих? Доказать, что умеешь манипулировать людьми по своей прихоти? Ты… Ты будешь хуже, намного хуже его. Таким, как ты, лучше вообще никогда не заводить семью, потому что желая того или нет, ты причиняешь столько боли, сколько вытерпеть становится не под силу… Она подняла оставленную у двери сумку и выскочила в коридор, уверенным шагом направляясь в сторону башни Рейвенкло, на ходу вытирая никак не желавшие останавливаться слёзы. Можно было не спешить, разглядывая узкую полоску Луны и россыпь звёзд на ночном небосклоне, любуясь видом из каждого встречающегося по пути окна. У Лиз не оставалось сомнений, что в этот раз он не будет её догонять. *** Только оказавшись в гостиной своего факультета она смогла успокоиться и отдышаться после выматывающего бега, на который перешла ещё поднимаясь по лестнице между третьим и четвёртым этажом и услышав странный шорох, раздавшийся где-то позади неё. Страх быть пойманной Филчем или кем-нибудь из преподавателей в том виде, в котором впопыхах покидала заброшенную комнату, и тем самым обеспечить им новые проблемы, не менее серьёзные в сравнении с уже имеющимися, придал ей необычайно много сил, позволив преодолеть остававшееся до входа немалое расстояние буквально за пару минут. Притаившись в углублении стены между одним из письменных столов и лестницей, ведущей в спальни мальчиков, Турпин восстанавливала сбившееся дыхание и бегло оглядывала гостиную, за более чем шесть лет пребывания в Хогвартсе успевшую стать настолько родной и знакомой, что без сомнения получилось бы перемещаться по ней с закрытыми глазами и ни разу ни во что не вырезаться. Впрочем, сейчас ей просто необходимо было убедиться в отсутствии здесь таких же полуночников, какой не раз становилась она сама, допоздна засиживаясь с книгой около камина или же спасаясь от пугающих образов, навеянных часто преследующими её ночными кошмарами. К счастью, в комнате больше никого не было; раздавались только размеренные щелчки стрелок в огромных часах и приглушённый треск поленьев, медленно уничтожаемых тлеющим огнём. Пробираться в спальню посреди ночной тишины без возможности наложить заглушающие чары становилось проще с каждым последующим разом, и сейчас у неё достаточно ловко получилось протиснуться в маленькую щель приоткрывшейся с лёгким скрипом двери и в одно мгновение оказаться возле собственной кровати, на ощупь пытаясь найти в расположенном под ней сундуке какую-нибудь одежду, способную максимально надёжно спрятать от чужих глаз все оставленные Блейзом следы. Пока что отлично выходило отгонять от себя настойчиво пробирающиеся в голову мысли о нём, то полные грусти, отчаяния и сожаления о своём внезапном срыве и побеге, то яростные, отправляющие в его адрес десятки изощрённых проклятий и характеристик, ещё более колких и язвительных в сравнении с произнесенными ей сгоряча. На самом деле Лизе было неописуемо стыдно за всё, что умудрилась наговорить ему перед уходом. От обвинений в эгоизме и бесчувственности ей бы не хотелось отказываться, впрочем, спустя время предпочтя смягчить выбранные ранее формулировки, но упоминание в их разговоре его отца явно являлось огромной ошибкой, которую теперь никаким образом невозможно уже исправить. Ей становилось противно от своей глупости, и как-то до тошноты тоскливо от чувства совершённого по отношению к нему предательства: ведь он решился рассказать всю правду о себе, раскрыть самые уязвимые и болезненные точки, а у неё хватило наглости ударить именно по ним при первой же возможности, поступив низко и подло. Пробравшись в ванную со стопкой наспех вытащенной одежды, она закрылась изнутри и в тот же миг вновь дала волю эмоциям, выливающимся наружу очередными за эту ночь слезами, теперь уже достаточно скупыми и почти неощутимыми; быстро стянула с себя перепачканные спермой трусы и брюки, впервые испытав приступ дикой брезгливости, несомненно связанный с ещё не успевшей утихнуть обидой и злостью на Забини, а потом встала в ванную, уже потянулась к крану и внезапно замерла. С губ сорвался протяжный тихий стон и пришлось ненадолго зажмурить глаза, справляясь с чувством разочарования, давно следующего за ней по пятам: внутрення сторона бёдер оказалась слегка перепачкана кровью, хотя в этот раз ей точно не было больно. Кажется, ей понадобилось по меньшей мере несколько часов, чтобы прийти в себя и прекратить внезапно возникшую и никак не желавшую стихать истерику. Просто в руках вдруг оказалась зажата мочалка, нещадно раздиравшая и без того ноющее от боли тело, так и норовившая содрать кожу в тех местах, где только что виднелась кровь вперемешку с высохшими белёсыми следами; стоило лишь немного пошевелиться и начинало казаться, будто из неё до сих пор вытекает эта мутная жидкость, поэтому Лиз продолжала сначала истерически тереться, а потом рыдать, сев прямо на пол и обхватив себя за плечи, почти так же, как парой часов ранее в той проклятой комнате, прижавшись спиной к дивану и пытаясь разобраться в случившемся. Её переполняло отвращение, но вовсе не к той неправильной и незаконченной физической близости, не к оставленным им внутри напоминанием обо всём и совсем не к нему самому, - тошнило от своей слабости, потому что хотелось прямо сейчас прижаться к Блейзу в поисках утешения, и от развратности, будто смеявшейся, забавлявшейся над бесплотными стараниям смыть с себя полученное удовольствие и возбуждение, мгновенно возникающее от одной лишь мысли о том, как его пальцы двигались внутри. Когда у неё получилось успокоиться и наконец выйти из ванной, уже начинало светать. Вопреки всем разумным доводам дождаться утра и, не вызывая новой порции слухов и подозрений, отправиться вместе со всеми на завтрак и на доступные без магии занятия, она тут же забралась к себе на кровать и накрылась одеялом, надеясь согреться и унять крупную дрожь. После бессонной, переполненной событиями и эмоциями ночи, ей оказалось достаточно прикрыть глаза, чтобы тут же провалиться в сон. … Лиза пыхтела и запиналась о мельчайшие выступы ковра, изредка спотыкаясь о свои же ноги, но продолжала тянуть перед собой стул, за которым её хрупкий силуэт и вовсе невозможно было рассмотреть. Ей понадобилось много сил и времени, чтобы перетащить стул из кухни в кабинет, но теперь появился отличный повод гордиться собой. Стул занял положенное ему (исключительно по её мнению) место, в паре шагов от стены, чётко напротив единственной на весь их дом небольшой рамы с портретом, вместо которого пока что оставался только тёмный фон. Отец не раз говорил, что поймать живущую здесь девушку крайне тяжело, а Лиза так кстати считала себя настойчивой, усидчивой и, что уж таить, сегодня, как и всегда, никуда не спешила. Поэтому, усевшись на стул, принялась ждать, с интересом вглядываясь в пустоту. За бесцельным разглядыванием хорошо знакомой обстановки скоромного по размерам кабинета отца у неё вышло пропустить тот момент, когда в раме, спустя каких-то три часа, внезапно появилась сдержанно улыбающаяся девушка с длинными тёмными волосами, приятными чертами лица и удивительно знакомыми по собственному отражению в зеркале большими синими глазами. Внешне она выглядела немногим старше семилетней Лиз, хотя отец точно говорил, что его сестра умерла за пару дней до своего четырнадцатого дня рождения. - Ты меня тут ждала? – с интересом спросила девушка и растянулась в широкой, довольной улыбке, стоило получить согласный кивок в ответ. – Это так приятно. Давно никого не видела. Хочешь что-нибудь спросить? - Что чувствуешь, когда умираешь? – на одном дыхании выпалила Лиза, испытующим взглядом уставившись на собеседницу, больше всего опасаясь, что та уйдёт или обидится от вопроса, возможно задевающего не самые приятные воспоминания. Но девушка лишь удивлённо вскинула бровь и, чуть откинув назад голову, рассмеялась звонким и мелодичным голосом. - И откуда берутся подобные вопросы в столь юном возрасте? – с ответным любопытством поинтересовалась она. - Мне просто страшно, что однажды я не пойму, что уже умерла. Вдруг я просто не смогу почувствовать этот момент? - На самом деле я смутно помню, как именно это произошло со мной. Мне кажется, умирать было больно. Ты поймёшь, точно поймёшь когда это случится, Лиза. Почувствуешь, - уверенно сказала девушка, внезапно скрестив руки на груди и став очень серьёзной, именно с таким выражением вдруг оказавшись очень похожа на сидящую на стуле девочку, нервно кусающую нижнюю губу и болтающую в воздухе ногами. Моника – так звали девушку, но после какой-то детской игры внутри семьи к ней прилипло придуманное братом шутливое прозвище Мона Лиза. А спустя десяток лет, уже после её смерти, оно нашло отражение в имени, данном им собственной дочери. - А если я ничего не чувствую? Вообще - вообще ничего, я всё равно пойму? Лицо девушки вмиг стало хмурым и напряжённым, брови сдвинулись к переносице, а губы сжались в струну. Она покачала головой и только открыла рот, явно собираясь что-то сказать, как послышался звук открываемой двери. Лиза отвлеклась, а когда обернулась, рама была уже пуста. - Вот ты где, Лиза, - со вздохом облегчения сказал зашедший внутрь отец, настороженно оглядывая её, сгорбившуюся на стуле. Потом перевёл взгляд на картину и чуть улыбнулся одним уголком губ. – Снова предпочитаешь общение с умершими компании живых? Может быть всё же снова позовём к нам Сьюзен на выходных? - Нет, - категорично ответила она и надменно вздёрнула подбородок повыше, копируя движения собственной матери в те моменты, когда той хотелось скрыть за внешней холодностью истинные эмоции. Лиза очень не хотела, чтобы её