***
Тем же вечером Чуя поднялся по лестнице на последний этаж дома Дазая и, остановившись перед дверью в его мансарду, достал из кармана ключи. Открыв замок, он вошёл внутрь, привычным жестом снял с головы шляпу, чтобы повесить на вешалку, и стянул с плеч пальто. — О, ты уже дома? — послышался из глубины мансарды приветливый голос бывшего напарника. — Ты ведь писал, что задержишься. — Последняя встреча отменилась, — пояснил Чуя, опускаясь на низкую банкетку, чтобы снять ботинки. — Я же отправил тебе сообщение об этом. Не заметил? — Видимо, нет. Я тут… слегка занят. Поставив ботинки в обувницу, Чуя двинулся вглубь погружённой в вечерний сумрак мансарды в сторону кухонного уголка, над которым горел свет. За массивным деревянным столом-стойкой, отгораживающим условную кухню от жилого пространства, виднелось какое-то копошение. — Ты что там делаешь? — подходя ближе, с подозрением спросил Чуя, глядя, как Дазай выбирается из-под стола и кладёт на его поверхность сбежавшую луковицу. Вся столешница перед ним была покрыта горками разложенных продуктов, мисочками и бутылками с соусами, пятна которых художественно украшали домашнюю рубашку Дазая. Всё это выглядело достаточно красноречиво, чтобы вопросы отпали сами собой. Но в напрашивающийся ответ верилось с трудом. — Готовлю мисо-самон, — ответил Дазай, обегая столешницу озадаченным взглядом, словно был не уверен, откуда всё это тут взялось и что с ним надлежит делать. — И как успехи? — ухмыльнулся Чуя, прекрасно зная, что в приготовлении чего бы то ни было Дазай был, мягко говоря, безнадёжен. — Я ещё в процессе, — с фальшивым оптимизмом отозвался Дазай. — Пока рано говорить о результатах. Чуя оглядел лежащие на разделочной доске куски замученного лосося, неровно порезанные овощи и миски с маринадом, которые выглядели так, будто в них пытались культивировать Чужого. — Иди помойся, я за тебя закончу, — вздохнул он, стягивая с плеч пиджак. — Это необязательно, — сдвинул брови Дазай. — Рецепт несложный, тысячи людей делают это каждый день. — Иди-иди… — отмахнулся Чуя, стаскивая перчатки. Подойдя к кухонной раковине, он включил воду, чтобы вымыть руки. — Не издевайся над собой. У меня на это уйдёт десять минут, а ты хорошо, если за час управишься. За его спиной несколько секунд царило молчание, затем послышался шелест удаляющихся шагов. Дазай направился в ванную. Чуя вытер руки полотенцем, вернулся к столешнице, оглядел разложенные на ней разделанные продукты, соображая, кого из жертв кулинарного подвига Дазая ещё можно спасти, а кого — только в морг, то есть в ведро. Засучив рукава, он приступил к готовке. По крайней мере, в этом он действительно разбирался. В отличие от их с Дазаем так называемых «отношений». С момента, когда Чуя дал своё обещание, прошло больше месяца. И не сказать, что их отношения не двигались. Они развивались, но как-то по-дурацки, и мысль о них до сих пор вызывала у Чуи чувство неловкости. Анализируя собственные ощущения, он вскоре пришёл к выводу, что его прежние попытки что-то построить с женщинами были заранее обречены на провал. И не только потому, что образ совершенной женщины, который воплощала для Чуи его обожаемая наставница Коё, было невозможно превзойти. Основная проблема заключалась в том, что Чуя умел лишь завоёвывать женщин, а что с ними делать после победы, совершенно не представлял. Что же касалось Дазая, то его и завоёвывать не пришлось — он сам сдался, причём сделал это настолько виртуозно, что не принять его капитуляцию оказалось невозможно. Воспоминания о тех неделях до сих пор вызывали у Чуи оторопь пополам с восхищением — вот же гениальный засранец! И засранец этот не пошутил. Дазай принялся строить их союз с азартом последователя какой-нибудь оголтелой секты, в которую намеревался затащить всеми правдами и неправдами зазевавшегося неофита. И Чуя не то чтобы упирался. Он был слегка ошарашен чужим энтузиазмом и бьющим через край фонтаном идей. Сам он чувствовал себя, как слепой, который тычет наугад в темноту палкой, не представляя, что рассчитывает там найти. И это ощущение ему откровенно не нравилось. Взять хотя бы эту нелепую ситуацию с кружевным бельём. Чуя понятия не имел, какие подарки принято дарить при подобных отношениях. Так что подарок вышел спонтанным, купленным, благодаря забавной