Тонущие рыбы в их аквариумах

Робкий трепет глохнет, обращаясь в тянущий въевшийся осадок, и шуршание блестящих оберток кажется невыносимо громким. Все ее неуклюжие усилия напрасны, все чувства — отравленные сточными водами карпы кои, всплывшие на поверхность боками своей желтушной чешуи; она знает, все знает, и понимает, что эти ледяные руки никогда не пытались ее всерьез удержать. Среди нагромождения летних плодов лежит дыня, гнилая и сочащаяся кисло-сладкой слизью, и этот дурманящий запах принадлежит ему. Остатки урожая на самом дне бамбуковой корзины: соскребая эту черную мокрую гниль пальцами, Т/И испытывала навязчивое желание проглотить все до последнего кусочка. Ее смутная и обреченная надежда вызвать у себя столь естественное отвращение, бессмысленная попытка выдрессировать нужду бежать и бежать без сил обернуться. Когда Он вновь вернется. Когда его черная тень снова падет на траву под деревом глицинии, Т/И прикажут не поднимать пред ним головы и быть безмерно благодарной. За себя, за сестер, за родителей, за их предков. Чтобы каждое ее слово звучало преданным уважением к ремеслу крови и меча, какой бы подлинный лик ей ни являл этот человек. Ведь это находится за гранью их ничтожного понимания, от данных клятв они бы не посмели отказаться. Лишь покорное склонение к земле с жалобно сгорбившейся спиной: всегда чистая вода, свежие яства и теплая постель. Услужливая старшая дочь глухого рыбака. Все не то, чем кажется. Темные тучи над головой, жаждущие лить свои слезы до тех пор, пока чужие глотки не наполнятся до краев, пока не захлебнутся от бесполезной злости. Эти грубые руки чужды благодетели. Они убивали надоедливых насекомых, не спасли ни единой даже крошечной жизни. И, облачаясь в черные одежды и не пытаясь улыбнуться свету, Кайгаку не стремился казаться кем-то другим. Т/И чувствует металл и сладкую горечь плодов, когда большой палец давит ей на язык. Гнилая, гнилая душа, — этот вкус, этот цвет, это холодное тепло его изнеможденной плоти. Тоскливая жалость, что скапливалась на нежной коже липкой росой ему на зло. Так приятно, быть может. Он был способен ощутить себя живым только тогда, когда кто-то «особенный» беззащитно ползал у него под ногами. Так нужно. Она не могла его ненавидеть. Ни за извечно ноющую пустоту. Ни за капризную погоду в его душе. Ни за желание найти себя хоть где-то. Хотя бы посмертно. Лишь иногда. В обманчивом приступе ласки. Когда от тяжелых объятий невозможно было вдохнуть. Т/И действительно ненавидела любила его за не озвученную просьбу наконец спасти.