нашёл отец, хоть и не могла вспомнить из-за чего. – Сьюзен глупая. Отец усмехнулся такому замечанию, но быстро опомнился и сменил ухмылку на лёгкую улыбку, подходя ближе к дочери. И тут её взгляд наткнулся на кончик волшебной палочки, торчащей из нагрудного кармана его пиджака; Лиза вздрогнула и испуганно отшатнулась, чувствуя как по телу побежал холодок. Шаг к ней на встречу, ещё один, и от охватывающего предчувствия чего-то ужасного мир начинает кружиться перед глазами, увлекая её за собой… *** - Тебе страшно, Лиза? Она рывком села в кровати, испуганно оглядываясь по сторонам, громко и часто дыша. Капли пота выступили на лбу и на спине, тонкая кофта, казалось, намертво прилипла к коже, вызывая лёгкий зуд и жжение в тех местах, где были царапины. Увы, ломота во всём теле не оставляла сомнений, что все холодящие душу воспоминания о произошедшем этой ночью реальны. Несмотря на то, что до начала обеда оставался всего час, в комнате царил угнетающий сумрак, как никогда соответсвующий её меланхоличному настроению. Крупные хлопья влажного снега ветром прибивало к окну, и, приклеившись к стеклу, уже спустя мгновение они становились каплями воды и медленно скатывались вниз, звонко разбиваясь о карниз. Откинувшись обратно на подушку и уставившись задумчивым взглядом в потолок, Турпин вслушивалась в незамысловатый ритм, отбиваемый снегопадом, успокаиваясь и постепенно погружаясь глубже в собственные мысли. Сейчас её прежде всего переполнял стыд, но вовсе не за потакание собственной похоти, а за то, что сорвала на Блейза свою злость, сгоряча наговорив не имеющих ничего общего с действительностью вещей и наградив его теми эпитетами и качествами, за которые чувствовала острую необходимость принести извинения, даже если он не захочет их слушать. Именно этим она и решила незамедлительно заняться, поднимаясь с кровати и намереваясь отправиться на обед, в надежде встретить его в Большом зале и хотя бы попытаться поговорить, разобраться с очередным витком недосказанности и взаимных обид, постоянно встающих во главу угла в их отношениях. С трудом, но выходило не думать, каково ей будет вновь оказаться за стеной показательного равнодушия, умело и естественно выходившего у него ещё неделю назад. С разочарованием заметив, что прежде обтягивающая её водолазка стала свободной, она надела поверх ещё и кардиган, быстро оглядела себя в зеркало, убеждаясь, что теперь ни один из синяков не должен случайно показаться из-под одежды. Только запястье до сих пор оставалось сильно распухшим и болело от любого движения рукой, и сколько бы Лиз не одёргивала рукава, не получалось надёжно скрыть побагровевшую кожу. Даже понимание того, как подозрительно, наверное, выглядели её ужимки со стороны не могло остановить рефлекторно возникающие порывы который раз за минуту поправить воротник или разгладить несуществующие складки на талии. На ватных ногах подходя к Большому залу, двери которого были распахнуты настежь, давая студентам максимальную свободу перемещения во время обеда, она молилась только о том, чтобы застать внутри Забини и, желательно, в одиночестве, ведь меньше всего хотелось делать невольными участниками её объяснений кого-нибудь из слизеринцев, явно наслаждающихся любой возможностью позлорадствовать или добавить к уже распускаемым про них сплетням ещё парочку жарких подробностей. Начинало подташнивать от волнения и слащавого шёпота внутреннего голоса, охотно подстёгивающего приступ внезапного самобичевания, набирающего обороты с каждым следующим шагом вперёд, и за этим страхом она не сразу заметила высокую фигуру, стремительно приближавшуюся ей навстречу. Увидев его, она резко остановилась, не обращая внимание на чертыхание кого-то из учеников за спиной, чудом успевших притормозить и не сбить её с ног. Не заметила Лиз и того, как сумка одного из проходящих мимо с размаху ударила по больной руке, отправив волны ноющей боли вверх, вплоть до плеча, и вниз, до самых кончиков пальцев. Взгляд напряжённо следил за неторопливо подходящим ближе слизеринцем, и в один момент ей показалось, что сейчас он просто пройдёт мимо, демонстративно проигнорировав её существование, сполна отыгравшись за нанесённую обиду. Однако, Блейз остановился напротив неё, когда их разделяло всего несколько шагов, и за маской хладнокровия на его лице слишком явно проступала тревога, мгновенно передавшаяся и ей тоже. Зубы судорожно покусывали нижнюю губу, пока его пристальный, тяжёлый взгляд скользил по ней, особенно долго изучая обтянутую чёрной водолазкой шею и рукава вязаного кардигана, натянутые до самых костяшек на пальцах. - Я надеялся, что ты придёшь. Искал тебя здесь, - сказал он, чуть заметно кивнув в сторону Большого зала, и снова уставился на неё, почему-то мгновенно забывшую не только крутившиеся в мыслях пылкие извинения, но и вообще человеческую речь. Забини вымученно, устало улыбнулся, большим пальцем вдруг мазнул по её нижней губе, снова спасая, таким образом, от собственных зубов. – Скоро насквозь прокусишь. А у меня ещё были планы на… - Блейз, - только и сказала она, одним рывком оказавшись рядом и поспешно обнимая его за талию, прижимаясь крепко, по-настоящему близко, до тупой ноющей боли в израненном теле, но даже не поморщилась, потому что внутри ощущала такую лёгкость и блаженство, словно в этот момент смогла-таки довести до конца начатое ещё ночью дело и, наконец, испытать оргазм вместе с ним. Стало смешно от собственных похабных, странных мыслей, но Турпин лишь еле слышно хмыкнула, зажмурившись от счастья, когда он несколько раз поцеловал её в висок, поглаживая по голове и очень аккуратно придерживая второй ладонью за спину. – Я шла, чтобы извиниться перед тобой… - Извиняю, - ему пришлось бесцеремонно перебить её, лишь бы не позволить снова пуститься в долгие выяснения отношений с пафосными словами, лживыми обещаниями и, скорее всего, со слезами счастья на глазах. Вокруг них сновали ученики, и без того заинтересованно поглядывающие на обнимающуюся в проходе парочку, и не хотелось давать кому-либо возможность подслушать хоть малую часть тех откровений, который должны были навсегда остаться только между ними двумя, намертво увязнувшими в безумии собственных противоречивых чувств. Она сдавлено хихикнула, вспомнив, что именно так же он ответил ей однажды, после случайного столкновения на входе в теплицу; тогда его появление рядом вызывало не трепет и прилив нежности, а только неконтролируемый, животный страх перед человеком во многом сильнее её, казавшимся способным на любую немыслимую жестокость, - и как права была Лиз, умело разглядев истинный облик за показным равнодушием и ехидной усмешкой. С тех пор не прошло и полных двух месяцев, а случившихся событий хватило бы на целую жизнь. - Нам нужно будет поговорить, Лиза, но не здесь и не сейчас. Давай пообедаем, сходим на Нумерологию, а уже после – в библиотеку? – Судя по звучавшей в голосе уверенности, он заранее продумал именно такой план действий, а значит спорить не имело никакого смысла. Она отстранилась от него на полшага и согласно кивнула, хотя предпочла бы поговорить прямо сейчас, во-первых не желая на несколько мучительно долгих часов оттягивать объяснение между ними, а во-вторых предпочитая заниматься чем угодно, лишь бы избежать необходимости ходить на отныне бесполезные для неё уроки. Получив один быстрый, невесомый поцелуй в уголок губ, Турпин покорно поплелась вслед за ним вглубь Большого зала, к своей радости быстро найдя за столом Рейвенкло Падму и Энтони, увлечённо переговаривающихся о чём-то. Изрядно накрутив себя за время пути по Хогвартсу, вместо вполне логичной радости (ведь вопреки всем опасениям, Блейз не просто пошёл на контакт, но и сам искал встречи, намереваясь сгладить ночной конфликт), теперь она чувствовала себя уставшей и опустошённой, растерянно оглядывая привычное убранство и лица однокурсников, но словно не узнавая их. Она успела только занять место на скамье и, действуя на автомате, наспех положить в тарелку первую попавшуюся под руку еду, когда Патил начала говорить про что-то, касающееся дел старост и поэтому благополучно пропущенное мимо ушей, а зря, ведь следом за этим подруга встала из-за стола и ушла вместе с Голдстейном. Она растерянным взглядом провожала единственных людей, с кем могла бы сейчас непринуждённо пообщаться, или, что гораздо предпочтительней в нынешнем состоянии, спокойно помолчать без лишних расспросов и попыток растормошить её. С сидевшим напротив Терри и так не будет проблем, - они почти не разговаривали друг с другом, а вот компания из Сандры, нескольких шестикурсниц, с которыми та сблизилась после начала отношений Менди и Майкла, и присоединившейся к ним Сьюзен Боунс уже с интересом поглядывали в сторону Лиз. Они живо обсуждали что-то, попеременно тыча пальцами в картинки разложенных на столе журналов. «Сьюзен – глупая», - вдруг всплыло в памяти, и она сдавленно хихикнула собственным мыслям, привлекая тем самым ненужное внимание именно со стороны тех девушек, одной из которых ещё десять лет назад умудрилась дать короткую, но крайне точную и ёмкую характеристику. - Лиза, а ты готовишь что-нибудь нарядное для торжественного Рождественского ужина? – С приторной улыбкой спросила Сандра, развернувшись всем корпусом к однокурснице и вперившись в неё испытующим взглядом. За последние несколько дней, с тех пор как Турпин вышла из добровольного заточения в спальне, та уже несколько раз пыталась пообщаться, достаточно ловко задавая невинные с первого взгляда вопросы, способные как бы невзначай выведать необходимую информацию. - У