оказии. Владелец секс-шопа, плативший Портовой мафии за защиту, был ограблен какими-то самоуверенными кретинами, и, естественно, сразу примчался жаловаться. А поскольку среди «кретинов» был одарённый, Чуя отправился на вызов вместе с людьми из разведки. Пока те дотошно опрашивали владельца магазина, возмущённого дерзким ограблением и одновременно напуганного чрезмерной концентрацией на своей территории представителей якудза, Чуя прогуливался по залу и от нечего делать разглядывал стенды с игрушками и эротическим бельём. Тогда-то он и увидел те красные кружевные трусы. Мужские! Представив их на Дазае, Чуя сразу загорелся идеей увидеть эту картину вживую. Повернувшись к испуганно следившей за его перемещениями девушке-консультанту, он взмахом руки указал на понравившуюся тряпку и небрежно бросил: «Заверните», — после чего покупку оформили в течение минуты. Чуя зашвырнул коробочку с подарком в бардачок своего спорткара и позабыл о нём, пока внезапно не обнаружил спустя неделю, разыскивая резервную пачку сигарет. Над вопросом, дарить или не дарить, раздумывал недолго. Дазай демонстрировал завидную готовность к любым экспериментам в постели. Так что, помедитировав пару минут над подарком, Чуя в конце концов решил не забивать себе голову лишними сомнениями, рассудив, что Дазая только порадует инициатива с его стороны. После этого красные кружевные трусы в коробке с бантом были доставлены будущему владельцу. Поставив форму с лососем и овощами в духовку, Чуя покосился на дверь в ванную, из-за которой до сих пор раздавался шум воды. Такое долгое бдение под душем служило верным признаком того, что Дазай готовится быть снизу. Сверхъестественная проницательность позволяла ему заодно безошибочно угадывать моменты, когда Чуя был настроен вести в сексе, а не благосклонно принимать ласки, будто разомлевший от усердия личного пажа наследный принц. Чуя насмешливо фыркнул, когда это сравнение пришло ему в голову, убрал беспорядок на столе, составил использованную посуду в машину и направился переодеваться. Про свой подарок он снова благополучно забыл. Остаток вечера прошёл мирно. Они поужинали, болтая о пустяках. Затем, пока его бывший напарник расстилал постель, Чуя быстро сходил в душ сам. Когда он вернулся из ванной в одном лишь обёрнутом вокруг бёдер полотенце, Дазай убирал в шкаф свои вещи. Сейчас в преддверии ночи на нём были только сползающие на бёдра мягкие домашние брюки, поскольку за бинтами в присутствии Чуи он своё тело давно не прятал. Голая спина с милыми ямочками у поясницы так и притягивала взгляд. Чуя уселся на разобранную кровать, ероша вторым полотенцем влажные волосы. Наблюдая за тем, как Дазай наклоняется, с усилием заталкивая в шкаф что-то, что туда не помещалось, Чуя вдруг заметил за поясом его брюк полоску чего-то красного. — Ты что, надел мой подарок? — тут же спросил Чуя, сбрасывая полотенце на шею. Дазай выпрямился, закрыл дверцу шкафа и лишь затем обернулся, нацепив на лицо свою фирменную беззаботную улыбку. — Действительно. Надел. — Иди сюда, я хочу посмотреть, — выпалил Чуя, протягивая к нему руку. Дазай в забавном замешательстве вскинул брови, взъерошил ладонью волосы. Запрокинув голову, оглядел покатый застеклённый потолок, затем тихо вздохнул и двинулся в сторону кровати. Чуя в нетерпении придвинулся ближе к краю. Вытянув обе руки, поймал Дазая за бёдра, притягивая к себе между расставленных коленей. Взялся за пояс брюк, намереваясь как можно быстрее стянуть их. В этот момент его руку накрыла тёплая ладонь, пресекая эту попытку. — Чуя… Это не лучшая мысль, — сдержанно произнёс над его головой Дазай. Чуя вскинул подбородок, с удивлением уставившись на него снизу вверх. — В чём дело? Дазай шумно втянул в грудь воздух. Губы дрогнули в неловкой полуулыбке. Вид при этом он имел такой, будто разбил любимую кружку Чуи и не знал, как об этом сказать. — Видишь ли, я примерил их, как ты и просил, — начал он после паузы и решительно продолжил: — Результат не впечатляет. Ты, наверное, рассчитывал, что на мне это будет смотреться эротично. А вышло совсем наоборот. Скорее… нелепо. Или даже просто… смешно. — Ты что, боишься показаться смешным, Дазай? — в растерянности хмыкнул Чуя. — Ты? Тот самый парень, который готов ломать комедию по любому поводу? Дазай усмехнулся, ничуть не задетый