Лакрица

— Если потеряешь контроль над сознанием, я верну его тебе, только верь мне… Глаза слезятся. Гермиона предельно напрягает шею, чтобы в достаточной мере держать зрительную связь с Фенриром, но может видеть его лишь краем глаза. Ещё немного, и порвёт глазные придатки. Несмотря на грозный вид оборотня, Гермиона упрямо и слепо верит в свою ведущую позицию этой ночью. Провоцирует его на слова и эмоции, намеренно оголяет перед ним свои желания, взывает ко всем сущностям для более глубокой душевной связи, подстрекает к доверию, но не учитывает главной детали их отношений, заключающейся в памяти тех событий, которые повлекли их расставание. Гермиона задумывается об этом только сейчас, увидев один единственный взгляд Фенрира, цепкий и врасплох уничижительный. Из всех её изречений, сказанных сегодня, именно на это он реагирует слишком обострённо. Грейбек медленно склоняет голову чуть ниже. Несколько дополнительных прядей падают на лицо, лишний раз усиливая звериные черты. Через лохматые космы она едва видит искривлённые губы и широкий от частого дыхания нос. Наибольшую оторопь вызывают вмиг изменившиеся глаза. Если ранее, услышав призыв поверить ей, Фенрир был удивлён, то спустя минуту его лицо меняется до неузнаваемости. — Верить… тебе? — низкая хрипотца с ударением на втором слове сопровождается более низким наклоном головы и напряжением бледных скул. Он смотрит на Гермиону исподлобья. Хочет сомкнуть губы, но клыки сжимаются между собой, и он, насильно ранив себя, давит сильнее… зубы скрипят, но губы так и не смыкаются… на подбородок стекают капли тёмной крови. Подобно тонким иглам, острые концы разломанного клыка пуще калечат обветренную кожу, даже едва задевая нижнюю губу. Неудобное положение способствует появлению боли в виске, поэтому Гермионе приходится на мгновение закрыть глаза, и данный огрех мешает дальнейшему визуальному контакту, поскольку Фенрир резко сжимает в кулак её волосы на затылке и придавливает щекой к постели. Но ей нужно смотреть, чтобы понять, почему он снова впадает в ярость. Крепко зажмурившись, Гермиона выкрикивает: — Да! Фенрир, умоляю, поверь мне! — она чувствует, как он опирается вытянутой рукой на кровать рядом с её головой и наклоняется ближе, стоя над ней на четвереньках. — Я помогу тебе! В пылу своих криков Гермиона ощущает подрагивание его пальцев в своих волосах, что немного приводит в замешательство, ведь такая крупная дрожь абсолютно ему не свойственна. Над собой она слышит устрашающие вдохи, но неожиданно частота дыхания изменяется на медленную и глубокую. — Фенрир? — шепчет Гермиона с желанием достучаться до него, но… — Нет, — резкий и хлёсткий хрип раздаётся совсем близко. Замерев, Гермиона открывает глаза и задерживает дыхание. Не видит Грейбека, но чувствует щекотку и холодок на спине от его мокрых волос, неровным каскадом накрывающих её лопатки. Фенрир наклоняется к её уху, грубее сжав пятерню на волосах, и отрывисто со зловещей интонацией произносит: — Пташка, — в этот раз обращение не звучит мягко, наоборот кажется низким и опасным, — сменился сезон, — в память сразу вбивается похожая фраза из прошлого, вернув Гермиону к моменту их последней встречи в Хогвартсе. — Продолжается охота. «Сменится сезон, начнётся охота». Так он говорил при расставании, но, в отличие от горького, болезненного голоса того времени, сейчас его тон категоричен в ледяном пренебрежении. Гермиона отчаянно пытается понять, почему именно просьба поверить ей является каверзным прологом для новой порции агрессии с его стороны. — Но… — пытаясь завести назад руки и дотронуться до его туловища, она начинает говорить, но он перехватывает левую руку и заламывает за спину. В рот попадают складки мятой простыни. Гермиона стонет от неудобного положения. Дышать нечем. Грейбек давит на затылок, а другой рукой удерживает запястье, прижимая к спине. Она лежит под ним на животе с вытянутыми ногами и старается оттолкнуться коленями, но окончательная беспомощность всех конечностей завершается давлением его стоп на её голени. Гермиона не может даже пошевелиться под натиском чужого веса. Она не смеет ошибиться в своих мыслях, где подмечены все его реакции на сегодняшнюю встречу. Фенрир явно скучал по ней… рад видеть, рад снова держать её в объятиях, искренне назвал пташкой, но теперь… Теперь она не знает, что ожидать от него дальше. Сломанный клык точно не служит причиной внезапной смены его настроения. Гермиона выбирает лёгкий для понимания мотив для его гнева, состоящий из влияния скорого полнолуния и чрезмерного возбуждения, но… но… Фенрир просто начинает говорить, и её счастье от встречи тонет под воздействием прошлой реальности, о которой он напоминает: — Верить тебе, пташка? — вновь повторяет он, скрипуче засмеявшись. — После того, как ты отвергла вожака и покровителя волков?! — Гермиона надеялась, что избежит подобных напоминаний, ведь, в конце концов, Грейбек сам предоставил ей право выбора, но в его словах чётко слышен злой упрёк с ноткой нервного буйства. Он слышит скачки сердечного ритма. Она изо всех сил усмиряет дыхание, но всё равно показывает, как сильно ей неприятны его слова. Хотя здесь тоже срабатывает защитная реакция в сторону любимого человека, ведь Гермиона, вместо страха и взаимных упрёков, чувствует настоящую боль и тоску по Грейбеку. Она надеется, что он понимает её эмоции через пульс и выражение хотя бы одной стороны лица, которая ему видна. Ощущает ли она чувство вины? Это главный вопрос, на который Гермиона скрепя сердца ответит «нет», ведь она по-прежнему не хочет быть оборотнем и не променяет жизнь в городе на лесные скитания. Грейбек явно понимает это, к сожалению. Он видит, чувствует, ощущает. Смех утихает, на несколько секунд он перестаёт дышать, сглатывает и дёргает головой… Теперь Гермиона не может видеть его даже краем глаза, будто он специально отворачивается подальше. Его ладонь в волосах начинает чаще подрагивать, когда он снова открывает рот: — Своевольная и капризная сука, — выплёвывает он, говоря ей в затылок, — хочешь того и этого, денно и нощно юлишь только вокруг себя и своих дохлых псов. При этом хочешь, чтобы я