меня есть парадная мантия, - равнодушно ответила Лиз, только пожав плечами в знак того, что не видела смысла ни в более помпезной одежде, ни в продолжении этого разговора. Интересно, много ли будет на грядущем ужине тех, кто припишет особенное значение истинно слизеринскому изумрудному цвету её мантии, купленной ещё в начале лета? - Говорят, можно попробовать с помощью трансфигурации придать мантии более роскошный вид. Или превратить обычную повседневную в парадную, представляешь? Смотри, что мы здесь нашли, - Фоссет подвинула ближе к ней один из журналов, оказавшихся каталогом парадной одежды для волшебников, и указала пальцем в сиреневую мантию, со спины украшенную многослойным кружевом. Турпин только учтиво кивнула, попытавшись сосредоточиться на еде, ощущая себя слишком уставшей, чтобы тратить силы даже на бездумное созерцание красивых картинок, но однокурсница никак не унималась. – Или вот, бордовая, это наш фаворит, всем пришлась по душе. Мы могли бы собраться как-нибудь вместе и попробовать поколдовать, как думаешь? Неужели тебе не захочется произвести в этот вечер особенное впечатление? Она быстро махнула головой и специально откусила от пирога кусок побольше, оправдывая собственное молчание. Значит, Сандра хотела бы узнать, пойдут ли они на ужин вместе с Блейзом, как официальная пара, вот только Лиз и сама не знала об этом. Почти каждый день находились поводы ставить под сомнение возможность продолжать с ним отношения, изначально бывшие всего лишь фальшивкой, и если бы не угроза от Нотта, а теперь и Малфоя, быть может они бы давно уже разошлись? А теперь, когда отсутсвие у неё магии способно вот-вот стать достоянием общественности, наверняка влекущим за собой исключение из школы, строить планы на две недели вперёд казалось слишком глупым. - Вот эта мантия, кажется, идеально бы подошла тебе. Мы с девчонками прямо разом об этом подумали, представляешь? – Никак не хотела успокаиваться Сандра и указала на очередную колдографию, на которой красиво переливалась светло-голубая мантия до пола, единственным и главным украшением которой была ткань, по-видимому имевшая вкрапления каких-то кристаллов, блестевших при ярком дневном свете и лишь тускло мерцающих в сумраке, в чём у неё уже была возможность убедиться. - Как у миссис Забини, - пробормотала Турпин, криво усмехнувшись, не сумев сдержать горького чувства разочарования от нелепого совпадения, так некстати подтолкнувшего к падению в вихрь эмоций, сковывающих тело, связывающих по рукам и ногам. Она ведь всегда здраво мыслила и следовала больше голосу логики, чем порывам сердца, и как умудрилась по уши вляпаться в любовь, за пару недель сломавшую гордость и честь, разрушившую её репутацию, а заодно все надежды на нормальное будущее? Она лишилась друзей, скатилась по учёбе, стала похожа на бледную тень самой себя, пошла на жестокость и спланировала убийство, потеряла магию… Потеряла всё, что имела, но не могла при этом ни на мгновение быть уверена, что взамен этого получила Блейза. - А ты её видела?! Но когда, как? – Воскликнула Сьюзен, округлившимися глазами глядя на Лиз, опешившую от осознания того, что умудрилась ляпнуть, не подумав, давая повод для десятков новых восхитительных сплетен. Теперь дочь судьи не только встречается с сыном одной из числа Пожирателей смерти, но и водит с ней личное знакомство. – А она действительно так красива, как пишут? - Просто видела её в каком-то журнале, - уткнувшись глазами в тарелку, равнодушно бросила Турпин, ощущая как к лицу вдруг начинает подступать румянец, с лихвой выдававший её не самую удачную попытку соврать. - Ты же вроде не читаешь такие журналы, - Сандра хитро прищурилась и облокотилась пышной грудью на поверхность стола, подвигаясь ближе, позволяя почувствовать, что сегодня утром явно переборщила с количеством нанесённых духов. - Иногда читаю, когда никто не видит. Не хочу, чтобы меня считали одной из этих дурочек, собирающих и разносящих любые сплетни, - поспешно возразила она, нервно прикусив нижнюю губу и продолжая делать вид, будто заинтересована только в лежащем перед ней куске пирога, уже превратившемся в неаппетитное месиво от хаотичных движений вилкой, за которыми пыталась скрыть нервозность. Только повисшее вдруг молчание откинуло её на пару секунд назад, позволив снова проговорить про себя сказанное и осознать весь смысл собственных слов. Сглотнув слюну, Лиз начала нерешительно поднимать взгляд вверх, испытывая смесь вины и злорадства от случайно выпаленного оскорбления, но, к счастью, именно в этот момент сидящий напротив Терри прыснул от смеха, прижав ко рту кулак и даже слегка покраснев, видимо действительно до последнего желая удержать приступ неуместного смеха. Пока компания обескураженных всей развернувшейся сценой девушек с презрением и ненавистью смотрела на заливающегося пуще прежнего Бута, принявшего весь удар на себя, она быстро оглянулась по сторонам и нашла Забини. В груди несколько раз ощутимо кольнуло, потому что он уже поднялся и терпеливо, с охотой слушал Трейси, прижавшуюся до неприличия близко и что-то пылко нашёптывающую ему на ухо. Их взгляды встретились, но Блейз вовсе не выглядел смущённым, спокойно дождался пока Дэвис сама отойдёт обратно за стол, прежде чем с лёгкой улыбкой двинулся к Лиз, уже поднявшейся со скамейки и успевшей скрыть свои истинные эмоции под маской задумчивости. Скоро наступит конец? *** Три – два в ничью пользу. Именно с таким счётом сдавленно произнесённого друг другу вопроса «всё нормально?» они подходили к библиотеке, как и предыдущие несколько часов погружённые каждый в свои переживания, гложущие изнутри подобно огромному прожорливому паразиту, беспощадно выгрызающему из внутренностей огромные куски. После того, как он ударил её, находиться вместе было намного проще: тогда их не связывало ничего, кроме общего дела и тщательно подавляемых чувств, признать одно существование которых казалось подобно смерти. А сейчас, открыто признавшись в любви, зависимости, похоти, подпустив к себе ближе, чем кого-либо до этого, каждая секунда напряжённого молчания превращалась в терзающую душу бесконечность. - Сразу разделимся, чтобы быстрее собрать все книги, которые могут пригодиться? – Лиз первая решилась прервать неловкость, возникшую стоило им только переступить порог библиотеки, замерев в нерешительности около того стола, где обычно сидела мадам Пинс, ястребиным взглядом провожая каждого входящего или выходящего ученика. Сейчас же её который раз не оказалось на месте, а внутри огромного помещения стояла мёртвая тишина, не прерываемая даже шорохами обычно снующих между стеллажей крыс. Забини посмотрел на неё растерянно, то ли прослушав только что сказанное, то ли не понимая, о чём идёт речь. – Мы же пришли сюда по мою душу, не так ли? Не было ещё ни одного дня, чтобы ты не предлагал поискать здесь информацию, способную помочь моей проблеме. Он только улыбнулся ей в ответ, не реагируя на раздражённый тон и крайне недовольное выражение лица; протянул руку и нежно погладил её по щеке тыльной стороной ладони, будто заранее знал, что этим простым жестом сможет сбить гонор и быстро успокоить, а она слишком устала бороться против всего и всех, чтобы хотя бы попытаться вступить в схватку ещё и с собственными слабостями, поэтому просто позволила себе растаять от его прикосновения, почти закрыв глаза от удовольствия. - Пока здесь нет мадам Пинс, давай попробуем пройти в Запретную секцию? Не хочется, чтобы наш разговор могли прервать или подслушать, - резонно заметил Забини и, увидев согласный кивок головой, поспешил вглубь библиотеки, таща её за собой и при этом воровато оглядываясь по сторонам. Единственные посетители библиотеки, - парочка мальчишек курса так пятого, - обнаружились только в одном из средних залов, что-то увлечённо записывающие в пергаменты и, кажется, даже не заметившие как кто-то прошёл мимо. Обычно в это время здесь бывало чуть больше учеников, но сегодня удача явно оказалась на их стороне, предоставив отличную возможность без свидетелей вломиться в помещение, отгороженное от основных стеллажей лишь железной решёткой, податливо открывшейся с помощью элементарного заклинания. Они намеренно остановились до того места, где уже приходилось бывать дважды: первый раз, поддавшись необъяснимому порыву, Блейз делился с ней философией своей жизни, убеждая отбросить принципы и попробовать сыграть в его игры, а второй раз чуть не убил её, сходя с ума от ревности и чувства предательства от той, в ком увидел маленькую, но настолько обнадёживающую искру привычного ему азарта. Наверное, стоило набраться смелости и обсудить всё случившееся между ними за первые недели фальшивых отношений, но сейчас меньше всего хотелось возвращаться в прошлые ошибки, тем более когда у них так быстро и легко получалось наделать новых. - Садись сюда, Лиза. Нам пока не нужны книги, - он подтолкнул её к скамейке и тут же сел рядом, развернулся к ней лицом и облокотился локтем одной руки о поверхность стола, отрезая возможность подскочить и убежать, как только разговор примет неожиданный оборот. Она настороженно оглядела принятую им позу, чувствуя как вверх по рукам мурашками поднимается страх, только усилившийся от возникшей на его губах грустной усмешки. – Я уже был здесь утром, вместо первых уроков. И давно ведь мог сходить сам, один, но так же как и ты старался оттянуть этот момент до последнего, не желая расставаться с надеждой найти то, что сможет помочь. - Теперь ты расстался с этой наивной надеждой? – тихо спросила Турпин, выдавив из себя улыбку, стараясь не обращать