подобной характеристикой. — Отчего бы не повеселиться, если есть хороший повод и благодарные зрители, — ответил он, улыбаясь уголками губ. — Но ты ведь ожидаешь, что эффект будет совсем иным. Что это будет красиво, а не комично. А я в этом белье… Это всё равно что попытаться натянуть на борца сумо балетную пачку. Как шутка, может, и весело, но всерьёз этого делать не стоит. Из сумоиста не выйдет балерины, как ни старайся. Так и в случае со мной, боюсь, ты будешь разочарован. — Зачем ты тогда надел их, если не хотел показывать? — сдвинул брови Чуя. Дазай неосознанным движением потёр подбородок, будто и сам понимал всю нелогичность собственного поступка. — До последнего не мог определиться с тем, как поступить. Чуя уронил руку на колено и опустил голову, размышляя над сказанным. Затем вздохнул и с досадой поджал губы. Что ж, всё ясно. Опять он облажался. Ну, это, впрочем, не было чем-то новым. Чуя, конечно, не верил, что всё может быть настолько плохо, но вот то, что Дазаю его подарок пришёлся не по вкусу, было совершенно очевидно. — Ладно, раздевайся, — раздражённо махнул он рукой. — В смысле, сними эту дурацкую тряпку. Будем считать, что это была неудачная шутка. — Ты расстроен? — тут же спросил Дазай, моментально уловив перемену в его настроении. — Да не то чтобы… — поморщился Чуя. — Я это переживу. Просто сам мог бы догадаться, что тебя эта мысль не порадует, — вскинув голову, он взглянул на Дазая с кривоватой усмешкой. — Я всё время забываю, что ты тоже человек, и у тебя, как у всех людей, есть границы. Ты ведёшь себя так, будто их нет. Словно тебе всё нипочём. Что бы я ни предложил, тебе всё по кайфу. Но так ведь не бывает, — он с деланной небрежностью пожал плечами. — Видимо, я просто добрался до твоих пределов. Это нормально, что они есть. Так что сними эту хрень, и забудем об этом. Ответом ему послужило долгое молчание. Так и не дождавшись реакции на свои слова, Чуя вскинул голову, глядя на Дазая. Тот смотрел на него сверху вниз, и Чуя никак не мог расшифровать выражение его лица. Удивление ощущалось в изломе приподнятых бровей совершенно ясно. Но какое название дать той щемяще нежной эмоции, что отражалась в глазах? Затем Дазай сделал то, чего Чуя никак не ожидал. Взявшись за пояс домашних брюк, он легко толкнул их вниз, так что те скользнули на пол. Переступив своими длинными ногами, Дазай отбросил брюки в сторону и с мягкой улыбкой склонил голову к плечу. — Ну, смотри, — сказал он, глядя на Чую тепло и насмешливо, будто иронизировал над самим собой. — Ты ведь хотел это увидеть. Чуя ошарашенно моргнул, метнулся взглядом вниз. Алое кружевное бельё на узких, по-мужски угловатых бёдрах смотрелось странно и вызывающе. Полупрозрачный гульфик поддерживал уязвимую мошонку в обрамлении коротких завитков паховых волос, а вырисовывающийся под тканью мягкий член, выглядевший каким-то съёжившимся и несчастным, выдавал, что его владельцу происходящее совсем не кажется возбуждающим. — Ну как? — насмешливо спросил Дазай. — Нелепо смотрится, верно? — Скорее… непривычно, — заторможенно ответил Чуя, не в силах оторвать глаз от этой картины. — Смехотворно, — добавил Дазай. — Нет, совсем нет, — качнул головой Чуя и облизнул разом пересохшие губы. — Это… экзотично. Эпатажно. Но не смешно. Он подался назад, охватывая взглядом всю картину целиком — длинные стройные ноги, худощавое тело с плавными линиями мышц. Если бы не шрамы и пулевые отметины, покрывавшие шелковистую, нежно-оливковую кожу, фотографы всего мира могли бы гоняться за возможностью получить это гармоничное, красивое тело в свой объектив. Дазай был прав, когда говорил, что ему не идёт такое бельё. В его облике не было ничего брутального, но было нечто большее, подлинно мужское — скрытая в каждом движении сила, не имеющая ничего общего с фривольной кокетливостью алого кружева. И всё же, сейчас при виде него у Чуи перехватывало дыхание. Быть может, оттого, что больше никто и никогда не увидит Дазая таким. Качнувшись вперёд, Чуя положил ладони на его бёдра, притягивая ближе и цепляя пальцами тонкую кружевную полоску над выступающими бедренными косточками. Коснулся взволнованным поцелуем мягкого, гладкого живота с узкой дорожкой сбегающих от пупка коротких тёмных волосков. Проследил её губами и языком до края белья, очерченного