доверился тебе, себялюбивой ведьме? — Гермиона округляет глаза, услышав нотки ещё одного откровенного упрёка, в котором он намекает на то, что она думает только о себе и друзьях, но не думает о самом Фенрире. Удивительно, что малограмотный дикарь в своём стиле говорит про основу эмоциональной близости между людьми. Гермиона с ужасом понимает, что совершает ошибку, прося доверия совершенно в неуместной ситуации, ведь по факту она никогда не отдавала ему ничего взамен, при этом требовала многого: помощи, информации, защиты, лояльности, пощады и остального. Сама не осознавая, приняла манеру поведения Грейбека, предлагая сделки… о боже… «С одним условием, ты расскажешь мне подробнее про ниобий и всё, что знаешь про другие стаи, которые восстают против Министерства!» Ох, нет, она ведь правда пытается не подстроиться под него сегодня, как раньше, а наоборот, подстроить его под себя, дабы сблизиться после разлуки. Ошибка! Ошибка! Промах! Совершённая ошибка доходит до ума слишком медленно. Дойдя, вызывает горестное смятение на грани прискорбной истерики, поскольку Гермиона совершенно не хочет причинять боль Фенриру новыми капризами. Действительно, Грейбек сам говорил, что хищников нельзя дразнить и провоцировать… Глупая она! Но влюблённая, этим можно оправдать, поэтому Гермиона решает прямо сказать ему о своей любви, чтобы объяснить поведение и открыть перед ним свою душу. Слезинка катится из глаза, увлажнив нос. Гермиона закрывает глаза и начинает: — Фенрир, ближайшее полнолуние порождает твою агрессию! Нам тяжело было жить последние месяцы из-за разлуки, но сейчас я прошу доверия, потому что… — она всхлипывает, готовясь признаться, делает короткую паузу, — потому что я… — сложно признаться, но она уверена, что Грейбек должен знать правду, пусть даже ему непонятно слово «люблю», но она всё равно хочет сказать, — потому что я… я тебя… Но на слове «тебя» он заглушает её голос своим: — Нам?! — звучит так громко и глумливо, что Гермиона вздрагивает, так и не договорив. — Что так? С чего ты, безкотельная пташка, вздумала, что мне было тяжело? — её вздрагивание превращается в частую дрожь из-за его жутковатого, вульгарного смеха, она впервые слышит от него именно такие звуковые излияния, наподобие дёрганых лающих вздохов. — Фенрир, отпусти! — не передать словами, как ей хочется посмотреть на его лицо, Гермиона делает попытку повернуться, даже на секунду ловит часть его левого уха, но Грейбек с силой придавливает её к постели, выше заломив руку, а сам ниже склоняет голову, касаясь носом её макушки. По природным показателям его тело всегда горячее, но в момент, когда он крепче сжимает её волосы и руку, Гермиона изумлённо ощущает прохладные пальцы… либо она теряет чувствительность от сжатия вен, либо… либо… она с трудом верит, но по какой-то причине его руки и вправду кажутся холодными и чрезмерно для него дрожащими. В начале их встречи он буквально обжигал своим телом и горячей хваткой, а теперь… — У тебя дрожат руки, — в панике выдыхает она. Он не комментирует её слова, а продолжает усмехаться: — Стало быть, пташке было тяжело, неужто?! — Да! — буйно кричит она, начиная извиваться под ним, однако дальнейшие слова Грейбека вынуждают окаменеть, вслушиваясь в холодный бас, и задержать дыхание от щекочущего ощущения на затылке от его дыхания. — Мне нет, — выдыхает он, сделав паузу, чтобы сглотнуть. — Я забыл о тебе, как только выпрыгнул из окна малолетнего притона, — Гермиона настолько шокирована его словами, что пропускает усилившийся тремор его рук. — Без усилий собрал стаю, дабы с ликованием надзирать за пламенем разрушенных башен, и, ни разу не подумав о тебе, вернулся в лагерь с достойными трофеями, — её глаза застилают солёные слёзы, а его голос понижается до осипшего полушёпота, который она тоже слышит впервые. — Допрежь того, я говорил бестолковой суке, что волки не дружат с людьми. Я не твой друг, пташка, я наёмник и насильник, — Гермионе кажется, что он глухо вздыхает и снова сглатывает, возможно, кровь с губ. — Не протухла течка с нашей последней случки после битвы, как я трахнул брюхатую шлюху на рубеже Запретного леса. По-твоему, коль мне было тяжело, устроил бы я сию потеху?! К сожалению, сердце обливается кровью вровень со слезами. Гермиона знает, что Фенрир редко лжёт. Часто недоговаривает, отвечает в своей манере, заставляя её додумывать правду, однако всегда прямо говорит, что варится в его котле, когда дело касается Гермионы. Однажды на татами он провоцировал её на агрессию похожими изречениями, дабы увидеть реакцию и расторопность, но сейчас его скверные фразы не могут не вызвать в ней душевную боль. Самый трагичный момент для неё — это мелькнувшая мысль, что он намеренно желает причинить ей сердечные страдания. Поскольку его внешний вид ясно показывает своеобразное истощение, присущее людям, переживающим тяжёлый стресс, Гермиона насильно заставляет себя сдерживать горесть и подавленность, тем не менее её выдаёт звук сердца. Грейбек снова начинает смеяться от её реакции, но как-то странно, бесплодно и тускло, но достаточно громко… Фенрир отбрасывает её руку, без сил падающую вдоль туловища. Вздёргивает за волосы, слегка приподняв голову над постелью, а другой рукой подхватывает под подбородком, сжимает горло. По-прежнему не наклоняется для зрительного контакта, как делал раньше, а говорит в макушку, не переставая извергать жуткие смешки: — Я слышу свод внутренностей, д-да… средоточие предсердий… полый мышечный склеп твоей сучьей жизни… — Не слышишь… — в безысходности упрямится она, смотря прямо перед собой и подложив бледные ладони по бокам от груди. Прищёлкнув языком, он тянет короткую «ц». Когтями очерчивает горло и кожу под подбородком, собрав солёную влагу, а потом демонстративно отряхивает ладонь на её лицо. Гермиона отгоняет от себя сравнение с данным жестом в мэноре. В тот раз, смахнув с руки смазку, он с лояльной усмешкой хотел смутить её, а сейчас жест наполнен небрежной презрительностью. Быть может, месть ублажает настолько, что он не считается с воспоминаниями, когда они были по-настоящему близки, упиваясь взаимными чувствами влечения и