внимание на лёгкое першение в горле. Только бы не разреветься прямо сейчас… - Я ничего не нашёл. Ни одного упоминания о подобных случаях. Только если у тебя в роду были какие-то проблемные волшебники, можно попытаться поискать в справочниках по фамилии, - она одними губами прошептала «нет», подписывая себе приговор, вопреки желанию открыться ему так и не найдя сил рассказать правду о своей семье. Нет, не зря же родители всю жизнь так настойчиво убеждали молчать, ни при каких условиях не раскрывать настоящую девичью фамилию матери, в роду у которой наверняка можно было найти какие угодно прецеденты, возможно, и с потерей магии. Если только получится попасть в библиотеку в одиночку, непременно необходимо будет решиться пролить хоть немного света на эти тёмные страницы своего происхождения. – Что ж… теперь я точно расстался с последней надеждой, Лиза. - Мне… жаль. Очень жаль, что всё вышло вот так. Но этого ведь и стоило ожидать? Знаешь, всё это началось как дешёвая комедия, и все происходящие с нами события до сих пор идеально соответствуют законам жанра. Нелепость, несуразица, фарс… Странно было бы надеяться на другой исход всего… этого, - она всплеснула руками, усмехнувшись, а в глазах всё равно встали слёзы, превращая окружающий мир в нелепо нагромождённые друг на друга размытые пятна. Не так Лиза представляла себе их прощание, не таким должен был стать их последний разговор. А ведь с самого начала их представления ей нравилось как мантру повторять «быстрее бы это закончилось», но при этом ни разу, ни на одно мгновение у неё не хватило смелости подумать, что будет потом. Всегда проще жить одним моментом, словно спустя секунду ты умрёшь, превратишься лишь в огромный шмат мяса и костей, напрочь лишённый эмоций и переживаний. Не думать о том, что будет завтра, смело бросаться словами ненависти, пылко отвечать на поцелуи любимых и нелюбимых, поддаваться всем низменным желаниям, вспыхивающим в голове подобно внезапному беспощадному пожару. Но нельзя отмотать время вспять, а цена расплаты за эти моменты оказывается неподъёмно высока. И неизменно наступает утро, медленно выползает из-за горизонта алый солнечный диск, разрывая ночную мглу, озаряя всё светом, без прикрас освещающим, показывающим их грехи как они есть. Как бы прекрасна, уютна, спасительна не казалась ночь, день всегда потребует ответить за свои поступки. - Плевать, что было раньше. Просто забудь обо всём, Лиз. Давай раз и навсегда оставим попытки изменить наше прошлое и займёмся лучше будущим, - он взял её лицо в ладони, осторожно поглаживая скулы большими пальцами, вглядываясь в глубину синих глаз, в которых застыло выражение немой мольбы и такого отчаяния, от которого его сердце разрывалось от боли. Озвученное когда-то Нотту желание исполнилось сполна: ему удалось захотеть её настолько сильно, что всё остальное в мире потеряло своё прежнее значение, отошло на задний план, стало лишь скучной рутиной и чередой утомительных обязанностей. И сейчас, видя своё расплывчатое отражение в расширившихся зрачках напротив, он готов был отказаться от своих амбиций, от интриг, от тешащих самолюбие игр, планов на будущее, позволивших бы восстановить репутацию и положение своей семьи в обществе, не задумываясь отречься от всей прежней жизни ради неё. Как же сильно ошибались все его отчимы, собственная мать, Лиза, даже сам Блейз: он никогда не станет таким же, как свой отец, никогда не повторит его судьбу. Ему уготованы свои испытания и роковые ошибки, по тернистому пути которых он уже движется, не отступая ни перед чем, без раздумий и сожалений снося любые преграды, беспощадно уничтожая всех мешающих, не оглядываясь назад и не медля сжигая за собой мосты. Он ведь всегда получает, что хочет? - Ты всегда обвиняла меня в том, что я вру, Лиза. Вот тебе правда: мне очень страшно. Страшно сделать ошибки многим серьёзней, чем мы уже натворили, страшно не справиться, просчитаться. Но я хочу… я правда хочу, чтобы ты была со мной. Сейчас. Всегда. Ты знаешь, какой я человек и знаешь, на что я способен, и я не хочу снова обманывать тебя и давать пустые обещания измениться. Но всё, что я только смогу дать тебе, всё, на что хватит сил я не задумываясь сделаю для тебя одной, - он убрал ладони, быстро облизал губы и нервно улыбнулся, делая столь необходимую маленькую передышку перед тем, как перейти к самой важной части. – Думаю, ты уже представляешь, какая жизнь тебя может ждать вместе со мной. И если полтора месяца назад я заставил тебя ввязаться в эту игру, просто поставив перед фактом, то теперь я даю тебе право самой сделать выбор, хочешь ли ты быть со мной или уйти, пока не поздно. Если ты выберешь последний вариант, я обещаю, что угрозы Малфоя больше не будут… - С тобой. Я останусь с тобой, Блейз, - тотчас перебила его Лиза, не задумываясь, не обращая внимание на ворох сомнений, на миллион разумных и очевидных причин, почему они никогда не смогут быть вместе. Но можно ведь попытаться? Можно обмануться и успеть побыть счастливыми ещё хотя бы несколько часов, пока реальность не растащит их по разные стороны в грядущей войне. И, может быть, можно окончательно растоптать свои принципы и забыть, кем она является, предать ради него даже собственную семью? – Я даже представить себе не могу, как бы я смогла уйти. Представить не могу, как бы я смогла жить дальше, если всё это закончится. - И не нужно себе этого представлять, Лиза. Ничего не закончится, ясно? Пока ты рядом, я точно знаю, что смогу справиться с чем угодно, - он склонился ближе, прислонился своим лбом вплотную к её, и пока ладонь настойчиво двигалась вверх по шее, к затылку, зарываясь в шелковистые волосы, не позволяя пошевелиться, тихий шёпот сводил с ума, опаляя губы не столько вылетевшим из его рта горячим дыханием, сколько обжигающим смыслом сказанных слов. Они сидели так: глаза в глаза, разделяя на двоих один воздух, одну надежду и любовь; уже не дети, но ещё не взрослые, лишь заблудшие души, зашедшие слишком далеко в бесчеловечных играх, поддавшиеся искушению и не сумевшие устоять перед своими желаниями. – Ты должна быть со мной, что бы ни случилось. Должна слушать, что я говорю и делать всё, что попрошу тебя сделать, насколько бы странным или неправильным это не казалось. И самое главное… ты должна мне верить, Лиза. Я знаю, что своими поступками не заслужил доверия, но сейчас без этого нам просто не выжить. И если ты не сможешь мне доверять, я не смогу вытянуть нас из этой ямы, понимаешь? - Я хочу тебе верить, - выдохнула она прямо в его губы за секунду до того, как почувствовала их долгожданное прикосновение к своим, лёгкое и невесомое, еле ощутимое. Это казалось неправильным, странным, волнительным, - быть любовниками и целоваться при этом настолько целомудренно и невинно, словно впервые в жизни, нерешительно прижиматься чуть ближе и тут же отступать, боясь перейти допустимую границу. Сердце бешено колотилось, билось о грудную клетку с почти слышимыми глухими звуками, не справляясь с ощущением восторга и одновременно необъяснимого страха от всего происходящего между ними. - Что же ты делаешь со мной, - сдавленно прошептала она. - Я делаю? – Забини рассмеялся и нехотя отстранился, не отрываясь глядя на её губы, притягательно набухшие и до сих пор призывно приоткрытые. Пока одна его ладонь продолжала поглаживать её шею, вторую оказалось достаточно лишь слегка вытянуть вперёд, чтобы заметить предательскую дрожь. Она несколько секунд смотрела на него ничего не понимающим взглядом, а потом, догадавшись о чём идёт речь, смущённо улыбнулась и потупила взор. – Вот тебе и безжалостные убийцы, хладнокровно обманывающие всех и играющие на чужих чувствах. Сидим, спрятавшись от всего мира в дальнем углу, трясемся и краснеем от поцелуев. Я себя так не вёл даже в том возрасте, когда это показалось бы нормальным. Лиза ненадолго замешкалась, а потом дёрнулась вперёд, опустила голову ему на грудь, медленно и нерешительно обнимая руками. От его одежды еле уловимо пахло знакомым уже терпким, пряным ароматом одеколона, на губах до сих пор ощущался горький привкус выпитого им за обедом чёрного кофе, а от тела шло не раз уже успокаивавшее её тепло, и всё это было настолько родным, дающим чувство уюта и безопасности, что хотелось сидеть вот так, рядом с ним, целую вечность, нежиться в крепких объятиях, не веря собственному счастью. - Ночью, перед тем как уйти из комнаты, ты сказала, что тебе всё до последнего нравилось. А что было… потом? – запнувшись, всё же спросил Блейз, пользуясь столь удачным стечением обстоятельств, когда им явно не хотелось ругаться друг с другом, а ещё в поле его зрения находилась лишь тёмно-русая макушка, а в её, наверняка, только кусок белой рубашки да вязаный школьный жилет. Потому что задавая подобные вопросы и ожидая получить на них честный ответ, слишком страшным казалось иметь возможность увидеть выражение лица собеседника. – Я просто кое-что вспомнил и хотел бы, знаешь… максимально восстановить события и разобраться в том, как и почему это случилось. - Потом ты меня укусил, - спустя минуту нерешительно произнесла она, поморщившись от неприятных воспоминаний. И, стоило только вспомнить про последнюю ночь, как трепет от его прикосновений резко сменился на жжение в мелких царапинах и ноющую боль в покрытом синяками теле. – Я правда не до конца понимала, что происходило с тобой. И всё, что было до укуса, я старалась просто… не замечать. И у меня вышло, - Турпин криво усмехнулась. - Почему ты не попыталась меня остановить? – тяжело вздохнув, спросил он, чувствуя себя отвратительно