тонкой алой резинкой с игривым шёлковым бантиком. — Чуя… — низко и тягуче выдохнул Дазай, которого эти трепетные прикосновения явно не оставили равнодушным. Голос стал глубже и налился тёплой бархатной хрипотцой, которую Чуя так сильно любил. Эти чувственные интонации были предвестниками всех их безумств в постели, и он тотчас почувствовал, как остатки сомнений испаряются, уступая место будоражащему предвкушению. Он положил ладонь на пах Дазая, ощущая, как наливается и твердеет под рукой тёплая плоть. Продолжая покрывать его живот неторопливыми поцелуями, Чуя принялся мягко поглаживать и массировать приподнявшийся член сквозь нежное бельё, чувствуя, как Дазай неосознанно подаётся навстречу в такт движению ласкающей руки. Его дыхание сделалось шумным и глубоким. Член полностью поднялся, оттягивая тонкую кружевную ткань. Опустив голову, Чуя длинно прошёлся по нему языком, смачивая слюной. Обхватил губами показавшуюся из крайней плоти головку, добившись того, что короткий отрывистый вздох Дазая перешёл в низкий мягкий стон. Забрав головку в рот, Чуя принялся с удовольствием посасывать и лизать её сквозь намокший невесомый шёлк, ощущая, как тело Дазая откликается сладкой дрожью на каждое движение. Тёплая ладонь Дазая вплелась в его волосы, поощряюще поглаживая голову у затылка. Чуя втайне обожал это ощущение, взывавшее к самым глубоким, почти стыдным инстинктам. Он каждый раз заводился от этих ласковых и по-хозяйски уверенных прикосновений, возбуждаясь от них как по щелчку пальцев. «Дазай, ты нарываешься», — подумал он, чувствуя, как томительно тлеющее в паху желание разгорается ярче, растекаясь по телу пьянящим жаром. Ладони будто сами собой легли на узкие гладкие ягодицы Дазая, несдержанно смяли, оставляя следы на коже. Подцепив зубами тонкую резинку на трусах, Чуя стащил её ниже, высвобождая член, и нетерпеливо наделся на него ртом, заглатывая до основания. Дазай стонуще охнул и содрогнулся всем телом. Его рука в волосах Чуи инстинктивно сжалась, когда он на несколько секунд утратил над собой контроль. «Чёрт, как же я хочу тебя трахнуть, — мысленно простонал Чуя, с усилием сглатывая и сжимая его ствол горлом. — Прямо в этих блядских трусах». Подавшись назад, он выпустил член изо рта и хрипло приказал: — Поставь ногу на кровать. И держись за меня, — потом вновь качнулся обратно, обхватывая губами гладкую бордовую головку. Непонятно, как Дазай сумел расслышать его слова, но указание он выполнил. Опёрся ступнёй о край кровати и отвёл согнутое колено в сторону, занимая более устойчивое положение. Сжав ладонями плечи Чуи, он наклонился вперёд, так что тот почувствовал над собой его жаркое отрывистое дыхание. Удостоверившись, что его поплывший от возбуждения любовник не потеряет равновесие, Чуя вновь вобрал глубоко его член и принялся трахать своим ртом и горлом, резко насаживаясь и выпуская обратно. Звуки, которые при этом вырывались из груди Дазая, затмевали любое порно. Чуя упивался его несдержанными, блаженными стонами. Прежде Чуя нечасто баловал его минетами, а вот Дазай наоборот — любил ласкать его ртом. И внезапно Чуя осознал, почему. Что тот находит в этом действе и какое удовольствие получает, когда, сверкая коварной многообещающей улыбкой, опускается перед Чуей на колени и сдёргивает с него брюки. Сейчас Чуя его отлично понимал. Ощущение собственной власти над Дазаем и его наслаждением кружило голову и стоило любых усилий. Самозабвенно отдавшись процессу, Чуя мял ладонями его задницу, оттягивая назад кружевную полоску трусов. Дразнил пальцами тугое нежное колечко входа. Массировал набухший холмик простаты между ним и поджавшейся мошонкой, и сам заводился от всего, что делал, не меньше, чем Дазай. Тот не смог продержаться долго. Терпкая горечь разлилась у корня языка, предупреждая о скорой разрядке. Чуя почти с сожалением выпустил изо рта его член, вызвав этим разочарованный вздох. Чуя слизнул выступившие из отверстия на головке полупрозрачные горьковато-солёные капли и вскинул глаза, поймав мутный расфокусированный взгляд Дазая, выдававший крайнюю степень его возбуждения. — Это ещё не всё, — просипел Чуя, успокаивающе поглаживая его бёдра. — На кровать ложись. На живот. Тот скользнул тёмным бездумным взглядом по его лицу и кивнул. Чуя невольно залюбовался им в этот момент. Грудь