привязанности… Гермиона понимает наверняка, что он мстит ей, но насколько правдивы его слова и насколько он зайдёт дальше, она не знает, но заранее готовится к худшему. Если бы на небе сверкал полумесяц, то у неё был бы шанс успокоить его, но точно не сейчас. Дополнительная слеза портит зрение от осознания, что в начале встречи он не поднимал тему разлуки, будто специально уклоняясь от памяти, из-за которой может не сдержать тормоза. Грустно прозреть с домыслом, что Гермиона сама напомнила ему об этом, испортив ночь настойчивыми просьбами. Прости, Фенрир! Отчасти она сама не знает, как он проводил время в течение последних месяцев. Предполагала разные варианты, включающие как тоску по ней, так и лихую беззаботность, где он спит с кем хочет и развлекается в схватках с оборотнями. Но ни один вариант не подходит данной ситуации… поверить, что он забыл её? Но его лик свидетельствует о другом… Не поверить? Гермиона морально устала за последний час и путается в мыслях… Лишнее удивление дополняется смещением Фенрира. Он слегка сдвигает колени пошире, садясь на Гермиону. Её ноги расположены между его ног, бёдрами она ощущает прижимающуюся мошонку и расслабленный член, явно далёкий от какого-либо возбуждения. Может ли это быть доказательством, что все слова, которые произнёс Грейбек, так же неприятны ему, как и ей?! Возможно, память последних месяцев действительно замедляет его необузданный инстинкт к спариванию. Тем временем Фенрир опускает влажную ладонь, скользя по плечу и ниже до рёбер, мнёт кожу, сжимая кости. Затем отводит пясть, чтобы когтями скоблить по боку, надавливая на выемки между рёбрами. Гермиона дёргает туловищем от неприятных ощущений, а он немного отклоняется от её головы и смотрит за движением своих пальцев, царапающих кожу. Над ней звучит форсированный выдох. Концы его волос сползают с её спины, когда Грейбек дёргает головой, вызвав хруст позвонков, от которого у Гермионы раздаётся надсадное сипение. Продолжая щупать её, он ещё раз сглатывает кровь и хрипло говорит: — Ей-ей, пташка, ныне ты даже не трофей, — на контрасте со словами, которые раньше он обычно выдавал с иронической усмешкой, сейчас его надтреснутый голос с трудом можно узнать. — Не более чем приступная добыча с лихой вагиной, — короткая пауза, будто он подбирает слова, при этом голос становится ещё глуше. — Кобыла с кудрявой гривой… ведьма из сброда Лютного переулка. Нет. Нет! Гермиона через силу склоняет голову, чтобы уткнуться лицом в постель, но он продолжает удерживать волосы плотной хваткой, зажимая их на весу. Фенрир специально употребляет все традиционные для него термины, которые она терпеть не может. Он знает, как бурно Гермиона реагирует на подобные оскорбления, и явно пользуется этим. Из горла раздаётся звонкое хныканье: — Ты тоже изменился, Фенрир! Хочешь причинить мне боль, но… — Не скули, — резко прерывает он со смутной угрозой, сдвигается вниз и, захватив за бок, вздёргивает за туловище вверх, поставив её на колени. — Вопи, пташка, и ненавидь меня так же, как я ненавижу тебя! — Гермиона широко распахивает глаза, услышав неистовую пылкость в его словах, выплюнутых с суровым порицанием в её адрес. Поймав момент исчезновения его руки с волос, она отталкивается ладонями от кровати с намерением повернуться к нему, поскольку в данный момент совершенно необходимо посмотреть на его выражение лица и особенно на глаза. Однако Фенрир в тот же миг налегает пятернёй на заднюю часть шеи, придавливает головой к постели, а другой рукой устойчивее ставит её на колени и пристраивается сзади. В памяти не всплывает половой акт в мэноре, Гермиона вовсе не думает про образные сравнения. Единственный домысел, терзающий душу, связан с мотивами поведения Грейбека. Месть местью, секс сексом, месть сексом, секс местью, но она не чувствует его возбуждения, когда он прижимается к ней пахом. Никогда. Никогда не было так, чтобы во время похожих контактов он не был возбуждён. Чувственная интуиция подсказывает Гермионе, что причина заключается не в том, что он не хочет её, а в том, что он действительно находится в подавленном состоянии. Ранее она не знала такого Фенрира, поэтому брошенные слова про изменения в нём вполне приемлемы для долгих размышлений. Что ж, она меняется малость, вскользь, он меняется чрезмерно. С последними месяцами жизни нужно считаться. Гермиона понимает, что робкое сопротивление не поможет, как и активное противоборство. Признание в любви кажется лишним в ситуации, где Фенрир поступает так, как требует его уязвлённое в кровавом мае достоинство. Словно подтверждая её мысли, он начинает чаще дышать и охриплым голосом выдаёт: — Я никогда не буду верить самке, наипаче такой, как ты! — прижимая её к простыне за шею, он ведёт другую ладонь по спине, скоблит когтями и, дойдя до крестца, царапает кожу. — Фенрир… — выдыхает она, немым продолжением прося замолчать. Кое-как сдвинув голову, Гермиона лежит, прижимаясь правой стороной лица к кровати, и вздрагивает, когда он сплёвывает на анальное отверстие. В отличие от грубых рук, слюна обжигает промежность, стекает вниз к вагинальному входу. Отчасти, она удивляется увлажнению, ведь Грейбек всегда любил вставлять насухую. Пламенное сердце шалит, Гермиона быстро перечисляет в памяти прошлые интимные контакты. Упрямится в намерении не позволить Грейбеку сделать ей больно. — Фенрир, — прерывисто шепчет она, — я не буду сопротивляться тебе. Быть может, именно этого он хочет добиться?! Покорности, как в давнее полнолуние, но внезапно… Чего точно она не ожидает, так это жёсткого рывка. Грейбек кратко рычит, будто в зловещем утомлении, дёргает за шею, встряхнув и сильнее придавив к кровати. Наклоняется к её уху губами, с которых капает кровь, скользнувшая по мочке вниз к её подбородку, и утробно хрипит, пробудив в Гермионе желание отчаянно застонать от испуга: — Наизворот, сука! Крутись и виляй хвостом как раньше! В первые секунды Гермиона злится на его слова и хочет пропустить мимо ушей, но разум стремительно цепляется за повелительную интонацию, как за подсказку о буквальном требовании артачиться. Удивительным образом Гермиона ловит своеобразный