от темы, которую снова приходилось обсуждать. Но насколько бы сильно ему не хотелось просто зарыть голову в песок и сделать вид, будто этой ночью между ними ничего не произошло, постоянно всплывающие перед глазами отрывки каких-то слов, образов, движений начинали сводить с ума, требуя немедленно разобраться во всём, узнать подробности, позволившие бы раз и навсегда понять, спустя время принять, а потом благополучно забыть случившееся. – Или ты… пыталась? - Я говорила тебе, но ты, кажется, не слышал. А когда поняла, что происходит что-то не то, я просто… я испугалась. Испугалась и поэтому не стала ничего делать. Хотя, наверное, стоило? – даже задрав голову вверх, ей не удалось толком увидеть выражение его лица, лишь мазнув взглядом по подбородку. Она чувствовала, как высоко поднимается его грудь от тяжёлого, глубокого дыхания, и снова испытывала давящее чувство стыда и вины за всё случившееся. Если бы ей хватило ума не снимать с них одежду, не поощрять его пылкие поцелуи и развратные прикосновения, ничего бы не было. Или, если бы ей хватило смелости открыто признаться в своих желаниях до того, как они оказались охвачены лихорадочным бредом после зелья, всё было бы совсем иначе, и ни одному из них не приходилось бы теперь упорно отводить глаза и напряжённо молчать, не зная какими ещё словами можно просить прощения за причинённую боль. И тут Лиза снова вспомнила, как нервно смеялась, пока он умолял рассказать её правду, как несколькими часами позже сидела на полу в ванной, обхватив себя руками и рыдала, впиваясь зубами в собственную коленку, заглушая рвущийся из груди протяжный, отчаянный вой. Вспомнила, как сутки назад прижимала его к себе в заброшенном туалете, а потом отталкивала, испытывая на прочность, заставляя страдать вместе с ней, но так же, как и в случае с Ноттом, придуманное ей наказание вернулось бумерангом, сбив с ног увеличенной во сто крат болью. И брошенные ему ночью в приступе злости слова до сих пор крутились на языке, отдаваясь во рту противной кислинкой. - Блейз, мне очень стыдно за всё, что я наговорила тебе. На самом деле я совсем не думаю так, правда, но я была очень расстроена и зла на тебя из-за той фразы. Если тебе кажется, что остаться одной было бы лучше для меня, то ты заблуждаешься. Я ни перед кем теперь не могу открыть свои проблемы, кроме тебя, а оставаясь в одиночестве я всё думаю, и думаю и… мне иногда кажется, что ещё немного, и я с ума сойду. Каждый раз, когда кто-то из однокурсников заводит разговор про использовании магии, у меня всё внутри переворачивается и я думаю: не могли ли они узнать, догадаться о моей проблеме? А вдруг все уже знают? Вдруг я сейчас зайду в учебный кабинет, в гостиную, в Большой зал, а на меня начнут показывать пальцем все присутствующие там? И в этом напряжении я живу постоянно, всю последнюю неделю. Просто жду, когда допущу ошибку и выдам себя, а потом окажусь за воротами школы или и вовсе за пределами магического мира. А я про магглов ничего не знаю, представляешь? – она отстранилась и всплеснула руками, только слегка поморщившись от боли в повреждённом запястье, о котором который раз за день умудрилась забыть. – Мне кажется, я и день среди них не протяну. Я, честно говоря, всегда относилась к их миру с некоторым презрением, даже не пытаясь вникнуть в то, как там всё устроено. - Лиза, тебе не нужно будет выживать в маггловском мире. Просто поверь мне на слово, - уверенно сказал Блейз, отправляя ей снисходительную улыбку. – Что касается твоих слов… давай просто забудем об этом? Мы оба узнали друг друга достаточно хорошо, чтобы всегда бить по самым уязвимым местам, и именно поэтому пора бы научиться хоть как-то уходить от конфликтов. Сейчас как никогда необходимо держаться друг друга, Лиза. Я отпустил тебя одну ночью, потому что был обижен, а потом до утра места себе не находил, проклиная себя за это. За завтраком пришлось поймать Патил, чтобы узнать, добралась ли ты вообще до спальни. Но, Мерлин, если бы нет? Что бы я делал, Лиза? Мы учимся на разных факультетах, от твоей до моей гостиной даже идти с полчаса, твои однокурсники не то, чтобы горят желанием обсуждать со мной что-то, а ты будто назло постоянно сбегаешь от меня и прячешься, вынуждая волосы на себе рвать от безысходности… - Я просто заснула под утро, а когда проснулась уже подходило время обеда, я и не собиралась… - Я знаю, Лиза, знаю. Патил сказала, что ты спишь, - он поспешно перебил её, не позволив очередным ловким приёмом увести тему разговора в более удобное и безопасное для неё направление. – Но это вовсе не означало, что ты добралась до спальни без происшествий и что с тобой всё нормально. А я ведь действительно переживал, понимаешь? Когда сначала не увидел тебя в Большом зале во время обеда, я был полон решимости пойти и вломиться внутрь башни Рейвенкло, чтобы лично достать тебя оттуда и поговорить, благо я вполне в состоянии отгадать загадку и даже знаю, как снять чары с женской спальни. И если ты не хочешь, чтобы рано или поздно я всё же сделал это, пожалуйста, никогда больше не прячься от меня. - Я тебя поняла, - послушно отозвалась Турпин, еле сдерживая очередную довольную улыбку, потому что весь вид парня настолько неприкрыто демонстрировал спектр охвативших его эмоций: волнения, тревоги, смущения. Недавно сама мысль о том, что он способен так переживать из-за неё, показалась бы нелепой фантазией, а сейчас у него хватало решимости напрямую говорить об этом. - Ох, Лиза, я просто уверен, что при первой же следующей ссоре я и опомниться не успею, как ты снова убежишь от меня, не дав и шанса что-то исправить, - ухмыльнулся он, качая головой, вспоминая сколько раз ему с досадой приходилось видеть скрывающийся за ближайшим углом тонкий силуэт, и как часто не вовремя проснувшаяся гордость приказывала стоять на месте, позволяя ей уйти. – Пообещай мне, что впредь я всегда смогу тебя найти, чтобы иметь возможность объясниться. - Обещаю, Блейз, - нехотя произнесла она, сдавшись под напором его испытующего, выжидающего взгляда, не оставляющего ни малейшей надежды уйти от ответа. – Ты всегда сможешь найти меня. Если сам этого захочешь. - А после всего, что было между нами, у тебя есть повод сомневаться в том, что захочу? – Блейз склонил голову на бок и хитро улыбнулся, когда она пробормотала сдавленное «нет», смущённо опустила взгляд к себе на колени и начала разглаживать несуществующие складки на своих брюках. В этот момент у него не оставалось сомнений, что этой упрямице ещё не один десяток раз придётся повторить все уже сказанные раньше обещания, прежде чем они наконец будут приняты за правду. А, с другой стороны, если бы ему не приходилось так часто, много и нагло врать ей о самых важных вещах, не появилась бы необходимость потом доказывать искренность своих чувств. – Не забывай обо всём, о чём мы только что говорили. Я не откажусь от своих обещаний, Лиза. Не отказывайся и ты. А теперь мне нужно кое-что сделать… Он специально чуть отодвинулся от неё, потому что слишком велик был соблазн потратить следующие полчаса не на дела, а на попытки так крепко сжать в объятиях маленькое, податливое, тёплое тело, покрыть пухлые губы и тонкую длинную шею таким количеством поцелуев, чтобы могло хватить на всю будущую жизнь. Но вместо этого в сопровождении её взгляда, полного любопытства, достал из своей сумки несколько предметов и наспех сложенные листы пергамента и положил всё это на стол. Листы при ближайшем рассмотрении оказались вырванными из книги страницами с описанием заклинаний и картинками, изображавшими правильные движения волшебной палочкой в процессе волшебства. Он быстро пробежался глазами по тексту и подвинул к себе небольшой круглый медальон на витиеватой длинной цепочке, верхняя часть которого была украшена гравировкой в виде маленькой звезды, в центре которой красовался тёмно-синий кристалл. Ловко подцепив ногтем спрятавшуюся сбоку защёлку, откинул крышку медальона, открыв вид на пустые полости, выглядевшие слишком объёмными для фотографий, обычно скрывающихся в такого рода украшениях. - В нём ведь хранят зелья? У моей матери есть похожий, - вставила Лиза, даже не пытаясь скрыть своего любопытства, с интересом изучая каждую деталь и завороженно глядя на его аккуратные, точные движения. У её матери действительно был похожий золотой медальон, внутри которого ей как-то довелось заметить мельчайший флакон, в котором поместилось бы от силы десять капель жидкости. Тогда, много лет назад, на вопрос о его предназначении так и не довелось получить хоть сколько-либо сносный ответ от родителей, но с возрастом, основываясь на случайно подслушанные фразы и обрывки разговоров, у неё почти не оставалось сомнений, что внутри находилось зелье, предотвращающее беременность. - Обычно яд. Или дурман. Вообще на нём стоят чары незримого расширения, так что при желании и весь сборник Истории Магии получилось бы уместить, - Забини внимательно вглядывался в методику заклинания, словно по инерции проговорив всё это равнодушным голосом, хотя успел отметить про себя, что обладание такими украшениями говорит или о значительном финансовом достатке, очень удивительным для семьи работника Министерства, или о наличии у миссис Турпин именитой и богатой родни, что объяснило бы и странные традиции в выборе имён, о которых ему уже довелось услышать. Его взгляд быстро метнулся к её лицу, заинтересованному и в то же время задумчивому, на губах сама собой появилась улыбка. Когда она смотрела на него вот так внимательно, лишь с еле уловимым в доли секунды обожанием, начинало казаться, что весь мир