Дазая вздымалась и опадала от тяжёлого дыхания, кровь прилила к коже, делая заметнее бледные шрамы на теле. Неловким движением перебравшись на кровать, Дазай зарылся лицом в подушки, подставляя бывшему напарнику открытую спину и ягодицы, на которых так провокационно и возбуждающе выделялись полосы алого кружева. От этой картины откровенно мутилось в голове, так что Чуя даже не сразу вспомнил, куда в последний раз положил смазку. Достав из-под подушки полупустой тюбик, он хрипло сказал: — Приподнимись. Выше, — а когда Дазай выполнил эту просьбу, прижался к нему сзади всем телом, обхватывая ладонью его влажный от смазки член. До одурения хотелось войти в него и, не сдерживая себя, двигаться в жаркой тесноте его тела. Вот только, как бы сильно Чуя ни был возбуждён, он никогда не позволил бы себе причинить ему боль лишней поспешностью. Дазай нередко посмеивался над тем, что Чуя трясётся над сохранностью его задницы, будто та была хрустальной. Он действительно не понимал, почему возможность обладать его телом имела для Чуи так много значения. Дазай отдавал ему контроль в постели, будто подачу в теннисе, не замечая, какую бурю благодарности и восхищения вызывает в любовнике в такие моменты. — Мне ничего не жаль для тебя, Чуя, — с лёгкой улыбкой сказал ему как-то Дазай, когда тот завёл об этом речь в довольно неуклюжей попытке разобраться, насколько далеко может зайти. — Моё тело — не исключение. О том, что бывшему напарнику себя не жаль, Чуя знал давно — еще по тем временам, когда тот вёл себя, как первостатейный мудак, — и всё равно старался для Дазая каждый раз, испытывая почти физическую потребность в том, чтобы оправдывать его доверие. — Я ведь говорил, что хочу тебя любым и как угодно, вешалка для шляп, — поддразнивал его Дазай, который, конечно, раскусил его очень быстро. — Мне неважно как, если это будешь ты, так почему это настолько сильно волнует тебя? Чуя и сам не мог бы сказать, почему. Знал только, что не может иначе. Ему было нужно знать, что Дазаю с ним хорошо, важно чувствовать, что всё, что он делает, Дазаю нравится. Вот и сейчас Чуя ласкал его тело, будто это был их последний секс в жизни. Целовал и нежно покусывал кожу на спине и лопатках, скользил пальцами внутри, стараясь доставить ему как можно больше удовольствия, жадно впитывал каждый несдержанный стон и вздох, каждое движение совершенных рук Дазая, комкающих в исступлении ткань простыней. Дазай не пытался помочь себе ладонью, чтобы прекратить свою сладкую агонию. Он никогда не просил пощады, отдаваясь в полную власть бывшего напарника, отчего у Чуи каждый раз сносило крышу. Это было безумием, самым настоящим наркотиком, от которого не существовало лекарств и спасения. В такие минуты Чуя понимал, что увяз в Дазае так глубоко и сильно, что не смог бы отказаться от него даже под угрозой смерти. В этот раз подготовка вымотала их обоих, но Чуя всё-таки добился того, что тело Дазая расслабилось, принимая пальцы почти без сопротивления. Почувствовав, что больше не может терпеть, Чуя стянул вниз на бедра испачканную в смазке алую тряпку, навалился сверху и плавно толкнулся между узких ягодиц, стиснув зубы от нахлынувшего первобытного кайфа. Дазай инстинктивно сжался и почти сразу обмяк под ним, привычно подстраиваясь под его тело. Скользнув ладонью вниз, Чуя подтянул выше сбившийся на бёдра алый шёлк, обернул им влажный от смазки член Дазая, обвил рукой и принялся ласкать головку и ствол сквозь нежное кружево, представляя себе, насколько остро ощущаются прикосновения тонкого выпуклого рисунка к перевозбуждённой сверхчувствительной плоти. Дазай дрогнул в его руках, хрипло застонал, гладкие мышцы спины напряглись и задрожали, когда он выгнулся, упираясь лбом в подушку. — Чуя!.. — рвано выдохнул Дазай, и в его голосе впервые проступило что-то, похожее на мольбу, словно он едва мог выносить сжигавшие его тело ощущения. Двигаясь в нём, как в горячечном бреду, Чуя и сам стонал от сводящего с ума кайфа. Наглаживал в такт толчкам его член, обтянутый алым шёлком кружевного белья. От откровенной порнографичности этого действа можно было тронуться мозгом. Но ещё больше крышу сносило от вида Дазая, который, казалось, выпал в нирвану и совсем утратил связь с действительностью. Чужой оргазм Чуя прочувствовал всем нутром. Дазай под