намёк на нужное в данный момент поведение. Словно Грейбек говорит между строк, почти умоляя её сделать именно это. Зачем? Она не знает. Как и подлая провокация, ещё одна черта — его завуалированная речь, очень пугает сенсационной новизной для её личностного восприятия. Сопротивляясь, велика возможность умереть от его клыков в процессе звериной трансформации… но… разве она не говорила, что доверяет ему?! Может, он на самом деле хочет убить её?! Вряд ли, тогда… Внезапно все ощущения ориентируются в местах внизу. Он давит пахом, потеревшись членом о ягодицы. Рукой проводит по бедру Гермионы, скользя от внешней стороны к внутренней, давит, раздвигая её ноги шире. Смазка с прошлого контакта у стены застывает на половых губах, слюна высыхает. Член горячий, но расслабленный, крайняя плоть кажется мягкой и шершавой. Гадкие слова влияют на неё особо упоенно, когда он продолжает требовать: — Презирай! — он опирается лбом на свою руку, лежащую на её шее. — Пренебрегай как однажды! — нервно трётся по руке, от чего его волосы падают с двух сторон, закрывают прядями её лицо, невольно заставив вдохнуть землистый запах мокрой гривы. — Дай услышать гомон крови от износа сердца! — она в корне не соглашается с его приказами, но на минутку задумывается, не проще ли ему будет, если она сделает именно так. — Ненавидь, как и я тебя! Сердце нельзя заставить ненавидеть, как и любить. Гермиона сдувает чёрные волоски, попадающие в рот, и в последний раз пробует добиться здравого смысла: — Ты лжёшь! — он дотрагивается до половых губ, сжимает и отводит руку, дабы перейти выше к анальному входу. — Ты вернулся ко мне, значит, хотел увидеть! Окончание последнего слова растворяется в отрывистом вскрике, когда он сильно ударяет по ягодице и оставляет на ней ладонь. Большой палец без предупреждения, настойчиво, с нажимом давит на анальное отверстие. Сначала подушечкой на центр, потом он смещает палец вниз и ногтем надавливает на вход, царапнув края. Тон голоса похож на гортанный рык: — Разве я лгал тебе прежде?! — возникший смешок далёк от искренней забавы, Фенрир приподнимается корпусом, продолжая удерживать её за шею, Гермиона вздрагивает от его холодных фраз. — Я пришёл трахнуть доступную шлюху, которая текла на проулках, выискивая плотный насест для своей блудливой дырки, — подтверждая слова, он ещё раз сплёвывает вниз, попав точно на свой ноготь, который сразу протискивается внутрь. По-видимому, ему очень не понравилось, что она искала информацию о нём в Лютном переулке. Гермиона прикусывает губы, терпя боль. Вставив на половину большого пальца, он слегка покручивает, растягивает дырку. Она старается расслабить нижнюю часть тела, но мышцы непроизвольно сжимают палец. Спазм анального сфинктера вызывает ложный позыв к опорожнению. Промежность начинает гореть. В амбаре у татами Гермиона не ощущала столь сильного дискомфорта. Член с нежной кожей более приятен для заднего входа, нежели острый коготь, который с лёгкостью поранит любой, даже прочный покров. — Возражай! — хрипит он, ещё раз увлажнив щель густым плевком, Гермиона чувствует запах крови, надеясь, что это кровь с его губ, а не её собственная. — Сопротивляйся! — она прислушивается к ощущениям, всё-таки он не ранит её, боль внизу похожа на прежнюю при анальном сексе, он не рвёт, хвала богам. — Восставай, и я возьму тебя так же, как в мэноре: после охоты, как добычу, — она отрицательно мычит, стенки ануса растягиваются от толчков пальца, Гермиона ощущает, как он трётся членом по правой ягодице, но Фенрир до сих пор не возбуждён. — С одним лишь отличием, сейчас мне плевать на тебя и твоё сердце, я пришёл на запах течной суки, которую трахну. — Не говори так, — она дышит очень часто. Сквернослов болезненно калечит душу словами через задницу… смешно даже, болван, ей-богу. Гермионе легче принять правила его игры, чем искренне поверить в его слова. Прежде Грейбек никогда не был таким. С каждым разом их непростые отношения менялись в лучшую сторону, его сердце и разум преобладали над инстинктами. Она помнит, почему любит его. За поступки, которые в основе имеют не только сексуальный мотив, но и заботу о её жизни. — Возражай! — хрипит он, с влажным чавканьем вытащив палец. — Нет! — выкрикивает она, ощутив возню позади. Фенрир обхватывает член и водит по нему рукой, скользя мягкой головкой по анальному входу. — Возражай! — повторяет он и, выпустив её гриву из захвата, выдёргивает торчащий нож с изголовья кровати. — Фенрир! — паникуя, Гермиона кричит, закрыв глаза от упавших щепок. — Возражай и ненавидь! Ей становится страшно, когда холодное лезвие прижимается к боковой части горла. Он снова наклоняется, почти касаясь носом её затылка. В душе ей очень больно. Грейбек в ярости, клинок царапает кожу, влажную от пота. Угрожает, будто ранее не он прижимался к ней, вновь назвав пташкой. Будто не он сказал, что ему не плевать, чего она хочет. Будто не он набросился на неё, как на желанную девушку после долгой разлуки. Будто не он сказал, что одержим самкой и теряет контроль. По всей видимости, она всё же слишком сильно задевает мужское самолюбие и волчью гордость, раз просит довериться ей. Умеет ли он вообще? У него нет человека или оборотня, которого он может назвать другом. Ведь нет же, правильно?! Как мало она знает о его жизни… Но хочет узнать! И не желает больше отгонять болвана далеко от своего сердца! Злость становится любовной. Гермиона гневно выдыхает. Ладно, раз он хочет, она сделает именно так! Боль болью, секс болью, боль сексом, ей всё равно, она умеет терпеть и то, и другое, благодаря сквернослову с чёлкой, которую он куда-то дел, как самый настоящий болван. И она начинает… всё происходит за секунды… Левую руку резко заводит назад за его шею и со всей силы, не жалея его увечье, вонзается ногтями в шейный позвонок, который постоянно смещается, сдавливая межпозвоночные связки. Надавливает пальцами и выкручивает предельно сильно и болезненно. Одновременно с этим быстро дёргает головой, ударяя его по челюсти, окропив свою спину брызгами крови с его прокушенных губ, и другой рукой хватает прямо за лезвие ножа, наплевав на возможные