уже упал к ногам и не осталось ни одной невыполнимой задачи, ни одной безвыходной ситуации. Все странные, нелогичные прежние поступки вдруг обретали смысл, все замысловатые импульсивные игры становились продуманными и последовательными, терзающие сомнениями эмоции, неправильные чувства – настоящими и единственно верными. Даже те шрамы на руках, ошибки его тяжёлого детства, перестали быть постоянным гнетущим напоминанием о собственном безумии с тех самых пор, как однажды её пальцы нежно гладили их, ласкали как что-то прекрасное. Он вернулся к начатому делу и подвинул вплотную к медальону золотые карманные часы с небольшой цепочкой и висящим рядом миниатюрным ключиком. Но вместо того, чтобы воспользоваться им, просто прижал большой палец к замочку и удерживал, пока крышка сама не распахнулась, приведя в движение часовой механизм, сопровождающий движение стрелок лёгким потрескиванием. Явно довольный увиденным, Блейз убрал руку, оставив на переливающемся металле кровавый след. - Занятная вещица. Можно открыть их ключом и использовать как обычные часы, если хочется продемонстрировать всем вокруг, что ты напыщенный сноб. Но кровью любого из рода Забини открывается совсем другой циферблат, предназначенный совсем не для проверки времени. Потому что вот это, - он сделал несколько круговых движений палочкой и толстая часовая стрелка отделилась от других, поднявшись в воздух над столом и замерев на уровне их лиц, - это портал. И судя по тому, как бодро идут часы, за многие годы он не растерял своей силы. - Портал? – искренне удивилась Турпин, округлившимися глазами смотря то на стрелку, еле заметную на фоне уставленных пёстрыми корешками книг стеллажей, то на самодовольное и полное предвкушения лицо парня, улыбающегося искренне как никогда. – Ты ведь знаешь, что их незаконно создавать без разрешения Отдела по… - Конечно же знаю, Лиза. Преступники обычно знакомы с законами чуть лучше, чем добропорядочные граждане, - с его губ сорвался довольный смешок, а взгляд ещё раз пробежался по сосредоточенной, вытянувшейся в струну фигуре девушки, наверняка даже не догадывающейся, зачем всё это нужно. И сам он не спешил раскрывать суть своего плана, делая всё постепенно, отвлекая на разговоры и неважные мелочи, давая тем самым себе драгоценное время подготовиться к необходимости озвучить задуманное, а заодно и противостоять жёсткому отпору с её стороны, в котором почему-то не приходилось сомневаться. – Этот портал был создан в Министерстве ещё для отца, поэтому и хранился до сих пор в его же часах. Их обязаны были конфисковать вместе со многими другими вещами, но мать успела спрятать всё, что только смогла, прежде чем дом перевернули вверх дном. Потом, на допросе, она соврала, что он наверняка готовился к возможному побегу в случае срыва своих планов, поэтому спрятал куда-то все артефакты, что могли бы для этого пригодиться. Отцу при любом раскладе грозил смертный приговор, а мы и так потеряли слишком много по его вине. - А как удалось обойти сыворотку правды, применяемую на допросах? – Её охватил неподдельный интерес от этой темы, и пока Блейз так охотно и спокойно рассказывал компрометирующие его семью подробности, хотелось вникать в каждый нюанс, перестраивая в своей голове информацию, известную от отца. С детства слушая его рассказы, ей не приходило в голову сомневаться в идеально и сбалансированно выстроенной системе, позволявшей без труда находить и наказывать преступников, поэтому сейчас, общаясь с людьми не раз переступавшими закон и избежавшими отвественности за это, и, более того, внезапно оказавшись одной из таких людей, Лиза стремилась узнать как можно больше хитрых и ловких приёмов, с помощью которых получалось найти огромные бреши в крепкой с первого взгляда стене правосудия. Наверное, как любимой и обожаемой дочери судьи ей должно бы быть ужасно стыдно не только за собственные аморальные поступки, но и за такие мысли, но, почему-то, совсем не было. Единственное, что терзало её в глубине души, так это страх перед разочарованием со стороны родителей, наверняка последовавшим бы вслед за раскрытием всего содеянного ей за последние недели. - Говорят, действие сыворотки правды можно обойти. Не знаю, насколько это правдиво, но беременную женщину в любом случае никто под ней не допрашивал, - он равнодушно пожал плечами, долго игнорируя немой вопрос в её глазах, делая вид крайней увлечённости порталом, под действием следующего заклинания медленно опускавшимся внутрь медальона. - Но ты ведь единственный реб… - Да, единственный рождённый, - несмотря на ровный, прохладно-отчуждённый тон его голоса, ей тут же стало не по себе от осознания того, что очередной раз случайно умудрилась влезть в личные дела чужой семьи. И ведь из десятков роящихся в голове вопросов снова и снова получалось озвучить именно вскользь задевающие самые тяжёлые и болезненные моменты прошлого, беспардонно расковыривая давно зажившие раны до свежей крови. Несмотря на это, Забини не считал нужным осадить её, хотя имел полное право поступить именно так, но лишь продолжал терпеливо рассказывать всю правду, открываясь намного сильнее, чем она когда-либо могла представить или чем могла бы довериться ему сама. Пока он внимательно оглядывал проделанную над порталом работу, крутя медальон в пальцах и проверяя, прочно ли тот закреплён внутри, Турпин кусала губу и смотрела на него, не мигая, не отрываясь, будто впервые в жизни смогла увидеть по-настоящему, сбросив застилающую глаза плотную пелену собственных предрассудков. Теперь перед ней раскрылся полный смысл не раз сказанной им фразы: «Мы потеряли слишком много», подразумевающей вовсе не деньги и не репутацию среди высшего света. Один необдуманный шаг навстречу своим амбициям сломал жизни целой семьи, и у Блейза были все основания ненавидеть и осуждать своего отца, в то время как ей всего несколько часов назад хватило наглости утверждать, что он будет намного хуже, и за эти слова хотелось вырвать себе язык. - Готово. – Словно не замечая её смущения и смятения, он спокойно закрыл медальон, сжал в ладони и тут же развернулся к ней лицом, выждав с минуту, прежде чем нашёл силы снова заговорить: - Ты возьмёшь это себе и будешь носить с собой постоянно, не снимая и не оставляя нигде ни на секунду. Как только появится угроза раскрытия твоих проблем с магией или, вдруг, чего-то ещё более опасного, сразу открывай медальон и касайся стрелки. Скорее всего, этот портал сработает в любом помещении замка, так как у сотрудников Министерства высокого ранга есть привелегии на свободное перемещение по Хогвартсу, но если будет возможность, лучше уйти как можно дальше к выходу или же использовать кабинет директора. Портал перенесёт тебя к деревянному забору с потрескавшейся краской, калитка которого сплошь покрыта плющом, среди которого найдёшь ржавую задвижку и откроешь её, так спадут защитные чары и ты окажешься внутри. Не пугайся, если тут же появится домой эльф, просто скажешь, что от меня и попросишь проводить тебя к хозяйке дома. Запомнила? - Какого дома? – только и смогла выдавить из себя ошарашенная всем происходящим Лиза, со смесью страха и недоверия поглядывая на медальон, который он протягивал ей на вытянутой ладони. - Конечно же моего дома, Лиза. Поживёшь там, пока я не приеду на зимние каникулы и мы не решим, что делать дальше. Или же пока мне тоже не придётся сбежать из Хогвартса, - несмотря на уверенный тон, усмешка у него вышла натянутая и совсем не внушающая оптимизма, и ещё раз переведя взгляд от сбивающих с толку своим теплом тёмных глаз к медальону, до сих пор лежащему на ладони, ей удалось заметить, как его руки мелко дрожат. – Бери его. - Но… я не могу, Блейз. Сбежать из Хогвартса сама по себе дурная идея, но прийти к тебе домой… а что скажет твоя мать? - Уверяю, тебе она ничего не скажет, - отмахнулся Забини и, громко вздохнув, попытался почти насильно всучить ей в руки украшение, начинавшее раскаляться и обжигать кожу, чувствуя прикосновение человека, которому оно не принадлежало. Вот только сказать об этом он не мог, ведь тогда пришлось бы объяснять не только связь медальона с уже надетым на её пальце кольцом, но и наверняка упомянуть про его истинное значение, тем самым перечеркнув все длительные и утомительные попытки добиться доверия и расположения, наконец начинавшие приносить успехи. У него только получилось наладить их отношения, невозможно оступиться и снова потерять её, не сейчас, не в тот момент, когда за час разлуки хочется орать от отчаяния. – Мерлин, просто возьми его, Лиза. Считай, что это подарок. В конце концов, мы уже достаточно долго встречаемся и мне пора бы проявить свои аристократические замашки. - Вообще-то мы не встречаемся на самом деле, - пробормотала Турпин, но всё же нерешительно забрала у него медальон и какое-то время просто разглядывала переливающийся золотистый металл и мерцание камня под ярким искусственным светом библиотеки. - Ты так считаешь? – вдруг рассмеялся Блейз, не без удовольствия наблюдая, как она надевает на себя медальон и прячет под ворот водолазки. Судя по тому, как быстро удалось убедить её в необходимости такого кардинального решения возникшей проблемы, Лиза, не показывая своих истинных чувств и переживаний, уже находилась на самом краю бездны, подсознательно смирившись с безысходностью своего положения и готовясь не задумываясь спрыгнуть вниз, стоило возникнуть лишь ещё одной малейшей неприятности. И самое обидное для него заключалось в том, что судя по её затравленному, а потом неожиданно воспрянувшему взгляду, ей ведь действительно казалось