ним напрягся, выгнулся, шумно выстанывая его имя. Горячее семя толчками хлынуло в ладонь, пачкая тонкий кружевной шёлк. Мышцы сжались в ритмичной пульсации, взвинчивая возбуждение до высшей точки. Острая волна экстаза прокатилась от бёдер, растворяя всё тело в незамутнённом блаженстве, на смену которому пришло бездумное, почти эйфорическое облегчение. В себя он пришёл спустя почти полминуты, когда реальность словно неохотно вернулась на место. Дазай под ним растёкся по постели и обмяк, и только его спина, покрытая горячей испариной, продолжала приподниматься в такт шумному тяжёлому дыханию. Выскользнув из него, Чуя обессиленно упал сверху. Нашёл лежащую на простыне расслабленную ладонь Дазая и накрыл её своей, переплетая их пальцы. Блуждающие во всем теле отзвуки удовольствия медленно перетекали в сытую расслабленную усталость. Наконец Дазай под ним пошевелился, и Чуя неохотно сдвинулся, давая ему свободу. Они раскатились в стороны, переворачиваясь на спину и уставившись в потолок. — Ты как? — спросил Чуя, слыша, как хрипло звучит его собственный голос. — Отлично, — пробормотал Дазай и, покачав головой на подушке, усмехнулся. — Если б я знал, что это будет так!.. Давно бы нацепил на себя какую-нибудь блядскую тряпку. Повернув голову, Чуя вгляделся в его лицо. Глаза под полуопущенными веками мерцали тёплым матовым блеском. Уголки губ приподнялись в расслабленной улыбке. От его довольного умиротворённого вида у Чуи привычно защемило в груди. Волна слишком ярких мятущихся чувств поднялась внутри до самого горла. Столько времени прошло, а секс с Дазаем до сих пор оставался чем-то нереальным, бьющим под дых — тем, что заставляло его каждый раз сгорать, рассыпаться на атомы и возрождаться заново. Сглотнув, Чуя прикрыл глаза и едва слышно перевёл дыхание. «Если б ты узнал, как сильно я люблю тебя, Дазай, ты бы удивился…» Тихо вздохнув, тот оторвал затылок от подушки, оглядел своё тело, и вновь уронил голову обратно. — Надо найти в себе силы встать и дойти до ванной, — иронично заметил он. — Я весь в сперме, как… — Дазай умолк и забавно приподнял брови, пытаясь подобрать приличное сравнение. — А не важно, — пробормотал он наконец. Повернувшись на бок, Дазай нежно провёл кончиками пальцев по щеке Чуи и, прикрыв глаза, прижался лбом к его лбу, коснувшись его губ тёплым дыханием. — Я говорил, что ты лучшее, что случалось со мной в жизни? — с улыбкой спросил он. — Раза два или три, — беспомощно улыбнулся в ответ Чуя. Дазай негромко усмехнулся. — Ну и ладно. В таком деле можно и повториться. Потянувшись вперёд, Дазай благодарно поцеловал его в губы, затем сел на постели, спустив ноги на пол. Пробормотав что-то похожее на: «Бедный мой зад», он поднялся, подтянул выше полоску алых стрингов, которые ничего и не прикрывали, и направился в дальнюю часть погружённой в ночной сумрак мансарды, где находилась дверь в ванную. Проводив его взглядом, Чуя перевернулся на спину, глядя вверх, в расчерченный квадратами окон прозрачный потолок мансарды, сквозь который виднелось далёкое тёмно-лиловое небо, усыпанное бледными искрами звёзд. Мятежная буря в груди и не думала успокаиваться. И единственное, что могло её усмирить — это объятия Дазая, в которых весь мир переставал иметь значение. Вздохнув, Чуя сел на постели и потянулся к боксу с салфетками на столике. Привёл в порядок себя и как мог отчистил постельное бельё от пятен смазки и семени. Потом поднялся, набросил на плечи забытую на стуле рубашку Дазая и направился к сияющему на фоне тёмных кирпичных стен балконному окну. Дёрнул за ручку откидной створки и привычным движением нашарил на полке рядом пачку сигарет. Ночной ветер ворвался в мансарду, принося с собой прохладу и монотонный гул неспящего города. Прислонившись плечом к раме балкона, Чуя неторопливо закурил, бездумно скользя глазами по тёмным вершинам крыш, над которыми вдали сияли россыпью огни небоскрёбов центра. Чуя подносил к губам сигарету и размышлял о том, как странно распорядилась жизнь. Прежде он терпеть не мог Дазая, а теперь был готов на что угодно, только бы не разрушить сложившуюся между ними нежную идиллию. И главная проблема состояла в том, что он не знал, что для этого требуется делать. Можно было, конечно, назвать достижением, что за весь месяц они ухитрились поругаться всего