раны. Рука заживёт, теперь горло в безопасности. — Ненавижу! — пронзительно кричит она, извиваясь как сумасшедшая. — Ненавижу! — дёргает ногами, ударяя его пятками по всему, до чего может дотянуться, до ног, ягодиц, копчика. Над ней раздаётся грозный рык. Он захватывает её гриву, налегая всем весом. В своей агонии Гермиона делает заметку, что он не выкручивает нож из её руки, чтобы освободить лезвие, поэтому она сама сжимает сильнее и проворчивает… — Ненавижу! Отпусти! Отпусти! — она надрывается и явно поражает его тем, что сознательно ранит ладонь, из сомкнутого кулака между пальцами пузырится алая кровь. — Ненавижу! — внезапно она ощущает, как сзади твердеет плоть, Грейбек шумно выдыхает и выпускает нож. Кровь капает на белую простыню. Гермиона крутится под Фенриром, продолжая цепляться за шейный выступ, и клянётся, что в любом случае не отпустит рукоять, но в полной мере удивляется следующему жесту Грейбека. Вместо того, чтобы перехватить её запястье, неожиданно он надавливает на маленькое местечко пясти между её безымянным и средним пальцами. В одно мгновение пальцы немеют в сильном спазме, вынудив разжать ладонь. Нож падает на кровать рядом с её головой. Боль? Боль, но… — Это всего лишь боль! — голосит она, помня про расторопность и не думая про порезы на внутренней части ладони. Не теряя ни секунды, Гермиона опережает Фенрира и окровавленной рукой хватает клинок за рукоять. Их пальцы сталкиваются в этот момент, но Гермиона первая сжимает нож. Позади горячий, уже крепкий и возбуждённый член соприкасается крайней плотью с анальным входом. Наконец, под ногтями, сжимающими позвонок, появляется кровавая влага. Грейбек выворачивает свою шею, но от этого Гермиона грубее скручивает кожу и кость. По его телу проходит резвая судорога, конечности становятся более жёсткими, показав очередной след трансформации, но Гермионе всё равно. Грейбек хватает её за запястье руки, в которой нож, но она дёргается. Вращает клинок между пальцами, перехватив так, чтобы лезвие было с другой стороны, направлением к локтю, и вонзает кончик ножа в боковую часть его запястья. Гермиона ощущает жгучее остервенение в такт бешеному сердцу, даже радуется, что впервые может дать исключительный отпор Фенриру. Он не говорит ни слова, но его дыхание настолько частое и хриплое, что можно подумать о взаимном изумлении происходящему… ну, или… ему больно. — Всего лишь боль, Фенрир! — громче вскрикивает она, поводив рукоятью и подхватив лезвием часть кожи на его руке. Ему приходится наклониться ближе, чтобы лбом прижать её голову к постели и ослабить давление на шейный позвонок. — Д-да… — едва тянет он томным голосом, от которого Гермиона погружается в лихорадочный трепет, — больно… — не отпуская её запястье, другую руку он просовывает между телами и сжимает член, подставив головку к анусу. «Больно». Один миг… его интонация… одно мгновение… одно слово поражает, как луч среди пасмурного неба. Он всегда отрицал значение боли и насмехался над теми, кто не умеет её терпеть. Услышать от боевого командира, что ему больно, всё равно что услышать от него грамотную речь. Редкостное явление, к которому Гермиона относится с нездоровым любопытством. Тем не менее она играет по его правилам, значит… Когда он вытягивает ноги и ложится на неё всем весом, Гермиона выкрикивает: — Неужто больно?! — кончик ножа глубже заходит в его кожу, но в эту секунду Фенрир входит в задний проход, придерживая член за основание и середину. По вспотевшим ногам бежит неудержимая дрожь. От боли вторжения Гермиона жмурится и, уткнувшись лицом в постель, сдавленно стонет. Член входит до середины, растянув кольцевую мускулатуру анального сфинктера. Руки слабеют, остриё ножа покидает углубление раны. Нож смещается, как и пальцы, зажимающие его шею. — Да… — шипит Грейбек, толкнувшись глубже и вставив до упора. Будто не обращая внимания на ранения, он просто ставит ладони по двум сторонам от груди Гермионы. Держит вес верхней части тела на вытянутых руках и запрокидывает голову, начиная толкаться в заднепроходный канал. — Вопи, — напоминает он, с каждым настойчивым толчком ускоряя фрикции. Гермиона отбрасывает нож на кровать. Из порезов на ладони продолжает течь, поэтому она подбирает её под себя, прижимает к груди, с ужасом заметив большое красное пятно на кровати от их общей крови. Пытается с двойным усилием извиваться и сопротивляться, но чем больше дёргается, тем больнее пылают мышцы внизу. Грейбек широко раздвигает её ноги и трахает в ускоренном темпе, двигаясь на всю длину. Ей плевать, она вопит по его просьбе: — Ненавижу! Он стонет, устойчивее ставит колени и пальцы стоп на кровать для лучшей опоры. — По нр-раву, — кратко реагирует он, прорычав слова. — Я тебя тоже ненавижу, пташка! — на спину падают капли из его пасти, концы волос щекочут кожу при каждом движении, он ускоряется до прихотливого долбления, передав тянущее ощущение боли на лобок и крестец. Вся промежность пылает и ноет, однако быстро растянутые мышцы ануса теряют чувствительность к боли. Член внутри кажется инородным, но почти не причиняющим дискомфорт. Неудобство доставляет лишь позыв к опустошению заднего прохода, усиливающийся при возвратном движении члена и уменьшающийся при вхождении вглубь. Шлепки мошонки ощутимо бьют по ягодицам, навевая ненужные мысли о тяжести яиц и частоте семяизвержения за последние месяцы. Гермиона ограждает себя от памяти его слов про беременную девушку в Запретном лесу. Действительно не в меру тяжёлые яйца натягивают складчатую кожу мошонки при каждом прижатии к ягодицам. В отличие от члена, они менее горячие и временами даже охлаждают акт… Прижимая одну руку к груди, Гермиона заводит другую назад с желанием дотронуться до его туловища. Фенрир продолжает двигаться, держа себя на вытянутых руках, но, заметив её ладонь, перехватывает запястье и придавливает к постели. Она злится и громко высказывается: — Ненавидишь? — Ещё бы! — через свистящее, шумное дыхание едва получается складно прохрипеть. Изголовье трётся по стене, сдирая обои. Порченный каркас кровати разрушает верхнее крепление. Полог кренится набок. В приступе скорого