возможным остаться тет-а-тет со всеми этими неприятностями. Как будто он мог просто уйти… - По-моему, мы изначально договаривались, что я буду только изображать твою девушку. Так что этот подарок выглядит неуместно в наших с тобой взаимоотношениях, Блейз. - Мои планы поменялись, а я забыл тебя предупредить! - С наигранным беспокойством воскликнул он, картинно всплеснув руками, и тут же снова приблизился к ней вплотную, почти коснувшись кончиком носа её переносицы, многообещающе улыбаясь и хитро прищурив глаза. – Ох, знаешь, возможно это очень поспешное решение и я тороплю события, но… Может быть ты, Лиза, согласишься встречаться со мной? - Я совсем не это имела в виду. То есть, я просто говорила о том, что этот подарок… Ну, что твоя фраза про подарок, это действительно… Мерлин, Блейз, перестань надо мной смеяться! – Простонала она, пытаясь избежать его насмешливого взгляда, а это было не так-то просто сделать, когда их лица разделяло расстояние настолько маленькое, что отчётливо слышен каждый быстрый, поверхностный вдох. Щёки пылали от смущения, наверняка уже окрасившись в ярко-алый цвет, всегда слишком ярким пятном выделявшийся на светлой коже, чтобы надеяться скрыть от него своё состояние. И кто только тянул её за язык? – Я не уверена, что смогу решиться воспользоваться этим порталом, понимаешь? Я не могу… Ты знаешь, кто мой отец, и мне нечего делать в вашем доме, Блейз. Я уверена, что твоя мать не будет в восторге, когда узнает о том, что ты придумал. И дело вовсе не в том, что она может мне сказать, просто это всё… неправильно. - Моя мать тоже в курсе, кто твой отец, Лиза. И наверняка по большей части догадывается о моих планах, ведь все увиденные тобой только что предметы она сама передала мне в том свёртке, ради которого мы встречались в Кабаньей голове, - укоризненно заметил Забини, нехотя отодвинувшись обратно, который раз за последние минуты их общения почувствовав лёгкий, почти не ощутимый укол обиды, тонкой иглой пронзившей сердце. У него оставалось слишком много надежд на её ответную честность и открытость, но вот ей снова искусно удалось ускользнуть от ответа на очень важный вопрос, а ему впервые в жизни не хватало храбрости устоять перед лживым очарованием таких прелестных, притворно-невинных синих глаз. – У нас нет другого выхода. Хочешь, чтобы о твоих проблемах узнали все? Посмотри, с каким удовольствием вся школа обсуждает наши отношения, бросаясь на каждую новую сплетню как стая голодных собак на заветную кость. Если все узнают, они же просто разорвут тебя на части, Лиза. А я этого не хочу, понимаешь? Я всю сознательную жизнь прожил под гнётом мнения толпы, и я знаю, каково это: слышать усмешки за спиной, видеть постоянное презрение и ненависть со стороны людей, которые не знают о тебе ровным счётом ничего, но берутся судить и осуждать. Я не хочу такого для тебя, Лиза. И не знаю, как иначе смогу защитить от того, во что сам же тебя впутал. Если причина твоего сопротивления только в моей матери, то зря: если бы ты ей не понравилась, она бы уже дала об этом знать, я знаю это из личного опыта. Если ты согласишься, я напишу ей и коротко изложу создавшуюся ситуацию, чтобы она была готова к твоему возможному появлению. Но даже если тебе придётся воспользоваться порталом раньше, чем я успею её предупредить, поверь мне, никто не выгонит тебя из нашего дома. Из моего дома, в конце концов. Вряд ли ты найдёшь ещё хоть одно место с таким количеством хранимых внутри секретов, чем поместье Забини, так что там ты будешь в безопасности. Поверь мне, Лиза, просто доверься хотя бы сейчас, пока я не придумаю что-нибудь ещё. - А как же ты, Блейз? Если что-нибудь случится, ты останешься здесь один, без возможности вернуться домой, ведь портал будет у меня? – по щеке пробежала одинокая слезинка, быстро достигшая подбородка, сорвавшаяся вниз и маленьким мокрым пятнышком оставшаяся лежать на исцарапанной деревянной поверхности скамейки. Его слова словно являлись произнесённым вслух отражением её собственных мыслей, очередной раз подтверждавшими простую мысль: ей никогда не вынести поток ненависти и насмешек, непременно последующий за открытием правды о потере магии. Они оба знали это слишком хорошо, вот только у него хватало сил сказать об этом открыто. - На втором этаже, в статуе горбатой ведьмы есть тайный ход из Хогвартса, ведущий прямиком в один из магазинов Хогсмида. У меня есть волшебная палочка, я всегда смогу воспользоваться им, а потом через несколько промежуточных точек трансгрессировать к своему дому, если вдруг понадобится. Всё будет хорошо, я обещаю тебе, Лиза, - его большой палец ловко перехватил следующую скатывающуюся вниз каплю, а спустя мгновение тёплые губы уже прижимались к влажной коже. – Помнишь, о чём я попросил тебя? Просто будь со мной. А я разберусь со всем остальным. *** - Я уже подумала, что ты не придёшь, - наигранно грустно вздохнув, заметила Трейси, стоило тёмной фигуре прошмыгнуть внутрь кабинета. Она сидела на столе преподавателя и дрыгала длинными ногами, ухватившись ладонями за самый край столешницы, будто боялась вот-вот свалиться вниз. Блейз обернулся, послал ей быструю улыбку и вернулся к своим делам, постепенно накладывая на дверь чары: сначала запирающие, потом заглушающие, отгоняющие непрошенных гостей, извещающие о попытке взлома снаружи… Наверное, в связи с последними творящимися в школе происшествиями, ей стоило бы откинуть в сторону привычную беспечность и хоть раз за все эти годы послушать, что именно он бормочет себе под нос, рассекая воздух волшебной палочкой. - Уверен, что ты так не подумала, Трейс, - со смешком самоуверенно отозвался он, послав ей ещё одну улыбку через плечо и наложил последнее заклинание. На самом деле ему действительно пришлось опоздать на назначенную ещё за обедом встречу, но он просто не мог уйти с ужина раньше, чем убедился, что Лиза послушала все его наставления и отправилась в гостиную Рейвенкло в компании с Патил и Голдстейном, и всё равно до сих пор испытывал волнение, оставив её одну. – Начнём с зелья? Она изобразила недовольную гримасу и, обречённо вздохнув, выудила из внутреннего кармана мантии маленький флакон из коричневого стекла с пробковой заглушкой. Но стоило ему подойти к ней вплотную и потянуться за флаконом, как Дэвис вскинула руку с ним вверх, хитро улыбнувшись в ответ на удивление, появившееся на смуглом лице парня. - Сначала ответь-ка мне на пару вопросов, Блейз… - Сначала не глупи, Трейси, - он вытянул руку вверх и спокойно забрал у неё флакон, тут же убрал его к себе в карман брюк и тоже уселся на ближайший стол, оказавшись прямо напротив нагло ухмыляющейся однокурсницы. В отличие от него, она явно находилась в отличном расположении духа, обусловленном в первую очередь наконец представившейся возможностью устроить ему допрос с пристрастием, своей очереди на который пришлось ждать больше трёх лет, так что не оставалось ни малейшего сомнения, что в этот раз от неё не получится так просто и быстро отвязаться парой обычных пространственных фраз и скомканных объяснений. – Я хорошо помню условия твоей помощи: ты достаёшь необходимое, взамен получаешь деньги и интересующую тебя информацию. Я ведь сам это всё придумал, - укоризненно напомнил он. - Вдруг ты решил, что для тебя будут какие-то особенные условия или привилегии, раз уж ты у нас начальник, - Трейси весело хихикнула, как и всегда, когда приходилось затрагивать столь любимую ей тему сложившейся между ними иерархии, которую находила очень забавной, не уставая отпускать об этом шуточки при каждом удобном случае. Они оба знали, что несмотря на показную холодность, надменность и отчуждённость Забини во время их делового общения, он зависел от неё, а потому многое спускал с рук, прогибаясь и подстраиваясь насколько это было возможно. – Почему ты попросил меня его достать, Блейз? Если ты говорил правду и все эти зелья – дело рук твоего дяди, не проще было бы связаться с ним в обход меня? Это обошлось бы тебе дешевле и не пришлось бы ничего мне рассказывать. - Я же уже говорил, у нас с дядей не самые хорошие отношения. Побоялся, что вместо лекарства он подсунет мне яд, - ему показалось это вполне достаточным объяснением своего поступка, однако Трейси продолжала сверлить его взглядом с издевательской ухмылкой на губах, всем своим видом демонстрируя, что не верит ни одному слову и не собирается давать спуску, не вызнав всё до мелочей. – Серьёзно, Трейс, мы с ним вообще не общаемся. - Вообще не общаетесь? Тогда тебе наверное очень трудно пришлось те полтора летних месяца до Хогвартса, что провёл у него в гостях? - поинтересовалась она, с нескрываемым удовольствием наблюдая за его попытками скрыть разочарование и растерянность за быстрой усмешкой. Наверное, можно было посчитать за комплимент, как открыто он порой демонстрировал при ней свои настоящие эмоции, ведь им обоим обычно не составляло труда нацепить на лицо маску полной непроницаемости и равнодушия к любым словам или действиям окружающих. Ещё бы, ведь именно им выпала доля стать объектами вечных нападок и подколок со стороны других слизеринцев, хотя слабые насмешки над Забини, сошедшие на нет уже через пару лет обучения, и рядом не стояли с тем адом, через который пришлось пройти ей, нищей и безродной грязнокровке, волей распределяющей шляпы отправленной в компанию глубоко ненавидящих и презирающих её людей. - Мне бы стоило догадаться, что Дафна разболтает об этом всем, - согласился Блейз, задумчиво потерев подбородок. Именно с его летнего отъезда в Щвейцарию в их обоюдно равнодушных отношениях с Гринграсс