дважды. В первый раз, когда Дазай случайно засунул в стиральную машину любимую батистовую сорочку Чуи вместе с цветными носками, в результате чего та покрылась безобразными пятнами и пришла в полную негодность. А во второй раз, когда Чуя сорвался в срочную командировку в Гонконг, чтобы разрешить возникший конфликт с Триадой. В процессе разборок он разнёс о чью-то голову свой телефон и в результате пропал с радаров почти на трое суток. Уезжая, он даже не подумал, что Дазая о своём отсутствии в городе стоит предупредить. Как и о том, что такое внезапное исчезновение его совсем не порадует. Все эти мелочи можно было бы счесть проходными эпизодами, вот только после инцидента с Гонконгом Чуя осознал, что может налажать в любой момент и не только в мелочах, поскольку совершенно не разбирается в правилах игры, в которую ввязался. Эти «отношения» были не похожи ни на одну из привычных для него задач. Не было ни чёткого плана, ни видимых ориентиров, ни конечного результата, к которому требовалось прийти. Это действовало ему на нервы. Дазай ведь старался. Вон, даже эти кружевные трусы натянул, хотя теперь Чуя ясно представлял себе, чего ему это стоило. Дазай делал всё, чтобы не дать их пряничному домику развалиться. И от Чуи в этом деле не было никакой помощи. Он был бы и рад помочь, вот только не представлял, как именно. «Я мог бы хоть пойти ему навстречу в чём-то, — потерев лоб ладонью, с досадой подумал Чуя. — Он же постоянно предлагает мне сходить куда-нибудь вместе. Мне все эти прогулки под луной кажутся чем-то нелепым, да ещё и лишним поводом для неудобных вопросов к нам обоим, но, может, ему это действительно нужно?» Из глубины мансарды послышались тихие шаги, а затем Дазай обнял его со спины, прижимаясь к нему всем телом, и мягко потёрся щекой об его макушку. — Люблю видеть на тебе мои вещи, — прошептал он, запуская ладони под рубашку. — Потому что они мне велики? — хмыкнул Чуя. — Потому что ты в них сексуально выглядишь, — промурлыкал Дазай, прижимая его к себе крепче. Чуя тихо вздохнул и прикрыл веки, наслаждаясь этой близостью. Тонкий аромат сандала привычно ласкал обоняние, а тёплые объятия расслабляли и уносили прочь все проблемы. — Ты скоро? — Уже докурил, — ответил Чуя, делая последнюю затяжку. Затолкал окурок под клапан пепельницы и, вернув её на полку, закрыл балконное окно. Они вернулись в постель, где Дазай тут же прижал его к себе, словно ребёнок любимую плюшевую игрушку. Чуя лежал в его объятиях, слыша, как под ухом в груди размеренно бьётся чужое сердце. — Дазай… — позвал он, когда тот угомонился, явно намереваясь мирно заснуть с Чуей в обнимку. — Мм? — Я тут подумал… Куда ты там звал меня в последний раз?.. Что это было? Какой-то джазовый клуб? — Алкогольный забег по джаз-барам, — ответил Дазай и непринуждённо добавил. — Много вкусной еды, хорошее вино и задорная живая музыка. Мне показалось, нам будет весело. — Я согласен сходить, — не давая себе шанса отступить, сказал Чуя. — Если ты ещё хочешь, давай. — Хочу, — ответил Дазай, и по его голосу было понятно, что он улыбается. — А почему ты вдруг передумал? — Должен же я компенсировать тебе моральный ущерб, — неловко усмехнулся Чуя. — Ты ради меня пошёл на такие жертвы сегодня… — Всё было не так уж плохо, — в тон ему ответил Дазай. — В конечном итоге, мне даже понравилось. Но это не значит, что я откажусь от возможности сходить с тобой куда-нибудь. — Значит, сходим, — твёрдо заключил Чуя и едва слышно перевёл дыхание, почувствовав, как это решение отзывается внутри странным облегчением. Как будто в этот раз он всё сделал правильно. Может, не так уж он безнадёжен в этих долбаных «отношениях»? — Кстати… — внезапно добавил Дазай. — Раз уж мы добрались до стадии удовлетворения маленьких сексуальных фантазий… Как ты относишься к сексу в наручниках? — Даза-а-ай… — Чуя невольно застонал, прикрыв ладонью лоб. — Только не говори, что спишь и видишь, как приковать меня к кровати! — Вообще-то я говорил о себе, — усмехнулся тот. — Подожди, что? — от удивления Чуя невольно вытаращил глаза. Приподнялся, чтобы взглянуть ему в лицо. — То есть, ты хочешь… чтобы я — тебя? — А почему нет? — с довольной улыбкой произнёс Дазай. — Это, можно сказать, мой личный фетиш. Давно не даёт покоя эта сцена. Я прикован, ты напротив, только в этот раз без одежды и острых предметов в руках. Склонив голову к плечу, он лукаво спросил: — Так что ты думаешь об этом, Чуя? Попробуем? Тот ошарашенно моргнул, подобрал отвалившуюся челюсть и азартно ухмыльнулся: — Договорились.***