оргазма Фенрир опирается двумя руками на изголовье, интенсивно толкается, стимулируя эрогенные зоны равномерным темпом. Игры играми, секс играми, Гермиона хоть и делает, что он хочет, но в итоге исправляет свои слова: — Я тоже ненавижу… — он вбивает в постель всем весом и ближе к финалу обхватывает её руками, одной из них сжав горло, — но не тебя, — её глаза потрясённо распахиваются, нечем дышать, Грейбек сильно сдавливает горло, почти перекрывая кислород. — Я ненавижу боль, которую ты причинил, когда оставил меня! Она пропускает момент, когда он замирает на одну секунду от этих слов, а затем ускоряется до предела рваными, грубыми фрикциями. — И оставлю снова! Сегодня, — мстит он. Ей становится до жути некомфортно от давления снизу. Взбухший член ощущается больше, шире и горячее. От толчков трясётся всё тело. Гермиона предельно поджимает пальцы ног, от чего появляется спазм посередине стоп, переходящий на голени и выше. Грейбек склоняет голову, опираясь подбородком на её плечо, и стонет, крепче сжав в объятии. Двигается только бёдрами без интервалов. Пот стекает с тел, сквозняк едва ли помогает освежить горящую кожу. Гермиона хватается руками за его предплечье, пытаясь ослабить удушье, поскольку в глазах светлеет, значительно кружится голова, из нутра отдаётся тошнотой от недостатка кислорода и стимуляции анального входа, который пускает по телу мощные импульсы. К тому же Грейбек лежит на ней, не беспокоясь, что раздавит. Спина и живот болят, как и колени… Но боль играет второстепенную роль, когда она слышит зычный рык и чувствует зубы, вонзившиеся в плечо. Когти достигают максимальной длины на более вытянутых пальцах. Вот и всё, конец… он сосёт кровь… нет, нет! Тело тяжелее… она не может дышать… — Фенр-рир… — сопит она, потратив последний сохранённый в лёгких воздух. Но к её большому изумлению, он мычит в рану что-то наподобие «ага», похожее на осмысленное подтверждение её страхов, навевающее мысль, что он сохраняет сознание. В отличие от неё, потому что веки сами по себе смыкаются от жуткого головокружения. Сердечный ритм переходит на менее быстрый. Грейбек продолжает сдавливать связки. На грани потери чувств она ощущает, как другой рукой он шлёпает по боку и давит когтями, сжав рёбра… больно? Она не понимает… слишком измучена… Он ведёт когти дальше и оглушает слух утробными рыками. Последние силы заставляют открыть глаза в ошеломлении, когда он пролезает ладонью к месту совокупления и сильнее натягивает пальцами анальный проход. Простодушная вера в доверие ранит задворки сознания губительными последствиями, но… Больно, кожа трескается от натягивания, сырая дырка свободно впускает член, но туго сокращается от иного раздражителя. В какой-то момент Грейбек выдыхает так протяжно, словно нет сил больше сдерживаться. Обхватывает ладонью яйца, поджавшиеся к члену, и прижимает их к входу. Гермиона жмурится и давит ногтями на его предплечье, ощутив трение шершавой кожи мошонки. Он давит… о нет, давит, будто желая протолкнуть их внутрь… нет, нет, за ними она бёдрами ощущает появление новой тяжести… нет, нет… мысль про третье, а то и четвертое яйцо теперь не кажется смешной. Как там называется… вязка, луковицы… Гермиона даже не задумывалась о том, как спариваются оборотни… то есть задумывалась, но предполагала простое наличие более длинного и широкого полового органа… Реальность близка к природной случке животных… Она напрягается, собирается прошептать отрицание… сердце искажено быстрой скоростью не только от испуга, но и от недостатка кислорода… она широко открывает рот, как вдруг… Он сжимает зубы на её плече и снова повторяет «ага». Что это значит, она не знает… он толкается, протискивая внутрь мошонку… «Ты отбила свой заржавый котёл, если смеешь испытывать оборотня!» Видимо, да, но… «Я доверю тебе свою жизнь». «Покажи мне свой голод, потеряй контроль!» Больно, больно… физически, но не морально. Она помнит… «Если потеряешь контроль, я верну его тебе». Фенрир всасывает складки кожи на плече, давит внизу. Однако Гермиона еле слышно шепчет: — Я… — без воздуха получается глухим гарканьем, — я верю т-тебе… — чувственно шепчет, захлебнувшись крупной слезой. Его сердце долбится в спину под темп её собственному. Она чувствует резкий наплыв жара с его тела после этих слов, и… Фенрир ослабляет хватку зубами, отдёргивает ладонь от яиц, не вставив их внутрь, и меняет ладони, выпустив её горло из левой руки и обхватив правой. За несколько секунд Гермиона хрипло вдыхает, но затем снова теряет возможность дышать. Краем глаза неожиданно замечает, как он хватает рукой лезвие ножа и сжимает его, резко полоснув себя по внутренней части ладони. Грейбек шумно выдыхает, отвлёкшись на боль новой раны, и отбрасывает нож на пол. Сколько ещё крови впитают в себя ранее белоснежные простыни?! — Без нужды, — он опровергает влияние Гермионы на своё сознание. Сложно сказать, что влияет на спасение от дикого спаривания, её слова или его собственный контроль. Гермиона впадает в бессознательное состояние после боли от разбухания члена. Грейбек ускоряется при последних фрикциях и, вставив до основания, кончает в задний проход. Она не чувствует тела и внутренностей… дышать нельзя, она слабеет в изнеможении, вспомнив его слова… «И оставлю снова! Сегодня». Н-нет, пожалуйста… Фенрир отводит бёдра, член с хлюпаньем покидает глубину, в которой заметны покрасневшие, набухшие стенки. Когда выпускает её горло, Гермиона безвольно падает на кровать правой частью лица, без сил шевельнуться и насытить лёгкие воздухом. Перед глазами кровавая простынь, но… Не обняв, не замедлив контакт, Фенрир переворачивается и падает на спину рядом с ней на кровать, шумно дыша и прикрыв глаза. Как падает прямо на кровавые пятна, так и морщится, дёрнув плечом от боли в шее… Поранив его шейный позвонок, Гермиона боится последствий… не за свой поступок, а за его состояние и здоровье. Прости, Фенрир, но… Она просто сделала так, как он хотел… Посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста… Но Грейбек не смотрит. С закрытыми глазами усмиряет дыхание, являя ей лишь профиль, который меняет звериные черты на