вдруг начался разлад, и прежне хладнокровная и отчуждённая от всех его проблем Дафна, отлично отыгрывающая роль лишь симпатичного дополнения к нему, вдруг как с цепи сорвалась, превратившись в истеричную мегеру, закидывающую претензиями и придирками каждый шаг в сторону, брошенный невзначай на любую другую девушку взгляд и, тем более, каждую сказанную не ей фразу, даже если та касалась обычных школьных дел. Начав одолевать его письмами ещё у дяди, она не остановилась в своём угнетающем контроле и внутри Хогвартса, пока однажды не обнаружила записку с просьбой встречи от Турпин, неведомым образом завалившуюся между страницами учебника. И хоть тогда Забини удалось с непроницаемым спокойствием убедить её, что этот клочок бумаги не имеет к нему никакого отношения, спустя почти две недели непрекращающихся ссор они всё же расстались. На самом деле его такой исход только обрадовал, так как появилась возможность недолго отдохнуть от утомительной подружки, а уже потом, после встречи с Лизой в дверях теплицы, в голову пришла и великолепная мысль немного поразвлечься, заодно напомнив Дафне, что она вовсе не являлась незаменимой, несмотря на достаточно серьёзные намерения связать своё будущее именно с ней. На фоне вечно недовольной и сочащейся ядом Паркинсон, откровенно уродливой Буллстроуд или любых других подходящих по статусу и происхождению кандидатур, Гринграсс казалась не таким уж плохим вариантом, хотя бы не требуя от него проявления эмоций и чувств, несуществующих не только по отношению к ней, но и к остальным девушкам. Тогда он и представить себе не мог, чем обернётся наспех придуманная игра, навсегда изменившая не только жизнь, но и его самого. - Я всё ещё жду ответа, Блейз. Ты попросил достаточно редкое заживляющее зелье, вряд ли ты собрался лечить им обожженный о котёл пальчик или синяк от случайно задетой дверной ручки. - Именно поэтому я и обратился к тебе. Не хотел, чтобы об этом узнала мать, а дядя мог сообщить, напиши я ему лично с подобной просьбой. Ей не к чему лишние поводы для беспокойства. – Нехотя пояснил Блейз, надеясь, что Дэвис не станет наглеть окончательно и требовать пояснений, для чего именно ему понадобилось зелье, а следовательно, у неё будет меньше возможностей догадаться, что предназначалось оно вовсе не для него. – У тебя есть какие-нибудь новости для меня? - Нет, ничего особенного. Разве что один из семикурсников, кажется, по уши в дерьме, но предпочитает делать вид, что держит всё под контролем, - на её губах играла широкая улыбка, а взгляд неотрывно следил за его лицом, надеясь разглядеть ещё хоть какие-то проявления эмоций, но ответом на её сарказм послужила лишь коронная усмешка. – Не думала, что когда-нибудь скажу это, но… Ты уверен, что сможешь разобраться со своими проблемами в одиночку? - А ты хочешь мне помочь? Или же, напротив, подставить ещё сильнее, чтобы я скорее отправился на тот свет? - Это зависит лишь от того, какой вариант принесёт мне большую выгоду. А это невозможно просчитать, не зная всей ситуации, - пожала плечами Трейси, проигнорировав его картинно громкий вздох и неодобрительное покачивание головой. Даже откинув их деловое сотрудничество, Забини был, пожалуй, самым странным из всех её однокурсников, но при этом единственным человеком, который заслуживал уважения как личность, мастерски лавируя между богатенькими наследниками древних династий и отпрысками рядовых волшебников, приверженцами идеи чистоты крови и постоянно угнетаемыми ими полукровками и грязнокровками. У него действительно выходило держать нейтралитет, легко найти подход к любому ученику, независимо от возраста, пола и взглядов на жизнь. Ей нравилось считать, что именно это качество, старательно перенимаемое и копируемое у него все годы совместного обучения, обуславливало особенно тёплое отношение к нему, которое она старалась никогда не показывать. Но истинная причина такой привязанности скрывалась в банальном по сути факте, сыгравшем большую роль: первые полгода в Хогвартсе, когда все изводили её за грязную кровь, он был единственным, кто общался с ней наравне, не давая окончательно отчаяться. - А ты общаешься с матерью? – одним вполне невинным вопросом у него вышло сбить с неё показную радость, идущую от ощущения контроля над их разговором. Дэвис закатила глаза и откинулась назад, опустилась спиной на прохладную деревянную поверхность стола, вперив взгляд в грязно-серый потолок. - Мы видимся иногда, когда я на каникулах. В магазине например. Всё же живём на соседних улицах, - со странным, нервно-истеричными смешком отозвалась она, сложив руки на груди и, наконец, перестав дрыгать ногами, отчего со стороны слишком сильно напоминала труп, пугая его тут же возникающими в мыслях образами. – Если ты хотел узнать, не решит ли она вдруг пристроить у себя скрывающихся от возможной смерти волшебников, то ответ абсолютно точно будет «нет». Мамочка так упорно открещивалась от всего, связанного с магией, что без сожалений открестилась заодно и от меня. - Я вообще-то хотел узнать, есть ли куда сбежать тебе, Трейс. Теперь, когда Тео мёртв, я мало что знаю про дела Пожирателей, но есть некоторые основания полагать, что скоро станет… небезопасно. Настолько, что надо бы иметь запасные планы на жизнь. Особенно таким, как ты. - Особенно таким, как ты, - мерзко тонким голоском протянула она, передразнивая его и нехотя поднимаясь обратно, ощущая необходимость иметь возможность видеть выражение лица Забини, неожиданно решившего затронуть ту тему, которой они обычно старались не касаться даже во времена переломных моментов в истории Магической Англии. – Все вы, чистокровные аристократы, такие надменные и чванливые до безобразия. Даже ты, Блейз, сколько бы не строил из себя человека, далёкого от этих заморочек. Если уж тебе так интересно, мать бы меня на порог не пустила даже истекающую кровью, у неё новая, нормааааальная семья и обычные дети, не вызывающие снег в июле на заднем дворе дома. Так что меня не жалуют что в этом мире, что в том… - А отец? - Его уволили из Ежедневного пророка ещё летом. Магглорождённый не может непредвзято освещать происходящие в стране изменения, так они сказали, хотя всё, что там пишут, и так проходит сейчас очень жёсткую цензуру. Пока они с Митчеллом скитаются по подработкам в мире магглов. - Представляешь, я совсем забыл про Митчелла! Как там поживает мой любимый сквиб? – насмешливо спросил Блейз, отчего лицо Трейси исказила злобная гримаса. Ей бы стоило быть осторожнее, позволяя своему возлюбленному провожать и встречать себя на платформе 9 и 3/4, зная как предвзято относятся её однокурсники к подобным людям; но ещё ей бы стоило поблагодарить Мерлина, что по иронии судьбы из всех учеников Хогвартса именно Забини оказался знаком с ним, с первого взгляда признав заводилу той компании магглов, с которой общался ребёнком, даже не догадываясь о наличии в своём окружении кого-то, имеющего отношение к магическому миру. - Он живёт с нами. Его семье с ним небезопасно, - фыркнула Дэвис, высказывая своё недовольство, и создавалось ощущение, будто решение родителей своего парня казалось ей большей несправедливостью, чем выбор собственной матери отказаться от неё, испугавшись открывшейся правды о магических способностях мужа и маленькой дочери. - Два магглорождённых и сквиб. Вы просто ходячая мишень, Трейси, ты ведь это понимаешь? – Блейз спрыгнул с парты, подошёл к ней и легонько толкнул вбок, заставляя подвинуться, после чего уселся на стол рядом. Их плечи соприкасались, и он чувствовал охватившее её напряжение, открыто выражавшееся так же в пристальном, настороженном взгляде раскосых карих глаз, следивших за каждым его движением. Ему нравилось ощущать себя хозяином ситуации, ведь сколько бы она не храбрилась и не дерзила, всё равно подсознательно боялась его, лучше других догадываясь обо всём, на что он был способен. – Вам понадобится очень много денег, не так ли? Наверное, раза в три больше, чем ты обычно получаешь, перепродавая нужные зелья ученикам? - Что ты хочешь, Забини? – каким бы безрассудством это не выглядело, она отвернулась от него и прикрыла глаза, ожидая ответа, с которым он, само собой, не спешил, намеренно выдерживая театральную паузу и наслаждаясь производимым эффектом. – Я боюсь представить, что именно может стоить так дорого. - Ничего такого, на что ты не способна, Трейси, - хмыкнул Забини и, склонившись к самому её уху, начал шептать: - Мы с тобой заключим непреложный обет. Небольшое количество яда, о котором просила тебя Дафна, ты отольёшь в отдельный флакон и отдашь его мне, при этом никому не говоря ни слова. А как только это будет сделано, я сотру твои воспоминания о содеянном и об этой части нашего разговора. - Ты уверен, что сможешь правильно применить заклинание? Не хотелось бы забыть собственное имя или рецепт той шикарной шарлотки, которую я пекла прошлым летом, - она открыла глаза и уставилась на него, сверля взглядом и отчего-то испытывая странное ощущение дежавю. - Уверен. Ты и не поймёшь, что произошло. – Он снова поднялся и встал напротив неё, доставая волшебную палочку, лишь усмехнувшись, когда заметил, что свою она уже держала в руке, пряча за спиной. Для таких, как они, доверие всегда было слишком большой роскошью. - Мы ведь уже делали это, да? – задумчиво спросила Дэвис, хотя и сама была уверена в правильности своей догадки, независимо от того, каким бы стал сейчас его ответ. Блейз только широко улыбнулся и быстро согласно кивнул. Вряд ли Трейси Дэвис когда-нибудь вспомнит, что именно она была виновна в зверском убийстве Финч-Флетчли…