Утро встретило Дазая сидящим возле стола-стойки с чашкой кофе в руках. Удобно устроившись на барном стуле, он медленно подносил к губам кружку, глядя на разобранную кровать, где безмятежно спал Чуя. Сияющие пылинки лениво кружились в воздухе, мерцая в утреннем свете. Рассеянные солнечные лучи, проникая сквозь стеклянный потолок, косыми полосами ложились на смятые простыни, золотили кожу Чуи и играли огненными бликами в рассыпавшихся по подушке медных кудрях. Взяв в руки фотоаппарат, Дазай сделал новый снимок, запечатлевая на плёнке эту идиллическую картину. За этот месяц у него скопилась целая коллекция фотографий спящего Чуи. От некоторых привычек просто невозможно отказаться. Он знал, как дальше сложится утро. Дазай сварит новую чашку кофе для Чуи. Поднесёт к носу своего спящего сокровища, чтобы вкусный аромат раздразнил его обоняние и заставил проснуться. Не открывая глаз, Чуя сядет на постели. Сонно моргнёт, с трудом разлепив веки, являя собой настолько умилительное и уютное зрелище, что Дазай едва удержит себя от того, чтобы сразу не завалить его обратно на кровать. Забрав у Дазая чашку, Чуя залпом выхлебает половину и хрипло выдохнет: — Спасибо, — а затем его можно будет развести на расслабленный и нежный утренний секс… Улыбаясь этим мыслям, Дазай открыл свой телефон и вывел на экран смс, которое получил ещё месяц назад. В графе отправитель значилось «Не определено», но узнать автора не составляло сложностей. «Ты играешь с огнём, Дазай-кун. Я наблюдаю за тобой, имей в виду». Взглянув на сообщение, Дазай закрыл телефон и бросил его на стол. Он перечитывал это послание каждое утро, дабы не забывать, что, как бы ему ни было хорошо, расслабляться не стоило. Витавшее в воздухе напряжение никуда не делось, напоминая о том, что прогноз Шекспира в похожей ситуации вовсе не был оптимистичным. Ещё месяц назад держать себя в тонусе было проще, когда в самом начале их с Чуей отношений Дазай постоянно обнаруживал слежку за собой. Должно быть, Дазай изрядно нервировал разведку мафии, когда, заметив очередного соглядатая, приветливо махал ему ладонью. Дазай знал, что Чуя в курсе установленного за ними наблюдения, хотя они ни разу это не обсуждали. Чуя молча и с достоинством сносил проявления скрытого недовольства Мори, никак его не комментируя. Сперва Дазай удивлялся подобному, почти философскому спокойствию бывшего напарника. А затем он осознал одну вещь, которая поразила его до глубины души. Чуя дал слово, что даст шанс их отношениям, и своё слово держал. Он отлично понимал, что связь с Дазаем бросает на него тень, заставляет Мори искать подвох в каждом его движении и служит причиной для косых взглядов и шепотков за спиной. Но он сделал выбор, он выбрал Дазая, и потому относился к пристальному наблюдению за собой, как к неизбежным издержкам. Осознание этого согревало сердце, приводило Дазая в восхищение. Может, Чуя ничего не смыслил в отношениях, но любить он умел. И его поступки говорили громче слов. Чуя даже согласился, наконец, пойти с ним на свидание в людное место, а это означало, что план Дазая работает. Осаму не собирался делать из их отношений постыдную тайну и позволять кому-либо думать, будто он или Чуя не уверены в своём решении. Лучшая защита — это нападение, так что чем скорее все вокруг привыкнут к мысли, что «Двойной чёрный» снова вместе, тем лучше. «Надеюсь, у вас крепкое сердце, Мори-сан, — поднося к губам чашку с кофе, с усмешкой подумал он, — и вы не сляжете с инфарктом, когда через год-другой я уговорю Чую стать моим мужем». Дазай был намерен этого добиться, даже если это означало, что в нагрузку он получит целую толпу вооружённых до зубов злобных «родственников» во главе со страдающей паранойей одиозной «тёщей». Он посмотрел на постель, где сладко досыпал утренние часы Чуя. Любоваться этой картиной можно было бесконечно. Обрести смысл в жизни оказалось просто, достаточно было однажды увидеть его в глазах любимого человека. Право быть с ним Дазай вырвал практически из глотки у смерти. И чёрта с два он позволит кому-то у него это право отобрать.