человеческие. Приподнимает слегка ладонь, сжав в кулак рану на ладони, кровь перестаёт течь… его запястье, которое Гермиона ранила ножом, тоже не кровит. Болвану нипочём увечья из-за регенерации, она надеется, что шея заживёт так же быстро, как и изрезанная рука. Остаются шрамы… За окном светло, веет дождём. Гермиона теряет сознание, закрыв глаза, но, напоследок услышав скрипы и поняв, что Грейбек встаёт с кровати, она… «И оставлю снова! Сегодня». Нет! Напоследок, едва живая, она горько выдыхает: — Не уходи, н-не оставляй меня… *** Практически невозможно поймать точный момент, когда мозг выдёргивает её из хмельного забытья. Истощение до потери себя и мира обезоруживает на долгий срок, в течение которого её не мучают сны и боль. Масштаб проблемы, созданной Фенриром для её тела, доходит до разума с первым прерывистым вздохом, но у Гермионы не получается открыть глаза. Дышит, дышит, не может надышаться. Рада бы открыть рот и жадно глотать, но нос забит, горло першит, а связки похрипывают. Ноги, как слабые плахи без костей, не подают признаков ног, руки тоже не её. Промежность печёт со всех сторон. Гермиона морщится в страдании, медленно поворачиваясь набок, и падает обратно лицом в постель от кольнувшего ощущения с правой стороны живота. Будто бы печень болит, но… рёбра болят, гематомы по правой стороне туловища. Фенрир, зачем?! Ну да, натворил и ушёл… душа изнывает по желанию разрыдаться от его мести. Она вытерпит звериную агрессию, которая проявляется последствиями на её теле, но тяжелее понимать, что он сдержал слово и оставил её. Гермиона всхлипывает, делая новую попытку повернуться и лечь на спину. Мокрая простыня противно липнет к коже. Сколько она спала? По ощущениям очень долго. Кожу на ягодицах стягивает застывшая смазка, ей страшно дотронуться до заднего прохода, но нужно знать, как сильно Фенрир потрепал её тело. Продолжая шумно сопеть и жмуриться, она ложится на правый бок и, вытерев влажный лоб о простыню, ведёт руку назад. Выемка между ягодицами кажется шире. Горячая кожа, сухая сверху, но глубже к щели липнет к пальцам. Приложив указательный и безымянный, Гермиона чувствует гладкую мускулатуру из липкой слизистой оболочки не затянувшегося прохода. Она напрягает ягодицы и слегка давит пальцами, вталкивая утолщение обратно в проход. Болван! Одно слово — болван во плоти! Гермиона вытирает руку о простыню и аккуратно ложится на спину. Холодно, обнажённое тело нуждается хотя бы в одном покрывале, но Гермиона не хочет тянуться к полу, чтобы поднять его. Надо бы открыть глаза, она осторожно трёт веки, как вдруг… Пазухи носа пробиваются от смены положения. Лёжа на спине, она делает глубокий вдох и чувствует спёртый запах табака, будто её лицом опускают в колбу с аммиаком. Мерлин, не может быть! Сердечко ускоряется, Гермиона задерживает дыхание и открывает глаза. Он! Боже! Он! Болван во плоти! Даже при окнах, раскрытых настежь, комната погружена в светло-серый дым от его сигарет. Гермиона медленно выдыхает через рот, удивляясь его присутствию. Может, сон? Галлюцинация? Нет, он здесь, не оставил. Почему? Нет ответа. Гермиона не шевелится и пялится на Грейбека, не моргая, будто впервые видит, боясь думать, как глупо она выглядела перед ним минутами раньше со своим кряхтением и неловким пробуждением. Хотя… перед кем стесняться… Он, в свою очередь, не обращает на неё внимания. Сидит спиной к изножью кровати, лицом к Гермионе, опираясь предплечьями на согнутые колени, и курит, держа коричневую сигарету большим и указательным. Пальцы на ногах едва наступают на кровавые пятна сбоку от туловища Гермионы, на которые он прямолинейно смотрит из-под нахмуренных от дымка бровей. Одетый в чёрную рубашку без пуговиц с треугольным вырезом до живота и закатанными до локтей рукавами и в потёртые кожаные штаны. Босой, лохматый, взъерошенный до жути и с набухшими от синяков губами. Гермиона кидает быстрый взгляд на его руки. На запястье — косые тёмные линии затянувшейся крови с торчащими белыми кожицами, уже подсохшими. Внутреннюю часть ладони она не видит из-за сигареты и положения его тела. Лицо бледное с жирными порами и широко раздувающимися ноздрями. Бровь косит к переносице, шрам заметнее выпирает по виду кривой белой линии от лба до щеки… он очень пугающий и суровый сейчас, напоминая себя таким, каким предстал в мэноре после закрытия их общей, как оказалось, клетки, из которой они так и не выбираются, а остаются в оковах железной привязанности. Сверлящий и опасный взгляд будто впитывает в себя кровь, на которую он смотрит, заставляя краснеть глазные яблоки и обрамлять голубые радужки мутными разводами. Гермиона медленно кладёт ладони на живот, глупо пытаясь казаться незаметной. Она хочет, чтобы он не уходил, но не знает, как с ним контактировать теперь. Надо ли? Он снова изнасиловал её, подтвердив словесным фактом о том, что по жизни является насильником. Ей больно, но в глубине души она хвалит себя, что помогла таки вернуть ему контроль, вовремя напомнив про веру, а также неумышленно хвалит Грейбека, что он поранил руку, отвлёкшись от её убийства на собственное увечье. Итог: ему можно доверять, как и ей, но Фенрир по-прежнему отрицает сей факт. «Верить тебе?! После того, как ты отвергла вожака и покровителя волков?!» Он обижен до сих пор. Гермиона понимает главную причину его ненависти к ней, но… Уединённые размышления прерываются неожиданным движением его головы. Грейбек глубоко затягивается сигаретой и, скосив взгляд на окно, слегка напрягает скулы. Через секунду раздаётся далёкий раскат грома. Гермиона не вздрагивает, смотрит туда же, в который раз удивившись его слуху и предчувствию. Серые облака закрывают небо, заунывно пропуская лишь мелкий дождь. Светлые занавески развеваются от лёгкого ветра. Гермиона увлажняет сухое горло минимальным количеством слюны. Томительная жажда выпить целый стакан воды превышает необходимость в тепле для остывшего после секса тела. Она так и застывает взглядом на моросящем дожде, представляя глоток воды, как вдруг боковым зрением замечает взгляд Фенрира на себе. Сердце опять нервно сбоит. Гермиона сглатывает и медленно направляет глаза на Грейбека. Они встречаются взглядами. С таким же взором, которым он уничтожал кровавую постель, Фенрир цепко вглядывается в её немигающие глаза, затем рассматривает тело, останавливаясь на плече и гематомах. Привычен обычный для него саркастический комментарий, но спонтанно он тихо, сурово спрашивает совершенно другое: — Цела? Гермиона вытягивает брови на лоб, не услышав насмешку в ледяной интонации. Такой Фенрир тоже впервые разговаривает с ней без потехи… Растерявшись, Гермиона превозмогает боль и онемение в ногах. Медленно и аккуратно, опираясь ладонью на кровать, садится. Такая же лохматая, как и он, немного приглаживает волосы возле уха и мягко, но глухо отвечает: — Да. Ждёт ещё одну реплику от него или вообще хоть что-то, дабы понять, как с ним общаться дальше, но Фенрир кратко кивает и тушит сигарету о нижний каркас кровати. Гермиона видит на полу как минимум десять окурков. Грейбек встаёт с постели. Как по команде, Гермиона тоже вскакивает… хочет вскочить, но получается вяло. Она сжимает губы и разминает шею. Кстати, ей нужно узнать… — Фенрир, — они смотрят друг на друга через преграду в виде свисающего балдахина, кровать разломана и кренится в сторону, — ты ранен? — Гермиона качает головой, увидев появление злости на его лице от очередного вопроса в этом духе. — Твой позвоночник… — Цел, — в тон стали отвечает он, а потом вдруг, — пей. — Что? — хмурится она. Грейбек надевает сапоги и повелительно кивает куда-то в сторону ванной комнаты. — Ты обезвожена. Гермиона наблюдает за ним какое-то время. За окном сверкает молния. Грейбек недовольно выдыхает, будто немым укором обвиняя Гермиону в глупом уме, и прищуривается, испепеляя взглядом. Жажда… жажда… Она больше ни о чём не думает. Бросается в ванную, прикрыв дверь наполовину. Приводит себя в порядок прямо в раковине. Жадно пьёт и обтирается намоченными полотенцами, только бы набраться храбрости поговорить с Грейбеком по-человечески. Нет времени на душ, она обливается водой из раковины и снова трёт тело. Потом быстро, как может, подхватывает с полки первые попавшиеся трусы и длинную ночную сорочку белого цвета с длинными рукавами. Надевает, как внезапно… Слышит треск оконной рамы… Нет! Нет! В уголке разума вспыхивает причина, почему Грейбек сразу не ушёл после секса… «Цела?» Он хотел убедиться? Да? Нет? Сбив по пути корзину для грязного белья, Гермиона вылетает из ванной комнаты, молясь богам, чтобы Грейбек остался на месте, ведь ей нужно выговориться, избавиться от горькой неловкости этой ночи, признаться ему, но… Эмоции сжигают внутренности под натиском адреналина, поскольку он оставил её одну, снова исчез через окно, надев своё пальто. Ноги болят, как и всё тело, тем не менее Гермиона не слушает здравый смысл, боясь не увидеть Фенрира вновь. Есть только один шанс. Не думая про волшебную палочку и внешний вид, она стремительно надевает старые босоножки, валявшиеся в углу комнаты, и выглядывает в окно. К чёрту! К чёрту! Кровь гонит. Она вылезает на металлический отлив и дотягивается до пожарной лестницы. Положив ладони и прижав стопы к боковым вертикальным прутьям, скатывается вниз с третьего этажа, приземляется в лужу, но вбегает в толпу, ведущую дальше от Косого переулка. — Фенрир! — кричит она, жмурясь от дождя. Мимо неё торопятся маги, большинство из них используют заклинания подавления мокрых пятен на одежде. Гермиона ругает себя, что не взяла волшебную палочку, но времени не было. — Фенрир! — хнычет она, крутясь в толпе и задирая голову среди людей. Бежит дальше, дождь усиливается, облака чернеют. Раскат грома заглушает зов его имени. Нет! Нет! Расталкивая людей, она пробегает мимо человека в плаще аврора, который реагирует на её метание взволнованным окриком. Она его знает, младший сотрудник, но… Нет времени, она проносится далеко от него и зовёт: — Фенрир! В панике крутится по оси, как вдруг… Врезается носом в его грудь. Гермиона тяжело дышит, с волос стекают ручьи, мокрые пряди липнут к лицу. Она часто моргает, но выдыхает с облегчением и малость улыбается, смотря на лицо Грейбека. В отличие от него… Фенрир тоже часто дышит, но от гнева. Уничтожая её плотоядным взглядом, не моргает… даже под дождём… и угрожающе хрипит: — Вернись в свою нору! — Нет, — она не соглашается, — я не могу потерять шанс… Шанс поговорить с ним, но… За спиной Гермионы раздаётся окрик аврора. О нет, ему нельзя видеть Грейбека. Гермиона паникует, но оборотень вдруг едко усмехается, смотря лишь в её глаза, и язвительно спрашивает: — Сколько ты спала, пташка? Гермиона задумывается. Сейчас ведь утро? Середина дня? — О чём ты? — она начинает догадываться. Проклятие! Проклятие! Гермиона неуверенно делает шаг назад от него, но Грейбек вздыхает и… — Будь по-твоему, сука! — рычит он, сохранив злую ухмылку. — Мисс Грейнджер, — кричит аврор, подбегая к ним. Гермиона дёргается в сторону, но Фенрир закидывает её на плечо и, плюнув под ноги подбежавшему аврору, взмахивает палочкой, растворившись в аппарационной воронке. Всю аппарацию Гермиона проклинает себя, не имея понятия, как… как… как и что ей делать теперь… ведь намёк Грейбека про суточное время вполне понятен… В мглистой темноте, где они появляются, видны очень далёкие огни города. Гермиона вскрикивает, когда Грейбек сбрасывает её на землю. — Дай мне волшебную палочку! — осторожно с ужасом на лице она отходит, протягивает ладонь, но… Густой лес. Глушь заполняет раскатистый смех Грейбека. Он смотрит на Гермиону повелительным взглядом из-под опущенных век, запрокинув голову. — Тебе всё мало, да? — глумится он, сбросив с плеч пальто. У Гермионы срывается дыхание, она опускает руки, ощутив грозную опасность. — Фенрир, нет… Он продолжает извергать смешки, но черты лица меняются, удлиняются… нет… он расстёгивает ремень. Гермиона отходит всё дальше. — Ей-ей, моя пташка, — под конец тянет он, сморщившись от боли в суставах. Стая ворон слетает с деревьев от утробного рыка. Фенрир склоняется корпусом, вены чернеют, лицо… тело… — Ф-фенрир… — Гермиона задерживает дыхание. Последнее, что она слышит в секундной тишине перед трансформацией оборотня: — Беги! И смех сквозь звериное рычание…